Глава девятая
Звонок в дверь прозвучал совсем некстати. Нина вздрогнула не от испуга, а оттого, что этот звонок показался ей символическим и немного зловещим. Он прервал их поцелуй в ту минуту, когда Нина готова была заговорить о своей любви.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросила она нервно.
— Абсолютно никого, — спокойно ответил Ярослав. — Я собирался провести этот вечер только с тобой.
Звонок повторился несколько раз.
— Наверное Катька что-нибудь забыла! — предположила Нина и пошла открывать с намерением побыстрее выпроводить сестру. Но то была не Катя, а Василий Федорович.
— Папа, ты?.. — растерялась Нина. — А я ждала твоего звонка…
— Мне секретарша говорила. Но я решил не звонить, а явиться лично. Слишком долго я тебя не видел. А поскольку ты просила передать, что весь вечер будешь в доме у своего так называемого мужа…
Ярослав вышел в прихожую и остановился, прислонившись к дверному косяку.
— Ты дома? — недовольно поморщился Гаевой. — А я надеялся застать дочку одну.
Ярослав промолчал, а Нина, стараясь разрядить обстановку, повела отца в комнату, приговаривая:
— Папа, если бы ты пришел на несколько минут раньше, и Катю застал бы. Завтра придет к нам вместе с Вадимом. Папа, ты бы помирился с ними, ей-богу…
— Что об этом говорить!.. — вздохнул Гаевой, усаживаясь на диван. — Катька пока не перебесится, толку не будет… Но сейчас не о ней речь. Вижу, что и ты от меня отдаляешься. А ведь ты не взбалмошная, а вполне разумная девушка. Я всегда был уверен, что ты меня не подведешь…
Нина растерянно молчала. Боковым зрением она чувствовала на себе пристальный взгляд Ярослава, а прямо перед собой видела требовательные, упрекающие глаза Гаевого. Василий Федорович выглядел неважно. Глядя на него, Нина ощущала невольную жалость и угрызения совести. Да, они с Катей совсем о нем забыли, завертелись в своих романах. А отца, небось, и накормить некому. Не будет же он сейчас искать домработницу. Вот и получается, что при всей своей материальной обеспеченности он, в сущности, неухожен.
— Катю я еще возьму в руки, — продолжал Василий Федорович. — Я за тобой пришел. Пора уже, Ниночка, домой возвращаться.
— То есть как? — растерялась Нина. — Не понимаю, папа…
— А что понимать? Я свои обязательства перед ним выполнил. — Василий Федорович кивнул на Ярослава, который так же неподвижно стоял у двери. — Фирма у него теперь есть, договора подписаны, разрешения, кредиты — оформлены. Работа закрутилась. Дальше он и без моего авторитета обойдется. Голова на плечах у него есть. — Василий Федорович стал тяжело подниматься с дивана. — Идем, дочка, достаточно ты здесь выдержала.
Гаевой взял Нину за руку, но она не тронулась с места.
— Собирай вещи! — требовательно скомандовал Василий Федорович. — Я на машине. Сегодня и переберешься домой. А потом развод оформим.
И тут Ярослав отделился от двери, неторопливо подошел и, остановившись между Ниной и Гаевым, заявил:
— Ну, это мне решать, когда оформлять развод.
Василий Федорович несколько раз перевел взгляд с Нины на Ярослава, а потом, снова обретая уверенность, решительно сказал:
— Ладно, можно некоторое время и без оформления. Но жить у тебя она больше не будет. — Василий Федорович уселся в кресло, вальяжно развалившись и уперев одну руку в бок. — Думаешь, я не знаю, что ты стараешься повлиять на мою дочь? Переманываешь Нину на свою сторону, отдаляешь от меня. Слыхал я уже про цветочки, про походы в театр, в ресторан, на природу. А что это за поездка к морю? Не побоялся и дела оставить на целых три дня.
