Глава 8

Интересно, эта гостевая полоса в нашем доме надолго? Сегодня я застал все тех же: очаровательная Иришка в узких соблазнительных брючках исполняла роль хозяйки, Мишаня Доценко, вырядившийся в какой-то невероятный по степени модности джемпер, блистал остроумием, только вместо соседа Котофеича за столом восседал Сережка Зарубин, опер из Центрального округа. Я знал его совсем мало, видел до этого всего один раз, но Аська сильно хвалила мальчишку, им летом довелось вместе дело раскручивать. Диспозиция войск была прозрачной как стекло: Доценко уже поплыл от Ирочкиных достоинств и придумал какой-то информационный повод, чтобы заявиться в гости. Зарубина же он притащил в качестве подтверждения невинности своих намерений, и вот тут крылась большая Мишенькина ошибка. Ибо Сережа, как мне известно, был холостяком, причем вовсе не закоренелым, то есть вполне пригодным для вступления в брак. И глупый Мишка своими руками (или в собственном кармане?) принес в дом к своей избраннице эту пороховую бочку, на которой теперь сам же и вынужден сидеть. У Сережи есть только один недостаток – ростом не вышел, но в случае с нашей миниатюрной Ируськой это не препятствие, ниже ее могут быть только лилипуты. Непременный элемент мизансцены – Гришка – торжественно восседает на руках у Зарубина, изучая степень крепости ниток, которыми пришиты пуговицы на его рубашке. Ребенок явно больше доверяет Сереге, и Мишане следует обратить на это особое внимание, если он хочет добиться успеха.

Что ж, не будем нарушать традицию, зададим привычный вопрос:

– А где моя жена?

– На консультации, – ответила Ирочка, одаряя меня сияющим взглядом. Что ж, отлично, хорошая реакция здоровой молодой женщины, вокруг которой вьются аж трое ухажеров, причем один другого перспективнее и все не женатые.

Правда, у одного (я имею в виду соседа) проблема возраста, у другого – роста, у третьего есть требовательная мама, но в целом ситуация вполне благоприятствует сиянию глаз, особенно таких ярких и красивых, как у нашего Ирусика. Но это, однако, лирика, а консультация-то тут при чем?

Я немедленно озвучил свое недоумение и тут же получил исчерпывающее разъяснение, из которого следовало, что я не очень внимательный муж и совсем уж плохой отец.

– Таня же тебе с утра говорила, что вечером поедет вместе с Лилей на консультацию к одному кошатнику. Они хотят посоветоваться с ним насчет породы и всяких тонкостей, прежде чем покупать котенка.

Ах, ну да, Татьяна действительно говорила мне об этом, только я, честно признаться, забыл. Но чтобы не расписываться в собственной глупости, решил сделать умное лицо.

– Это я помню, только я не подозревал, что визит к кошатнику называется высокопарным словом «консультация».

Ирочкины брови взлетели так высоко, что спрятались под челку.

– А как еще это может называться, когда несведущие люди обращаются за советом к специалисту? Не ворчи, Владик, садись ужинать.

Гости, судя по всему, уже были накормлены в физическом понимании и теперь наслаждались десертом в виде Ирочкиных улыбок и кокетливого щебетания. Нет, я не против гостей, искренне их люблю и радуюсь их присутствию в своем доме.

И сегодня радуюсь, тем паче здесь Миша Доценко, которого мы с Таней запланировали Ируське в мужья и который, как представляется, ничего против этих планов не имеет. И Сережу мне приятно видеть, потому как они с Мишаней являются яркими, хотя и немногочисленными, представителями молодого поколения, на которое поколение предыдущее (в лице меня, бывшего сотрудника уголовного розыска подполковника Стасова) может с легкой душой оставить трудное дело поиска преступников. Но Серега может составить нашему с Танюшей протеже ненужную конкуренцию, он весел, азартен и напорист, в отличие от интеллигентного маминого сына Миши, который трепетен до такой степени, что даже Аську до сих пор называет на «вы». Нет, это непорядочек, с этим нужно разобраться и расставить все акценты.

– А вы, собственно говоря, какими судьбами здесь оказались? – спросил я как можно более приветливо, чтобы ребята, упаси бог, не подумали, что я их выгоняю. – К Татьяне по делу?

– Ага, – радостно подхватил Мишка, – мы с хорошей новостью пришли, а оказалось, что твоей жены дома нет. Сидим вот, ждем.

– Ладно, я буду вместо нее, – милостиво разрешил я. – Говори свою новость.

Миша подробно изложил все обстоятельства, то и дело подключая к рассказу Зарубина, если речь шла о вещах, которые Сережа знал лучше. Выходило, что психа Горшкова можно больше не бояться. Это хорошо, потому что с психами лучше дела не иметь, их невозможно просчитать, их поведение плохо поддается прогнозированию, именно поэтому от них так трудно уберечься. И еще это хорошо потому, что снова появилась надежда: мишень не Таня. А кто тогда?

