Серёжа растерянно смотрел на Тамарочкин зад, где сиротливо белела оголённая панель, а Вера с Ларой смотрели на Серёжу.

– Сегодня какой-то не очень удачный день, – сказала наконец Стенина. – Лара, посмотри по сторонам, может, этот номер где-то валяется. Может, его ради баловства свинтили и бросили. А я с собачниками поговорю.

Она решительно двинулась в сторону тепло одетых людей, вокруг которых носились по снегу весёлые собаки. Одна из собак была в пальтишке, шапке и сапожках – прямо как человек, только на месте лица – мохнатая и довольно-таки свирепая морда. Вера загляделась на пальтишко и чуть не оступилась – её подхватила под руку хозяйка ряженой псины.

– У нас тут номер с машины скрутили, – сказала ей Вера. – Может, вы видели?

– Мы с Линочкой только вышли. Вот попадись нам это хулиганьё, правда, Линочка?

– Ррррр, – подтвердила собака.

– Вы, женщина, зря оставляете номера на стоянке, – подключилась к разговору другая собачница. – Кейс, ну-ка фу! Ко мне!

К ней подбежал чёрный пёс, похожий на лохматую швабру.

– А куда же их девать? – оторопела Вера.

– Я всегда их сама скручиваю и домой уношу. У нас во дворе постоянно такое творится, вы как будто не знаете.

– Вера! – махал рукой Серёжа. – Сюда!

– Спасибо, – поблагодарила собачниц Стенина. – Симпатичная у тебя шапочка, – сказала она Линочке, и та прорычала ей вслед что-то благодушное.

– Номер мы не нашли, но передний снять не успели, так что можно ехать, – сказал Серёжа.

– Точно?

– Точно. Завтра с утра поеду в полицию и напишу заявление. Давайте, садитесь! Вон Лара уже пристегнулась, молодец какая!

– «Красоты», а не «красоту»! И не «им», а «их»! Лара, ну что ты, совсем ничего не соображаешь? Неделю уже эту басню жуём. Давай ещё раз мораль с начала.

Дочь покорно бубнила:

– Наконец-то. Садись за математику.

Вера ворчала по привычке – даже эта басня, давным-давно задолженная учительнице литературы, не испортила ей настроения. Это было именно «настроение» – точнее, настройка. Валечка настроил в ней каждую клавишу, не забыв даже о субконтроктаве, куда добираются руки не всякого музыканта.

Сам Валечка остался всего лишь настройщиком. Он не играл на инструменте – и тем более не стремился выступать с концертами, но позаботился о том, чтобы у ценного пианино всё звучало и работало, как следует. Ненастоящий секс – и ненастоящий роман. Прекрасная полумера.

Сарматов ни о чём не догадывался. В те дни он удачно уехал – сначала в Москву, потом в Питер, а потом вообще в Хабаровск. Наказал Вере объезжать с дозором все «точки», особенно напирал на уралмашевскую, где хранились иконы.

Поддельный Коровин вскоре исчез со стены – теперь на его месте висела акварель малоизвестного художника. Вера засы́пала Сарматова вопросами, но в ответ получала лишь уклончивые мычания – Славян сделал копию на память, и всё тут. Стенина не верила – она уже достаточно хорошо знала Павла Тимофеевича, он не умел расставаться с любимыми вещами. Скорее всего, в хорошие руки ушёл букет кисти Славяна, а подлинный Коровин скрыт в каком-нибудь укромном углу, куда у Веры нет допуска.

Она убедилась в своей правоте, осматривая «точку» на Блюхера – здесь, облокотившись на столик эпохи Наполеона III, сидел очередной «консультант»: зевал со звуком, вздыхал в полный голос. Над его пуритански-круглой головой висел странно молчаливый Петров-Водкин. Хмурый мальчик в голубой косоворотке не произнёс ни слова за всё время, что они виделись, – картина была мертвее мертвеца. Мальчик даже бровью не пошевелил, гла́за не скосил – а портреты так обычно не могут. Как бы ни старались, всё равно то моргнут, то хихикнут, то губы скривят. Тем более если это дети – они всегда первыми начинали общаться с Верой: кто лепетал, кто капризничал, кто даже плакал, как тот парижский Амур.