— Не побоялся. У меня надежные заместители, — спокойно ответил Ярослав, усевшись на диван рядом с Ниной и закинув ногу за ногу. — У вас, вижу, разведка работает неплохо.
— Мир тесен, много знакомых, — криво усмехнулся Гаевой. — Ну, ладно, не об этом речь. Пойдем, Нина, собирайся.
— Я не пойду, отец, — ответила Нина тихо, но твердо. — Не обижайся. Но так уж судьба распорядилась. Ярослав — мой муж. А муж и жена должны жить под одной крышей.
— Нина! Что я слышу?.. — Гаевой вскочил, заходил по комнате взад-вперед, потом остановился перед дочерью. — Уже попала под его влияние? Он твой муж? Ты всегда утверждала, что согласишься только на фиктивный брак. Я так переживал, что ты не такая, как все… А выходит, надо было просто поселить тебя под одной крышей с первым попавшимся проходимцем, и через месяц-другой…
— Не с первым попавшимся, а только с таким, как Ярослав! — воскликнула Нина. — Никто другой не стал бы моим мужем!
— Чем же он так очаровал тебя, этот шантажист, холодный делец? — с жестом недоумения и досады в гневе поинтересовался Гаевой.
— Отец, не говори так. — Нина подошла к Гаевому, взяла его за руку и заставила опять сесть в кресло. — Лучше объясни, за что ненавидишь Ярослава. Когда-то ты причинил ему зло. Так почему же вместо раскаяния у тебя в душе ненависть? Значит, правильно говорил Толстой, что мы ненавидим людей за то зло, которое им причинили, а любим за то добро…
Гаевой вскочил и набросился на Ярослава:
— Ты все рассказал ей?! Где же твое слово?
Нина опять заставила отца сесть на место и пояснила:
— Я уговорила Ярослава рассказать правду. Я должна была во всем разобраться, пойми! А ты не хотел мне ничего объяснять. Скажи хоть теперь: это правда, что ты засудил его отца?
— Нет! — прерывая ее, закричал Гаевой.
Взгляды Василия Федоровича, Нины и Ярослава попеременно скрещивались. Гаевой не выдержал. Вопрошающие глаза дочери и презрительная усмешка Ярослава что-то надломили в нем. Он незаметно помассировал грудь в области сердца и с усилием произнес:
— Да… Да, мне надоело носить этот камень на душе… Я совершил ошибку. Можете считать это преступлением. Судебные ошибки часто граничат с преступлениями.
— То была не ошибка, папа, — сказала Нина, внимательно и тревожно заглядывая ему в глаза. — Ты делал все сознательно. Человек легко ошибается, когда ему выгодно ошибиться. Ты мог и сам поверить в свою версию. Покайся, сбрось этот груз с души и станет легче.
— Проповедница нашлась! — желчно усмехнулся Гаевой. — Да, я покаюсь, хотя мог бы и молчать. Мое преступление недоказуемо. И за давностью лет ненаказуемо. Это моя добрая воля — исповедоваться перед вами. Но тогда уже и ты, дочка, расскажи, как собиралась помочь мне. Ты хотела выкрасть у своего… мужа бумаги, которые он на меня собрал.
— Это правда? — в голосе Ярослава зазвенел металл.
Нина опустила голову, не смея взглянуть на него, и тихо ответила:
— Да…
— Что же ты так плохо исполнила свою миссию? — продолжал допытываться Ярослав.
— У меня нет опыта в подобных делах.
Нина смотрела в окно, отвернувшись и от мужа, и от отца. Щеки ее пылали.
— А ты еще попроси у него прощения, дурочка, — проворчал Василий Федорович.
— Это наше с ней дело — кому у кого прощения просить, — заявил Ярослав.
Гаевой встал и подошел к Нине.
— Идешь со мной?
У Нины на лице появилось мученическое выражение. Она взглянула на Ярослава и встретила его твердый, испытующий взгляд. И тогда, покачав головой, очень тихо, но решительно ответила:
— Нет.
