Справа на обочине стояли машины экономных водителей – с недавних пор за парковку в аэропорту нужно было платить, и многие дожидались звонка от прилетевших пассажиров на трассе. Юлька считать копейки не любила и всякий раз, возвращаясь из Парижа, устраивала водителю Ереваныча сцену. Ей хотелось, чтобы Марат встречал её в зале прибытия, а не мчался откуда-то по звонку.

– Что, так трудно заехать под шлагбаум? – сердилась она, вручая водителю чемодан и хлопая дверцей. Марат с барыней не спорил, но чувствовал свою правоту так же ясно, как резкий запах её духов. Человеку, привыкшему к экономии, трудно тратить деньги впустую – даже те, которые вернут.

Юлька открыла окно джипа, дотянулась до кнопки – автомат послушно выплюнул парковочную карту. Неподалёку от входа нашлось свободное место, и она заняла его с радостью захватчика.

– У тебя такое счастливое лицо, когда ты паркуешься, – заметила как-то раз Стенина. И Ереваныч однажды сказал что-то похожее – впрочем, Юльке никогда не удавалось скрывать эмоции от близких, да и от неблизких тоже.

Ереваныч будто услышал, что она его вспомнила, – позвонил:

– Ты уже в Кольцово? Я минут через пятнадцать буду. Дождитесь. И если Евгения сыр привезла, пусть никому не отдаёт – сам съем!

– Юрочка… – растаяла Копипаста. – Вот какой ты у меня всё-таки прекрасный! Я прямо сама себе завидую.

…Юлька любила говорить про себя (здесь, кстати, можно поставить точку), что ей незнакома зависть – что она вообще никому не завидует. Милая приветливая женщина радуется удачам других людей – это так естественно и просто! Более того, эта женщина старается помогать людям: делится удачей, подсказывает верную дорогу, иногда – спасает от чужой зависти. Например, однажды на рынке Юлька увидела девушку, которая примеряла шапочки – и одна из этих шапочек была ей просто очень к лицу. Юлька немедленно включилась в процесс и быстро объяснила, какую именно шапочку нужно выбрать, но тут откуда-то из-под земли выросла, как гриб, подруга той девушки и начала подсовывать ей самые неудачные головные уборы. Одна шапочка была похожа на будёновку, другая – на презерватив. Та подруга была даже не гриб, а змея подколодная, хотя источала сплошные комплименты – дескать, этот презерватив тебе очень идёт, а будёновка выглядит очень аристократично. Юлька возмущённо рассмеялась и тут же растолковала девушке, на что похожи эти шапки, но здесь в разговор влезла недовольная продавщица:

– Они уже почти определились, а вы мешаете!

– И вообще, какое вам дело? – возмутилась змеюка.

Юльку прогнали, но, обернувшись, она заметила, что девушка всё-таки выбрала правильную шапочку.

Казалось бы, нехитрое дело – взять, да и полюбить тех, кто превосходит нас красотой или талантом, только вот беда – на этом пути, как срубленное дерево, лежит зависть. Бревном лежит – ни проехать ни пройти. Юлька несколько раз в жизни ощущала присутствие зависти, и ощущение было как от помойной кучи. Неясно, откуда исходил запах, сразу не найдёшь – так, они с Ереванычем часто не могли найти, где именно напакостил в доме их старый кот. Незадолго до смерти кот стал весьма изобретателен – гадил всякий раз в новом месте, а потом следил, не отрывая глаз, за тем, как Юлька с мужем принюхиваются, заглядывая в каждый угол. Но это было временное присутствие – зависть появлялась и исчезала, поэтому Юлька честно считала, что не способна на это чувство, как не способна, к примеру, определять неполадки в автомобильном двигателе. Копипаста любила, жалела, опекала людей. В самом угрюмом незнакомце видела маленького мальчика, в самой желчной тётке узнавала нежную мать. Стенина, наоборот, заранее всех ненавидела – знакомилась с новыми людьми, как сапёр с миной. Юлька улыбнулась, вспомнив подругу, – та умела испортить и вполне пристойные отношения. Одну их общую знакомую Стенина однажды спросила, разглядывая фото в рамке:

– Это ваша внучка?

– Дочь, – был дан раздражённый ответ, но Верка не успокоилась:

– Надо же, совсем на вас не похожа – такая красавица!

Иногда Юльке казалось, что Стенина делает это специально. Как-то раз в самолёте, когда они летели с Евгенией и Ларой в Турцию, девочки были ещё маленькие, Вера жёстко поставила – точнее, посадила на место и пристегнула ремнём – недовольную пассажирку.

Дама сидела позади и громко страдала от того, что девчонки шумят:

– Женщины, уймите ваших детей! Я тоже платила за билет и хочу путешествовать с комфортом!

