Глава 19

Звонок Насти Каменской застал ее врасплох. В этот субботний полдень она, отправив Стасова с Татьяной и маленьким Гришенькой на долгую, до вечера, прогулку, готовилась к свиданию с Мишей Доценко.

После визита к фелинологу Саше Казакову вопрос о свадьбе обсуждался ими как дело давно решенное, Михаил вполне серьезно прикидывал, когда лучше идти в загс, чтобы бракосочетание попало на удобный день, ни в коем случае не на период Великого поста, а лучше всего – на Красную горку. Ира со всем соглашалась, но окончательно поверить не решалась, хотя и чувствовала, что влюблена в Доценко как юная девочка. Они уже были близки, но сегодняшнее свидание, помимо интимных радостей, было запланировано Мишей как очередной этап в обсуждении даты свадьбы и, что самое главное, для психологической подготовки Ирины к знакомству с будущей свекровью. Это знакомство Доценко хотел приурочить ко дню рождения своей мамы, которое будет иметь место в начале декабря.

Разумеется, Ира не отнеслась к Насте как к помехе своей личной жизни, они были слишком давно и хорошо знакомы, чтобы стесняться друг друга, но все-таки неожиданное желание Насти заехать поговорить вызвало легкое недоумение. В субботу? В отсутствие Татьяны? Странно.

Вид Насти поразил ее до глубины души, Ира, как ни силилась, не могла припомнить, чтобы Настя так одевалась не по случаю торжественного выхода.

– Ты в гости собралась? – спросила она – Или в театр?

– Нет, просто экспериментирую над собой, – уклончиво ответила Настя. – Когда Мишка придет?

– Мы договаривались – к обеду, часам к двум. А что, он тебе нужен?

– Пока не знаю, может быть, и нет. Ирочка, у меня к тебе вопрос, который может показаться странным, но поверь мне, это очень важно. Так что ты уж постарайся не отмахиваться, ладно?

– Господи, ты меня пугаешь! – всплеснула руками Ирина. – О чем таком страшном ты собираешься спросить? Погоди, прежде чем мы начнем разговаривать, скажи-ка, кофе тебе сварить?

– Сварить, – кивнула Настя, – и покрепче, а то я засыпаю на ходу. Всю ночь глаз не сомкнула.

Ира сварила кофе и, подав его в красивой изящной чашечке, уселась за стол напротив Насти, подперев рукой подбородок.

– Ну, теперь задавай свой страшный вопрос.

– Откуда ты так хорошо знаешь творчество Босха?

Ира оторопела. Она ожидала любого вопроса, только не этого.

– А при чем тут Босх?

– Ты сначала ответь, потом я тебе объясню.

– Ну… – Она замялась, но не от смущения, а от попытки сформулировать ответ как можно точнее и без лишних слов. – Я вообще люблю живопись, но традиционную: портреты, натюрморты. Всегда альбомы собирала, мне нравилось рассматривать репродукции. Когда в Питере жили, я постоянно в Русский музей бегала, в Эрмитаж. А тут мы с соседом разговорились, с Андреем Тимофеевичем, ты должна его помнить…

Настя молча кивнула.

– Заговорили о живописи, – продолжала Ирина, – он надо мной посмеялся, но так необидно, по-дружески, сказал, что у меня вкус неразвитый, и стал про Босха рассказывать. Знаешь, он так интересно рассказывал, я прямо заслушалась! И показал мне два альбома, подробно все объяснял по каждой картине. А недавно подарил мне альбом Босха.

– В связи с чем?

– Ни с чем. Просто так, взял и подарил. А что в этом такого? Это же альбом живописи, а не бриллианты.

– И давно это случилось?

– Нет, где-то в середине октября.

– То есть после телемоста?

Ира задумалась. Да, кажется, это было после той передачи. Точно, это произошло на следующий день после истории с рынком. Котофеич зашел к ней днем, принес завернутый в подарочную упаковку альбом и сказал, что живопись – лучшее лекарство от стрессов.

– Да, – уверенно ответила она, – после телемоста.

– Теперь второй вопрос. Ты помнишь моего брата Сашу Каменского?

– Конечно, – удивилась Ира. – А какая связь между Босхом и твоим братом?

Я что-то не улавливаю.

– Погоди, Ириша, дай мне сначала задать все свои вопросы, потом я буду отвечать на твои. Ты много общаешься со своим соседом?

