ГЛАВА 15
Лучшая помощь — та, которую не ждешь
На трассе я довольно быстро остановила грузовую машину с сумрачным молчаливым дядькой за рулем. Он сразу же строго предупредил меня, что он, во-первых, не курит, во-вторых, едет только до 20-й линии — то есть до окраины. Я на все сразу согласилась. Когда показались огни города, я начала размышлять — а куда я, собственно, сейчас направляюсь? У Лени вчера собирались друзья-художники. Ребята они, конечно, замечательные, и в другое время я бы с удовольствием посидела с ними не то что до двух ночи, как вчера, а хоть до утра, но сейчас мне было не до веселья. Мне требовалась тишина и одиночество. Шурик? Но вернулся ли он из своей поездки? Нет, лучше все-таки дома. Не рискнуть ли?
Дядька взял с меня всего-то двадцать тысяч, да и то засмущался, когда называл цену. Я довольно удачно пересела в троллейбус и вскоре выгрузилась возле своего дома.
Сперва я обошла его кругом, затем быстро заглянула в подъезд. Не обнаружив ничего подозрительного, зашла и поднялась в лифте на девятый этаж. Оттуда осторожно, стараясь не шуметь, спустилась на свой шестой. Опять никого.
Я быстро-быстро открыла дверь в коридорчик, потом другую — в свою квартиру и защелкнула замок. Ух, пронесло! Как все-таки хорошо оказаться дома! Я пустила воду, чтобы принять ванну, приготовила чистое белье, а пока вода журчала, наполняя ванну, открыла дневник — уж больно мне не терпелось с ним познакомиться.
Дневник представлял собой толстую тетрадь. Общего заглавия не было, не было вообще никаких заголовков. В левой части каждой страницы стояла дата. Справа от нее шли записи — иногда всего несколько строчек, чаще полстраницы, а иногда запись занимала страницы две-три.
Я читала: «7 июля. Магазин на Чистяковской все же придется закрыть. Не на месте он там, дело не в управляющем. Может, сделать там ремонтную мастерскую? Проработать вопрос с Юдиным.
Виделся с Женей. Выглядит усталым, но держится. Молодец парень. Не забыть оформить на его фирму заказ через Ник. Ив.
Завтра годовщина моего знакомства с Мариной. Уже четыре года. А можно и так: всего четыре года! А кажется, что знакомы всю жизнь. Трудно представить, что когда-то я ее не знал. Где-то читал, что хорошо сходятся только очень разные люди. Наверное, мы с ней достаточно разные. Завещание на нее я уже оформил, но захочет ли она, при ее характере, что-то получить? Купить цветы (розы не любит!), бутылки три „Абрау“ — и в деревню.
10 июля. Опять звонил Цицерон. Требует, чтобы мы брали больше. Я решительно отказался. Удивительно, как преображается этот человек, когда не надо притворяться! Много я видел на своем веку всякой сволочи, но этот, кажется, всех переплюнет. Противно, что с таким типом приходится иметь дело. Но Петр Петрович считает, что дело очень выгодное, надо продолжать.
В машине что-то стучит, возможно, пальцы, сказать Косте, чтобы посмотрел…»
Звонок в дверь прервал мое чтение. Идя открывать, я продолжала думать над прочитанным. Что-то меня задело, какое-то слово — оно стояло не на месте, раздражало, требовало решения.
Взглянув в глазок, я увидела роскошный галстук и золоченые очки. Иван Георгиевич Жвания выглядел, как всегда, величественно. Сбоку от него я разглядела Катю. Когда я открыла, пригласив гостей в квартиру, Иван Георгиевич приветствовал меня с такой сердечностью, словно я была его любимой дочерью, вернувшейся из трудного путешествия.
— Ну, как продвигается наше расследование? — спросил он сразу, как только мы расселись.
Я кратко рассказала о встрече с Вязьмикиным-младшим, упомянула о том, что после нее меня преследовали.
— Вас пытались похитить? За вами следили? — Испуг адвоката был абсолютно искренним. — Вам не показалось, Танечка? Нет, я не хочу сказать, что у вас богатое воображение, но все же…
— Поверьте, Иван Георгиевич, мне это не причудилось. Если бы не случайная помощь одного моего знакомого, не знаю, чем бы кончилось дело.