Верка, обернувшись, поняла, что любительнице комфорта вряд ли исполнилось больше пятидесяти – это была ухоженная, но не ушедшая с поля битвы за красоту женщина, для которой очень важна визуальная сторона жизни. Жаль, что красавица не усвоила элементарное правило: если хочешь быть красивой, стань для начала доброй. В противном случае тебе дадут бесплатный урок доброты в исполнении Веры Стениной. Верка дождалась очередного – неизбежного! – взвизга Лары, после чего громко, как стюардесса в микрофон, сказала:

– Девочки, немедленно прекратите шуметь! Сзади вас сидит бабушка, а пожилых людей нужно уважать.

Юлька до сих пор помнит, как позади неё вздрогнул и рассыпался на тысячи мелких частиц хрустальный дворец чужого счастья. Это было ужасно и восхитительно! Сама она так не умела – зато могла сделать кое-что другое, недоступное Стениной. Вот, например, в прошлом декабре Юлька ужинала в ресторанчике у Сен-Жермен-де-Пре и случайно плюнула огурцом в незнакомого старичка. На гарнир к мясу ей принесли салат и маленький солёный огурчик, и Юлька зачем-то стала резать этот огурчик ножом – кусок полетел прямо в лицо старичку. Копипаста извинялась на всех языках, которые пришли ей в голову, предложила старичку мозговую кость из собственной тарелки (она всё равно такое не ест). Пострадавший смеялся приятным, лишь самую малость сушёным смехом. Они познакомились – оказывается, старичок приехал в Париж из Канады навестить маму, которой в пятницу исполняется сто один год. За десертами обсудили русскую литературу (старичок читал Толсто и Солшенисин) и французскую политику, после чего Юлька получила приглашение в гости к столетней маме. Юлька пришла на праздник с Евгенией, и Евгения, как водится, влюбила в себя всех, включая благородную древнюю даму, её сына и, главное, правнука по имени Жан-Бенуа – симпатичного молодого врача. Юлька надеялась, что у дочери хватит ума продолжить это знакомство, а не сводить перспективного молодого человека с какой-нибудь французской подружкой, как та делала обычно. И всего этого не случилось бы, если бы Юлька не ухитрилась повернуть себе во благо неприятный расклад – началось-то всё со стрельбы огурцом!

Конечно же, Юлька научилась этому искусству не сразу. Годы, спасибо им, удачно обтесали Копипасту – как волны, смыли всё лишнее и сомнительное. Годы – и Ереваныч.

Подумать страшно, что они могли бы не встретиться.

И какой же глупой она тогда была, решив, что лучшее время позади! Караулила Джона, жадно разглядывала Галю, впервые в жизни завидовала молодым девчонкам, что хохотали рядом в кафе… Это зависть вцепилась в неё тогда как перепуганная кошка – и пронзила всеми когтями разом. Нужно было срочно что-то придумать, заново поверить в себя и, главное, оторвать от себя эту мерзость.

Валентин посоветовал бы пойти в храм – исповедь, причастие, светлая грусть и чистая радость. Супермен предложил бы коньяк. Джон… вот не надо про Джона! Хватит думать, кто бы и что посоветовал…

В тот день Юлька с трудом дождалась двух часов и ушла из редакции будто бы на пресс-конференцию в мэрию – а на самом деле в художественное училище имени Шадра.

– В принципе, вы можете прямо сейчас попробовать, – заявила тётенька, которую Юлька поймала в коридоре. – У нас как раз не пришла натурщица – запила, видать. А у вас есть опыт работы?

Юлька сказала, что у нее есть не только опыт, но ещё и впечатляющие результаты. Слышала ли тётенька про такого художника – Вадима Ф.?

Тётенька радостно встрепенулась – ещё бы! Вадим – выпускник училища, вот здесь висит его фотография, видите? Действительно, висит. Вадим с нахмуренными бровями смотрел на Юльку с неодобрением.

– Красивый, – сказала тётенька.

И вправду – красивый. Есть у этих старых фотографий изумительное свойство – хорошеть с годами. Юлька знала это по своим школьным снимкам: раньше они казались ей уродливыми, а сейчас она любила каждый из них.

– Вадим написал несколько моих портретов, один находится в коллекции знаменитого миллиардера, – рассказывала тётеньке Копипаста. – А я решила, что смогу быть полезной новым поколениям художников.

Тётенька тихо сказала:

– Для нас это большая честь. Пойдёмте, я вас познакомлю!

Группа студентов была небольшой, восемь человек. Преподаватель пошептался с тётенькой, потом присвистнул:

– Вы не представляете, как нам повезло, ребята!

Юлька разделась за ширмой, и вышла оттуда, как Афродита из пены морской. Легла на скамью, приняла нужную позу.

– Прекрасное тело, – с уважением сказал преподаватель, а студенты поспешно зашуршали грифелями – или чем они там рисовали? – по бумаге.

