ГЛАВА 14
Разоренное гнездо
Марину Борисовну я увидела, как только она подошла к остановке. Твердо выполняя мое предписание, она сделала вид, что меня не заметила. Я потихоньку осмотрела пассажиров, ожидавших автобус в Александровку. Большинство составляли женщины, деревенские жительницы. Было еще несколько человек, которых можно было принять либо за учителей, либо за агрономов — в общем, сельская интеллигенция. Никаких подозрительных лиц я не заметила.
В салоне автобуса мы, как было условлено, сели порознь — Марина Борисовна впереди, а я сзади. Автобус тронулся и выехал из города. По сторонам замелькали сельские пейзажи. Хотя на полянах кое-где еще лежал снег и было довольно грязно, все равно глядеть по сторонам было приятно.
Мы проехали две ближних к городу деревни, уже полностью превратившихся в дачные поселки, и вот показалась Александровка. Мы вышли. Марина Борисовна не спеша направилась по главной улице села, затем свернула на боковую улочку… Я следовала за ней поодаль, при этом все время поглядывая, не идет ли кто за нами. Вроде никого.
Моя провожатая свернула еще раз. Мы были уже на самой окраине села. Дом, к которому мы шли, я угадала еще издали — среди невзрачных соседей он выделялся свежей краской стен и совсем уж веселеньким зеленым цветом наличников. Мария Борисовна открыла калитку и скрылась за забором. Наступил решающий момент. Я еще раз оглянулась, внимательно осмотрела окрестности. Две бабы разговаривают у одного из домов, мужик несет ведро, видимо, с водой… Больше никого. Я быстро шагнула в калитку.
Марина Борисовна ждала меня. Лицо ее было встревоженно.
— Калитка не заперта и дверь тоже, — почему-то шепотом сказала она. — Значит, Гена должен быть здесь.
— Вот и отлично, — заметила я, — а что вас тревожит? На вас лица нет.
— Дым! — показала она на торчащую на крыше трубу.
Я взглянула туда и не увидела никакого дыма, о чем и сообщила ей.
— Вот я и говорю — дыма нет! — воскликнула она. — Холодно же еще. Печь надо топить. Гена всегда в такое время печь топил.
Она поднялась на крыльцо, взялась за ручку двери. Та скрипнула, поддалась — да, она не была заперта.
— Нет, — с каким-то стоном покачала головой Марина Борисовна. — Нет, не могу. Идите лучше вы вперед.
Я не стала возражать и вошла первой, оставив свою спутницу на крыльце.
Я оказалась в прихожей. Остановившись, я прислушалась. Абсолютная тишина.
— Геннадий Егорович! — позвала я.
Тихо. Я двинулась дальше. Следующая комната, очевидно, служила у хозяев гостиной. Мне сразу бросился в глаза беспорядок: какие-то обрывки бумаги на полу, кружка, валяющаяся в углу, сорванная со стены икона, распахнутый шкаф…
Я вошла в следующую комнату — это была спальня — и увидела сидевшего в углу человека. Он сидел спиной ко мне на стуле. Он сидел, когда я вошла, и продолжал оставаться неподвижным, когда я подошла вплотную к нему. Приближаясь, я уже догадывалась, что он мертв. Однако я не была готова к тому, что предстало моим глазам. Несмотря на приобретенный в милиции опыт, меня даже замутило.
Хозяина дома не просто убили. Его долго мучили. Как видно, в ход шли сигареты, электроток, нож. Лицо покойника было обезображено, грудь залита кровью. Судя по запаху уже начавшегося разложения, он умер не сегодня и, возможно, даже не вчера.
— Ну что там?! Он… жив?! — внезапно раздавшийся голос Марины Борисовны заставил меня вздрогнуть. Видимо, она не вынесла неизвестности и вошла в дом, остановившись в прихожей. Я поискала глазами и, не задумываясь, сдернула красивое покрывало с кровати и накрыла им убитого. Затем вышла в прихожую.
— Он мертв, Марина, — просто сказала я.
— Убили! — закричала в голос женщина. — Убили, гады!
Она бросилась в спальню. Я попыталась удержать ее.
— Нет, — она твердо отстранила мою руку. — Я ничего не боюсь. Я должна его видеть, обнять. Не беспокойся, я выдержу.
Она вошла в спальню, а я осталась в передней. Я ожидала услышать крики, рыдания, но ничего этого не было. Лишь прислушавшись, я различила тихий сдавленный плач.
Я чувствовала себя лишней. Надо было дать горю этой женщины излиться. Я начала внимательно осматривать переднюю, затем прихожую. Осмотр убедил меня в том, что дом не грабили, нет — в нем проводили обыск. Те, кто убил Бунчука, что-то искали. Из шкафчика была вынута вся посуда, из стоявшего за печью сундука — старая одежда. Видимо, искали даже в печных нишах — об этом говорил слой гари и пыли на полу. Что они искали — деньги? Золото?
— Таня, вы поможете мне? — Марина Борисовна во второй раз за этот день заставила меня вздрогнуть. Она стояла в дверях спальни, с распухшими от слез глазами, но прямая и решительная.
— Да, конечно! А что вы хотите делать?
— Снять с него эту ужасную рубашку, умыть, приготовить к погребению — все, что я еще могу сделать для него.
— Может быть, не надо? Ведь следует позвонить в милицию, они станут снимать отпечатки, и потом тело все равно будут вскрывать…
— Я знаю. Пусть потом делают что хотят, но сейчас я так его не оставлю. А отпечатков, думаю, здесь и без того полно.