– Можно сказать, что много. Особенно в последнее время, после того как случилась эта история с телемостом. Он очень озаботился моей безопасностью и настаивал на том, чтобы я была осторожной и при любой возможности пользовалась его помощью.

Настя нахмурилась:

– Помощью какого рода?

– Например, не открывала дверь посторонним. Он хотел, чтобы каждый раз, когда в дверь звонит кто-то чужой, я предварительно звонила ему по телефону.

Ну и вообще… Настя, я не понимаю, что мы тут с тобой обсуждаем. Ты можешь говорить открытым текстом?

– Могу, только сначала еще один вопрос, последний. В разговорах с соседом никогда не всплывал намек на то, что он знаком с моим братом?

– Нет, – твердо ответила Ира. – Я бы обратила внимание. Это был последний вопрос, теперь объясняй, в чем дело.

Она очень старалась казаться спокойной и ничего не понимающей, но беспокойство, которое периодически грызло ее на протяжении последнего времени, становилось все сильнее. Вот теперь и Настя заговорила о Котофеиче.

Неужели подозрения ее не беспочвенны?

– Видишь ли, – неуверенно начала Настя, – мы с этим Шутником совсем запутались, и в голову стали лезть всякие бредовые идеи. Мне ни в коем случае не хотелось бы бросать тень на уважаемого человека, поэтому я просто поделюсь с тобой некоторыми своими соображениями. Не принимай их за окончательное решение, хорошо?

– Хорошо.

– Так вот, в результате долгих размышлений я пришла к выводу, что преступник должен быть знаком одновременно и с тобой, и с моим братом. Или с его женой. Поэтому я пытаюсь найти такого человека. Что ты вообще знаешь о своем соседе?

– Он пенсионер, – быстро начала Ира, – вдовец, жена умерла два года назад, у него есть сын…

И запнулась. Собственно говоря, на этом ее информация о соседе была исчерпана. Только сейчас она сообразила, что даже фамилии его не знает.

– А чем он занимался до того, как вышел на пенсию?

– Я не знаю. Он сам не рассказывал, а я не спрашивала. Настя, я… мне…

Ты не смейся надо мной, пожалуйста, я тебе кое-что расскажу.

– Да почему же я должна смеяться?

– Потому что ты уже смеялась, помнишь? Тогда, зимой, когда я вас всех переполошила насчет криков и крови. Вы все надо мной смеялись. Я давно хотела поговорить с Таней об этом, но мне казалось, что я полная дура и делаю из мухи слона. Но раз уж ты заговорила о Котофеиче, то я тоже скажу.

Она набралась храбрости и подробно рассказала обо всем, что ее тревожило.

О странных отлучках соседа и явном вранье насчет рыбалки и охоты. О постоянно запертых дверях. О том, что он частенько не открывает дверь, хотя находится у себя в квартире. О том, что, бывало, недвусмысленно выпроваживал ее, когда ему кто-то звонил по телефону. О его непонятном, но назойливом стремлении быть в курсе всего, что связано с расследованием преступлений Шутника, о том, как он ловит каждое слово, сказанное Татьяной или Стасовыми этой связи, и ничего не упускает и не забывает. О том, как часто употребляет он обращение «дорогая». И даже о том, как он дважды солгал, сказав, что видел ту телепередачу, хотя Ира точно помнила, что его в этот момент не было дома.

– Ты уверена, что его не было дома? – строго спросила Настя. – Ира, я прошу тебя, не спеши с голословными утверждениями, это очень важно.

– Я уверена, – нетерпеливо повторила Ирочка, – потому что я тогда так разнервничалась, что мне необходимо было с кем-то поговорить об этом. Стасов на работе, Таня на телевидении, ты тоже там, тебе не позвонить, вот я и кинулась к соседу, хоть какая-то живая душа. Я звонила и в дверь, и по телефону. Не было его дома, это точно.

– Но ведь ты сама сказала, что он иногда сидит дома, а дверь не открывает, – возразила Настя.

– Дверь не открывает, но к телефону всегда подходит. А в тот раз он и к телефону не подходил. И потом, я слышала, как он вернулся. Это всегда слышно, потому что его собака громко лает от радости, когда хозяин возвращается. Она его слышит, когда Котофеич еще только в подъезд входит, и начинает лаять. Потом лифт подъезжает, а потом уж дверь хлопает. Настя, ты думаешь, что Котофеич – это тот убийца? – напрямик спросила она. – Скажи мне честно, ведь ты так думаешь?