Гаевой вздохнул и, явно пересиливая себя, спросил:
— Отрекаешься от меня?
— Ни в коем случае, папа. Отрекаться от родителей — последнее дело.
— Что ж, и на том спасибо.
Гаевой повернулся и, тяжело ступая, оседая на каждом шагу, направился к двери. Нина бросилась вслед за ним, поцеловала и сказала:
— До свидания, отец. Послезавтра мы с Катей будем у тебя.
— «У тебя»? — передразнил Гаевой. — Это также и ваш дом. В него и возвращайтесь.
Когда он ушел, Нина проскочила в другую комнату, желая хоть на несколько минут спрятаться от Ярослава. После такого тяжелого объяснения неуместна была бы любовная сцена, поцелуи и признания. Приход Гаевого все нарушил и одновременно все поставил на свои места. Что ж, придется пройти через это…
Нина вздрогнула, услышав шаги Ярослава. Она повернулась к нему лицом, но отвела взгляд в сторону.
— Почему ты прячешь глаза? — спросил он строго.
— Мне стыдно, — сказала она с усилием. — Я действительно вошла в твой дом с недобрыми намерениями.
— Я знал! — воскликнул Ярослав. — Я знал, чувствовал это! Ты играла со мной, притворялась, чтобы меня очаровать! А твоя единственная цель — выкрасть эти проклятые бумаги!
Взрыв его негодования заставил и Нину взорваться.
— Но ты же не прав! — закричала она и топнула ногой. — Если б ты для меня ничего не значил, я сейчас бы ушла к отцу! А я выбрала тебя. Понимаешь?
Внезапно он улыбнулся и обнял ее за плечи.
— Да, Нина… прости меня, — сказал он тихо.
— Это ты меня прости, — вздохнула Нина и положила голову ему на грудь. — Все мое притворство осталось в прошлом, поверь… И, знаешь, сейчас рассказала тебе об этом — и легче стало. Словно груз упал.
— Ну, твой-то груз небольшой… — Ярослав провел рукой по ее волосам. — У других и потяжелей имеется…
— У отца, например…
— Твоему отцу теперь полегчало. Он тоже свой груз сбросил… почти. А я…
И тут Ярослав замолчал, словно ему внезапно зажали рот. Нина подняла голову с его плеча, удивленно спросила:
— Что — ты?
— Да ничего…
Он отошел в сторону, взглянул в окно, стал что-то насвистывать. Нина тут же оказалась рядом. Ярослав грустно улыбнулся, встретив ее доверчиво-вопрошающий взгляд, и принялся рассуждать на отвлеченные, казалось бы, темы:
— Знаешь, подумал вдруг: и откуда у нас, восточных славян, такая потребность исповедоваться в своих грехах? Понимаем, что признание ничего кроме вреда не принесет — и не можем не признаться. Иногда есть все возможности скрыть горькую правду, а мы не скрываем. Давит нас что-то изнутри…
— Ты прав. Есть такая черта в славянской натуре. Это еще классики подметили. Помнишь, как Дмитрий Карамазов на суде всю душу выворачивает… А пушкинский Дон Гуан, рискуя вызвать ненависть любимой, кричит ей: «Я не Диего, я Гуан!»
— Помню… «О, дона Анна, где твой кинжал? — Вот грудь моя!»…
Нина вздрогнула. Ей показалось, что Ярослав не в себе. И она продолжала говорить, стараясь абстрактными рассуждениями заглушить беспокойство:
— Я не знаю, как это назвать. Внутреннее давление личности, что ли. Легче внешние невзгоды перенести, чем испытывать это давление изнутри… Оно гнетет, распирает душу. И тем сильнее, чем больше в человеке души.
— О, я-то ведаю, как это тяжело…
— Ты?.. Господи, да что с тобой?.. — Нина встряхнула Ярослава за плечи. — Тебе тоже есть в чем покаяться?
