24 мая 2002 года

Она еще долго не могла уснуть, а проснулась в семь – с гудящей головой, едва живая, вся разбитая. И не только в том было дело, что поспать удалось какую-то пару-тройку часов. Слишком много принес и отнял вчерашний день. Принес тяжелые открытия, а отнял силы, и духовные, и физические. И только сейчас Лида вспомнила, что так и не поработала вчера над сценой под названием «Встреча с водяным»! Сцена по-прежнему пребывает в первозданном авторском варианте, Лида не учла ни замечаний Саныча, ни, понятное дело, Ваньки Швеца. В принципе, Ванькино место вообще в буфете, на его вопли можно наплевать (особенно теперь, когда пол в ванной сухой), а вот если Саныч узнает, что автор манкирует его пожеланиями (кстати сказать, отнюдь не вздорными, а, как всегда, деловыми!), то устроит дикий хипеж.

Придется это учесть и скорректировать свои планы. Лида намеревалась с самого утра еще раз отыскать в записных книжках брата телефон Вадика и сговориться с ним о встрече. А то и вообще приехать без предупреждения, если найдет также и адрес… Хотя нет, это неудобно. Лучше сначала созвониться. Но теперь все равно надо срочно падать за компьютер и переделывать сцену. В десять уже тракт, и лучше бы ей с утра пораньше не вызывать огонь Саныча на себя!

Лида, едва умывшись и возбудив угасшие силы двойной ударной порцией кофе, включила ноутбук и полтора часа работала без передышки. Наконец сцена был вполне готова, и как ни была Лида отягощена вчерашними впечатлениями, она все же не могла порой удерживаться от смеха. Нет, ну в самом деле, трудно было не хохотать над историей незадачливых деревенских (вернее, «деревеньковских») рыбаков, которые оставили на берегу неубранные сети, а сами наварили ушицы, выпили, закусили, позабавили друг дружку немудреными байками про дедушку водяного, который в старые времена, как сказывают, водился в этой реке – водился, да и повывелся весь! – а потом залегли в балагане на боковую. И вот вдруг в полночь вспенилась вода под берегом, а потом слышат рыбаки чей-то громкий голос:

– Эй, мужички, вам связать или развязать?

Они, понятно, перетрухали до полного опупения, зуб на зуб не попадает, в толк ничего не возьмут и слова сказать не могут.

Чего связать-то? А развязать чего?!

Наконец один из рыбаков собрался с силами и вымолвил:

– Св…свя…связать!

Еще раз всплеснулась вода – и все стихло.

Кое-как перебывшись, мужички наутро спустились к своим сетям, глядь – а они все повязаны узлами, да такими, что нипочем не распутать. Возились весь день, до позднего вечера, никакого толку не добились и спать легли уж совсем в другом настроении, чем вчера.

И что бы вы думали? Вновь раздается о полночь плеск воды и громкий голос:

– Эй, крестьянушки, а нынче вам как – связать иль развязать?

– Развязать, батюшка! – завопили рыбари в едину глотку и принялись с нетерпением ждать рассвета. Ну а когда проглянуло солнышко и они кинулись на берег, чая начать рыбалку, то увидали, что все их сети развязаны-распутаны по отдельной малой ниточке. И лежит вместо них на песке ворох никому не нужных веревочек. Вот так, говорят, порою шутит дедушка водяной!

После того как сцена была готова, у Лиды стало значительно легче на душе. И она еще раз возблагодарила судьбу и Саныча за то, что у нее теперь есть «Деревенька». И дала себе торжественное обещание никогда больше не манкировать пожеланиями благословенного режиссера!

Тут как раз позвонила со студии помреж Валя Михеева и сообщила, что павильон нынче освобождается раньше и за Лидией Николаевной срочно высылают машину. Это случалось достаточно часто: по разным причинам слетал, к примеру, чей-то тракт, стоящий в расписании часом-двумя раньше, и Саныч, пронюхав об этом, решал использовать такой подарок судьбы. Именно поэтому он в свое время настоял, чтобы весь творческий состав «Деревеньки» непременно обзавелся мобильными телефонами и всегда был на связи, а также в боевой готовности.