Ира сама не знала, какой ответ хотела бы услышать. С одной стороны, ей неприятно было думать, что она опять выглядит сверхподозрительной идиоткой, готовой в самых невинных поступках видеть проявления преступных намерений.

Но, с другой стороны, признавать, что ее милый, такой славный, всегда готовый прийти на помощь сосед Котофеич – жестокий убийца…

Настя отодвинула чашку и устало оперлась лбом о руки.

– Я уже не знаю, что думать, Ириша. Я тыкаюсь в разных направлениях, как слепой котенок, я пытаюсь что-то сделать, но у меня ничего не получается, а люди гибнут один за другим. И я все время чувствую, что виновата в их смерти, потому что не могу поймать этого Шутника. А поймать я его не могу, потому что не могу его понять. Я бессильна перед его логикой, я не понимаю, чего он хочет. Сегодня с утра я была у психолога, которому показала все материалы о преступлениях Шутника. Знаешь, что он мне сказал? Что Шутник хочет, чтобы я его поймала. Но как я могу его поймать, если не понимаю смысла его действий? Мне приходится искать его традиционным способом, искать так, как все ищут убийц, – отрабатывать связи, отслеживать движение информации. И я это делаю, а сама все время чувствую, что делаю не то. Не то! Не так его надо искать. Впрочем, извини, я тебя гружу своими служебными проблемами, а ты в них вникать не обязана.

Она посмотрела на часы:

– Половина второго. В три я должна быть в прокуратуре, у следователя.

Твой сосед сейчас дома?

– Не знаю. Можно позвонить ему…

– Давай зайдем к нему в гости. Если его нет, тогда я сразу поеду.

– Но ведь ты подозреваешь, что он убийца, – с ужасом произнесла Ира. – Как же ты пойдешь к нему домой?

– А что такого? – Настя улыбнулась и погасила сигарету. – Если он убийца, так к нему уж и в гости зайти нельзя? Он убийца только тогда, когда стреляет в человека, а в остальное время он обычный сосед. Ты же бывала у него?

– Да…

– Ну вот, и ничего с тобой не случилось. Пошли, попробуем явочным порядком без предварительного звонка. Посмотрим, что получится.

Ире стало не по себе. Конечно, она много раз заходила к Котофеичу, но тогда он в ее глазах не был преступником, а это совсем другое дело. Впрочем, почему другое? Может быть, Настя права, если не знать, что человек – убийца, то с ним вполне можно общаться как с обычным человеком. У него же на лбу не написано… И все-таки ей хотелось, чтобы Котофеич сейчас не открыл дверь.

Но он был дома.

Трепетная и обязательная Ирочка решила непременно оставить на дверях записку для Миши Доценко, если он придет, пока они будут находиться у соседа. Она схватила лист бумаги и принялась писать, а Настя вышла в прихожую и бодро сунула ноги в туфли. Боль оказалась такой резкой, что даже в глазах потемнело. Отвыкшая от узкой колодки и высокого каблука нога наотрез отказывалась снова втискиваться в модельную обувь. «Сама виновата, – сердито подумала Настя, – забыла старое правило: если с обувью проблемы, нельзя ее снимать, пока не дойдешь до дома. Потому что снимешь, дашь ноге отдохнуть и потом уже не наденешь. Ну и что теперь делать? Понятно что: терпеть».

– Ира, у вас в доме есть пластырь? – страдальческим голосом спросила она, с тоской разглядывая багрово-красную вспухшую пятку, чудесный цвет которой не могли скрыть даже колготки.

– Конечно.

Ирочка с готовностью полезла в аптечку, но Настя внезапно передумала:

– Погоди, пока не надо. Ну, ты готова? Написала послание своему ненаглядному?

– Да, пошли, – обреченно вздохнула Ира и тут же испуганно охнула, увидев, что Настя стоит босая, держа туфли в руке.

– Ты что, так и пойдешь?

– Так и пойду.

Прихватив с собой снятый с холодильника магнитный держатель в виде аппетитного кусочка сыра, Ирина открыла дверь и позвонила к соседу.

Андрей Тимофеевич открыл им сразу же. Стройный, подтянутый, с красивой сединой и аккуратно подстриженной бородой, он выглядел актером, играющим роли благородных отцов.

– Какие гости! – радушно воскликнул он, увидев Иру, но, заметив стоящую за ее спиной Настю, немного притушил улыбку. – Чему обязан? – сдержанно спросил он.