— Честь и слава вашему знакомому! Он спас для нас такого замечательного сыщика! Как зовут этого славного человека — чтобы я мог помянуть его в своих молитвах?
— Костя его зовут, — почему-то (сама не знаю, почему) соврала я. — А вы что, религиозны, Иван Георгиевич?
— А как же, Танечка?! — Он был еще искреннее, чем минуту назад (если только подобное возможно). — Все мы под Богом ходим. От него все зависит — и дела, и здоровье… и ваше чудесное спасение тоже. Но, однако, это чрезвычайно опасно! Я хочу быть правильно понятым, но я юрист, защищающий интересы своей клиентки, и мой долг…
— Слушаю вас, Иван Георгиевич, — я поняла, что он хочет сказать мне нечто неприятное. Еще я отметила, что до сих пор Катенька не проронила ни слова. Она присутствовала при разговоре, не больше. Было неясно, кто же является моим клиентом — она или Иван Георгиевич.
— Если расследование явно сопряжено с опасностью для вашей жизни, то наша обязанность как нанимателей — или оформить договор страхования, заложив в него достаточно крупную сумму, или…
— Или что?
— Или прекратить расследование.
Видя мою растерянность, Жвания принялся объяснять:
— Поймите, мы с Екатериной Владимировной несем ответственность за вашу жизнь и здоровье. Вам угрожали, вас могли убить или искалечить. А вы уверены, что эта угроза непосредственно связана с поставленной перед вами задачей? Я хочу сказать вот что: допустим, что, расследуя убийство Вязьмикина, вы задели интерес людей, как-то с ним связанных, но не имевших отношения к убийству и, таким образом, не могущих повлиять на освобождение Олега. Вы подвергаетесь страшной опасности, рискуете своей жизнью — а во имя чего? Вы ведь работаете не в милиции, у вас вполне узкая локальная задача. Вы меня понимаете? Мы можем понести ущерб, оплачивая ваше лечение (не хочу говорить о более неприятной перспективе), а наше дело при этом не продвинется ни на шаг.
— Понимаю… — выдавила я из себя. Я взглянула на Катю, ища у нее поддержки. В конце концов, это ее муж сидел в тюрьме, она так беспокоилась за его судьбу. И это она, а не Жвания нанимала меня для проведения этого расследования. Однако Катя по-прежнему молчала.
— Да, я понимаю, — уже почти обреченно проронила я. — Может, вы и правы. Ведь один человек уже погиб в связи с этим делом.
— Погиб человек?! — Жвания глядел на меня во все глаза. — Кто же?
— Бунчук Геннадий Егорович, главный управляющий делами фирмы «Матушка» — да вы его, наверное, знали.
— Бунчук, Бунчук… Где-то слышал эту фамилию. Я ведь веду много хозяйственных дел, возможно, в связи с этим и слышал. Значит, погиб управляющий Вязьмикина? — Он с сожалением покачал головой. — Вот видите! Кстати, а как вы об этом узнали? В сегодняшних газетах я об этом еще не читал, а дело-то громкое, газетчики наверняка напишут, это вам не старые времена…
— Ну, как говорят в милиции, «по оперативным данным», — ответила я. Мне почему-то не хотелось упоминать о Марине Борисовне.
— Понимаю, понимаю! — Жвания предупредительно поднял руки. — Тайна следствия, доверительные отношения с информаторами. Возможно, платными, да?
— Нет, пока платить не приходилось.
— Ну, все равно, все равно. Что ж, очень жаль — еще один погибший, да. Итак, нам надо принять решение относительно судьбы нашего расследования.