«Одни поддельные цветы дождя боятся», – вспомнила Вера. И дунула со всей силы прямо в лицо мальчику. Круглоголовый решил, что «хозяйка» явно не в себе, но мальчик никак не отреагировал.

В квартире на улице Сони Морозовой обнаружилась ещё одна явная подделка – пейзаж Лентулова. А в штаб-квартире на Воеводина стены теперь украшала целая серия фальшивых картин: Славян Кандинский, Славян Малевич, Славян Родченко и Славян Кончаловский. Все молчали, как выражалась Юлька, в тряпочку – да, в общем, и были по своей сути всего лишь крашеными тряпками.

Между прочим, подлинные холсты Родченко и Кандинского издают маловнятные звуки – там что-то скрежещет, падает, звенит и бурчит. Пахнет металлом и бинтом с подсохшей кровью. А «Чёрный квадрат», если кому интересно, звучит как скрипнувшая дверь и запах имеет несомненно гудроновый – Вера помнила, как в Эрмитаже «квадрат» напомнил ей о детстве, когда они с Юлькой жевали гудрон в тенистых дворах Посадской.

Сарматов неспроста окружал себя подделками, но вслух лишь отшучивался и отмахивался, как будто речь шла не о шедеврах мирового искусства, а о небольшой забавной шутке.

Славяна Вере довелось увидеть ещё несколько раз, но уже на чужой территории. Хан ван Меегерен из Ботанического района отныне вёл себя с ней так обходительно, что можно было счесть это хамством. Как всякий отвергнутый любовник, Славян тут же определил того, кому «дали прокатиться» (как в детстве на велосипеде, с грубоватой последующей рифмой). Он так глянул на Веру и Валечку, невинно листавшего свежий выпуск Юлькиного еженедельника, что «Женщина с гитарой», перевезённая со всеми мерами предосторожности из штаб-квартиры, сказала во весь голос:

– Ах, какой пристальный!

К несчастью, Славян приходил как раз таки за этой работой – и уже через неделю пристраивал на её место мёртвую копию.

Раньше Веру всё это бесконечно занимало бы, но сейчас – на фоне счастья с Валечкой и отсутствия Сарматова – она всего лишь делала заметки на будущее. Отсутствовал не только Сарматов – мышь тоже пропала после знаменательной сцены под картиной, но было ясно, что вернутся оба. Стенина снова забросила диплом, меньше стала заниматься с Ларой, так и не доехала до чудесного врача – психолога и экстрасенса. Счастье отнимало всё её время.

Накануне возвращения Сарматова Вера решила заманить Валечку к себе домой. Он много раз собирался, но так и не доехал до Встречного. Потом звёзды вряд ли так сойдутся (точнее, разойдутся) ещё раз – Лару с Евгенией в кои-то веки забрала к себе Юлька, мама уехала к Эльзе с ночёвкой, что бывало крайне редко.

Вера так готовилась к этой встрече! Устраивая очередную мысленную выставку – «Женщины в зеркале» (Веласкес, Тициан, Рубенс, Серебрякова, Пикассо), сама едва не просверлила взглядом дырку в мамином трюмо. Стенина любила наряжаться, и у неё всегда было много одежды – но носила она при этом лишь несколько любимых вещей. Распахивала дверцы шкафа, натыкалась взглядом на платья, костюмы и кофточки – и видела вместо них людей и события. Вон тот пиджак был на ней в Лувре. А это платье – свидетель умилённый её увольнения. В синей кофточке она пыталась ограбить музей, в чёрной – хоронила Геру, в оранжевом свитерке ругалась с Лариной учительницей. Лишь несколько вещей ничем себя не скомпрометировали – вот их Вера и надевала. Другие давно пора выкинуть.