Настя незаметным движением отстранила Ирину и выступила вперед.

– Ради бога извините за беспокойство, у нас совершенно дурацкий вопрос.

Вы не знаете, по какому телефону можно вызвать такси, чтобы машину дали не в течение часа, а побыстрее? – смущенным тоном произнесла она.

– Двести тридцать восемь – десять – ноль один, – не задумываясь ответил сосед. – Я всегда пользуюсь их услугами, они очень быстро дают машину, и вообще фирма надежная, приезжают без опозданий. Это «Московское такси». А что, у вас какие-то проблемы?

– Увы! – горестно сказала Настя, протягивая вперед туфли. – Я так стерла ноги, что не могу идти. Видите, что делается?

Сделав вид, что никогда прежде не слышала ни слова о хорошем воспитании, она приподняла ногу и продемонстрировала Андрею Тимофеевичу выразительные следы обувного изуверства.

– Вот это да! – протянул сосед. – А пластырь? Вам необходимо заклеить ноги пластырем.

– У меня нет с собой.

– А у вас, Ира? Неужели в доме нет пластыря?

Ирочка беспомощно развела руками, признавая свою аптечно-хозяйственную безалаберность.

– Присядьте, – не терпящим возражений тоном приказал сосед, – я сейчас поищу, у меня, кажется, должен быть. Проходите в комнату.

Пока Ира, выйдя на площадку, прикрепляла держателем адресованную Доценко записку, Настя быстро огляделась по сторонам. Да, похоже, Иришка не ошиблась, из просторной прихожей двери вели в три комнаты, и на двух из них отчетливо видны были врезанные замки. Только в одну из комнат дверь была распахнута настежь, туда Настя и вошла.

– Если хотите, позвоните пока, вызовите машину, – донесся из кухни голос Андрея Тимофеевича. – Телефон стоит возле дивана.

Настя воспользовалась предложением и, разговаривая с диспетчером, внимательно осматривала комнату. Ничего особенного, обычное жилище одинокого мужчины, в меру опрятное, в меру неприбранное. Книг совсем мало, собрания сочинений Чехова, Толстого, сказки «Тысячи и одной ночи» в восьми томах и два десятка разрозненных изданий советских писателей – Белов, Астафьев, Распутин, Богомолов, Васильев… На книжных полках за стеклом – несколько любительских фотографий.

– Ира, а кто у него на фотографиях? – шепотом спросила Настя.

– Не знаю, – так же шепотом ответила Ирочка, – на одной, кажется, его покойная жена, а про остальные я не спрашивала.

Неожиданно лицо ее напряглось, брови сдвинулись. Она подошла поближе к одной из полок и стала пристально разглядывать стоящую на ней фотографию.

Насте с ее места не видно было, что именно привлекло внимание Ирины. Она собралась было задать вопрос, но не успела – в комнату вошел Андрей Тимофеевич с коробкой пластырей в руке.

– Вот, нашел! – торжествующе воскликнул он. – Держите. Такси вызвали?

– Да, спасибо. Пойдем, Ириша, я ноги заклею.

Настя встала и взяла из рук Андрея Тимофеевича картонную коробочку, стараясь держать ее только ногтями и при этом так, чтобы он не заметил.

– Что вас так заинтересовало, дорогая? – недовольно спросил сосед, заметив, что Ира как вкопанная стоит перед книжной полкой, не сводя с нее глаз.

– Какая красивая женщина. Кто это?

– Так… одна знакомая.

Сосед явно не расположен был к обсуждению, видно было, что он хочет как можно быстрее выпроводить своих незваных гостей. Горячо благодаря Андрея Тимофеевича за услугу, Настя и Ирина поспешно ретировались. Вернувшись в квартиру Стасова, Настя стала торопливо стягивать колготки, чтобы прикрепить пластырь. Вытряхнув полоски пластыря на стол, она осторожно положила коробку в полиэтиленовый пакет и сунула в сумку.

– Ну что? – дрожащим голоском спросила Ирочка. – Как он тебе показался?

– Никак. Мужик как мужик. Я же тебе говорила, у преступников на лбу не написано, что они преступники. Обычный сосед.

– Зачем же тогда мы к нему ходили? Если на лбу не написано, то что ты хотела там увидеть?

– Хотела посмотреть, как он на меня отреагирует. Хотела увидеть обстановку, в которой он живет.

– Увидела?