После звонка Лида торопливо начала собираться. На ходу успела перелистать три записные книжки брата, в одной из них нашла и выписала на листок телефон Вадика Приходько, сунула фотографию в пластиковый файл, файл – в сумку и понеслась на улицу, где уже нервничала под окном студийная «Нива». Со двора, правда, пришлось вернуться, поскольку по пути выяснилось, что она забыла дискету с новым вариантом сцены «Встреча с водяным» в дисководе своего ноутбука.

А потом закрутилась-завертелась студийная текучка, и только к часу дня Лида выбралась из этой мясорубки – усталая, опустошенная, с железной установкой Саныча завтра предъявить ему готовую сцену под условным названием «Встреча с русалкой», относительно которой у Лиды не было еще ничего: ни замысла, ни сюжета, ни героев, ни реплик – одно только это самое условное название.

По-хорошему, надо было сейчас же ехать домой и снова садиться за компьютер. Саныч готов был подвезти Лиду на Полтавскую в своей «Ауди». Однако это было уже выше ее сил. Отговорилась тем, что заболела голова и поэтому надо пройтись, но чуть только авто Саныча свернуло за угол, Лида вытащила из сумки мобильник, листочек с телефоном Вадика – и набрала номер.

Теоретически в разгар дня он должен быть на работе, Лида почти не сомневалась в этом, слушая безответные гудки… шесть, семь, восемь… как вдруг трубку сняли.

– Алло? – отозвался гундосый голос.

– Вадик? – радостно воскликнула Лида. – Вадик, привет, это Лида Погодина! Помнишь меня?

– Конечно, – в голос Вадика пробился холодок. – Помню, а что ж не помнить? Как живешь, как делишки?

– Вадик, ты на меня, наверное, обиделся тогда, зимой? – осторожно спросила Лида. – Но знаешь, я в то время еще не в себе была после этой трагедии. Вообще ни с кем не могла ни видеться, ни говорить. Ты меня прости, очень прошу.

– Да брось ты, Лид, – моментально оттаял Вадик. – Что ж я, не человек, что ли? Я так и понял: ты плохо себя чувствуешь, говорить не можешь или не хочешь, ну, думаю, придешь в себя и позвонишь. Так и вышло.

– Спасибо, что не сердишься. Ты знаешь, тут вот какое дело… – нерешительно начала Лида. – Сергей перед смертью передал мне фотографию, там снят он в компании. Там, кстати, есть и ты. Он попросил передать привет от него одной женщине, которая там тоже снята, сказал мне ее телефон и адрес, а я ту бумажку потеряла. Представляешь, кошмар какой?! Теперь вся надежда на тебя.

– Это каким же образом? – удивился Вадик, который вообще никогда не отличался повышенной сообразительностью. – Откуда же мне знать, что у тебя там было записано, на той бумажке?

– Ну, может, ты вспомнишь ту женщину на фото? – подсказала Лида. – Сережа вроде бы обмолвился, что вы с ней тоже знакомы были.

– Лидочек, – извиняющимся тоном сказал Вадик, – ты знаешь, я бы к тебе с превеликим удовольствием подскочил и посмотрел фото, но я сейчас стараюсь из дому не выходить.

– Это еще почему?! – изумилась Лида.

– А потому, что настало для меня время сенной лихорадки. Я очень круто реагирую на цветущую сирень. Проще говоря, переносить ее не могу.

– Да ты что?! – с искренним сочувствием ахнула Лида. – А сирень-то как раз цветет вовсю. Такая красота, ты просто не представляешь!

– Вот-вот, кому красота, а мне мучения! – раздался в трубке угрюмый вздох, а потом несколько громких чихов. Наконец у Вадика снова прорезался голос: – Короче, так: или жди, пока я выздоровею и начну выползать из дому, но по опыту скажу, это ожидание не меньше чем на месяц затянется. Или, если больше ждать не хочешь, приезжай ко мне. Я на Нижегородской живу, дом четырнадцать, квартира четырнадцать. Что-то не помню, ты у меня бывала раньше, нет? От тебя как раз трамвай «двойка» идет по кольцу. Давай приезжай, когда тебе удобно, я постоянно дома. Разве что усну, ну, звони подольше, только и всего. До встречи, что ли!