– Почему ты не носишь это платье, тётя Вера? – удивилась однажды Евгения, вытащив из шкафа трикотажную тряпку с непристойным, как теперь казалось Стениной, декольте. В нём Вера ходила в мастерскую к Вадиму Ф., а теперь у платья лежала пыль на плечах – как эполеты, заслуженные в честном бою.

Стенина смахнула пыль и приложила платье к себе, примеряя не столько наряд, сколько новую жизнь.

Пусть сегодня у нас всё будет по-настоящему, молилась Стенина, глядя в зеркало и не особо задумываясь, кого и, главное, о чём просит. Ей казалось, что вдали от сарматовских сокровищ Валечка освободится от злых чар – и они будут так счастливы, как только возможно в этой дурацкой жизни.

Вопрос о том, как вписать в счастливую ситуацию Павла Тимофеевича Сарматова и Юлю Копипасту, оставался открытым, как и дверь в подъезд этим вечером. У них ещё не было тогда кодового замка, и жители открывали дверь железным ключом, похожим на маленькую кочергу. В самых важных случаях раскрытую дверь прижимали специальным кирпичом и клеили записку с жалостливым текстом про врача, который вот-вот придёт: «Просьба не закрывать дверь!» Вера написала в точности такую записку, решив, что почти не врёт – Валечка был по отношению к ней именно доктором.

Он пришёл вовремя. В квартире пахло гиацинтами, которые Вера принесла домой накануне – через несколько дней от них пойдёт смрад, как от грязных носков, но пока что цветы источали восхитительно свежий аромат. Валечка прошёл в комнату, глядя по сторонам с несколько озадаченным видом.

– Помнишь, как мы с тобой здесь сидели в ту ночь? – спросил он.

– Конечно, помню, – ответила Вера, раздосадованная тем, как Валечка выделил «ту ночь» голосом. Если бы жирный шрифт с подчёркиванием умел говорить, он именно так и звучал бы.

Вера усадила Валечку рядом с собой на диван, взяла за руку. Рука была холодной и вялой. Валечка погладил её по голове. Он выглядел печальным.

– Давай поговорим, – предложил он.

– Конечно! У нас вся ночь впереди, можно и поговорить.

Валечка вздрогнул, но Вера этого не заметила – она услышала в подъезде шаги, детские голоса и в конце концов – двойной звонок в дверь. Фирменный сигнал Копипасты.

– Мама, открывай! – сердилась Лара и колотила в дверь кулачками. – У нас тётя Юля напьянилась!

Валечка вскочил с дивана.

Юлька ещё на пороге сфокусировала взгляд на Вериной груди:

– О, какая декольтешечка! Ты не одна, что ли? Здравствуйте (у нее получилось «зрасвуцы»), молодой человек, – церемонно, насколько могла, сказала пьяная Копипаста. То, что она не узнаёт бывшего мужа, Веру не удивило – она и сама его не узнавала: Валечка стал красного цвета и трепетал, как революционное знамя на ветру.

– Мы не будем вам мешать, – решительно произнесла Юлька и упала. Евгения заплакала, Лара засмеялась: они были как холодная и горячая вода. Холодная вода – вот что было нужно Стениной. Смыть с себя это наваждение, стряхнуть, как пыльные эполеты. Валечка бросился к упавшему телу, точно Вакх – к Ариадне на полотне Тициана, и бережно поднял его.

– Дайте мне вина! – прошептала Юлька, бессмысленно глядя куда-то в потолок. – Освежите меня яблоками!

– Ишь какой! – одобрила Валечку Лара.

– Эта – твоя, – между делом определил Валечка, унося Копипасту в комнату и аккуратно встряхивая её в воздухе, чтобы распределить вес.

– А мы есть хотим, – сообщила дочь.