– Увидела. Что за фотографию ты там рассматривала? По-моему, твой сосед рассердился. Ему явно не понравилось.

– Там… Настя, только ты не думай, что я мнительная, что мне все время всякие ужасы мерещатся.

– Не буду я ничего такого думать. Говори. Не тяни, Ирка, через пять минут такси приедет.

– Там на фотографии женщина, очень молоденькая, лет двадцати пяти. Она похожа знаешь на кого?

– На кого?

– На мать того специалиста по кошкам, к которому мы с Мишей ходили котов пристраивать.

Вот это номер! Неужели сосед знаком с этой семьей? Тогда понятно, что у него могла оказаться информация о старухе Фирсовой и ее несметных сокровищах. Неужели все сходится? И Босх, и Фирсова, и странности в поведении. И даже привычное словечко «дорогая». Пока рано делать выводы, сейчас она поедет к Ольшанскому, отдаст ему коробочку из-под пластыря, пусть эксперты посмотрят отпечатки пальцев.

– Ты уверена насчет фотографии? – строго спросила она Ирину.

– Не уверена. На фотографии ей лет двадцать пять, я же говорю, а на самом деле у этой женщины сын такого же возраста. Просто есть какое-то сходство.

Настя, я… Я боюсь. Ты сейчас уйдешь, а я одна останусь. А за стенкой – убийца.

– Во-первых, с минуты на минуту придет Миша, так что ты не одна.

Во-вторых, тебе ничего не грозит. Зачем ему тебя убивать? Его же поймают в две минуты. Выбрось из головы эти глупости.

Настя ни одной секунды не верила в то, что говорила. Если Володя Ларцев прав, Шутник как раз и хочет, чтобы его поймали. Более того, последнее послание этого мерзавца совершенно отчетливо давало ей понять, что поймать его можно только на седьмой жертве. Значит, в качестве таковой он наметил себе человека, которого Настя знает. Почему этим человеком не может быть Ира? Только потому, что она никак, ни по каким показателям не становится в один ряд со всеми предыдущими жертвами? Но ведь закономерность, лежащая в вычислить, это второе. Ну что ж, начнем все сначала, опираясь на то, что предложил Ларцев.

Надежда Старостенко, она же Надька Танцорка – все лучшее в жизни осталось позади, впереди только пьянство и бессмысленный блуд. Можно уходить.

Танцорку похоронят в чистой новой одежде, а не в грязных обносках.

Геннадий Лукин по кличке Лишай – в жизни, похоже, вообще не было ничего хорошего, жалкое существование нищего бомжа, роющегося в помойках окрестных домов. Вполне можно уйти в мир иной. И Лукин будет похоронен должным образом и в приличном виде.

Валентин Казарян, бывший работник милиции, из ложной (или не из ложной, а из истинной?) гордости порвавший все связи со своим окружением и скатывающийся на самое дно. Достаточно молодой, пока еще здоровый, но из-за своего характера не имеющий перспективы. Может быть, ему пора уйти уже сейчас, не дожидаясь, пока он дойдет до жизни Генки Лишая? А ведь дойдет, это несомненно.

Серафима Антоновна Фирсова, одинокая пенсионерка, в квартире которой при тщательном обыске нашли ювелирные изделия и золотые монеты на огромную сумму, – жизнь прожита, впереди все будет только хуже и тяжелее. Зачем тянуть с уходом? Деньги не сделали ее старость легче, но обеспечат ей достойные похороны.

Светлана Ястребова, жена бизнесмена, при трагических обстоятельствах и по собственней вине потерявшая маленького сына, – она вообще жить не хочет, почему надо ей мешать?

Юноша с болезнью Дауна, его имени Настя пока не знает, Селуянов вчера не сказал, – он так и так умрет, а мать страдает и мучается. Ей себя-то обслужить едва по силам, и денег в обрез… Несчастный парень прожил свою недолгую жизнь в счастливом неведении и будет похоронен так, как нужно, Шутник на это деньги оставил.

Шесть ситуаций, оправдывающих преждевременную смерть. Умереть, потому что все лучшее осталось позади. Умереть, потому что жить трудно. Умереть, когда все еще сносно, не дожидаясь, пока не стало совсем плохо. Умереть, потому что уже сейчас плохо и дальше будет еще хуже. Умереть, потому что не хочется жить. Умереть, потому что ты со своим психическим заболеванием в тягость своей семье.