— Принимайте, — покорно выдохнула я. В душе между тем поднималось возмущение и протест. Как же так — прекратить! Я столько узнала, добыла дневник…
Кстати, дневник… Я бросила быстрый взгляд на диван, на котором оставила тетрадь. Так и есть — я забыла ее закрыть, и с того места, на котором сидят мои гости, особенно адвокат, его довольно хорошо видно. Досадная оплошность. И что теперь делать с дневником — нести в милицию? Нет, я буду продолжать расследование, даже если мне за это ничего не заплатят! Запретить-то они мне не могут! Я уже просто не могу уйти из этого дела, так ничего и не узнав. Тайна гибели Вязьмикина и Бунчука будет меня мучить, не даст покоя. Итак…
— Итак, нам с Катенькой надо посовещаться, — услышала я слова адвоката. — Вы уж нас простите, если мы на минутку уединимся… скажем, у вас на кухне?
— Да, пожалуйста, — довольно холодно согласилась я. Я не слишком умею скрывать свои чувства. Для сыщика качество плохое, но что поделать — изменить тут я ничего не могу. Я понимала мотивы, которым руководствовался Иван Георгиевич, но испытывать к нему теплые чувства — это было выше моих сил. Пусть совещаются, пусть решают. Я для себя уже все решила. К чему теперь притворная любезность?
Я поспешно убрала дневник с дивана. Из кухни доносились негромкие голоса. Говорил в основном Иван Георгиевич, Катя изредка вставляла отдельные слова.
Наконец дверь распахнулась, и мои гости вновь вошли в комнату.
— Итак, Танечка, вот что мы решили, — торжественно начал Иван Георгиевич. — Расследование, с одной стороны, надо прекратить — оно становится слишком опасным. С другой стороны, вы вложили в него так много сил, так далеко продвинулись, что выходить сейчас из игры глупо — может, вы уже на пороге разгадки. Ваш успех принес бы несомненную пользу всем — и Олегу, которого мы вызволили бы из тюрьмы, и его компаньонам, и обществу, которое получило бы возможность покарать настоящих убийц и освободить невинного человека… И, наконец, вам — ваше реноме как частного детектива несомненно бы повысилось. Взвесив все это, мы решили… решили…
Он сделал торжественную паузу и произнес совершенно адвокатским тоном:
— Мы решили продолжать расследование!
Я не верила своим ушам. Я была совершенно не готова к такому исходу «кухонного совещания».
— Спасибо! — наконец сказала я от всей души. — Это здорово, что вы так решили.
— Ну а поскольку опасность, несомненно, имеется, — продолжил свою речь Иван Георгиевич, — то мы с вами сейчас заключим договор по всей форме, куда включим и пункт о страховке. Ваши интересы должны быть защищены.
Иван Георгиевич вынул из своего кейса типовой бланк и принялся с профессиональной сноровкой заполнять его. Пока он этим занимался, Катя отозвала меня в прихожую.
— Это все Иван Георгиевич решил, — доверительно сообщила она мне. — Я уже готова была прекратить — ведь и правда, это так опасно. А поможет или нет Олегу — еще неизвестно. Но Иван Георгиевич меня убедил, что надо продолжать. Он вообще такой замечательный! Дал мне взаймы такую крупную сумму, теперь я могу жить как прежде. Вообще помогает во всем…
Я не смогла выслушать до конца рассказ Кати и ее похвалы защитнику — он прервал ее излияния, заявив, что договор составлен. Я быстро пробежала глазами текст. Он гарантировал мне оплату моих услуг в размере… (была указана какая-то смешная сумма, но я уже знала, в чем дело: для налоговиков указывалась фиктивная сумма, на самом деле оплата шла по совершенно другим расценкам), помощь в случае увечий, полученных в ходе расследования, и денежная компенсация родственникам в случае моей гибели. Я подписала оба экземпляра, Катя сделала то же самое. Гости поднялись.
— Продолжайте, Таня, и да сопутствует вам успех! — веско произнес Иван Георгиевич. — Искренне надеюсь, что наша предосторожность окажется излишней и с вами ничего не случится.
— Спасибо вам! — от всего сердца повторила я.
Закрыв дверь, я подумала о том, как можно ошибиться в человеке, легко поддавшись впечатлению либо настроению. Иван Георгиевич казался мне неискренним, излишне приторным, себе на уме. А оказался проницательным человеком, способным на неординарные поступки.
Я уже собралась вернуться к изучению дневника, когда, бросив взгляд на кресло, где только что сидел Жвания, заметила там папку. Я вспомнила, что адвокат доставал из нее бланки договора и, видимо, забыл. Я стояла в раздумье, не зная, что делать, но тут зазвонил телефон.