– Не сомневаюсь. Мойте руки.

– Тётя Вера, а у мамы это пройдёт? – спросила Евгения, все ещё всхлипывая.

– Смотря о чём ты, – злобно ответила Вера, гремя сковородой, как гонгом.

– Как о чём? – удивилась Лара. – Евгения спрашивает, когда у тёти Юли пройдёт это пьянство?

– Завтра, когда проснётесь, всё будет хорошо.

Лара открыла холодильник и глубокомысленно разглядывала его содержимое:

– А котлетики ещё остались?

Вера надеялась, Валечка выйдет из комнаты через минуту и объявит, что ему пора. Так на его месте поступил бы каждый второй и первый встречный. Поэтому она без всякой жалости смотрела, как оседает мука на платье – и пудрит никому не интересное декольте.

– Котлетики! – предвкушала дочка, и даже Евгения нетерпеливо поглядывала в сторону фырчащей сковородки. Летучая мышь сидела за столом вместе с ними, как третья дочка Веры.

«Давно не виделись, – усмехнулась про себя Вера. – Тоже голодная?»

«Ещё бы», – ответила зависть.

Валечка вышел из комнаты через полчаса. «Нагляделся», – страдала Стенина.

– А что-нибудь постное есть? – спросил он у Веры.

– Лапшу будешь?

– Если тебе нетрудно.

– Лапшу никому не трудно.

– А ты кто такой вообще-то? – включилась Лара.

– Валентин Аркадьевич.

Лара хихикнула.

– Что, смешное имя?

– Как для старого дедушки.

– А я и есть старый.

– Нет, тебе ещё долго жить придётся.

– К сожалению. Тебя Лара зовут, да? А ты – Евгения?

Евгения кротко кивнула, залилась тёмным румянцем.

Валечка поискал взглядом икону, но обнаружил только чеканку – выжившую с восьмидесятых выпуклую девушку.

– Девочки, пора спать! – скомандовала Вера. – Завтра вообще-то в школу.

– А почитать на ночь? – строго спросила дочь.

– Давайте я вам лучше расскажу историю, – предложил Валечка.

– Сказку?

– Нет, настоящую историю.

– Давай!

– Вы умывайтесь, зубы чистите, а я съем лапшу – и приду.

Девочки наперегонки помчались в ванную. Лара ныла, что опять куда-то пропала её жёлтая зубная щётка, потом Евгения крикнула, что щётку нашли…

– Ты что, остаёшься? – удивилась Вера.

– Если ты не против.

– Но тебе придётся спать со мной в гостиной. Юльку ты унёс ко мне в комнату, в детской – Лара с Евгенией. – Она не стала упоминать о том, что частенько ночует вместе с девочками – на широком диване вполне хватало места троим.

– А мы не будем спать! – сказал Валечка. – Мы же поговорить хотели, помнишь?

Он снял наручные часы, аккуратно положил их на столик. С раскинутыми, хранящими форму руки ремешками, они были похожи на птицу, застывшую в полёте. Вера зачем-то смотрела на эти часы не отрываясь.

– Ис-то-ри-я! Ис-то-ри-я! – скандировали девочки.

Что это будет за история, Вера догадалась сразу. Конечно, царские останки! Видимо, за всю жизнь с Валечкой так и не произошло ничего более захватывающего.

В детскую она вошла на словах Лары:

– Ну, так пусть бы эволюционеры (так дочь произносила слово «революционеры») одного этого мальчика и убили! Раз он всё равно уже был больной наследник. Зачем же всю семью расстреляли?

– И собачку, – всхлипнула впечатлительная Евгения.

– То, что надо на сон грядущий, – похвалила Валечку Стенина.

Он смутился:

– Прости, я не подумал. Конечно, они ещё маленькие.

– Мы не маленькие, – возмутилась Лара. – Рассказывай, что было дальше.

– Завтра.

– А ты что, останешься у нас ночевать?