Осталось еще одно «умереть». Какое? Ответ пришел сразу, он показался Насте настолько очевидным, что она даже удивилась, почему не поняла этого раньше. Седьмой жертвой должен стать инвалид, но не по психическому заболеванию, а по соматическому.

Инвалид, которого Настя может вычислить. Которого она знает.

Терехины… Три сестры и маленький брат. Четверо несчастных детей несчастной матери, которая не смогла смириться с мыслью о том, что их отец – ее любовник – ставил над ними медицинские эксперименты. Мать выбросила детей из окна девятого этажа и сама прыгнула за ними следом, только старшая девочка нашла в себе силы вырваться и убежать. Остальные разбились, но остались живы. Они все инвалиды. Кто из них?

Готовился я долго и тщательно. Для задуманного мной спектакля нужны были статисты и один главный исполнитель. Статистов я подбирал, собирая информацию из самых разных источников, а также просто гуляя по городу. На это ушли месяцы, но в результате улов оказался неплохим. В сети попали и конкретные люди, вроде Светланы, трагедию которой я наблюдал своими глазами в Испании, когда отдыхал там в прошлом году (кстати, я и рыбок керамических оттуда привез, увидел в сувенирной лавке и купил десять штук сразу, очень уж они мне понравились), и старуха Фирсова попалась, и люди случайные, и вообще неконкретные. Например, я нашел нескольких человек с болезнью Дауна и путем простых наблюдений выяснил, где они живут. Потолкался на вокзалах и понял, что необходимых для моего плана бомжей можно в любой момент без проблем найти, хоть мужчин, хоть женщин, любого возраста и вида. Прогулки по городу дали мне многие полезные знания, в частности, и об алкоголиках, которых пруд пруди в районах старой застройки. Алкоголики тоже были мне нужны. Попали в мои сети и люди совершенно непредвиденные, но я решил ими не пренебрегать, пригодятся. Таким был, например, Казарян, информацию о котором я получил, слоняясь по Подмосковью в поисках мест концентрации все тех же алкашей и бомжей. Почему я заинтересовался пригородами? Я предусмотрительно запасался разными вариантами, потому что не знал, кто окажется моим главным исполнителем. Когда я его выберу, тогда и станет ясно, каких статистов из пространного списка я введу в спектакль.

Искать главного исполнителя было сложнее. Его не найдешь, гуляя по Москве. И справки открыто наводить нельзя. Но есть такая замечательная вещь, как пресса, а также телевидение. На протяжении нескольких месяцев я регулярно, каждый день без исключения, смотрел передачи с криминальными новостями, в них частенько давали интервью работники следствия и уголовного розыска. Я присматривался к ним, вслушивался в их речь, вникал в смысл сказанного, следил за мимикой и жестами в поисках того, кто мог бы достойно сыграть главную роль в моем спектакле. Я читал в газетах и журналах материалы криминального толка все с той же целью – найти его, достойного.

Иногда находились вполне подходящие кандидаты, явно неглупые, с хитрыми глазами, с хорошо поставленной и вполне осмысленной речью. В конце концов в моем списке претендентов на главную роль оказалось двенадцать человек, после размышлений и прикидок их осталось всего двое, и нужно было решить, на кого из двоих сделать ставку. Один из них был следователем с огромным стажем, другой работал в уголовном розыске и произвел на меня впечатление человека неординарного. Я озаботился тем, чтобы придумать, как собрать о каждом из них дополнительную информацию, которая позволит мне принять окончательное решение.

Как вдруг…

– Терехины? – недоверчиво переспросил Константин Михайлович Ольшанский. – Почему ты уверена, что это они?

– Потому что о них тогда писали многие газеты. И это было единственное дело, которое оказалось публично связано с моим именем. Больше моя фамилия не мелькала в прессе никогда, – пояснила Настя. – Если он хочет убить инвалида, которого я лично знаю, то это может быть только кто-то из Терехиных. Или все четверо вместе.

– Ну хорошо, допустим, – кивнул следователь. – Допустим, ты права. А как же семь смертных грехов, про которые ты мне голову морочила? Куда грехи-то подевались?

– Понимаете, Константин Михайлович, у этого Шутника странная прихоть – он хочет, чтобы его поймала именно я, но чтобы я при этом доказала свою интеллектуальную состоятельность. Босх – это был ложный ход. Шутник пытался запутать меня, завести в тупик. Проще говоря – проверить на вшивость. Я путано излагаю, да?