Настя? Тоже не легче… Не ври себе, Стасов, признайся хотя бы в глубине души, что ты рад. Пусть кто угодно, пусть даже Аська, которую ты глубоко уважаешь и к которой питаешь искреннюю дружескую привязанность, только бы не Таня. «Стасов, – спросил я сам себя в этот момент, – а не дерьмо ли ты часом? »

Чтобы не искать ответ на неприятный вопрос, я активно влез в разговор, выпытывая у ребят всякие разные подробности и всячески демонстрируя глубокую заинтересованность.

– Вот ты, Влад, знаешь, что такое пупсик в рыбке? – загадочно спросил меня Сережа.

– Пупсик в рыбке? Это что за хреновина такая? – удивился я.

Зарубин передал Гришку мне, вышел в прихожую, где висела его куртка, и вернулся с бумажником, из которого достал несколько фотографий.

– Любуйся, пока я жив. Керамическая рыбка с широко открытой пастью, а в пасть засунут пластмассовый голышок, в простонародье именуемый пупсиком.

Голова у рыбки в глотке, а ножки наружу торчат. Вот эту радость, – он ткнул пальцем в снимок, – нашли на первом трупе, а вот эту – на втором.

Я внимательно разглядывал фотографии и ничего не понимал. Кроме одного: я старший по званию и опыту, я должен сказать что-то умное. Но в голову ничего умного не приходило.

– Рыбки одинаковые, – наконец глубокомысленно изрек я, – а пупсики разные.

– Сами видим, – вздохнул Доценко. – Хотелось бы еще понимать, что они означают.

Ирочка, до этого возившаяся с посудой возле мойки, вытерла руки полотенцем и подошла к столу.

– Можно мне тоже посмотреть?

Умный Доценко тут же подвинулся, приглашая Ирусика присесть рядом. Не такой уж он лопух. Но и Ирка у нас не промах, приглашением воспользовалась.

И как воспользовалась! Только что, не на колени к Мишане уселась. Я не успел довести до конца экспертную оценку ситуации, как Ира спокойно произнесла:

– Это же Босх.

Нет ничего опаснее недооценки своих близких. Людей вообще недооценивать нельзя, это крайне опасно, не говоря уж о том, что это безнравственно и высокомерно – считать других глупее себя. Но когда вдруг выясняется, что человек, с которым ты живешь бок о бок, пользуешься одной посудой, ешь приготовленную им еду и называешь уменьшительно-пренебрежительным именем, так вот, этот человек знает и умеет что-то такое, о чем ты и не подозревал, с тобой случается шок. А что, с вами не случается? А со мной вот сделался…

В общем, дар речи я на некоторое время потерял. Мишка и Сергей вышли из ситуации намного легче, ибо знали Ируську (прости меня, грешного, Ирину Павловну Милованову) всего ничего и вполне могли подозревать в ней бездну образованности. А я вот, козел слабоумный, столько лет ее знаю, а даже ведь не догадывался. Тоже мне, опер называется. Еще опытом своим имею наглость гордиться!

Я, честно говоря, имею весьма слабое представление о Босхе, помню только, что это какой-то средневековый художник. Утешало одно: мальчики наши, похоже, даже этого не знали, потому как спросили в один голос:

– Кто-кто?

Ну слава богу, хоть не так стыдно. Нет, граждане, есть еще порох в пороховницах, есть еще пока преимущество перед молодыми, хоть и маленькое, хоть и сомнительное, но есть.

– Босх, – терпеливо повторила Ира. – Иероним Босх. Рыба, пожирающая человека, – один из его любимых образов. У меня где-то есть альбом, я сейчас поищу. Владик, не держи ребенка на руках, когда пользуешься ножом, отнеси его в манежик.

Она пошла в комнату искать книгу, а я отнес Гришку в манеж, не обращая внимания на его возмущенный рев, после чего, воспользовавшись отсутствием Иришки на кухне, украл со сковородки еще один кусок мяса.

– Босх какой-то, – растерянно пробормотал Зарубин. – И что бы это все значило?

Но слух у нашей девочки отменный, Сережкино бормотание от нее не укрылось, тем паче что между кухней и гостиной у нас двери нет, только открытый проем.

– Босх не какой-то, а очень известный, – подала она громкую реплику. – И означает это, что все, что доставляет человеку удовольствие в земной жизни, будет терзать его после смерти. Вот человек, например, любит плотно покушать, предается греху чревоугодия, ест рыбу, причем предварительно ее ловит, убивает и жарит, а когда он умрет, рыбка ему отомстит за это безобразие.

– Ну и фигня! – огрызнулся Сережа. – Что Надька Танцорка, что Лишай – люди неимущие, Лишай вообще бездомный, полжизни на зоне провел, какое там у них может быть чревоугодие. Объедками перебивался. Танцорка тоже никогда особо состоятельной не была, а даже если и была, когда еще танцевала, так на хлебе и воде сидела, за каждым граммом веса следила. С чего это наш Шутник такие, намеки делает?

Зарубин и здесь, за обильно накрытым столом, оставался опером, тогда как Мишаня быстро сориентировался и вспомнил, что в данный момент он уже почти жених.

