21 апреля 2002 года
Майя Майданская… Неужели та самая?! Жена, а теперь вдова Валерия Майданского. Понятно, почему она ужаснулась при виде Лиды: ведь перед ней вдруг появилась сестра человека, который убил ее мужа. Причем, судя по слухам, вроде бы даже на ее глазах…
Стоп.
Не проходит.
Лида зажгла лампу на тумбочке, нашарила халат, валявшийся на коврике у постели (она всегда сбрасывала халат на пол, чтобы не брести в одной ночной рубашке к креслу, дрожа от холода, а сразу завернуться в мохнатую ткань, сохранив накопленное за ночь тепло), сунула ноги в тапочки и взяла с туалетного столика щетку. Ей всегда легче думалось, когда голова была в порядке. Как если бы упорядоченная прическа упорядочивала мысли. По той же причине она никогда не садилась к компьютеру в халате: только вполне умытая, одетая, с тщательно заплетенной и уложенной косой. Однако сейчас Лида не намеревалась браться за работу: все-таки половина третьего ночи. Ей надо было просто подумать. Потому что, пока до чего-нибудь не додумается, все равно не уснет.
Она согрела воды в джезве, опустила в чашку пакетик жасминового китайского чая (самого любимого) и села с ногами в кресло, завернувшись в плед.
Значит, так…
Где это она недавно читала, что всякое расследование непременно начинается с этой сакраментальной фразы? Кажется, в каком-то детективе? Ну что же, это правда!
Значит, так. Майя Майданская никак не могла признать в случайной посетительнице сестру убийцы своего мужа – просто потому, что никогда ее не видела. Ведь трагедия произошла, когда Лида была во Франции. На суде она не присутствовала. И тем не менее Майя ее знала, это несомненно.
Откуда? А это вопрос первый.
Вот напасть! Она думала, что посещение «Красной волчицы» даст ответ если не на все, то на очень многие вопросы. А вышло, что оно, наоборот, поставило еще больше новых!
Вопрос второй – он же главный. Тот, который в самое сердце поразил Лиду еще там, в ночном клубе «Красная волчица». Почему клуб так называется – понятно. Но почему Майя Майданская пела ту же песню, которую слушал перед смертью Сергей? Нет, не так. Почему Сергей слушал ту же песню, которую пела эта самая Майя? Это был ее голос, там, на пленке! Может быть, звучавший несколько в другой тональности, но явно ее, с этим непередаваемым тембром, с хрипотцой, которая тотчас сменялась резким повышением голоса, придавая ему такое обаяние и очарование, которого не дождешься от профессионально поставленных голосов. Майя и правда пела очень хорошо, а «Красная волчица» наверняка была ее хитом, ее визиткой.
Ну и что? Этого мало, чтобы Сергей выбрал именно эту песню для последнего пути …
Значит, дело не в песне. А в чем? Вернее, в ком? Не в Майе ли Майданской?
Может быть, Сережа был к ней неравнодушен? А что, это вполне объяснимо: Майя очень красива, и голос чарующий. Этакая сирена. Может быть, между ними даже что-то было? Ведь Лида совершенно ничего не знала о жизни брата все эти годы. Он не женился, но ведь какие-то встречи, какие-то романы у него должны были быть! Что, если он был влюблен в Майю и убил ее мужа из ревности?
Нет, вряд ли. На Сергея это не похоже. Не похоже! При всей своей порывистости и эмоциональности он был человеком разумным. Влюбившись, он бы сделал все, чтобы добиться этой женщины, но убивать ее мужа, как бы ни презирал, ни ненавидел его… К тому же, если Сергей даже и любил Майю, она-то, видимо, оставалась к нему равнодушной. Она ведь не бросила Валерия Майданского, каким бы подлым он ни был. Она жила с ним, а потом, вскоре после его смерти, нашла себе этого молодого хиппаря с пышными волосами. Сразу видно – любит его, счастлива с ним. Вон какие взгляды метала в его сторону. Нет, романтическая история с Сергеем что-то никак не вписывается в картину Майиной жизни.
И опять упираешься в то же самое! Почему Майя так испугалась при виде Лиды? Ответ может быть, конечно, самым простым: приняла ее за кого-то другого. От неожиданности растерялась – поэтому и отвиралась так бездарно: аллергия у нее, дескать, на полынный запах!
Предположить можно все, что угодно, потому что Лида вообще ничего не знает толком. Ни о Майе, ни о ее муже, ни о Сереже.
Бог ты мой… как же это так вышло, что жизнь единственного родного человека – брата! – стала для Лиды наглухо закрытой книгой? Кто в этом виноват?