– Да уж, – хмыкнул он, поправляя очки, – ты бы постаралась все-таки говорить внятно. Погоди, я криминалистам звякну.

Ольшанский снял трубку, чтобы позвонить эксперту, которого полчаса назад попросил на скорую руку посмотреть привезенную Настей коробку из-под пластыря.

– Не сделал еще, – буркнул он недовольно, закончив разговор. – Минут через двадцать обещает. Ты пока рассказывай.

– В общем, Шутник помешан на идее смерти в тот момент, когда человек сам этого пожелает… Вероятно, он этого пожелал, захотел умереть, но при этом у него была еще одна цель – донести свою идеологию до нас всех. Не шепотом пробормотать, а прокричать во весь голос. Я не знаю, почему в качестве марионетки он выбрал меня. Когда мы его поймаем, вы сможете у него спросить об этом. Но ему нужно было убедиться, что я достойный противник и со мной можно в эти игрища играть. Он совершенно не был уверен, что я пойму символ Босха и что мне в руки попадет фильм «Семь». Но ему и не нужно было быть уверенным, понимаете?

– Нет, не понимаю, – рассердился Ольшанский. – Выражайся яснее, будь любезна.

– В той телепередаче прозвучало, что я знаю пять иностранных языков.

Какой может быть реакция? Ах, так ты такая образованная? Вот если ты действительно образованная, то, помимо своей милицейской науки, ты должна знать огромное множество вещей, ты должна знать литературу, историю, живопись, философию, географию и так далее. Если ты знакома с живописью, то ты поймешь про Босха, если же нет, значит, твоя образованность – пустой звук. Идем дальше. Я в передаче сказала, что человечество ничего в психологическом плане изобрести не может, потому что все уже когда-то было, и по многу раз. Невозможно совершить преступление, которого еще никогда не было. Оно может быть оригинальным по техническому исполнению, но по мотивации оно будет старым как мир. Что можно сказать в ответ на это? Ах, ты такая умная? Но если ты действительно так думаешь, а не брякнула ради красного словца, то должна и действовать в соответствии с этой заявкой. Ты должна читать множество детективов и смотреть фильмы о преступлениях, чтобы иметь полный перечень возможных мотивов и психологических перекосов. Значит, ты обязательно увидишь фильм «Семь», а может быть, ты его уже видела. Это очень известный фильм, все любители и знатоки жанра его видели. А если ты с этим фильмом незнакома, значит, ты просто болтушка и говоришь не то, что думаешь. А вот если ты необразованная болтушка, то ты меня, конечно, не поймаешь, но мне и не нужно. Я хочу, чтобы меня поймал достойный противник, которому не стыдно проиграть. Если ты сможешь меня поймать, если ты окажешься такой, какой выглядишь, тогда я готов отдаться в твои руки. Вот как он рассуждал. Мы с Лешкой вчера долго судили-рядили, все пытались понять, почему Шутник сознательно пошел на такое множество допущений, в каждом из которых мог произойти срыв. Я не догадаюсь про Босха, я не увижу фильм и так далее. И пришли к выводу, что это должен быть кто-то из моего окружения, кто имеет возможность проконтролировать ситуацию. Поэтому я и побежала сегодня к Ирине выяснять, откуда она знает живопись Босха, сама или кто подсказал. А теперь я думаю, что Шутнику не обязательно быть в моем окружении и контролировать ситуацию, потому что ситуация сама себя контролирует, понимаете? Если я достойный противник, то я его поймаю, а если нет – то он не хочет, чтобы его поймали. Он затаится на какое-то время и придумает еще какую-нибудь комбинацию, выберет себе новую марионетку и будет ее проверять на вшивость. То есть, я хотела сказать – на интеллект. Он одержим своей идеей и будет проводить ее в жизнь, чего бы это ему ни стоило.

В этом смысле Иркин сосед вполне подходит, вам не кажется? Он знал о предстоящем телемосте заранее, за несколько Дней, он был у Стасова, когда и я там была, мы с Татьяной обсуждали, как и что будем говорить. Во время телемоста его не было дома, так утверждает Ира. Он постоянно в разговоре употребляет обращение «дорогая», так же как и в своих записках. Он держит дистанцию с соседями, не пускает их в свою жизнь, не рассказывает биографию, не показывает комнаты в квартире. Они даже фамилии его не знают!

Ее монолог был прерван телефонным звонком. Ольшанский молча выслушал то, что ему говорили, и нахмурился.

