Глава 11

Кажется, они опять промахнулись. Обидно до соплей. И ведь так все складывалось удачно, как говорится, «в цвет», и мотив у Шувалова есть, причем не вымышленный, не надуманный, а вполне понятный, и, главное, он сам сделал что-то вроде «заявления о намерениях» еще четыре года назад. И ведет он себя подозрительно, по вечерам сшивается в каких-то местах, совершенно неподходящих для ученого и в целом приличного человека. И на приход мнимого участкового среагировал именно так, как реагируют люди с нечистой совестью.

И пистолет помчался прятать. И ведь пистолет-то у него действительно есть!

И все-таки выходило, что троих человек убил не он. Во всяком случае, застрелены они были не из чешской «збройовки», которую господин Шувалов намеревался закопать в лесу. Что же получается? Он оставлял на месте преступления, чужие отпечатки пальцев и записки, написанные чужой рукой, он убивал свои жертвы из совершенно другого ствола, а «збройовка» – ну что ж, это просто «збройовка», маленький аккуратненький пистолетик чешского производства, стреляющий практически бесшумно. Кто сказал, что у Шувалова может быть только одна единица огнестрельного оружия? Их вполне могло быть и две, и четыре, и десять. Пистолет калибра 7, 65 он уже куда-то задевал, может быть, не сегодня, а вчера или два дня назад. Тогда вполне можно предположить, что убийца – Шувалов.

Настя почти физически ощущала, как ее сознание раздваивается и течет словно бы параллельными курсами. Одна часть мозга думала о том, как доказать вину Шувалова, что еще нужно проверить, что выяснить, какую информацию получить, чтобы вывести на чистую воду этого хитрого убийцу с превосходным самообладанием и хорошей реакцией. Можно попробовать найти керамические рыбки, ведь если он оставляет возле трупов одинаковые фигурки, стало быть, у него есть некоторый запас. Где он? Найти бы их – и уже легче. Хотя, возможно, этих фигурок было у него только три, и он их все использовал. Но вдруг найдется еще хотя бы одна? Вдруг удастся найти другой пистолет и калибр у него будет 7, 65? Вдруг среди окружения Шувалова отыщется человек, отпечатки пальцев которого совпадут с теми, что обнаружены на фигурках? Или человек с тем же почерком… Ну хоть что-нибудь, хоть самую малую малость…

Другая же часть мозга пыталась понять, кто еще может быть убийцей-Шутником, потому что уже очевидно, что это не Шувалов. Но если не Шувалов, то кто?

– Але, гараж, – вывел ее из задумчивости голос мужа. – Ты спишь или мечтаешь о кренделях небесных?

– Я сплю, – тихонько проворчала Настя. – И не смей меня будить.

– Тогда слезь с компьютера, дай мне поработать. Для сна, между прочим, человечество придумало диваны.

Она нехотя встала из-за письменного стола и плюхнулась в кресло. Чистяков не торопясь устроился перед компьютером, достал из портфеля очки и коробку с дискетами. «Наверное, это и есть счастье, – лениво подумала Настя, глядя на Алексея, – сидеть дома в любимом кресле и смотреть на любимого мужа, который занимается любимой работой. Потом поужинать на тесной, но от этого не менее любимой кухне, лечь спать на мягкий любимый диванчик, утром выпить чашку… нет, две чашки любимого кофе и отправиться на тягомотную, изнурительную, грязную, но все равно любимую службу. Во всей этой идиллической картине есть только одно «но»: в каждый данный момент времени, и год назад, и месяц назад, и на прошлой неделе, и вчера, и сегодня по городу ходит некоторое количество людей, которые уже убили и будут убивать других людей до тех пор, пока я не пойму, кто они и где их искать. Есть другие преступники, и над теми же самыми вопросами бьются другие сыщики, но есть и те, жертвы которых на моей совести. Сегодня я не придумала, как их искать, и завтра умрут ни в чем не повинные люди. Конечно, далеко не каждая жертва убийства – чистый ангел с крылышками, который за всю жизнь мухи не обидел. На самом деле мой личный опыт, а он насчитывает уже больше десяти лет, показывает, что около восьмидесяти процентов всех убитых – это люди, про которых смело можно сказать: сами напросились. Криминальные разборки, обоюдные драки, ссоры в процессе совместного пьянства и так далее. Но какими бы они ни были, эти жертвы, что бы они ни натворили, никто не имеет права лишать их жизни. Даже государство этого права не имеет. Поэтому если я пытаюсь найти преступника, у меня ничего не получается, а он в это время кого-то убивает, я чувствую себя виноватой. И вот это чувство вины, отравляющее жизнь, перевешивает все прелести существования. Это куда меня занесло? Поток сознания… Начала с Шувалова, кончила за упокой».

– Леш, а мы ужинать будем? – спросила она осторожно.

– Вероятнее всего, – откликнулся Чистяков, не отрывая взгляд от экрана компьютера.