Юлька лежала под взглядами, как под солнечными лучами, чувствовала каждый из них, как жаркую волну. Один, второй, третий – и вот уже зависть корчится, тает, исчезает. Преподаватель и сам схватил чистый лист – рисует, чтобы по праву разглядывать Юлькину наготу… Она прекрасна по всем канонам – хоть в круг вписывай, хоть в квадрат. Длинные сильные ноги. Грудь, которую удалось сохранить, даже несмотря на то, что она кормила Евгению (правда, лишь первые полгода). Спина вообще совершенство – даже купальщица Энгра отдыхает (она, впрочем, и так отдыхает).

Лежать нужно неподвижно, единственное занятие натурщицы – думать. Например, о том, что в здании училища раньше была гостиница – «Американские номера». Несколько лет назад Юлька писала о ней для еженедельника – здесь останавливались Менделеев и Чехов – проездом на Сахалин. Чехову Екатеринбург не понравился, люди за окнами гостиницы казались жуткими – и он специально опустил шторку в комнате, чтобы не видать этой «азиатчины».

Когда преподаватель сказал: «Спасибо вам, Юлия» и студенты зашумели, собираясь, она не поверила – неужели сеанс окончился? Ей казалось, что время будет тянуться медленно, но оно пролетело мигом – как в кино!

– Вы ведь придёте ещё? – с надеждой спросил преподаватель, подавая ей руку – чтобы не упала, вставая с ложа.

Юлька улыбнулась, по всегдашней привычке не показывая зубы. В этот момент дверь открылась, и кто-то вошёл.

– Юрий Иванович, привет, – обрадовался преподаватель. – Подожди, отпущу натурщицу, и пообщаемся.

В дверях стоял мужчина – рот у него был открытым, и он походил на собаку, которая только что увидела своего любимого хозяина. Или – на гелиаста перед Фриной.

Впоследствии Ереваныч любил вспоминать, что вначале увидел Юльку голой, а только потом – в одежде.

– У меня просто не было выбора, – говорил он. – Я остолбенел от этой красоты!

Он и вправду долго торчал у дверей, как жена Лота на Содомской горе.

Юльке померещилось, что мужчину зовут «Ереваныч» – так слились воедино имя и отчество её будущего мужа, и, самое интересное, прозвище оказалось в точку. Четверть той крови, что текла по жилам Ереваныча, была армянской – и хотя её сильно разбавили русской, казацкой и татарской, армянская осталась главной. Именно она определяла характер и поступки Ереваныча: он был великодушным, ревнивым, щедрым, заботился о своих стареньких родителях и даже о маме своей бывшей жены, которая жила в купленной им квартире.

Почти сразу же всплыла важная подробность: Ереваныч оказался богат. Таких людей старшая Стенина звала «наворишами» – он сколотил капиталец в самом начале девяностых и не любил вспоминать те годы. Преподаватель из художественного училища был его старым приятелем, но виделись они редко.

– Я ведь чисто случайно к нему в тот день зашёл, – сокрушался впоследствии Ереваныч, – а ведь страшно подумать, что мы бы с тобой не встретились!

Последующие сеансы позирования, разумеется, не состоялись – Ереваныч был убеждённым собственником и ревновал Юленьку не только к мужчинам, но и к работе, подругам, маме и, самое неприятное, к Евгении.

– Юленька, а сколько у тебя было мужчин? – спрашивал Ереваныч.

– Ни одного настоящего – до тебя! – сияла Юлька.

У Ереваныча был серьёзный аргумент «против» – Евгения. Вот почему он не любил её и сделал всё для того, чтобы отправить девочку учиться за границу после девятого класса. Выглядело это поступком нежного и заботливого отчима, на деле было актом ненасытной ревности.

С Веркой у Ереваныча тоже не сложилось – поначалу-то он был с ней приветлив, даже предлагал взять «по бартеру» шубу в магазине, владелец которого пребывал у него в вечных долгах. Но Стенина от шубы отказалась и, вообще, говорила с Ереванычем, как царица с холопом. Юлька, увлечённая устройством своей свадьбы, а потом – строительством дома в Карасьеозёрском, эту напасть прощёлкала – и когда осознала, что любимый муж и лучшая подруга терпеть друг друга не могут, было уже поздно.

– Нельзя иметь всё сразу, – сказала мать, когда Юлька с Ереванычем отмечали новоселье и коллеги из журнала ели у неё за столом чёрную икру, а давились при этом – завистью. Неизвестно, что имела в виду мама, потому что новый Юлькин дом был – целое поместье со слугами, собаками и даже лошадьми и потому что сама Юлька была почти всегда счастлива с Ереванычем – за исключением тех ежедневных минут, когда она думала о Джоне.

Стенину тоже позвали на новоселье – денег на дорогой подарок у неё не нашлось, зато хватило вкуса на хорошую идею. Она принесла дешёвый чайный сервиз – и с весёлой яростью грохнула его об пол:

– На счастье!