– Спасибо, – он положил трубку. – Это не он.

Настя ушам своим не поверила.

– Как не он? Точно?

– Эксперты, конечно, иногда ошибаются, – усмехнулся Ольшанский, – но не в таких примитивных вопросах. На коробке нет отпечатков пальцев Шутника.

Опять прокол… Сколько же можно? Ей захотелось плакать от досады.

Сказывалась бессонная ночь, да и ноги болели нестерпимо. А может быть, она все-таки не ошиблась?

– Подождите, Константин Михайлович, помните, как мы рассуждали насчет Шувалова? Наркоманов убивал он сам, а для других убийств нанял человека, который писал записки своим почерком и оставлял свои отпечатки на фигурках.

А вдруг Шутник именно так и сделал? Может, он и не нанимал никого, он сам все делает: сам убивает, но оставляет на месте преступления записки, выполненные чужой рукой, и фигурки с заранее полученными чужими отпечатками?

Тогда ему никакие экспертизы не страшны.

Следователь неодобрительно покачал головой и укоризненно посмотрел на Настю.

– Слушай, Каменская, а ты не перемудрила? Уж очень у тебя сложное построение получается, а дыр в нем больше, чем связок. Кстати, вот насчет грехов ты мне так и не объяснила.

– Насчет грехов все просто, – вяло сказала Настя. На нее вдруг навалилась такая усталость, что даже говорить было трудно. – Если я посмотрю фильм и увижу на коробке иллюстрацию из Босха, то я не смогу не обратить внимания на перечень семи смертных грехов. Если я глупее, чем Шутнику хочется, то я начну искать эти грехи у каждой из уже состоявшихся жертв и буду думать, что последующие убийства тоже будут связаны с грехами. Начну вычислять предполагаемых потерпевших и пойду по ложному пути, на котором я Шутника уже точно не поймаю. Если же я умнее и соответствую его требованиям, то соображу, что дело не в грехах. Он специально убивает мальчика с болезнью Дауна, чтобы показать мне, что грехи к его жертвам отношения не имеют. Он все время подбрасывает мне ложные приманки и смотрит, попалась я на них или нет. А я каждый раз попадалась. У меня такое впечатление, что Шутник мне устраивает перманентный экзамен. Константин Михайлович, можно, я домой поеду? У меня сил больше нет.

– Потерпишь, – ответил Ольшанский, как обычно не стараясь быть излишне вежливым. – Где Коротков?

– На работе, наверное. Он всегда по субботам на работе сидит. И по воскресеньям тоже.

– У-гм, – промычал он, глядя куда-то в пространство, – ладно, Каменская, подведем итоги. Говоришь, Шутник одержим идеей своевременной смерти?

– Мне так кажется, – осторожно ответила Настя.

Она уже вообще боялась настаивать на чем бы то ни было, потому что все время выходило, что она ошибается.

– Говоришь, он теперь намылился на семью Терехиных?

– Мне так кажется, – повторила она. – Но, может быть, я ошибаюсь. Может быть, есть еще какие-то инвалиды, которых я знаю, но пока не вспомнила.

– Сосед, говоришь, у Татьяны Образцовой подозрительный?

– Мне так показалось.

– Ох, мать честная, до чего ты осторожно выражаешься, Каменская!

Расслабься, ты не на допросе.

– Но все-таки в кабинете у следователя, – слабо улыбнулась Настя.

– Вот коль я следователь, тогда пусть твой дружок Коротков и получит от меня поручение и обеспечит его быстрейшее выполнение.

Поручение, которое следователь Ольшанский дал уголовному розыску, было сформулировано предельно ясно.

1. Обеспечить круглосуточную охрану семьи Терехиных: Ирины и Натальи, проживающих по адресу… Ольги и Павла, находящихся в больнице по адресу…

2. Подполковнику Каменской представить исчерпывающий перечень лиц, которых она знает лично и которые имеют физические недостатки или тяжкие соматические заболевания, влекущие стойкую утрату трудоспособности.

3. Собрать информацию о жильце кв… в доме номер… по улице… Выяснить паспортные данные, род занятий, источники дохода, проверить на причастность к убийствам гр. гр. Старостенко, Лукина, Казаряна, Фирсовой…

4. Отработать средства массовой информации на предмет участников дискуссий по проблемам: захоронений, государственной поддержки инвалидов и престарелых, суицидов, эвтаназии.