31 декабря 2002 года
– Ой, ты пришла? – Виталий так и замер на пороге кабинета.
– Ну да. Мы же договорились…
Майя растерялась. Очень уж странное у него было выражение лица. Такое ощущение, что Виталий ужасно испугался.
Глупости, конечно. Чего бы ему так пугаться?
А может, она не вовремя пришла? Ну и что?
Нет, это все игра дурацкого освещения. Как неприятно здесь все-таки, в рентгенкабинете. Окна завешены, свет тусклый – его дает какой-то матовый экран над столом. На экран пришпилены два рентгеновских снимка. Наверное, они имеют отношение вон к той бабульке, которая переминается около стола. Худенькая такая бабулька, в слишком большом для нее фланелевом больничном халате.
– Ой, ты извини, – словно бы спохватился Виталий, потирая лоб и отступая от двери. – Меня сегодня что-то затуркали. Сроду такой запарки перед Новым годом не было. С утра народ потоком идет. Проходи, Майя, садись вон там, в кресло. Я сейчас освобожусь и тебя посмотрю. Ты не одна?..
Это он Олега заметил.
– Познакомься, Виталик, это мой муж Олег. Ничего, что мы вместе?
– Да ради бога, – пожал плечами Виталий. – Только вам, наверное, лучше здесь, в коридоре, подождать?
Майя вздохнула с облегчением. Она хотела поехать к Виталию одна, потому что в глубине души все-таки побаивалась этого визита. Нет, не самого рентгена, конечно, а его результатов. Мало ли что может быть, в самом-то деле! Она ведь кашляет уже вторые сутки, а количество платков, которые надо прятать от Олега, значительно увеличилось. Словом, Майя предпочла бы выслушать приговор – любой! – одна. Но Олег уперся: поедем вместе. Таким упрямым и злым Майя его никогда не видела. Она даже испугалась немножко. И вдруг так захотелось встречать страшные вести не одной! Она прежде всегда была одна, всю жизнь, зачем же возвращаться к тому жуткому состоянию? Короче, она позволила Олегу поехать и проводить себя до кабинета, однако откровенно обрадовалась, когда Виталий велел ему остаться в коридоре. Все-таки первый приговор она выслушает сама. А Олег узнает только то, что Майя сочтет нужным ему сказать.
Впрочем, может, там и говорить-то нечего будет!
Что ж, вот и отлично, если так.
Насупленный Олег принял у Майи полушубок, уселся на подоконник:
– А это долго?
– Думаю, нет, – сказал Виталий. – А впрочем, не знаю. Надо же будет еще врачу показаться.
– Ладно, я подожду.
Виталий пропустил Майю в кабинет, прикрыл дверь, вернулся к своему столу и снял снимки с экрана.
– Ну хорошо, Филина, – обернулся он к бабульке. – Фиброгастроскопию вы, как я понимаю, делали?
– Чего?! – вытаращила глаза бабулька.
– Ну, телевизор глотали? – терпеливо пояснил Виталий.
– Глотала, глотала, – закивала та.
– Вот и отлично. Тогда мы с вами закончили. Вот ваши снимки, по-моему, все у вас в порядке. Идите сейчас к вашему лечащему врачу и передайте ему мой совет выписать вас сегодня же!
Усталые бабулькины глаза вдруг стали лучистыми, как две свечечки:
– Ах, сыночек, милый! Вот счастье-то! Вот спасибо тебе!
– Ладно, не за что! – отмахнулся Виталий. – Идите себе с богом. Всего хорошего. С Новым годом!
– С Новым годом! – всплеснула руками бабулька. – И тебя, красавица!
Майя изобразила улыбку, про себя подумав, что у бабки явные проблемы с чувством юмора. Ничего себе – нашла красавицу. Да Майя уже второй день боится в зеркало смотреть. И килограмм косметики не помог.
Бабулька ушла.