— Я, может быть, такой же преступник, как Гаевой, — медленно, глухим голосом произнес Ярослав.
— Что?.. Преступник? Бог мой, какое же преступление ты совершил?
— Ты возненавидишь меня, когда узнаешь…
И Ярослав, не взглянув на Нину, быстро вышел в другую комнату. Нина побежала следом, чувствуя, что за его необычным состоянием скрывается мрачная тайна. Схватив Ярослава за руку и стараясь поймать его убегающий взгляд, Нина заявила:
— Теперь я уж точно не отстану! Ты не представляешь, до какой степени я любопытный человек. Ну, говори же, говори! Какое преступление? Воровство? Вполне объяснимо. Трудное детство… Нет, в данном случае это даже преступлением нельзя назвать.
— Похуже, — ответил Ярослав глухим голосом.
— Неужели… убийство?.. Случайное, в драке?
Она заранее была готова оправдать это предполагаемое преступление. Нелегкая жизнь Ярослава, его борьба с обстоятельствами, стремление сделать самого себя — все казалось ей достаточным основанием, чтобы простить ему любой проступок. Нина вспомнила рассказ Жени о том, что несколько лет назад Ярослав казался опустившимся человеком. Прошлое давило на него, но он сам взял себя в руки. Несомненно, человек такой драматической судьбы когда-то мог и «преступить».
Ярослав закурил, вышел на балкон, снова вернулся, затушил едва начатую сигарету, прошелся несколько раз из угла в угол.
Нина сидела на диване и терпеливо ждала объяснений. Она молчала, но ее напряженная спина и стиснутые на коленях руки выдавали скрытую тревогу.
Ярослав тоже сел на диван, но не рядом с Ниной, а подальше, словно желая отгородиться от нее невидимой стеной.
— Я мог бы стать и вором, и убийцей, — неожиданно начал он свой рассказ. — Но судьба дала мне шанс не попасть в дерьмо. Трудное детство не окончилось уголовной юностью. Я сумел удержаться на острие ножа… Помнишь, я рассказывал тебе, на каких работах перебывал в молодости. Другие парни из моей среды или опускались, шли на дно, или соглашались на убогое размеренное существование. Казалось, и у меня нет иного выхода: ни связей, ни поддержки, ни наследства. Никакого житейского плацдарма. Но я барахтался, силился подтянуться наверх. И при этом — чтобы честно, без уголовщины… И вот я посреди этой трудной жизненной борьбы узнаю, что есть человек, выплывший на поверхность благодаря несчастью нашей семьи. И есть преступник, вместо которого был наказан мой отец.
Нина вспомнила подслушанный при первой встрече разговор Ярослава с Гаевым, и ей показалось, что она может высказать правильную догадку:
— Кажется, я понимаю, Тор… Ты убил или покалечил настоящего убийцу, вместо которого засудили твоего отца. И твой поступок так на тебя подействовал, что ты решил дальше мстить другим путем. Угадала?
— Нет. Я действительно наводил справки и, в конце концов, разыскал настоящего убийцу. Но встретиться с ним не успел, он к тому времени умер. А если бы и встретился — толку от этого не было бы. Он, говорили, перед смертью впал в маразм. Здесь сама судьба хранила меня от глупой мести… Но другой преступник был жив, здоров и процветал. Через некоторое время я узнал, в каком городе и на какой должности пребывает Гаевой. И я поехал туда, сам не зная для чего. Реального, обдуманного плана мести не было. Все получалось стихийно. Я нашел учреждение, где работал Гаевой. Увидел его пару раз и постарался хорошенько запомнить. Потом узнал, где он проживает, стал следить за домом. Ночевал я в те дни, где придется: на вокзалах, в парках… Я и до этого уже несколько месяцев был человеком опустившимся, пьяницей, матерщинником, травку покуривал. А в чужом городе, грязный и небритый, стал похож на последнего уголовника. Прохожие косились на меня, старались обойти стороной. А я ничего не мог с собой поделать, чувствовал себя беспомощным, уничтоженным. Видел чванство, благополучие… знал, какой ценой оно было куплено. Я понимал, что в этом мире мне никогда не выбраться наверх…
И вот однажды, воскресным вечером, я дежурил возле дома и увидел, так сказать, парадный выход семьи Гаевого. Наверное, они направлялись в театр или в гости. Шли неторопливо, посмеивались, переговаривались. На углу их ждал лимузин с шофером. Выглядели все очень респектабельно. Гаевой и сам — представительный мужчина, и жена у него красивая, и дочери хорошенькие… особенно старшая. Младшая была еще подростком. А старшая, то есть, ты — в самом расцвете юности, холеная, казалась мне воплощением того мирка, который я ненавидел. Благополучного, самодовольного, а внутри — порочного.