– А когда?

– Когда хочешь. Если хочешь сейчас, тогда тебе придется самой готовить.

Если можешь потерпеть – потерпи, я закончу работу и сделаю ужин.

– Леш, я не могу терпеть, – стыдливо призналась Настя. – Когда у меня задачка не решается, на меня страшный голод нападает, ты же знаешь. Может, найдем консенсус, как нынче модно говорить?

– Не найдем. У нашего консенсуса выросли ножки, и он ушел гулять за тридевять земель. Ася, мне нужно закончить доклад и завтра отвезти в институт. Так что давай сама, ладно?

– Ладно, – она нехотя сползла с кресла, расстегнула манжеты на рукавах клетчатой ковбойки и стала медленно их закатывать, – но ты сильно рискуешь, профессор. То, что я приготовлю, ты не сможешь съесть.

– Ничего, я уж как-нибудь, – пробормотал он, строя на экране таблицу. – И не такое едал, но пока не умер.

Ничего не попишешь, подлизаться к мужу не удалось, и Настя поплелась на кухню. Что бы такое приготовить попроще, чтобы не очень испортить? За яичницу она могла бы, пожалуй, поручиться, но кормить мужа яичницей на ужин – верх неприличия. В морозильной камере лежит мясо, но за мясо она уж точно не возьмется, в этом деле нужны навык и талант, а у нее нет ни того, ни другого. Вообще-то где-то в доме есть кулинарные книги, можно почитать насчет мяса, в конце концов, не боги горшки обжигают.

Она на цыпочках вернулась в комнату и стала оглядывать книжные полки.

Кулинарные книги, целых две, стояли вот здесь, она это точно помнит. А сейчас на этом месте зияет выразительная дыра. Тьфу ты, она же отдала обе книги Дашеньке, жене брата, еще в прошлом году. Остается последняя надежда на кулинарную книгу, которую она когда-то привезла из Рима. Привезла, между прочим, в подарок Чистякову, а теперь вот вынуждена сама ею пользоваться.

Правда, книга на итальянском языке, но есть основания полагать, что на правильности рецептов это не скажется. Воровато оглянувшись на погруженного в работу мужа, Настя схватила толстый том и скрылась на кухне.

Ей повезло почти сразу. В поисках раздела про мясо она наткнулась на восхитительное по простоте приготовления блюдо под названием «Яйца по-неаполитански». И всего-то нужно – рис, яйца, масло и чеснок. Но самое важное состоит в том, что здесь, судя по рецепту, невозможно ничего испортить. Такое блюдо даже младенец приготовит. На одну конфорку ставим кастрюльку с яйцами, которые варим до состояния полной и абсолютной крутизны. На вторую конфорку ставим вторую кастрюльку, в которой варим рис в большом количестве воды, как для гарнира. На этом пока все, можно устроить перерыв, выкурить сигарету и еще немножко подумать.

Надо провести тщательные обыски в мастерской Шувалова и в его гараже.

Может быть, второй пистолет лежит там тихонечко и посмеивается, пока сыщики голову ломают. Там же и рыбки керамические обитают. Ну на худой конец – коробка из-под них.

Конечно, Шувалов не тот, кого они ищут. Если у него хватило хитрости и предусмотрительности на то, чтобы пользоваться чужим почерком, чужими пальцами и чужим стволом, то он никогда не попался бы так глупо.

И потом, кажется, у Виктора Петровича есть дама сердца. Это еще не точно, но какие-то разговоры на сей счет мелькали. Необходимо срочно ее установить, не исключено, что все окажется куда проще, чем они думают. И пальчики ее, и почерк, и пистолет у нее в шкафу мирно отдыхает.

Определенно, это не Шувалов. Даже первичная проверка его местопребывания на момент телемоста показала, что его вообще не было в Москве. Он ездил в Петербург, чтобы посетить кладбище в четвертую годовщину смерти своих близких.

Нет, у него хватит хитрости и на обеспечение фальшивого алиби. Не зря же вся эта история как раз и началась в годовщину. Не случайно…

Телефонная трель разорвалась у Насти над ухом, как снаряд. Она вздрогнула и выронила сигарету.

– Ну естественно, некоторые отдыхают дома за вкусным ужином, – послышался ехидный голос Селуянова, – а некоторые как папы Карлы ишачат, убивцев по всей Москве разыскивают.

– Ужина нет, – грустно констатировала Настя, – сижу голодная и истязаю иссохший мозг глупыми мыслями. Рассказывай, что знаешь.

– Ничего я не знаю, – вздохнул Коля. – Командир велел тебе позвонить, доложиться насчет Шувалова. Стоит, как крепостная стена. Оружие нашел, собирался присвоить, судите меня, граждане, за это мелкое нарушение. И ни с места. Ольшанский его задерживает, завтра с утречка начнем обыскивать места обитания нашего дружка. Ася, я чего звоню-то…

– Так доложиться же, – удивилась Настя. – Ты сам сказал, тебе Коротков велел. Или мне послышалось?