– Ира, давай я помогу искать книгу, – сказал он, вылезая из-за стола.

Мы с Сережкой обменялись понимающими взглядами и перемигнулись.

– Кто не успел – тот опоздал, – философски изрек я. – Надо быть более шустрым, если хочешь добиться успеха.

– Это мы еще посмотрим, – бросил Зарубин загадочную фразу.

Проконсультироваться у этого молодого человека Татьяне и Стасову посоветовали завсегдатаи кошачьих выставок.

– Ни в коем случае не полагайтесь на то, что вам скажут заводчики, – говорили посетители выставки кошек, с которыми Татьяна разговорилась, – им нужно продать котят, и они вам и половины правды не скажут. Советоваться нужно со специалистом, который не продает кошек.

В минувшие выходные они вместе с мужем и Лилей отправились на выставку с целью приобрести маленькое пушистое сокровище, которое присмотрела для себя Лиля, но покупку отложили именно для того, чтобы посоветоваться со знающими людьми. Вопрос был, разумеется, не в том, покупать котенка или нет, а в том, какую породу выбрать; Лиля ужасно расстроилась, когда Стасов твердым голосом заявил ей, что приобретение котенка, которого девочка уже считала своим, временно не состоится. Татьяна поддержала мужа, хотя смотреть на Лилины полные слез глаза было невозможно. Пришлось пообещать ей, что они съездят на консультацию в течение недели, чтобы в ближайшую же субботу снова вернуться сюда, на выставку, и уж наверняка выйти с теплым комочком в руках.

Консультант, услугами которого им так активно советовали воспользоваться, оказался молодым человеком лет двадцати пяти, и это вызвало у Татьяны вначале некоторые сомнения. Сомнения, впрочем, довольно быстро рассеялись, поскольку специалист по кошкам оказался действительно знающим и толковым, а главное – он так хорошо улыбался и так по-доброму смотрел на Лилю, что вызывал доверие даже у Татьяны, которая за долгие годы следственной работы уже несколько подутратила способность безоглядно верить незнакомым людям.

– Самый главный вопрос, на который вы должны себе ответить, это вопрос о том, зачем вам кошка, – говорил он. – Вот скажи, Лиля, зачем она тебе?

Постановка вопроса Татьяну, надо признаться, удивила, но уже через пятнадцать минут она по достоинству оценила консультанта. Одиннадцатилетняя Лиля, хоть и была не по годам умненькой, но тоже оторопела и долго не могла сообразить, что от нее требуется. В течение ближайших пятнадцати минут позиции прояснились полностью: если ты хочешь, чтобы твой питомец тебя любил и был предан тебе всем сердцем, чтобы он радовался твоему приходу как самому большому счастью и лизал тебе щеку, когда ты грустишь, то нужно заводить щенка, но при этом иметь в виду, что собаки требуют во много крат больше внимания, времени и хлопот, нежели кошки. Если же ты хочешь иметь под боком живое существо, не требующее особых затрат в смысле сил и времени, то кошка – это самое то, что надо, однако рассчитывать на сердечную привязанность с ее стороны не приходится, она не так устроена, она не будет открыто радоваться тебе и тосковать, когда ты уйдешь. Если же человек точно знает, что ему нужна именно кошка, то опять же: зачем? Для совместной жизни или для разведения и последующего зарабатывания денег на продаже потомства? У каждой породы есть своя специфика, и то, что хорошо с точки зрения прибыли, не всегда подходит для комфортного сосуществования, и наоборот. Кроме того, необходимо учитывать особенности характера будущего хозяина и состояние его здоровья, наличие в семье других животных и так далее. Однако до консультации по выбору породы дело так и не дошло, ибо стало понятно: Лиле нужен именно щенок. «Девочка живет с молодой и очень занятой мамой, ей так одиноко одной дома, ей нужен настоящий душевный друг, теплый и открытый, а не замкнутая холодноватая независимая кошка. Другой вопрос, что Маргарита, мать Лили и бывшая жена Стасова, на щенка согласия пока не давала и еще неизвестно, даст ли, но это действительно другой вопрос.

– Сколько я вам должна за консультацию? – спросила Татьяна, когда разговор закончился.

Молодой фелинолог обезоруживающе улыбнулся:

– Разве вас не предупредили? Я не беру денег за консультации, только кошачий корм. У меня их видите сколько? – Он обвел рукой комнату, по которой то лениво бродили, то носились как угорелые шесть кошек разных пород. – Никаких денег не хватает их прокормить, банка хороших консервов двадцать семь рублей стоит. Когда кошку приносят на лечение, тогда я, конечно, беру деньги, а за обычные советы – нет.

Ее действительно предупредили, что нужно принести корм, и Татьяна вытащила из сумки две коробки «Феликса». В магазине ей сказали, что корм этой марки – самый лучший.

– Этого достаточно?

– Спасибо, – снова улыбнулся консультант. – Вы меня очень выручили. А насчет щенка подумайте, вашей Лиле нужна собака, это видно по всему. Кошка ее разочарует, она не даст ей той дружбы, на которую девочка рассчитывает.