На следующий день я опять дежурил возле дома. Ждал возвращения со службы Гаевого. На что я рассчитывал? Подстеречь его в подъезде? Возможно. Не знаю, что именно пришло бы в мою одурманенную голову, но я был готов на все. Ждать пришлось долго. Входили и выходили разные люди, а Гаевого все не было. И вдруг из подъезда выплыла его старшая дочь под руку с кавалером. Пошли по улице, красивые, упакованные во все фирменное. Они даже не заметили потрепанную и заросшую личность, что околачивалась на углу возле магазина.
Я снова почувствовал безысходность своего положения. Их привилегированный мирок был замкнут. Туда не пускали подобных мне.
Стало любопытно, куда пойдет эта парочка. И я поплелся за ними. Я уже научился выслеживать, оставаясь незамеченным.
Они топали вперед, разговаривали, смеялись. Иногда он обнимал ее, прижимал к себе. Путь был не такой уж близкий, но я решил выследить их до конца. Парочка вошла в какой-то подъезд. Поднялась на второй этаж. Зазвенели ключи, открылась дверь. Я вышел на улицу и стал ждать. Был уверен, что девица из того мирка прошла огонь и воду, что она, несмотря на молодость, — порочное и развращенное создание. Вот сейчас там, в квартире у своего хахаля, она занимается любовью. Интересно, как? Ведь пресыщенные оба, нормальное их уже не устраивает. Может, там даже не одни. Возможно, в этой квартире — притон. Там оргия, групповой секс. Словом, картинка из порнухи. И чем больше я об этом думал, тем больше распалялся и ненавидел ее. То есть тебя… Так я ходил туда-сюда минут пятнадцать и вдруг увидел, что ты выбегаешь из подъезда. Ну, подумал я, что-то там случилось. Может, кого-то случайно убили, а теперь разбегаются по домам. Нет же, не дам я тебе так просто уйти, балованная стерва. И я бросился за нею следом. В меня словно дьявол вселился. И она, как на грех, бежала через парк…
Я налетел на нее сзади…
Дальше знаешь, как было дело. Но знаешь только внешнюю сторону. А что творилось у меня внутри, когда я понял, что совершил преступление, что изнасиловал невинную девушку, что теперь по мерзости сравнялся с ее отцом… Я испытал настоящее потрясение.
Нина угадала окончание его рассказа еще в тот момент, когда он упомянул о «парадном выходе» семьи Гаевого. И слушала Ярослава с гнетущим, тоскливым чувством, от которого холодело все внутри. Однако Нина не верила, не хотела верить, что он говорит правду. Рассказ Ярослава казался ей каким-то мрачным сочинительством, о чем и заявила ему:
— Я предчувствовала, что ты наговоришь мне всю эту белиберду! Прямо автор детективов. Понимаю, что ты задумал таким оригинальным способом меня утешить. Дескать, не было никакого грязного насильника, а был я, твой будущий муж, просто первая брачная ночь оказалась неудачной. Напрасный труд. Можешь не стараться. Я тебе все равно не поверю. Думаешь, я совсем дурочка, не разбираюсь в людях, и не знаю, кто на какое преступление способен? Это не мог быть ты! И не надо ради спасения моей психики возводить на себя напраслину.