Это был Иван Георгиевич. Он обнаружил пропажу и сообщал, что сейчас вернется за ней. Я уверила его, что жду.
Минут через пять раздался звонок в дверь. Я взяла забытую адвокатом папку и поспешила открыть дверь.
Однако вместо Ивана Георгиевича Жвания за порогом стоял совершенно незнакомый мне человек. Это был мужчина чуть выше среднего роста с жестким выражением лица. Я не успела даже удивиться, как он, оттеснив меня, уже оказался в квартире. Тут мое оцепенение прошло, и я решила приемом самбо слегка привести незваного визитера в чувство, чтобы затем вышвырнуть его за порог.
Однако захотеть — не значит сделать. На мой прием он ответил контрприемом, от которого я чуть не оказалась на полу — хорошо что вовремя среагировала, уйдя в сторону. Я поняла, что противник мне попался нешуточный, и сразу перешла к делу, стараясь нанести ему удар в солнечное сплетение. Он поставил блок и в свою очередь нанес мне удар в голову. Точнее — показал, что наносит, сам между тем проведя захват скорее в стиле джиу-джитсу, чем самбо. Ему удалось схватить меня за шею, однако я, быстро повернувшись к нему спиной, нанесла удар пяткой по коленной чашечке. Он охнул, хватка ослабела, и я выскользнула. Я поняла, что речь идет о моей жизни. В следующие несколько минут я показала все, на что я способна как боец. Я нанесла серию ударов ногами и руками, по крайней мере два из них достигли цели. Я все время держала противника на расстоянии, не давая ему приблизиться, сама при этом постепенно отступала к балконной двери. Я понимала, что я слабее своего противника и долго не выдержу, и надеялась выскочить на балкон и криком привлечь внимание прохожих.
Я заметила, что пришелец практически не пользуется ударами, хотя наверняка владеет ими, и предпочитает прибегать к захватам. Меня хотели захватить живой. Нет, не выйдет! Я ну-ка вот так ногой с разворотом! А теперь другой ногой…
Другой удар не прошел. Моя нога попала в пустоту, пол выскользнул у меня из-под ног, я оказалась лежащей на полу, мой противник — на мне. При этом он держался так, что я не могла применить удар пяткой. В следующую секунду мне вывернули руку так, что я застонала от боли и едва не потеряла сознание. За правой рукой последовала левая, и обе они были захвачены стальным браслетом. Для порядка нападавший еще связал мне ноги — чтоб уж совсем не брыкалась — и выпрямился. Бой был выигран, а мной — проигран вчистую. Шансов на спасение не оставалось никаких. Если меня хотели убить, то это можно было сделать разными способами, имитируя самоубийство или несчастный случай или не имитируя ничего. Если от меня хотели добиться каких-то сведений… Вот это было самое страшное. Я совершенно не выношу боли. Я не могла бы терпеть пытки, как Бунчук. Сразу бы всех выдала, все рассказала. Почему «выдала бы»? Выдашь ведь. Видимо, для этого тебе и сохранили жизнь.
Убивать меня пока не торопились. Мой противник аккуратно заправил в джинсы выбившуюся рубашку, пригладил волосы. Потом что-то отстегнул от пояса и развернул. Это оказался тонкий, но на удивление большой мешок. Он расстелил его на полу. И тут раздался телефонный звонок. Я думала, что киллер не обратит на него внимания, но он, к моему удивлению, уверенно взял трубку.
Видимо, его о чем-то спросили, потому что он сказал:
— Да, порядок. Побрыкалась маленько, не без этого, но сейчас все в ажуре. Нет, никаких повреждений, как договаривались. Ну да. Ага, хорошо. Да, понял.
Я заметила, что при этих словах он что-то поискал глазами. Затем обернулся ко мне и, не кладя трубку, просто спросил:
— Где дневник?
Разыгрывать непонимание не имело смысла. Я же говорю, что не могу терпеть боли. Я кивнула на диван. Он сразу понял: откинул одну подушку, потом другую. Под ней и лежала тетрадь. Налетчик взял ее, сунул за пояс. Прихватил он и валявшуюся на полу папку адвоката.