Виталий заполнил какую-то форму, сделал запись в журнале и посмотрел на Майю:
– Как видишь, я не только легкие обследую. Вон, на желудок задействовали. Слава богу, у бабки все хорошо. А то знаешь, когда выносишь пару-тройку смертных приговоров в день – это не способствует душевному равновесию… – Он устало махнул рукой. – А впрочем, не будем о страшном. Ну вот. Твой час настал. Иди вон туда за шторочку и снимай – что там на тебе сверху? Пиджак, свитерок снимай и то, что под свитерком. Майка какая-нибудь внизу есть?
– Да, рубашечка, – уточнила Майя, которая этого слова – майка – по понятным причинам терпеть не могла. Есть такие слова – омонимы называются…
– Ну вот и оставайся только в своей рубашечке. Цепочка есть? Сними обязательно. И становись во-он туда. – Виталий махнул рукой в сторону громоздкого сооружения, которое возвышалось посреди кабинета.
Майя принялась раздеваться, складывая одежду на топчан, на котором лежал какой-то клеенчатый «передничек». Рассеянно подвинула его, чтобы не мешал, и мельком удивилась: «передничек» оказался тяжел, будто свинцом подбит. Виталий в это время стоял около пульта в углу кабинета, задавая команды своей технике.
Майя осталась в брюках и трикотажной рубашонке. Пошла к аппарату, но вспомнила, что забыла снять цепочку. Вернулась к топчану, сняла, положила на этот клеенчатый «передник» – чтобы не потерять, не забыть. Цепочка была очень простенькая, тоненькая, но Майя носила теперь только ее, ведь это был подарок Олега. Все цепи, вообще все украшения, что дарили ей раньше, без всякого сожаления отнесла в скупку. С прошлым покончено! Со всяким прошлым – и темным, и светлым. Хотя… было ли оно, светлое? Теперь кажется, что лишь отдельные лучики сквозь тьму пробивались, а это не в счет.
– Слушай, Виталик, а как эта штукенция называется? – спросила, становясь внутрь аппарата.
– Электронно-оптический преобразователь, – пробормотал Виталий, отходя от пульта, надевая тяжелый темно-синий балахон (видимо, некое средство защиты, поняла Майя) и садясь напротив небольшого телевизора, стоявшего слева от Майи, но повернутого так, что она не могла видеть экран. – Он-то и показывает, как ведет себя человек изнутри. Усиливает слабый сигнал гамма-излучения, передает на телесистему – и, пожалуйста, я вижу всех вас насквозь. Встань, Маечка, чуть левей. Хорошо. Руки на пояс, плечи вперед. Не дыши…
Она замерла. Виталик что-то там делал с какими-то переключателями, глядя на экран телевизора.
В горло скребся кашель. Майя не выдержала и глубоко вздохнула.
– Я же сказал: не дышать! – раздраженно прикрикнул Виталий, но тотчас спохватился: – Извини, от дыхания резкость изображения сбивается. Ничего страшного. Болит горло, да? Прокашляйся как следует, а потом опять стань так, как стояла.
Вот уж здесь-то, конечно, никак не могло пахнуть полынью, между этими тяжелыми металлическими пластинами, где стояла Майя, однако она всем существом своим улавливала этот запах и чувствовала, как спазмы давят надорванное горло. Ее так и трясло от подступающего кашля.
– Ладно, подыши немножко, – разрешил Виталий.
Майя высунулась из-за пластины, сделала глубокий вдох. Почему-то стало еще хуже.
– Виталий, давай скорей, а? – прохрипела она. – Что-то мне как-то… – неопределенно покрутила руками у горла.
– Погоди, сейчас закончим, – кивнул Привалов. – Только я врачу позвоню, ну, помнишь, я тебе говорил? Постой еще минутку.
Набрал номер.
– Анна Васильевна? Привет, дорогая. Ты занята сейчас? Нет, ничего особенного, помнишь, я тебе говорил про мою знакомую с аллергией на полынь? Вот сейчас она как раз у меня. Может, зайдешь, посмотришь на нее? Да я понимаю, что ты не аллерголог, но, по-моему, тут дело в связках, а скорее даже в легких. Я вот сейчас смотрю и вижу…
Тут Виталий оглянулся на Майю и, резко понизив голос, заговорил по-латыни.