– Вы странный, – сказала Татьяна, уже одевшись и стоя в дверях.

– Почему? – удивился молодой человек. – Потому что мужчины должны заниматься собаками, а кошки – это женское дело?

– Нет, не поэтому. Мне казалось, что если вы энтузиаст кошачьего дела, то должны всячески агитировать людей заводить именно кошек, а не отговаривать их от этого. А вы отговариваете.

– Так это как раз потому, что я энтузиаст, как вы выразились, по части кошек, – засмеялся он. – Я люблю не какихто конкретных животных, которые в данный момент находятся в моих руках, а всех кошек вообще. И мне не все равно, как они живут, в чьи руки попадают, что с ними происходит. Понимаете?

Я не хочу, чтобы кошка, пусть даже я ее никогда в глаза не видел, попала к хозяину, который не будет ее любить, который через короткое время пожалеет, что взял ее в дом. Такой хозяин может в один прекрасный момент выкинуть ее на улицу или отдать первому встречному. Кошка будет страдать. А разве она виновата, что не оправдала его надежд? Она такая, какая есть от природы, а человек этого не учел, он ничего не знает о кошках и думает, что приобретает некую разновидность собаки, только маленькую, менее прожорливую и бесхлопотную, с которой не надо дважды в сутки гулять при любой погоде. И когда выясняется, что кошка – это совсем даже не собака, начинаются разочарования и всякие последствия вплоть до жестокого обращения или, как я уже говорил, выбрасывания на улицу. И если я могу такую ситуацию предотвратить, то…

Он пожал плечами и виновато улыбнулся, словно стеснялся сам себя.

На улице Татьяна крепко держала Лилю за руку, и по тому, как судорожно девочка сжимала пальчиками ее ладонь, было понятно, насколько сильно она огорчена.

– Не расстраивайся раньше времени, золотая моя, – ласково произнесла Татьяна, – может быть, твоя мама разрешит купить щенка.

Лиля помотала головой и тихонько всхлипнула.

– Я не хочу щенка, тетя Таня. Я хочу котеночка, того, кремового с серой мордочкой, который на выставке. Он такой… я даже не знаю, как сказать…

Он такой родной. Я его как в руки взяла, так сразу полюбила. Что же мне теперь делать?

– Вариантов только два, – Татьяна вздохнула, стараясь не усмехнуться, – либо ты отказываешься от этого котенка, либо мы его тебе покупаем, но ты должна быть готова к тому, что твоя кошечка не ответит тебе той взаимностью, какую ты от нее ждешь. Ничего страшного в этом нет, огромное число людей испытывает любовь не взаимную, а одностороннюю, и они даже иногда бывают при этом счастливы. Хотя когда любовь взаимная, это, конечно, намного лучше. Но решать, моя золотая, придется тебе самой, никто за тебя этого не сделает.

Лиля некоторое время молчала, обдумывая услышанное.

– А вдруг она станет такой… ну, как я хочу? Я же буду ее любить, она ведь не сможет этого не чувствовать, правда?

– Лиля, ты слышала, что тебе сказал специалист? Кошка – это кошка, со всеми своими достоинствами и особенностями. Но она никогда не станет собакой, ты не имеешь права от нее этого требовать. Знаешь поговорку, которую любит повторять твой папа?

– Это про самолет, да?

– Именно. Даже самый лучший автомобиль может только ездить, он никогда не будет летать, потому что он – автомобиль, а не самолет. И глупо по этому поводу сердиться и негодовать.

Татьяна сознавала, что разговаривает с ребенком так, будто Лиле по меньшей мере лет двадцать. Наверное, с одиннадцатилетними девочками нужно выбирать другой стиль и язык общения, но Татьяна знала совершенно точно: чем сложнее то, что ты пытаешься сказать ребенку, тем больше вероятность, что он к тебе прислушается и постарается понять. Трудно найти девочку или мальчика, которые в одиннадцать лет не мечтали бы поскорее вырасти, и если с ними разговаривать как со взрослыми, они изо всех сил будут стараться соответствовать. И потом, так уж повелось с самого первого дня их знакомства с Лилей летом девяносто пятого года на черноморском курорте. Татьяна с Ирочкой снимали комнату у той же хозяйки, у которой жили Стасов и его восьмилетняя дочь. Стасов долгое время Татьяну вообще не замечал, чего нельзя было сказать о девочке. В тете Тане Лиля нашла терпеливого и понимающего собеседника, она рассказывала своей взрослой знакомой об играх, в которые играют ее сверстники, а та внимательно слушала, задавала вопросы и записывала. Татьяна в то время писала книгу, в которой присутствовали дети, и Лилины рассказы позволили придать тексту очарование и непосредственность.

– Ты поедешь ночевать к нам или отвезти тебя к маме в Сокольники? – спросила Татьяна, когда они дошли до метро.

– К вам. Надо все рассказать папе и тете Ире, может быть, они что-нибудь придумают.