– Да ну тебя! Ась, ты пошуруй в своем компьютере насчет этой «збройовки», чего-то мне неспокойно как-то. Ответ из пулегильзотеки будет еще не скоро, у них работы навалом, очередь огромная. А я все думаю, может быть, эта игрушка где-то по нашим каналам засветилась.

– Ладно, сделаю, только попозже, сейчас компьютер занят, его Чистяков оккупировал. Коля, почему тебе неспокойно? Ты что-то знаешь и молчишь?

– Все, что я знаю, есть в твоем компьютере. Но, в отличие от меня, он это «все» хранит в памяти и в нужный момент достает, а у меня в голове каша.

Знаешь, свербит в мозгах какая – нет хорошо, а в рот не возьмешь – такая гадость. Интересно, а как это подавать? Класть на тарелку отдельно рис, точно так же утрамбовывать его и впихивать по окружности яйца? Или сваливать все в одну кучу? Она снова заглянула в книгу, но на этот счет указаний не обнаружила. Ладно, сделаем, как воображение подскажет.

– Леш, ну иди, остывает же!

Разумеется, Настя не удержалась и попробовала рис. Ей понравилось. Но она вообще в еде неприхотлива, иногда даже не замечает вкуса того, что ест. А вот Лешка – совсем другое дело, он к приготовлению пищи относится серьезно, а к вкусовым характеристикам блюд – требовательно. На Настин взгляд, даже излишне требовательно.

– Ну как? – робко спросила она, когда муж уселся за стол и приступил к трапезе. – Съедобно?

– Более чем, – удовлетворенно кивнул Чистяков. – Через два с половиной года после свадьбы я обнаруживаю, что женился на обманщице. Приятный сюрприз.

– Ты что? – испугалась Настя. – Где я тебя обманула?

– Ты ловко прикидывалась, что не умеешь готовить, чтобы свалить это бремя на меня. Но теперь твоя ложь разоблачена, и отныне я самоустраняюсь от кухни. Будешь, как все нормальные жены, стоять у плиты. Кстати, что это за шедевр, которым ты меня потчуешь?

– Яйца по-неаполитански. Леш, это был чистый экспромт, я этот рецепт сегодня впервые в жизни прочитала. Ну я же не виновата, что получилось вкусно! Леш, я правда не умею готовить, ну вот честное слово… – взмолилась Настя.

– Ничего не знаю, – замотал головой Алексей, – и знать не хочу. Меня вполне устроит ежевечерне вкушать неаполитанские яйца, даже если ты ничего больше готовить не умеешь. Значит, так и порешим. Воскресные обеды с мясом я, так и быть, возьму на себя, а ужин в будние дни остается за тобой.

Ну вот, приехали. Многие посмеиваются над крылатой фразочкой известного политика, а ведь фразочка-то правильная, вполне годится, чтобы быть возведенной в ранг афоризма. Настя искренне хотела сделать как лучше, а получилось – как всегда. Себе во вред, иными словами. Хотя из каждой ситуации можно выкрутить какую-то пользу, если проявить минимум сообразительности.

– Договорились, – бодро ответила она. – Но за это я потребую ряд уступок.

Чистяков вскинул брови и скроил весьма выразительную мину.

– Например? Между прочим, не забудь, консенсус мы не ищем, он еще не вернулся с прогулки.

– Например, ты сейчас пустишь меня за компьютер ровно на пятнадцать минут. Мне нужно для Коли Селуянова посмотреть кое-что.

– Иди уж, вымогательница, – рассмеялся муж. – Здорово я тебя напугал?

Сев к письменному столу, Настя быстро вышла в свою директорию и нашла раздел – «Оружие». Поиск того, о чем говорил ей Селуянов, много времени не занял. Да, не зря у Коли мухи в мозгу свербили, было отчего. Когда собирали информацию о первом из девяти убитых наркоманов, удалось выяснить, что незадолго до гибели он приобрел у кого-то пистолет марки «ческа збройовка», но куда этот пистолет делся, никто не знал, по – крайней мере дома у погибшего его не обнаружили. Вот, значит, как… Интересное кино у нас с вами получается, господин Шувалов!

Она торопливо набрала телефон Селуянова.

– Коля, если ты думаешь, что ты мне убийцу поймал, то сильно заблуждаешься, – сказала она. – Это я тебе его поймала.

День с самого утра складывался суматошно и бестолково. Гришенька еще ночью начал капризничать, и Татьяна, уходя на работу, попросила Ирочку обязательно сходить с малышом в поликлинику. Ира засуетилась, составленный накануне план на день поликлинику не предусматривал, потому что еще два дня назад на сегодняшнее утро был вызван мастер по установке антенны для приема платного спутникового телеканала, потом нужно было сходить на рынок за овощами и свежей рыбой. С девяти утра она пыталась дозвониться до диспетчера, чтобы перенести вызов мастера на другое время, но, когда ей это удалось, было уже почти десять и мастер уже выехал. Гриша продолжал кукситься, и Ира вызвала врача на дом.