Да никто, кроме нее. Она была по натуре своей одиночкой, лучше всего чувствовала себя в одиночестве, нисколько от него не страдала. Может быть, это эгоистично, но пока она не встретила людей, ради которых стоило бы надолго открывать ту шелковую, душистую коробочку, в которую была заключена ее душа, она быстро уставала от близкого общения, будь то сердечная дружба или романтические отношения. Но Сережа…
Даже не в нем дело. Вернее, не только в нем. Дело в его жизни и смерти. Дело в его изуродованном лице, изувеченном теле и погасшем голосе. Дело в его безропотности! Именно все это вместе прострелило шелковый кокон Лидиной души. Теперь она, если бы даже хотела, не смогла бы избавиться от ощущения, что жизнь дует в нее со всех сторон. Сквозит и сильно сквозит ветром боли. Она это чувствует всем телом, а не только душой. И самое малое, что она может сделать, стараясь вернуть хотя бы подобие прежнего комфорта, это попытаться узнать, что же на самом деле произошло между ее братом и Майданскими.
Осталось еще меньшее – сообразить, как это сделать. Лучше всего, конечно, добиться встречи с тем следователем, который вел дело Сергея. Но это практически нереально.
Попросить о свидании и разговоре Майю? Наивно думать, что она согласится. Кроме того, что доброго она может сказать об убийце мужа? Даже если и питала к Сергею раньше какие-то чувства, теперь их у нее явно не осталось.
Поговорить с людьми, которые в то время были рядом с Сергеем? С друзьями? Но Лида не знает его друзей… На похороны никто из них не пришел, хотя она дала объявление в газете. Были только соседи. Даже Виталий не пришел, хотя ему-то Лида нарочно позвонила – пересилила себя и позвонила. Правда, не застала, оставила сообщение на автоответчике. Виталий не отозвался и не появился. Может быть, просто не прочитал сообщение? Автоответчик забарахлил? Что ж, бывает…
А между прочим, Виталий мог что-то знать о случившемся. Но общаться с ним у Лиды нет сил. Только похороны Сергея могли заставить ее обратиться к этому подлецу. И просто воображения не хватает представить,что могло бы заставить Лиду еще раз обратиться к Виталию! Ну, нет, нет, не может быть такой причины. Надо искать какие-то другие пути к истине.
Поговорить с соседями? Но что им может быть известно? Все, что знали Костя, Женя и Клавдия Васильевна, они Лиде уже рассказали. И это были только общие слова: поздно вечером, возвращаясь из оперного театра, Сергей случайно встретился со своим давним неприятелем Майданским, который шел с женой. Тот начал задираться, Сергей ответил, ссора перешла в драку, Майданский был убит случайно. Это Лида и так знала. Никто из соседей не присутствовал на суде, им ничего в деталях не известно, к тому же процесс был закрытый. Газеты?.. В них что-то могло быть. Да, надо обязательно просмотреть газеты за 1999 год, начиная с мая месяца, когда произошло убийство. Странное, между прочим, совпадение. Май, Майя, Майданский… Сплошные созвучия! А в них есть какой-то смысл или нет?
Лиде всегда становилось немного легче, когда она принимала какое-то конкретное решение. Вот как сейчас: посмотреть газеты. Осталось дождаться утра, а теперь можно лечь и поспать – если не с чувством исполненного долга, то хотя бы найденного пути. Так оно, конечно, а вдруг зал периодики областной библиотеки по обыкновению будет закрыт? Снова кто-нибудь – пожарные, санэпидстанция, да мало ли кто еще! – обнаружит, что старинное здание бывшего монастыря, в котором примостился зал, категорически не подходит ни для хранения такого количества материалов, ни для нормальной работы людей. В принципе, это обычное состояние зала периодики – быть закрытым. Ну, наверное, подшивки местных газет не столь уж большой давности можно найти и в городской библиотеке…
Стоп. Зачем ждать до утра? Лиде все равно не спится – может быть, пошарить в Интернете? Вдруг там да найдется какая-нибудь информация?
Она прошла в другую комнату, включила компьютер и модем. Модем был старый и хиловатый, но сейчас, глухой ночью, когда линия не перегружена, даже он справился с задачей без напряга и довольно быстро загрузил стартовую страничку мегаэнциклопедии «Кирилл и Мефодий». Лида набрала в окошечке поиска слово «Майданский», поставила задачу поискать по всему Интернету и нажала на Enter. Вскоре возник ответ: «По запросу «Майданский» на мультипортале найдено 4 ресурса. Из них мегаэнциклопедия – 1, рефераты, доклады, курсовые – 2, новости – 1». Для начала Лида кликнула на мегаэнциклопедию и узнала, что раздел повествует о полхов-майданской росписи. Рефераты были посвящены росписи пасхальных яиц в Полхов-Майдане и Крутце. Новости сообщали, что в Полхов-Майдане продолжается развитие традиционного токарного ремесла.