В голосе Лили было столько надежды, что Татьяна не стала спорить. Что могут посоветовать Стасов и Ира? Что вообще можно посоветовать в такой ситуации? Ничего. Нужно принимать решение, а решение это трудное даже для взрослого, не то что для ребенка. Татьяна посмотрела на часы и поняла, что нужно уже сейчас позвонить Лилиной матери и предупредить, что девочка будет ночевать у них, иначе Маргарита начнет беспокоиться и устроит Стасову очередной скандал. Достав из кошелька телефонную карту, она огляделась в поисках автомата. Маргарита трубку не сняла, наверное, еще не пришла домой.

Немудрено, что Лиля хочет завести какую-нибудь живность, мать приходит поздно, а по вечерам в пустой квартире в одиннадцать лет бывает так одиноко… Ладно, сейчас Татьяна отвезет Лилю к себе и будет дозваниваться до Маргариты уже из дому.

Дома их ожидало целое общество. Кроме мужа и свояченицы, там находились Миша Доценко и Сережа Зарубин. «Советчиков у нас море, – подумала Татьяна. – Только будет ли толк? »

– Танюша, у нас одной проблемой меньше, – радостно заявил Стасов, едва они с Лилей переступили порог. – Ты можешь больше не бояться своего психованного насильника.

– Горшкова? – ахнула Татьяна. – Неужели поймали? Ой, какие вы молодцы!

– Да нет, Татьяна Григорьевна, – вступил Миша, – не поймали, но выяснили, что это точно не он. И пальцы не его, и почерк не его. Но зато появилась одна дополнительная проблема.

У Татьяны нехорошо екнуло в груди. Господи, ну что еще?

– Ну что еще? – вслух произнесла она, недовольно отметив про себя, что голос предательски дрогнул. – Лиля, иди поиграй с Гришенькой, у нас тут взрослые разговоры.

От нее не укрылось, что Доценко почему-то переглянулся с Ирочкой. Татьяна слегка перевела дух. Кажется, зря она боится, ничего плохого ей сейчас не скажут. У ребят явно виден взаимный интерес, и теперь они выбирают удобную форму, чтобы поставить ее в известность, что они решили пожить вместе, или съездить куда-нибудь на недельку, или еще что-нибудь такое же лирико-романтическое. Страх немного отпустил ее, и Татьяна вдруг почувствовала, что ужасно голодна. Не обращая внимания на затянувшуюся паузу, она быстро прошла на кухню.

– Таня, переоденься! – послышался испуганный окрик Ирочки. – Куда ты на кухню в хорошем костюме?

Татьяна только отмахнулась и уже приготовилась поднять крышку со стоящей на плите кастрюли, когда Ирочка безнадежным тоном сказала:

– Ты хоть фартук надень. И сядь, пожалуйста, за стол, я все подам.

– Так что у вас за проблема? – спросила Татьяна почти весело.

– Понимаете, Татьяна Григорьевна, те фигурки, которые были обнаружены возле трупов… Босх… Ирина Павловна вспомнила… Мы в альбоме смотрели…

Слова доносились до нее как сквозь вату. Горшков? Какой, к черту.

Горшков! Почему Горшков? При чем тут Горшков? Идиотка, дура безмозглая, столько времени потеряно зря. И почему она сразу не догадалась? Ведь очевидно же…

Да, этот тип будет, Пожалуй, похуже сексуального психопата Александра Петровича Горшкова. Горшков жесток и безумен, но он глуп. А этот – личность неординарная, талантливая. С ним так просто не справиться. Но кто же мог подумать, ведь прошло четыре года, его боль должна была утихнуть. АН нет, не утихла. Он затаился и выжидал, когда можно будет нанести удар. Он дождался, пока Татьяна выйдет замуж, переедет в Москву, купит новую квартиру, родит ребенка. Он сделал все в точности по классике, по пушкинскому «Выстрелу». Он всегда любил Прозу Пушкина.

И картины Босха.

Чем дальше от лета и ближе к зиме, тем короче становятся дни, и тем чаще на меня по вечерам накатывает тоска. Такая, что дышать невозможно. Я никогда не думал, что не умею переносить одиночество. Я вообще никогда не думал, что буду жить так.

С самого начала все складывалось будто бы нормально. Школа, армия, потом Школа милиции, работа, которая нравилась и которая неплохо получалась.

Любимая девушка стала любимой женой, родила ребенка. Все двигалось по накатанной колее, и я твердо знал, что если не наделаю непоправимых глупостей, то дослужусь до подполковника или даже полковника. А потом…

Крыша у меня съехала, что ли? Поддался всеобщему ажиотажу зарабатывания денег, да и жена все время подбадривала, уговаривала бросить милицейскую службу и заняться собственным делом. Кругом виделись сплошные примеры небывалых успехов на поприще бизнеса, и мизерная милицейская зарплата выглядела на этом фоне все более и более нелепой.

– Смотри, твой одноклассник открыл магазин два года назад, и теперь он уже может послать сына учиться в Англию. Разве ты не хочешь, чтобы наш сын тоже получил хорошее образование?