С телевизионным мастером тоже оказалась куча проблем, ему нужно было провести антенну через все этажи выше квартиры Стасова, но на некоторых стояли металлические двери, отгораживающие квартиры от лифта, и дверь эту никто не открывал – люди были на работе. Пришлось ждать, авось ктонибудь появится, на обед придет, или детишки из школы вернутся, или домохозяйки и пенсионеры – из магазина. Мастер был мужиком веселым и разговорчивым, Ира поила его чаем и развлекала светской беседой, но при этом ужасно нервничала, потому что время шло, а она еще на рынок не сходила, не говоря уж о приготовлении обеда и ужина.

Детский врач, явившаяся по вызову, в резкой форме выразила неудовольствие тем, что ее заставили приходить из-за таких пустяков, ребенок совершенно здоров, а у нее на участке есть по-настоящему больные дети, и вместо того, чтобы заниматься ими, она вынуждена тратить время на нерадивых мамочек, которые ленятся сами дойти до поликлиники.

– Больничного по уходу за ребенком я вам не дам, – сурово сказала врач. – На это не рассчитывайте.

– А мне и не надо, – огрызнулась Ирочка. – Я не работаю.

– Ну конечно, – с вызовом вздохнула та.

И было в этом вздохе выражено все, что она думает по поводу таких вот, как Ира. Не работают, сидят у мужей на шее, одними тряпками и побрякушками голова занята, стоит только ребенку чихнуть – уже зовут лучших профессоров медицины на консилиум, совсем совести нет.

Поведение врача показалось Ире обидным, и она расстроилась. Мастер по-прежнему сидел на кухне, периодически проверяя верхние этажи, Ира злилась, но ничего не могла поделать.

И как раз в это время позвонила Татьяна и огорошила ее известием о том, что в семь часов к ним домой придет журналист брать интервью. Это означало, что квартира должна быть в идеальном состоянии. Господи, да где же время-то взять на все!

– Я прямо не знаю, как поступить, – сокрушенно сказала Ирочка мастеру. – У меня еще столько дел, я ничего не успеваю, а мы тут с вами сидим и бездельничаем.

– Нет проблем, – весело откликнулся мастер, – я пойду, а вы вечерком выясните у соседей, кто когда дома бывает, или договоритесь с ними, чтобы днем не уходили никуда, и позвоните нам в фирму. Я сделаю отметку, что работа не завершена, и, как только вы скажете, когда мне приходить, я появлюсь. Мы всегда так делаем, с верхними этажами вечная проблема. У вас еще ничего, вы высоко живете, над вами только пять этажей, а ведь бывает, что мы устанавливаем антенну для жильцов первого или второго этажа в восемнадцатиэтажной башне, где на каждом этаже дверь стоит. Вот где морока!

По три-четыре раза, случалось, приезжать приходилось.

Этот вариант Иру вполне устроил, но было ужасно обидно, что он не предложил такое простое решение сразу и столько времени потеряно впустую.

Усадив хнычущего мальчика в колясочку, она помчалась на рынок. Было уже далеко за полдень, и на прилавке, где она всегда покупала свежую рыбу, ничего интересного не осталось. Пришлось на ходу менять кулинарный план, при этом выяснилось, что все продукты, необходимые для рыбного блюда, уже куплены, а для измененной программы обеда-ужина покупать нужно все совсем другое, на что денег явно не хватит. Предусмотрительная Ирочка после неприятного инцидента на вещевом рынке стала носить с собой деньги, что называется, «в обрез», чтобы поменьше пропало, если что случится. Шепотом чертыхаясь в адрес незадавшегося дня, она приобрела что смогла и чуть ли не бегом вернулась домой. Спешка была оправданной: сегодня был как раз тот редкий день, когда Стасов пообещал прийти обедать.

Конечно, он уже был дома и с немалым огорчением озирал пустую кухню.

Ирочка с виноватым видом кинулась в объяснения, но, заметив, что Владислав несколько раз посмотрел на часы, умолкла и приготовила что-то на скорую руку.

Уф! Подведем итоги: Гришеньку накормила, спать уложила, стиральную машину запустила, с обедом пролетела, антенну не поставила. Что осталось? Убрать в квартире и приготовить ужин с расчетом на журналиста, которого тоже, вероятно, придется пригласить к столу. А времени? На все про все – два часа.