«Она-то зачем понадобилась? — подумала я. — Наверное, там тоже есть что-то важное, не только бланки».
Далее мне в рот засунули кляп, а меня саму засунули в мешок. Затем довольно грубо вновь швырнули на пол, мешок был завязан. Я услышала голос моего противника:
— Если будешь пырхаться, сделаю очень больно. Поняла?
Я поняла. К тому же не было никакой возможности определить, в какой момент надо начинать «пырхаться», по замечательному выражению налетчика. И будет ли от этого толк.
Бандит взвалил меня на плечо наподобие ковра и вынес в коридор. Я услышала, как он запирает дверь — мою дверь! Странная забота о сохранности моего имущества. Хотя, если он решил имитировать несчастный случай…
Вот и лифт. Один этаж, второй… Стоп. Выходим. Судя по всему, на лестничной площадке никого. Выносят на улицу. Сейчас засунут в машину — и больше меня никто никогда не увидит. Сейчас или никогда! Я изо всех сил задергала ногами, изогнувшись так, что скованные наручниками запястья резанула боль. Мой похититель матюкнулся, двинулся быстрее, впереди хлопнула дверца — видимо, его уже ждали. Ну, все…
И в эту минуту что-то произошло. Что — то, не входившее в план моего захвата. Раздались чьи-то шаги, затем звук удара. Человек, несший меня, покачнулся, его объятия разжались, и я упала, довольно больно стукнувшись боком об асфальт. Вокруг меня, судя по звукам, закипело настоящее сражение, слышались сдавленные восклицания. Раздался звон разбитого стекла. «Машину бьют», — догадалась я. Рядом со мной кто-то грузно рухнул на асфальт. Потом меня схватили сразу двое и потащили куда-то. Это «куда-то» было машиной. Меня положили на заднее сиденье, кто-то сел рядом, еще кто-то уселся мне на ноги, и мы помчались. «Вор у вора Татьяну украл», — подумала я, лишенная возможности что-либо спросить или узнать иным способом.
У меня было довольно много времени, чтобы поразмышлять на эту тему. Машина мчалась, куда-то поворачивала, скрипя тормозами, опять мчалась. Мы все дальше уезжали от моего дома. Наконец движение замедлилось, машина мягко скатилась вниз, судя по всему — в гараж. Мои предположения подтвердил лязг закрываемой двери. Меня извлекли из машины, поставили на ноги, развязали мешок… Когда его стащили с меня, я не поверила своим глазам: передо мной стоял… Евгений Вязьмикин.
— Мы с ребятами хотели вас предостеречь кое от чего, — в своей обычной скуповатой манере сообщил он, пока его «ребята», которых я видела в офисе «Проектировщика», освобождали меня от кляпа и веревок на ногах. — Подъехали, а тут смотрим — несут что-то немного такое подозрительное, мешок, а он дергается. Ну, мы кое-кого вырубили слегка, машину привели в нерабочее состояние — и ходу. А тут наручники… Лень, дай-ка мне связку.
Откуда-то была извлечена связка всевозможных ключей и отмычек. Евгений провозился с моими наручниками минут пять, не больше, — они расцепили свою хватку, и я смогла растереть затекшие руки.
Первый вопрос, который я задала своим спасителям, был такой:
— Вы тетрадку у того мужика, что меня нес, не видели?
— Толстую такую? — отозвался мрачноватый Леня.
— Точно! — подтвердила я.
— Видел, она у него выпала, на асфальте валялась.
Моему разочарованию просто не было предела. Дневник, бесценный дневник Бунчука, за который он в муках отдал свою жизнь, в конце концов попал в руки тех, кто за ним охотился. Может, и меня-то похищали только из-за этого дневника.
Однако сумрачный Леня, как видно, еще не окончил свой рассказ.
— Думаю — что это здесь валяется? Раз мужик его тащил, значит, вещь нужная…
— Ну?!
— Ну, я и подобрал.
И он протянул мне толстую клеенчатую тетрадь. И получил в награду полноценный поцелуй.