– Смотри, наш сосед открыл туристическую фирму, а его жена мне на днях сказала, что они купили виллу в Испании.

– Смотри, моя институтская подруга…

– Смотри, твой товарищ по работе…

– Смотри…

– Смотри…

Я смотрел, и то, что видел, выглядело впечатляюще. Собственным бизнесом занимались поголовно все, и казалось, что только идиот пройдет мимо такой простой и быстрой возможности жить красиво, по западным меркам. Ездить, на джипе, купить новую просторную квартиру и дом за городом, обеспечить детям образование. Колебался я недолго.

Но очень быстро выяснилось, что, кроме желания жить красиво, для успешного бизнеса нужно что-то еще. Честно признаться, я так и не успел понять, что же именно нужно, когда оказался в пиковой ситуации. Я организовал фирму, взял кредит под залог квартиры, будучи полностью уверенным, что быстро провернусь на купле-продаже товара, верну кредит и даже заработаю приличные деньги. И с чего я взял, что у меня это получится?

Наверное, с того, что видел: у всех получается, а я чем хуже? Беда, однако, состояла в том, что я плохо учил статистику и не понимал очевидных вещей. Я видел только тех, у кого получается, а тех, у кого не получается, я не мог видеть, потому и думал, что их нет. Ан нет, есть они, и имя им – легион.

Теперь я и сам в этот легион влился.

Короче говоря, кредит вернуть я не сумел, пришлось продавать квартиру, потому как кредиторы оказались людьми на редкость суровыми, непреклонными и безжалостными. Жить стало негде, я получил клеймо неудачника, и жена от меня ушла, забрав сына, к более перспективному дельцу, который обещал послать мальчика учиться за границу.

А я устроился сторожем в подмосковном оздоровительном лагере, который работает только летом и в зимние каникулы, а остальное время стоит пустой и законсервированный. Но охранять его все равно надо. Это место мне подыскали люди, которые тоже «влипли», но несколько раньше, и уже точно знали, как решать проблему отсутствия жилья. Я даже не подозревал, сколько в Московской области сторожей, охраняющих «объекты» исключительно из-за того, что негде жить, а жить им негде опять же исключительно благодаря их неуемному желанию сделать быстрые деньги. Так вот где они, те, кого я не видел. Впрочем, мне поведали, что мест, где скрываются «невидимки», куда больше. Некоторые из них действительно скрываются от кредиторов, а некоторые, вроде меня, хоть и расплатились и никаким преследованиям не подвергаются, но вынуждены жить так, как живут «невидимки».

Вот таким образом я, человек с высшим образованием, еще совсем недавно счастливый муж и отец, сотрудник штаба одного из московских УВД, превратился почти в бомжа. Я не хотел мириться с этим и надеялся на то, что обязательно поднимусь снова, нужно только чуть-чуть удачи, совсем немножко везенья.

Опасаясь повторять уже однажды совершенные ошибки, я не дергался и не кидался в авантюры, но продолжал надеяться, попутно охраняя детский лагерь.

Только вот тоска по вечерам становилась все нестерпимее…

Наверное, именно от этой тоски я начал привечать настоящих бомжей, нуждающихся в месте для ночлега. Конечно, я не зазывал их специально и не развешивал по окрестным деревням объявления «Сдаю угол», они приходили сами, и я их не гнал. Предоставлял свою плитку, чтобы они могли приготовить себе жалкую еду, давал стаканы и тарелки. Иногда топил баню и водил их помыться.

Они скрашивали мое угрюмое одиночество своей бессвязной болтовней, в которой вранья было больше, чем букв в произносимых ими словах. Они пичкали меня рассказами о былых успехах и покинувшей их по несправедливости мировой славе, все они были в прошлом или артистами (художниками, писателями), или крупными начальниками, или на всю страну известными ворами или еще кем-нибудь в том же духе, если среди них были женщины, то непременно в прошлом первые красавицы, у ног которых валялись с мольбами о любви самые известные все те же артисты (писатели, художники) и крупные руководители. Я не верил этим россказням, но они меня забавляли и развеивали хоть ненадолго грызущую тоску. Самое же главное было в том, что, видя этих опустившихся, пропивших мозги, никому не нужных людей, я понимал, что отличаюсь от них.

Пока еще отличаюсь. И до тех пор, пока это отличие ощутимо, со мной еще не все кончено, у меня есть надежда. Мне нужно было постоянно видеть их, чтобы чувствовать: я не такой, как они. Это давало мне силы.