Сделав необходимые заготовки для ужина, она взялась за уборку, но и тут Ирину преследовали сплошные неудачи. Сначала выяснилось, что замечательная жидкость «Мистер Мускул», которой она протирает зеркала и стекла в книжных полках, закончилась. Причем еще утром, думая о походе на рынок, Ира об этом помнила, но потом в спешке и волнениях забыла. Пришлось воспользоваться старым способом с использованием мятой газетной бумаги, но времени это заняло раз в десять больше. Потом, во время наведения порядка в ванной комнате, она сделала неловкое движение, кинувшись к зазвонившему телефону, и разбила высокий стеклянный стакан для зубных щеток, который в этот момент вынула из круглого держателя. Учитывая общую тенденцию, сложившуюся в этот день, Ирина даже не удивилась, когда, собирая осколки, почувствовала острую боль в руке. Ну просто странно было бы, если бы она не порезалась. От звона стекла, разбившегося о кафельный пол, проснулся Гришенька и первым делом кинулся звать Иру на тему «попить». Увидев порезанный палец и выступающую кровь, он заревел от страха. На Ирочку нашел ступор: с одной стороны, ревущий младенец, которого надо успокаивать и развлекать; с другой стороны – порезанный палец, из которого хлещет кровь и который надо срочно перебинтовывать, если вообще не сшивать в травмпункте; с третьей – незаконченная уборка, которую – хочешь ты того или нет – надо заканчивать, потому что уже совсем скоро придет журналист. Это все надо. А хочется совсем другого, хочется уткнуться в чье-нибудь надежное плечо и зареветь.

Но с этим не правильным желанием Ира Милованова сумела справиться.

Сглотнув выступившие слезы, она промыла порез перекисью водорода, щедро залила йодом, перебинтовала, надела на руку с повязкой резиновую перчатку и продолжала уборку. Закончив с ванной, вытащила пылесос, но и тут роковой денек не отступил от поставленной с самого утра задачи. Через две минуты после включения прибор заглох и в ответ на все Ирочкины попытки оживить его упорно делал вид, что не понимает, чего от него хотят. Сломался, одним словом.

Ей снова захотелось расплакаться, но она опять смогла пересилить себя и кинулась звонить соседу.

– Андрей Тимофеевич, миленький, спасайте, на вас вся надежда, – взмолилась она.

– Что случилось, моя дорогая? – прогудел в трубке бас Котофеича.

– Пылесос… Не знаю, что с ним стряслось, выключился посреди полного здоровья и обратно не включается. А мне нужно срочно закончить уборку, к нам люди вот-вот придут.

Через три минуты появился сосед с собственным пылесосом в руках.

– Чинить, как я понимаю, времени нет, воспользуйтесь пока моим, а ваш я заберу и на досуге посмотрю. Может быть, сам сумею поправить.

– Спасибо вам, – горячо поблагодарила Ира, тут же принимаясь за работу.

– Кого ждете в гости? – поинтересовался сосед.

– Да журналист какой-то должен прийти, у Тани интервью брать. В семь часов. А сейчас уже без двадцати, – прокричала она, стараясь перекрыть гул пылесоса.

– Разве Татьяна Григорьевна дома? – удивился он. – Где же она?

– Она еще на работе, но должна…

Оказалось, что не должна. Раздавшийся в этот миг звонок Татьяны положил конец Ирочкиным иллюзиям. Следователь Образцова выехала на следственный эксперимент, который затянулся намного дольше, чем ожидалось, так что освободится она не раньше чем через час и дома будет только часа через два.

– Извинись перед журналистом, – попросила она Ирину. – Если хочет – пусть подождет, если нет – пусть придет завтра.

Ирочка положила трубку и растерянно взглянула на Андрея Тимофеевича.

– Ну вот… Еще и это… Таня задерживается, мне придется объясняться с журналистом, а если он будет ее ждать, то развлекать как минимум два часа.

– А Владислав Николаевич скоро придет? – спросил сосед.

– Нет, он сегодня допоздна занят.

Андрей Тимофеевич нахмурился, но Ирочка не заметила его озабоченности, сосредоточенно оттирая какое-то пятнышко на полу.

– Ира, вы знаете имя этого журналиста?

– Нет, а что? Зачем вам его имя?

– Имя нужно не мне, а вам. Татьяна Григорьевна не сказала, как его фамилия и из какой он газеты?

– Не сказала.

– Вы можете позвонить ей и спросить?

– Да нет же, ее нет на месте, она на выезде. А в чем дело-то?

Ей пришлось кричать, потому что снова работал пылесос. Андрею Тимофеевичу, однако, этот шум, казалось, совсем не мешал, во всяком случае, он разговаривал, почти не напрягая голосовые связки. Бас у него был действительно мощный.

– Дорогая моя, – строго произнес сосед, – меня просто поражает ваше легкомыслие. Сколько раз я повторял вам, что в сложившейся ситуации вы должны проявлять максимум осторожности, а вы готовы впустить в квартиру первого встречного, да еще когда вы одна. Ну куда это годится? Какой-то незнакомец позвонит в дверь…

– Но он же журналист, – упрямо возразила Ира. – Таня с ним договорилась.

И меня специально предупредила. Значит, он не незнакомец. Андрей Тимофеевич, по-моему, вы делаете из мухи слона.