— Я мог бы это скрыть, — сказал Ярослав, не глядя на Нину. — И ты бы никогда не узнала… И по доброте своей никогда бы не подумала обо мне ничего такого… Но не хочу, чтобы эта тайна давила на нас вечным грузом. Делай со мной что хочешь, но то был я.
— Не верю!.. — крикнула Нина с тоской.
— Это нетрудно доказать. Есть детали, о которых могут знать только двое — насильник и жертва. Например… Помнишь тряпку, которую тебе накинули на голову? Она пропахла бензином и машинным маслом. Это была моя старая куртка. В ней я подрабатывал вечерами в гаражах. Недалеко был поваленный ствол дерева, и ты присела на него, когда застегивала разорванную одежду. Ты споткнулась, когда…
Ярослав продолжал говорить, описывать место, время и другие подробности. Нина уже почти не улавливала смысл, а только слышала интонацию его голоса — резкую, исполненную мрачной решительности. Он говорил, словно прыгал в ледяную воду. И теперь она уже не сомневалась, что Ярослав говорит правду. Нина почувствовала себя страшно опустошенной, словно из нее вынули душу. Свет и тень, любовь и ненависть, добро и зло — все смешалось и все перестало существовать. Она опять увидела себя как бы со стороны одинокой странницей, бредущей по обочине жизни.
— Не надо, — остановила Нина Ярослава. В ее охрипшем голосе была боль. — Теперь все ясно. Значит, это был ты… Подобным образом ты отомстил Гаевому?
Она посмотрела на Ярослава, но он сидел, опустив голову, и не встретился с ее взглядом. Ответил так, словно обращался не к ней:
— Мне казалось тогда, что ты — его продолжение, воплощение ненавистного мне клана.
— Почему был так уверен, что человек не может выломиться из своего клана, из своей среды? Сам же — выломился.
— Я многого тогда не понимал и не знал. Не знал даже, что ты ему не родная дочь.
— А если бы знал? За Катьку бы принялся? Не посмотрел бы, что малолетка?
— Ну зачем ты так…
Они взглянули друг другу в глаза и Нина поняла, что теперь между ними пропасть, через которую она не сможет переступить. Человек-фантом, в котором совместились сказочный принц и грязный насильник, не мог быть воспринят сознанием. И Нина спросила:
— А как теперь с тобой говорить? Как смотреть в глаза? Разве могу я после этого находиться под одной крышей?
Ярослав вдруг схватился руками за голову и, качаясь из стороны в сторону, простонал:
— Дурак! Зачем я признался?!..
— Не бойся, не донесу в милицию, — сказала она безжалостно. — Я даже никому об этом не расскажу. Пусть этот скверный анекдот останется между нами.
Ярослав посмотрел на нее так, словно Нина его ударила.
Нина вскочила и принялась лихорадочно собираться, бросать в сумочку разные мелочи, расчесываться на ходу.
Ярослав схватил ее за руку, не выпуская из комнаты.
— Погоди! Я еще не рассказал тебе, что было со мной потом, после того… преступления.
— Пусти! Это совсем не интересно, в какие еще истории ты попадал. Ты мстил мне, потом пользовался, как средством для достижения цели, ставил надо мной эксперимент… психологический… и физиологический… А теперь рассказал всю правду, чтобы не заносилась, а жила в реальном, грубом мире. Так сказать, опустил меня с небес на землю. Прямо в грязь. Теперь твоя месть завершена.
— Так вот как ты думаешь обо мне? — воскликнул Ярослав и глаза его стали сумасшедшими. — И с этими мыслями хочешь уйти?! Надеешься, что я тебя так отпущу? Ты отсюда не выйдешь, пока не выслушаешь до конца!
И Ярослав, заслонив собою дверь, заставил Нину остаться в комнате.