Я не решилась ей возражать. Вдвоем мы разрезали и сняли с убитого пиджак и рубашку, Марина смыла кровь с лица и натянула чистую рубаху. На вымытом лице следы пыток еще сильнее бросались в глаза.
Закончив, мы обе вышли в переднюю. Пока мы занимались нашим скорбным делом, я обратила внимание, что в спальне искали еще тщательней, чем в других местах, — даже диван был распорот.
— Ну, теперь так, — с удивившей меня твердостью, даже жесткостью сказала Марина Борисовна. — Вы, Таня, посмотрите еще раз, что вас интересует, и уходите. Смеркается уже. Автобуса сегодня больше не будет, но, если выйти на трассу, можно машину остановить. Женщину всегда посадят. Я сколько раз так уезжала. Случаев нехороших у нас вроде не было, так что не бойтесь.
— А вы?
— Я пойду в правление, там телефон есть, позвоню, вызову милицию. Моя роль тут ясная, мне чего скрываться, а вам тут как бы делать нечего. Я о вас ничего говорить и не буду. Одна, мол, приехала. Вместе нас не видели, так что никто не подумает.
Как видно, она все успела продумать. Я с уважением взглянула на эту женщину, которая вчера показалась мне наивной и, если честно, недалекой.
— Марина Борисовна, вы, наверное, заметили, что в доме что-то искали. Вы не знаете, Геннадий Егорович хранил здесь деньги или какие-то ценности?
— Никогда об этом не слышала.
— А что в таком случае могли искать?
— Что? Сейчас прикину…
Она задумалась.
— Знаете что, — наконец сказала женщина, — я вот что вспоминаю. Гена как — то сказал мне, что ведет что-то вроде дневника. В основном о делах пишет: что сделано, какие планы. Но есть и личные записи. Поэтому он его никому не показывает. «Увидишь только ты, — сказал, — когда меня не будет».
— А где он мог хранить этот дневник? Если здесь, то скорее всего его уже нашли — видите, как все перерыли…
— Знаете, было еще одно место… Пойдемте-ка.
Мы вышли из дома и, обогнув его, подошли к дровяному сараю. Марина Борисовна пошарила под притолокой, достала ключ. Сказывалась близость Александровки от города — сарай запирали от лихих людей (не говоря уже о доме), но это была еще деревня, и ключ находился рядом с замком.
Она отомкнула здоровенный амбарный замок, чиркнула спичкой. Огонь выхватил из темноты ряды поленьев, сложенные в углу топоры.
— Вот тут одна застреха есть — нипочем не заметишь. Мне Гена ее как-то раз показывал. Даже не знаю зачем. Хотя теперь знаю — может, специально для такого вот случая.
Она встала на скамеечку, потянулась рукой вверх. Видимо, между бревнами, из которых был сложен сарай, был паз, невидимый снизу.
— Ну что? — спросила я.
— Что-то есть, — тусклым голосом ответила Марина Борисовна. Как видно, после смерти Бунчука уже ничто не могло ее сильно взволновать.
Она опустилась на пол, держа в руках небольшой мешочек и сверток побольше.
— Пойдемте в дом, тут ничего не увидишь, — предложила хозяйка.
Мы вернулись в дом. Остановившись в передней, Марина Борисовна открыла мешочек и высыпала его содержимое на стол. В комнате сразу посветлело.
— Что это? — удивленно спросила Марина.
— По всей видимости, бриллианты, — сказала я. — И скорее всего настоящие — зачем бы Геннадий Егорович стал прятать подделку.
— Так вот из-за чего он такую смерть принял! — воскликнула она. Видимо, боясь, что я неправильно ее пойму, Марина добавила: — Нет, он не жадным был, но упрямым. Не любил уступать. Если они требовали, чтобы он им нажитое отдал, он из одного упрямства до конца держался. Что ж, будет теперь на что его похоронить, будет на что семье жить.
— Мне кажется, он предназначал их для вас, — заметила я. — Поэтому и держал здесь, а не дома.
— Нет, я не возьму, — упрямо покачала головой Марина. — Не хочу, чтобы его жена про меня такое говорила — из-за камешков, мол, за ним увязалась, богатства захотела. Мне он был нужен, а не деньги или бриллианты эти. Ладно, давайте этот сверток поглядим.
Она развернула пакет. На стол выпала клеенчатая тетрадь — в таких в старших классах школы ведут математику.
— Вот он, дневник, — прошептала Марина.
Она взяла тетрадь, прочла несколько страниц и протянула дневник мне.
— Тут все о делах, — заметила она. — Может, вам это и пригодится. Если найдете что о нас — пропустите, пожалуйста. А потом мне дайте, я прочту, ладно?
Я кивнула и взяла драгоценную рукопись. Мне почему-то казалось, что Бунчук принял смерть именно из-за нее, а не из-за драгоценностей. За нею охотились его мучители, именно этот дневник он скрывал. Поэтому находка поистине представляла огромную ценность.
— Ну что ж, давайте пока прощаться, — сказала Марина. — Найдите их! Это те же люди, что убили Петра Петровича, я уверена. Я сама мстить не умею, но знаю, что за Вязьмикина, а значит, и за Геннадия найдется кому отомстить.
Она проводила меня к задней стороне двора, отвела доску в заборе.
— Домик-то у нас крайний, — пояснила она. — Вон, видите, дорожка идет? По ней пойдете, выйдете на трассу, минуя деревню. Никто вас и не заметит. А там машину поймаете. Дайте-ка я вас перекрещу на прощанье.
Она трижды размашисто перекрестила меня и пошла назад к дому, уже не оборачиваясь.