Прорываясь сквозь вновь подступивший кашель, Майя пыталась уловить хоть слово, но ничего не понимала.
Ее затрясло от страха. Что такое? Что он там увидел у нее в груди?
Извернулась, пытаясь посмотреть на экран, но там мельтешили какие-то полосы. А, ну понятно. Ведь, глядя на экран, она отворачивается от объектива. Значит, самой «увидеть себя насквозь» не удастся.
– Ладно, Аня, договоримся так, – снова перешел на нормальную, человеческую речь Виталий. – Я закончу осмотр, потом тебе еще раз позвоню, хорошо? Сможешь – зайдешь. Нет, ну почему бесполезно, не понимаю, я же не последняя инстанция! Тьфу!
Виталий швырнул трубку:
– Ну, народ пошел. Врачи, блин. Никто не хочет брать на себя никакой ответственности!
Майя покачнулась.
– Ответственности за что? – тихо, чуть слышно, чтобы не напрягать связки, спросила она.
– Да вообще ни за что! – сердито бросил Виталий. – Чтобы посмотреть человека, сказать ему…
Он осекся, словно спохватившись:
– Извини. Я тут что-то разболтался не по делу. Давай закончим осмотр, ладно? Встань боком.
Майя послушалась.
– Руки на голову подними…
Подняла.
– Погоди, я сейчас на эту зону прибавлю…
Он отошел к пульту.
– Угу, угу, – бормотал Виталий, глядя на экран со странным выражением лица.
Майя косилась на него, стараясь не поворачивать головы, не качнуться, чтобы снова не сбить эту самую резкость.
Да что он там высмотрел? Почему молчит?!
– Повернись еще раз. Дыши. Глубже – р-раз! Еще раз! Постой вот так. Ох ты, господи…
– Да что там такое?! – хрипло выдохнула Майя.
– Одевайся, – вместо ответа проговорил Виталий, выключив экран, и пошел к пульту.
Майю шатнуло.
Она кое-как протащилась эти два метра до топчана и зашлась в долго сдерживаемом кашле. Горло рвали железные когти, защипало глаза. А, понятно, от кашля выступили слезы, размыли косметику… Она убеждала себя, что слезы выступили именно от кашля, а не от страха, который так и скручивал ее изнутри судорогами посильнее аллергических.
Виталий, угрюмо сгорбившись, сидел за столом.
Молчал.
Начал снова набирать номер:
– Анну Васильевну можно? Что? А, уже домой ушла, ну, понятно…
Майя медленно одевалась – руки не слушались. Взяла с клеенчатого «передничка» цепочку, надела – и впервые это легкое, прохладное прикосновение не ободрило, не обрадовало.
Опять закашлялась.
– Виталий, да что же ты молчишь? – выдавила она наконец.
– Не знаю, что сказать, – так же сдавленно ответил он. – В принципе, ничего особенного, я просто хотел, чтобы еще и специалист посмотрел, может, я ошибаюсь…
– Ошибаешься – в чем? – чуть не вскрикнула Майя.
– Ты понимаешь… – Виталий наконец повернулся к ней, но в глаза не смотрел. – Мне показалось, что я вижу изменения в левом легком.
Майя схватилась за левый бок, в котором вдруг резко закололо. А может, это защемило от ужаса сердце – сейчас она слабо соображала.
– Изменения? Это как понимать? Чахотка, что ли?
– Что?.. – Виталий глянул ей в глаза, моргнул, отвел взгляд, начал барабанить пальцами по столу. – Нет, я думаю, это не туберкулез, хотя…
– А что? – перебила Майя. – Рак?
– Ну, зачем такие слова вообще говорить… – промямлил Виталий. – Я этого слова так прямо не сказал, верно? Тебе надо еще обследоваться, обязательно сделать послойное томографическое исследование.
– Что? – выдохнула Майя. – Томографию?.. Но ведь ее делают для определения онкологических заболеваний!