С самого утра моросил холодный дождь, настойчиво напоминая о том, что тепло и солнце остались далеко позади, а впереди меня ждет долгая темная зима, безрадостная и одинокая. Но лучик надежды забрезжил, и я с нетерпением ждал вечера. В восемь часов должен прийти этот человек, во всяком случае, он обещал. И я надеялся, что не обманет. Он забрел в эти края вчера вечером, заблудился в поисках соседней деревни и постучал в дверь моей сторожки. Я и сам не заметил, как мы разговорились, впрочем, теперь со мной этот фокус проделать нетрудно, я охотно вступаю в беседу с каждым, спасаясь от одиночества. Я пригласил его зайти погреться и выпить чаю, он охотно согласился. Слово за слово, и через час я рассказал ему свою горестную эпопею с несостоявшимся благосостоянием. Он искренне удивлялся, говорил, что человек с моими данными не должен работать сторожем, это смешно и унизительно. Как будто я сам этого не знаю! Новый знакомый обещал поспрашивать у своих друзей-предпринимателей, которым нужны работники в охрану или службу безопасности и которых не смутит отсутствие у меня какой бы то ни было прописки, а также мой катастрофический провал в организации собственного бизнеса.

– Бог мой, вы молоды, имеете высшее образование и опыт работы в милиции и похоронили себя заживо в этой глуши! Как можно так относиться к себе! – приговаривал он.

Что я мог ему ответить? Что у меня нет даже приличного костюма, в котором я могу явиться на собеседование к работодателю? Что денег, которые мне платят как сторожу, едва-едва хватает на то, чтобы не умереть с голоду, и я цепляюсь за предоставленное мне бесплатное жилье в виде плохо обогреваемой сторожки с «удобствами на улице»? Все-таки это лучше, чем ночевать в подвалах или на вокзале. Я понимал, что выгляжу смешно в его глазах, потому что сдался без боя, не пытаясь переломить ситуацию, не обращаясь к друзьям и знакомым в поисках работы. Вероятно, я действительно был смешон, но уход жены в самый тяжелый для меня момент я ощущал как удар в спину и впал в такую депрессию, что уже не мог делать ничего осмысленного. Кроме того, весь круг моих знакомых состоял в основном из бывших коллег, а я не смог преодолеть себя и пойти к ним за помощью, потому что они остались на государственной службе, а я постыдно сбежал, погнавшись за длинным рублем, и оказался в этой погоне отнюдь не победителем. Мне было стыдно. И я отчасти стал понимать, почему так редко попадаются на глаза те самые «невидимки».

Кажется, мой вчерашний гость понял это и без моих объяснений.

– Вы видели фильм «Адвокат дьявола»? – спросил он, как мне показалось, совсем не к месту.

– Не видел, – ответил я, почти рассердившись.

Ну в самом деле, какой, к черту, адвокат дьявола может быть в этом захолустье? У меня тут что, видеосалон? Крошечный черно-белый телевизор, который я оставил себе после продажи дачи (дача, естественно, ушла на погашение все того же долга, к которому приросли немалые проценты), – вот и вся моя техника.

– Знаете ли, там есть замечательный пассаж. Один главный герой, он же дьявол, говорит другому, преуспевающему адвокату, который до сих пор не проиграл ни одного дела и стремится выиграть очередной процесс во что бы то ни стало, даже принеся в жертву близких людей, только чтобы сохранить репутацию человека, у которого не бывает неудач: может быть, тебе пора проиграть? Самый большой грех – это грех тщеславия.

Если бы я еще умел краснеть, я бы, наверное, сделался пунцовым. Этот потерявшийся путник оказался чертовски проницательным.

– После полутора лет, проведенных здесь, я забыл, что такое тщеславие, – пробормотал я, не очень, впрочем, уверенно.

– Надеюсь, – усмехнулся гость. – Тщеславие суетно. Вы даже не замечаете, как, предаваясь ему, вы постепенно переходите границу и впадаете в другой грех – гордыни. И тем самым вы прочно оседаете в прошлом, пускаете в нем корни и уже не можете двигаться вперед.

Это было для меня слишком сложно, я совершенно не понял, что он имеет в виду, поэтому в ответ промолчал. Но гость был не дурак, он правильно расценил мое молчание и после паузы продолжил:

– Сидя здесь и не желая никому признаваться в своих неудачах, вы, конечно, сохраняете лицо перед своими знакомыми. Они не знают, где вы и что с вами, и полагают, что у вас все в порядке и вы давно уже греетесь на солнышке у собственного бассейна где-нибудь на Кипре. Эти люди – из вашей прошлой жизни, сегодня они ничего для вас не значат, они не мешают вам и не помогают, вы с ними не общаетесь, но вам важно, что они о вас будут думать.

Вот это я и называю оседанием в прошлом. Вы можете оставить все как есть, но подумайте: а вдруг вы завтра умрете? Прямо здесь, в этой вонючей холодной сторожке. Или какой-нибудь заезжий отоморозок вас застрелит, просто потому, что у него плохое настроение. И вы будете лежать здесь несколько недель, пока вас не обнаружат. Кто будет вас хоронить? Много ли желающих выбивать для вас место на кладбище, оплачивать похороны? Хорошо, если найдутся такие доброхоты, в противном же случае вам придется стать очередным учебным пособием для студентов мединститута. Вас законсервируют, высушат и будут каждый день тревожить ваш прах, показывая, где находится печень, почки, селезенка, где проходят вены и артерии. На вашем теле будут учиться делать вскрытия. Вероятно, вам, работнику милиции, хорошо известно, насколько эстетична сия процедура. А ведь перспектива, которую я вам нарисовал, более чем реальна, если вы не забудете о своей гордыне. Принять помощь никогда не стыдно.