– А вам не приходит в голову, что Татьяна Григорьевна договорилась с одним человеком, а домой к вам придет вовсе не он, а убийца? И вообще, Ира, тут нечего обсуждать. Заканчивайте уборку, а я останусь с вами. Я не могу допустить, чтобы вы находились наедине неизвестно с кем. Вам понятно?

Кстати, о чем будет интервью?

– Кажется, об этих убийствах…

– О каких убийствах? Это связано с той телепередачей, когда Татьяне Григорьевне угрожали?

– Ну да.

Наконец с уборкой было покончено. Андрей Тимофеевич отнес к себе в квартиру оба пылесоса, а когда вернулся, Ирочка уже переоделась и пудрила носик перед зеркалом в прихожей.

– Вот и славно, – добродушно прогудел он, – все успели. А вы волновались.

Журналист по имени Георгий Меньшов появился ровно в назначенное время и был немало огорчен тем, что Татьяны пока нет и в ближайшее время не будет.

Но, встретив доброжелательную Ирочкину улыбку, взбодрился.

– Видите ли, я хочу сделать материал о том, что чувствует человек, когда над ним нависает некая абстрактная угроза. Я своими глазами видел ту передачу по телевидению, когда Татьяне Григорьевне и ее коллеге угрожали, и мне интересно, во-первых, воплотилась ли эта угроза в какие-нибудь реальные действия и, во-вторых, как Татьяна Григорьевна на это реагирует. И как реагируют члены ее семьи. Поэтому мы можем пока начать беседу с вами, если вы не возражаете.

Ирочка совершенно не возражала, потому что лично у нее интервью брали впервые, обычно журналистов интересовала только Татьяна как автор популярных романов. Некоторые, правда, пытались взять интервью у Стасова, задавая ему совершенно идиотские вопросы о том, каково ему быть мужем известной писательницы, но Стасов, не отличавшийся чрезмерной деликатностью, интеллигентно хамил и от ответа уклонялся. На Ирину же внимания никто не обращал, считая ее, по-видимому, приходящей домработницей.

– Итак, – начал Меньшов, включив диктофон, – насколько мне известно, убиты уже два человека…

– Три, – тут же поправил его Андрей Тимофеевич.

– Неужели три? – удивился журналист. – А мне сказали – два. Наверное, сведения устарели. Простите, вы кто будете Татьяне Григорьевне? Отец?

– Сосед, живу в соседней квартире. Третье убийство совершено совсем недавно.

Ира удивленно посмотрела на Андрея Тимофеевича. Ну и память у него! Дома они, конечно, обсуждали с Таней каждое убийство, но в присутствии соседа это сворачивалось до мимолетных упоминаний. Надо же, как он все сечет!

– Итак, совершены три убийства. Вы знаете, кто эти люди, почему и при каких обстоятельствах их убили?

– Татьяна вам расскажет все, что сочтет нужным, – уклончиво ответила давным-давно раз и навсегда проинструктированная Ирочка. – Я не могу обсуждать с вами то, что касается материалов следствия.

– Минутку, – Меньшов поднял руку, – насколько мне известно, Татьяна Григорьевна Образцова не является следователем, ведущим это дело. Так что на нее и на ее близких запрет не распространяется.

Ирочка, однако, оставалась непреклонной. Несмотря на общительность и легкий характер, болтушкой она никогда не была.

– И тем не менее, – твердо ответила она.

– Но ведь с вами Татьяна Григорьевна эти вопросы обсуждает?

– Да, конечно. И со мной, и со своим мужем.

– А с вами? – обратился журналист к соседу.

– Отчасти, – улыбнулся тот. – Но Ирина Павловна права, без Татьяны Григорьевны мы об этом говорить не можем.

– Скажите, а вам не страшно? – резко сменил тему Меньшов.

Ирочка на мгновение смещалась.

– Мне? Ну я не знаю…

– К сожалению, Ирине Павловне совсем не страшно, – снова вмешался сосед.

– Я считаю, что это не правильно, и ведет она себя не правильно, и относится ко всей этой истории совершенно не правильно. Насколько я понял из рассказов Татьяны Григорьевны, речь идет о страшном человеке, который ни перед чем не остановится, в том числе он вполне может причинить вред кому-то из членов семьи. Это требует от всех особого поведения, и в первую очередь – от Ирины Павловны, которая целыми днями находится одна с маленьким ребенком. Но Ирина Павловна проявляет поразительную беспечность, и никакие мои уговоры и увещевания не помогают.

– Скажите… – Меньшов слегка замялся, вопросительно глядя на Андрея Тимофеевича.

Тот угадал немой вопрос:

– Меня зовут Андреем Тимофеевичем.

– Да, спасибо. Скажите, Андрей Тимофеевич, вот вы сосед, живете рядом…

– Он снова слегка смешался, потому что, очевидно, не знал точно, на этом этаже живет сосед или на другом. – Вы на одном этаже живете?