– С чего ты взяла? – пожал плечами Виталий, отворачиваясь к стопке бумаг.
– С того, что у меня отцу делали томографию, – тихо сказала Майя. – Отец мой как раз и умер от рака легких. Вот с чего я это взяла.
– Отец умер от… – Виталий резко повернулся к ней. – Так у тебя еще и наследственность соответствующая? Но какого же черта ты два года не делала флюорографию? Какого черта ты довела себя до такого состояния?
Майя тяжело села на топчан.
– Извини, – буркнул Виталий и снова начал набирать номер. Послушал безответные гудки, набрал другой. Раздраженно бросил трубку. – Да что такое, пьют они там уже все, что ли? Не рано ли начали? Ладно, Маечка, сегодня, я чувствую, ни от кого никакого толку не добьюсь. Но после праздников я тебе найду и отоларинголога путевого, чтобы связки посмотрели: у меня такое чувство, что на них тоже что-то наросло, и легкие обследуем, как надо.
После праздника? Майя стиснула руки на коленях. Сегодня 31-е, потом два выходных. Интересно, как она переживет эти дни? Можно, конечно, прямо сейчас ринуться по другим больницам, в поликлинику «Семейный доктор», что ли… но сегодня же везде короткий день! А потом, им всяко нужен будет рентгеновский снимок. Это опять куда-то направят, опять стоять перед этим, как его… электронно-оптическим преобразователем! Кстати, а может быть, Виталий сделал снимок?
– Виталий, а если мне понадобится снимок, ты мне его дашь?
– Без проблем, – кивнул Привалов. – Только не сейчас, конечно, его же печатать надо, это долгая история. Это уже тоже после праздников, лады?
Ничего себе – лады… А впрочем, даже хорошо, что он не может отдать снимок прямо сейчас. Иначе Майя только и делала бы, что вглядывалась бы в него: что там, ну что там, в ее легких?! И Олег…
Олег! Она совсем забыла о нем! Как скрыть от него? О господи…
– Виталий, – начала она осторожно. – А ты не мог бы сказать Олегу, что у меня все в порядке?
Виталий поднял на нее глаза.
Ох, какой усталый, измученный взгляд! Трогательно, конечно, что он из-за Майи так переживает. Она даже и не подозревала, что Привалов такой чувствительный человек. Интересно, он вообще не умеет скрывать свои чувства, что ли? Так расстроился, что все выболтал ей. Честное слово, ей сейчас было бы легче смотреть в равнодушные глаза профессионала, который выносит приговор, не дрогнув ни единым мускулом. Или откровенно врет…
Хотя, говорят, теперь есть такой закон, который обязывает врачей открывать больному истинный диагноз, и если человек обречен, не морочить ему голову, а лепить в глаза правду-матку: вам, дескать, гражданин (-нка), осталось месяц или два, если очень повезет. Может быть, если больной (-ная) обратится к какой-нибудь нетрадиционной медицине, найдет каких-то экстрасенсов или колдунов, то останется жив?..
Может быть…
Но, наверное, даже колдунов удастся найти тоже только после праздника!
– Олегу сказать, что все в порядке? – повторил Виталий тупо. – Да, конечно, я скажу… Нет, погоди! А с чего ты вообще взяла, что у тебя что-то не в порядке? Я тебе посоветовал элементарно обследоваться, только и всего. И не бери ничего в голову, понятно?
– Понятно, – криво усмехнулась Майя, пытаясь застегнуть пиджак и оставляя все эти бессмысленные глупости.
Повернулась к двери, заставила ноги сделать шаг и другой.
Ну, теперь самое трудное. Посмотреть на человека, которого она любит больше всего на свете, – и солгать, глядя ему в глаза…
А, подумаешь! В первый раз, что ли? Ведь, если прикинуть, она никогда не говорила Олегу всей правды о себе.
И только в одном ни разу не кривила душой – когда клялась ему в любви. Когда уверяла его, что так не любила никого и никогда.
Никого и никогда!