– Останусь. Поздно ведь уже. На улице темно и страшно.

– Тогда можешь лечь на бабушкиной софе, – разрешила дочь.

– Лара и правда Регистратура, – сказал Валечка, когда они наконец-то сидели в кухне вдвоём. Вера успела переодеться, закинув злосчастное платье в дальний угол гардероба. Теперь она была в простой серой футболке и джинсах, волосы собрала в хвост – хуже не придумаешь. Какая теперь разница.

– Вера, – Валечка так произнёс её имя, что стало совершенно ясно, какие слова последуют за ним. В принципе можно было ничего и не говорить – ограничиться одним этим обращением. Но он говорил – и при этом держал Стенину за руки и гладил их, как будто уговаривая маленькую девочку не спорить и быть послушной. – Всё равно у нас ничего не получится. Я никогда не женюсь, а эти наши встречи – грех. Большую беду на тебя навлекаю.

Он говорил это, но смотрел на Веру таким взглядом, который начисто опровергал каждое слово. Взгляд его был – любовь.

– Да ты же любишь меня! – воскликнула Вера.

– Стенина, где ты?

Держась за стены, в кухню шла пьяная Копипаста.

– Я долго спала?

– Может, час.

– Ты нас не познакомишь?

Она протянула Валечке руку – привычка, подсмотренная в Париже.

– Вы знакомы, и он даже был твоим мужем.

Юлька отдёрнула руку:

– Валентин? Тебя вообще не узнать! Вот что крест животворящий делает…

– Не богохульствуй, – попросил Валечка.

– Да я в хорошем смысле! Стенина, а можно мне кофе?

– Нельзя. Воды попей, вон кувшин стоит.

– Верка у нас строгая! – сказала Юлька. Она всё никак не могла осознать, что происходит.

– А почему ты у Стениной сидишь? – осенило её наконец.

– Лучше расскажи, почему ты напилась до такого состояния, – напустилась на неё Вера, – да ещё при детях?

– У меня кризис, – сказала Юлька и вдруг зарыдала. Слёзы потекли у неё из глаз сразу во все стороны – Вера так не умела, она плакала очень редко, и как правило, над грустными фильмами про собак. А Юлька всегда рыдала с удовольствием, но такого водопада на Вериной памяти не было. Даже в Лувре, когда Копипаста оплакивала Джоконду, всё выглядело куда приличнее.

Валечка подпрыгнул на месте, ударившись головой о полку, которая висела прямо над ним. Ударился, судя по звуку, изрядно, но не позволил себе даже ахнуть. Выдержка у него была, как у сыра «конте» – исключительная. Уж Вера-то это знала как никто другой.

Она бросила Юльке полотенце, та спрятала в него заплаканное лицо и тут же отбросила в сторону:

– Фу, котлетами пахнет!

– Извини, пожалуйста!

– Так что случилось, Юля? – спросил Валечка. – Какой у тебя кризис?

– Жанра! И жизни! И возраста! Я старая и некрасивая!

– Всё это чушь, – мягко сказала Стенина. – Ты очень красивая и молодая, все тебе завидуют, правда! Посмотри – у тебя джинсы размера «икс эс», а я с трудом влезаю в «эмку». Я бы хоть сейчас с тобой поменялась.

– Верка, ты такая хорошая! – всхлипнула Копипаста. – Ты мой лучший и единственный друг!

И тут же скосила глаза на Валечку – где его слова утешения, почему замешкался?

– Отлично выглядишь, – скупо признал он.

Вера с трудом увела Юльку спать, сидела с ней целый час – гладила по голове, как Евгению или Лару, говорила ей «ч-ч-ч», как малышке. Когда подруга наконец заснула, Вера на цыпочках вышла из комнаты. Ни Валечки, ни его часов с раскинутыми ремешками на кухне не было.

Как не было их ни в ванной, ни в детской, ни в пустой тёмной гостиной.