– Через стенку, – подтвердил сосед. – Наши двери рядом.

– То есть вы, вполне возможно, подвергаетесь не меньшей опасности, чем ваши соседи. Тем более вы дружны и частенько здесь бываете. А вам самому не страшно?

– Мне? – Казалось, сосед искренне удивлен. – Мне – нет, я ведь могу постоять за себя. А вот Ирина Павловна не может, и маленький ребенок не может тем более.

– Вы видели ту передачу по телевидению?

– Разумеется, ведь там участвовала моя соседка, которую я знаю. Мне было любопытно взглянуть.

– И что вы почувствовали, когда увидели на экране плакат с угрозой?

Ира ожидала, что Андрей Тимофеевич начнет рассказывать, как он переживал за Татьяну, как ему было неприятно и тревожно, но вспомнила, что во время телемоста его не было дома. Она это точно помнила, потому что во время передачи была дома одна, ужасно испугалась и разнервничалась, увидев плакат, и кинулась тут же звонить соседу, чтобы поделиться своими волнениями. На телефонный звонок никто не ответил, и дверь ей не открыли. Почему же он сейчас сказал, что видел передачу? Она припомнила и то, что в день телемоста сосед зашел вечером, как он сам выразился, «оказать моральную поддержку», но тогда в пылу общесемейного обсуждения Ира не сообразила, что его в момент передачи не было дома. Выходит, сосед солгал? Зачем?

Во второй раз он учел прошлые ошибки и женился на аспирантке. Уж тут он был гарантирован от того, что жена окажется безграмотной дурочкой. Он и другую ошибку учел, насчет ребенка. Аспирантка была молоденькой, всего двадцать пять лет, поэтому он решил форсировать события, чтобы успеть сделать из жены то, что нужно, прежде чем заводить потомство.

К моменту женитьбы ей оставалось проучиться в аспирантуре еще полтора года, а диссертация была только-только начата. Он сам взялся за дело и помог завершить работу в рекордные сроки. Нет, Наташа, его новая избранница, вовсе не была глупа, она и сама справилась бы, он просто помог, чтобы закончить диссертацию не за полтора года, а за несколько месяцев. У него был четкий план, который он собирался неукоснительно исполнять. В двадцать шесть лет его вторая супруга должна была стать кандидатом наук, в тридцать – доктором, в тридцать два – тридцать три получить ученое звание профессора, а потом можно и рожать. Для женщины это еще не поздно, и тогда лет в тридцать шесть она сможет активно включиться в свою профессиональную деятельность и продолжать карьеру.

План казался ему совершенным и абсолютно выполнимым. А главное – разумным. С первой женой не повезло, но вторая-то уж обязательно должна стать достойной высокого звания члена семьи Данилевичей-Лисовских-Эссенов.

План, такой разумный и совершенный, на первых порах выполнялся гладко и без сбоев. В двадцать шесть лет Наташа стала кандидатом наук, и на защите один из оппонентов вполне серьезно заявил, что соискатель проявил незаурядные способности и работа тянет на докторскую диссертацию. Активная деятельность, направленная на получение следующей ученой степени, была начата сразу же после защиты кандидатской. Однако докторская диссертация от кандидатской отличается весьма значительно. Чтобы стать кандидатом наук, ты должен доказать свою способность вести самостоятельные и грамотные научные исследования, от которых есть хотя бы малейшая польза. Чтобы стать доктором наук, нужно или совершить открытие, или изобрести что-то принципиально новое, или обосновать новое направление в науке. Это уже другой уровень мышления. И этот уровень давался его второй жене с явным трудом.

Несколько осложняло ситуацию и то, что Наташа на удивление легко беременела. Про таких женщин говорят, что рядом с ними достаточно положить мужские брюки – и они через девять месяцев родят. Разумеется, план не позволял заводить ребенка раньше времени, и процесс создания докторской диссертации сопровождался семью абортами. Наталья не роптала, она боготворила мужа, готова была на него молиться и априори считала правильным все, что он говорит и делает. И конечно же, она готова была сделать все, чтобы стать достойной, как он того требовал.

Ее профессиональный энтузиазм радовал мужа, и близкие перспективы завершения задуманного грели его душу. Однако каждый последующий шаг давался все с большим и большим трудом. С теоретическим мышлением у Наташи возникли проблемы, и она плохо понимала то, что пытался втолковать ей ее ученый супруг. В конце концов диссертацию» она дописывала буквально под его диктовку и на защите едва не провалилась, потому что не только не смогла внятно ответить на вопросы членов ученого совета, но и не всегда понимала сам вопрос. Положение спас ученый секретарь, который во всеуслышание заявил с места, что просит членов совета быть снисходительными к диссертанту, ибо она, во-первых, пришла на защиту с высокой температурой, а во-вторых, сильно волнуется. Всех присутствующих это вполне удовлетворило, потому что сама работа, судя по автореферату, была блестящей. Наталья и в самом деле была с температурой и чувствовала себя не лучшим образом, потому что только накануне сделала очередной аборт и, по всей видимости, не очень удачно. Но к процедуре защиты диссертации это никакого отношения не имело: она действительно не понимала изрядной доли того, что было написано в ее работе.