– До встречи, – отозвалась Лида. – А можно… А можно, Вадик, я прямо сейчас приеду?

– Прямо сейчас? Давай. Только извини, я в совершенно разобранном состоянии!

«Да плевать мне на тебя и на твое состояние!» – чуть не выкрикнула Лида, однако вовремя вспомнила правила хорошего тона и отыскала приличный эвфемизм:

– Это совершенно неважно!

Если вдуматься, и эвфемизм звучал жутко невежливо, но Лиде сейчас было не до тонкостей: она уже бежала к остановке трамвая.

По пути к Вадику, прижимая к груди сумку и тщетно пытаясь вдохнуть свежего воздуха из окошка переполненного вагона, она внезапно задумалась: а надо ли вообще туда ехать, на Нижегородскую? Надо ли встречаться с Вадиком и что-то выспрашивать у него? Зачем вообще Лиде это нужно – узнать нечто новое об отношениях Сергея и Майи? Брата нет в живых, его бывшая возлюбленная замужем за другим человеком. Их прошлое умерло вместе с Сергеем. Умерло – ну и умерло… Надо ли разрывать эту могилу? Ведь сколько таких историй происходит на свете! Разве сама Лида не была в свое время участницей одной из них? Ну и что? Вся разница только в том, что и она, и Виталий живы. Оба они отвернулись от обломков былой любви и сейчас вспоминают о прошлом если не с отвращением, то с недоумением: откуда что бралось, что их так влекло друг к другу и почему столь легко разнесло в разные стороны? А ведь когда-то казалось, что в основе их разрыва лежит истинная трагедия. Теперь все это обернулось таким никому не нужным плюсквамперфектом… Ну да, прошло время, которое, как ни тривиально это звучит, все лечит. А не покажется ли спустя некоторое время Лиде, что история ее брата – тоже покрытая пылью давность? В конце концов, если как следует разобраться, он ведь сам виноват в своей трагедии. Сам! Убил он Майданского? Убил. Хочется думать, конечно, что убил именно для того, чтобы облегчить жизнь своей возлюбленной, но… как ни любит Лида брата, а все-таки жалит ее воленс, так сказать, неволенс мыслишка о том, что дело было не только в высоких движениях души, но и в трезвом расчете. Правда, расплатился Сергей слишком дорого, но ведь он знал, на что шел!

А знал ли?..

Если бы он смог провидеть, каким будет его собственный конец, разве решился бы поднять руку на Майданского? Неведомо… Во всяком случае, Сергея можно только пожалеть. Как страшно было, наверное, ему, когда он понял, что сам, своими руками привел себя не только к полному крушению мечты, но и к увечью, то есть к физической гибели.

Конечно, письмо Майи потрясло его, но кто докажет, что под ту лесину он угодил именно от потрясения? На лесоповалах всякое, наверное, случается. Зазевавшись, по несчастной случайности, по неосторожности гибнут здоровенные мужики в здравом уме и твердой памяти, не отягощенные никакими неприятностями. Так что случившееся – не более чем роковое совпадение. Этот Григорий Черный, несчастный, исстрадавшийся зэк, видит в каждом человеческом поступке проступок. Преступление! Мерит своей меркой, это очень понятно. А ведь все куда проще… А если и не проще, то все равно – минуло столько лет… Не лучше ли отвернуться сейчас Лиде от всего этого и, миновав остановку «Нижегородская», двинуть по трамвайному кольцу домой, на Полтавскую? Забыть о боли, чужой и своей, о смерти и предательстве, снова зажить, как жила: тихо и мирно, пусть скучно, но зато без бед и тревог, без этой чужой, давно забытой любви, которая вдруг постучалась в Лидину душу, словно побродяжка, молящая о приюте: впустите меня, дескать, люди добрые, я умираю с голоду и холоду…

– На «Нижегородской» выходите? – спросил кто-то за спиной. – Нет? Пропустите, пожалуйста.

– Я выхожу.

И она в самом деле вышла.