– Принять помощь не стыдно, – согласился я, – но только я не могу ее просить. Понимаете?

– Вполне, – кивнул он. – И поэтому вы сидите здесь, посыпаете голову пеплом и упиваетесь собственным несчастьем. Я всегда почему-то думал, что в милиции служат те, кого обычно называют «человек действия». А вы не такой.

Вы готовы провести подобными образом остаток жизни, только чтобы не признаваться в своем провале и не просить ни у кого помощи. Для вас это унизительно. Поразительная чувствительность!

Я почти обиделся, его тон показался мне оскорбительным, но я понимал, что он прав. От первого до последнего слова прав. Если уж обижаться на кого-то, так только на самого себя.

Гость провел в моей сторожке почти два часа и ушел, обещав вернуться сегодня. И вот я сижу и жду его.

Нельзя сказать, конечно, что я ему полностью и абсолютно поверил. Слишком часто меня в жизни обманывали, чтобы я поверил первому встречному. Но, с другой стороны, я понимал, что этому человеку нет нужды меня обманывать, он ведь не просил у меня денег и не требовал, чтобы я их вкладывал в какую-то сомнительную аферу. Он просто пообещал попробовать мне помочь, если получится. А вдруг у него получится? Я гнал от себя эту мысль, уж слишком много надежд сразу пробуждалось во мне, мозг мгновенно включался и тут же начинал рисовать радужные картины моего возрождения. Вот я собираю вещи и ухожу (а лучше – уезжаю на машине, которую за мной прислали) отсюда, вот я живу в скромном общежитии или снимаю комнату у хозяйки и ежедневно хожу на службу, не к девяти, а к восьми или даже к семи утра, я целый день тружусь как каторжный, придумывая что-то новое и полезное, изучая ситуацию, работая с кандидатами, чтобы ни одна сомнительная личность не переступила порог офиса и не получила доступ к документам (у меня ни малейшего сомнения не было, что трудиться я буду в частном бизнесе на ниве охраны и безопасности, ведь именно об этом говорил мой гость). Копаюсь в специальной литературе, выискиваю интересные идеи, предлагаю их руководству фирмы и с блеском реализовываю. И постепенно руководство фирмы начинает меня ценить, прибавляет зарплату, благодаря моим высокопрофессиональным действиям удается – предотвратить крупный ущерб, потом еще раз, я становлюсь незаменимым, моя репутация крепнет, и через какое-то время в нашу (бог мой, в мечтах она уже стала НАШЕЙ) фирму начинают обращаться другие бизнесмены с просьбой, чтобы я наладил службу безопасности в их конторах. Руководитель моей фирмы не хочет меня отпускать насовсем, но разрешает поработать пару месяцев на его коллег по бизнесу, чтобы оказать им дружественную помощь. Я становлюсь чем-то вроде «спасательной службы», которую зовут, когда надо с умом поставить дело и подобрать, а заодно и обучить для него кадры. И вполне логично из такого развития событий вытекало, что спустя три-четыре года я перестаю быть наемной рабочей силой и открываю собственное дело, что-то вроде школы, готовящей работников для службы охраны и безопасности бизнеса, а заодно оказывающей практическую помощь тем, кто в ней нуждается. Наученный горьким опытом граничащего с криминалом риска быстрого обогащения, я жаждал постепенного, медленного, но неуклонного движения наверх. В моих мечтах не мелькало даже слабого призрака огромного собственного дома в ближнем Подмосковье, в который я въеду не позже будущего лета, я не стремился раскатывать на джипе и сорить деньгами в казино. Я готов был начать все сначала и трудиться годами, чтобы прочно встать на ноги. И конечно, я мечтал о семье. Не о новой, а той, разрушенной. Зарвавшись, я уже видел, как приду к своей бывшей и предложу ей то, чего так и не смог дать ей и сыну ее новый избранник. И разумеется, она согласится вернуться.

Но у меня хватало ума вовремя спохватиться и сказать себе, что ничего еще не решено, что мой новый знакомый только обещал попробовать найти для меня работу, не более того. Во-первых, он мог забыть обо мне и о своем обещании уже через три минуты после того, как покинул сторожку. Во-вторых, его знакомые могут вовсе не нуждаться в моих услугах. В-третьих, они могут отказаться взять меня на работу после собеседования, потому что я их чем-то не устрою, возрастом ли, профессиональной подготовкой, отсутствием прописки, сомнительной биографией или просто внешностью. И в-четвертых, даже если меня захотят куда-то взять, это может оказаться неподходящим для меня, потому как будет связано с криминалом, а рисковать я не буду теперь уже ни за что.

Я грубо обрывал зарвавшийся полет фантазии и старался вернуть себя на грешную землю, но уже через полчаса начинал все снова. С этим ничего нельзя было поделать. Я ждал своего вчерашнего знакомца и продолжал надеяться.