Три следующих года были посвящены тому, чтобы сделать Наташе имя в научном мире. И она, и ее муж бились над этой задачей изо всех сил, но с каждым днем становилось все яснее: она явно не тянет. Добротная кандидатская диссертация оказалась верхом ее интеллектуальных возможностей. Оба они не желали мириться с этим и упорно шли к цели: монография, научные статьи, доклады на крупных конференциях, руководство аспирантами. Статьи и доклады проходили незамеченными, монографию отклонил редакционно-издательский совет как нуждающуюся в коренной переработке, а из четырех аспирантов трое не завершили работу над диссертацией под ее руководством, всем им были назначены другие руководители, потому что каждый раз оказывалось, что уважаемая Наталья Сергеевна не разделяет научные воззрения своего подопечного и просит освободить ее от научного руководства. На самом же деле она их просто не понимала, а если понимала, то не замечала грубейших ошибок, которые просто обязан замечать и исправлять научный руководитель. При таких ошибках работа гарантированно проваливалась на защите, что и случилось с ее первым аспирантом.

Муж помогал ей чем мог, кроме одного: он не написал больше ни единого слова за супругу. Он готов был обсуждать с ней научные проблемы с утра до вечера, объяснять то, чего она не понимает, доставать самую дефицитную литературу, делать редакционную правку ее рукописей, но ни в коем случае не придумывать что-то вместо нее. Он вовсе не был настроен обманывать самого себя и окружающих, ему достаточно было истории с ее докторской. Да, он тогда дописал за Наталью диссертацию, искренне желая ей помочь, но потом спохватился. Что он делает? Кого он пытается обмануть? Бабушка уже умерла.

Мама давно погибла. Отец жив-здоров и полон сил, но у него взгляды на семейные традиции вполне либеральные, сам из рабочих. Сегодня он, внук Николая Бенедиктовича Эссена, – последний отпрыск рода Данилевичей, и он должен сделать все возможное для того, чтобы род этот был продолжен достойным образом. Он лично отвечает за то, кто будет его женой и родит ему наследника, который сможет продолжить и поддержать семейную традицию. Так что, выполняя научную работу за Наталью, он просто обманывает самого себя, ибо других контролеров уже не осталось.

С сожалением он вынужден был признать, что снова ошибся. Наташа, несмотря на все старания, никогда не сможет подняться на ту высоту, которая сделала бы ее достойной. Правда, оставалась последняя надежда – ребенок. Желательно – сын. Но и дочь он сможет воспитать так, что перед предками стыдно не будет. В конце концов, Наташа все-таки доктор наук. Худо-бедно…

Но и здесь надежды его не оправдались. Многочисленные аборты, которые он заставлял жену делать, не позволяя ей рожать, пока не будет выполнен его грандиозный план, сделали свое дело. Она по-прежнему легко беременела, но на этом все и заканчивалось. Выкидыши следовали один за другим, то на четвертой неделе, то на шестой. Врачи разводили руками и, качая Головой, говорили:

– Что ж вы хотите, мамочка, столько абортов… На вашей матке уже живого места нет.

Об усыновлении чужого ребенка и речи быть не могло. Он должен быть уверен в чистоте родословной, а при усыновлении вообще неизвестно, с какими врожденными пороками окажется дитя. И, в конце концов, должна быть сохранена кровь Данилевичей-Лисовских.

Он впал в ярость. Почему так случилось? Ведь план был составлен безупречно, и было сделано все возможное и невозможное для его выполнения.

Все предыдущие ошибки с выбором спутницы жизни и матери наследника учтены.

Он работал как проклятый, успевая делать и свою карьеру, и Наташину. Так почему же? В чем он провинился? Почему судьба опять наказывает его?

Копившаяся в душе ярость со всей силой обрушивалась на жену. Он не стеснялся в выражениях, объясняя ей, что она интеллектуально бесплодна.

Дура, одним словом. Сделать себе имя в науке самостоятельно не может. Даже ребенка родить не может. Никакого от нее толку.

Он не понимал и не хотел понимать, что Наташа держится из последних сил.

Отчаянные попытки «соответствовать» его высоким требованиям, постоянный страх разочаровать любимого мужа, бессонные ночи, проведенные над книгами и журналами, и мучительное, разъедающее душу чувство собственного бессилия – все это измотало ее, съело все душевные силы. А тут еще приговор врачей: у нее не будет детей. И приговор мужа: она никчемное существо, ни на что не пригодное.

Наташа ушла из жизни добровольно, оставив своего мужа в состоянии глубокого недоумения. Неужели его предложение развестись так на нее подействовало? Психопатка.