Попытки обратиться в другие поисковые системы возвращали Лиду все в тот же Полхов-Майдан.
То есть общение с Интернетом пользы не принесло. Придется, значит, ждать утра и шарить по газетам… Только ведь информация в них будет самая что ни на есть поверхностная. И недостоверная… Ну, поскольку машины времени у нее нет и не имеется никакой возможности незаметно оказаться в зале суда в то время, когда там шел процесс над Сергеем, придется довольствоваться…
Стоп! А вот, кстати, насчет зала суда. Областного суда… В областном суде есть архив, где хранятся материалы всех судебных заседаний. Дело за малым: проникнуть в этот архив и получить доступ к делу.
Шансы равны нулю.
Нет. Нет, не нулю, потому что у Лиды есть хорошая знакомая – местная детективная знаменитость по имени Алена Дмитриева, которая вроде бы в архиве облсуда практически свой человек, потому что щедро черпает там сюжеты для своих романов. Лида познакомилась с ней еще три года назад – как ни странно, отнюдь не в родимом городе, а в Париже, в Галери Лафайет. Подробно рассказывая веселой русской покупательнице о свойствах крема Face sculptor фирмы Helena Rubinstein, Лида спросила, откуда та приехала. Оказалось, из Нижнего! Немножко поболтали, нашли общих знакомых. А через месяц, когда Лида возвращалась домой, молодые женщины встретились в аэропорту Шарль де Голль на регистрации билетов. Сели рядом в самолете и проговорили все три с половиной часа полета до Москвы. Лида тогда была не в себе из-за внезапности случившегося с Сергеем и смерти тетки и не могла удержаться от откровенности. Выложила Алене все: и о том, как и за что бросила Виталия (без подробностей, конечно, просто сказала, что он подло подставил их общего друга), и о том, что брат встал на сторону мужа, хотя не знал сути дела, а у Лиды не хватило сил предать благоверного; рассказала о том, что прежняя боль утихла, а теперь всколыхнулась с новой силой: почему она должна бросить налаженный уклад жизни и заниматься проблемами Сергея?
Алена выслушала и просто ответила, что Лида всегда может вернуться в Париж – виза-то действительна до конца года. В принципе, можно улететь сразу, обратным рейсом. Взять билет в Шереметьево – и… Но, может быть, стоит хотя бы попытаться облегчить Сергею тяжесть его мучений? Просто так, для очистки химеры, именуемой совестью? Потому что, в конце концов, именно ему сейчас хуже всех и тяжелее всех.
Тогда, в самолете, Лиде показалось, что Алена чрезмерно просто воспринимает ситуацию. Привыкла общаться с выдуманными страданиями – вот и разводит чужую беду руками с легкостью необыкновенной! Только сейчас она поняла, что случайная знакомая была совершенно права.
У них с Аленой по-прежнему были хорошие отношения, однако в большую дружбу это не переросло: обе были слишком заняты своими делами, своими проблемами, к тому же между женщинами редко бывают совсем уж хорошие отношения, без доли соперничества. Как сказал какой-то классик – дружба двух красавиц редко бывает безоблачна… И все-таки Лида знала, что если Алена будет в силах ей помочь, то сделает это.
Поэтому она выключила компьютер и снова легла, уговаривая себя уснуть. Уговорила только часам к шести, поэтому еле продрала глаза в восемь. Может, кому-то и было в эту пору звонить еще рано, но только не писательнице Дмитриевой, которая во всех своих интервью заявляла, что встает в шесть, самое позднее – в семь утра, потому что, кто рано встает, тому бог дает. И в самом деле – трубку сняли после первого же звонка, а голос ранней пташки был свеж, звонок и бодр.
– Поступим так, – сказала Алена, услышав Лидину просьбу. – Я сегодня же зайду в архив и спрошу Кларочку, в смысле, Клару Федоровну, завканцелярией, что тут можно сделать. Я так понимаю, тебе это надо вчера?
– Хотелось бы даже позавчера, – улыбнулась Лида, восхищаясь тем, как мгновенно все просекла Алена. Вообще ей нравились люди, которые сразу улавливали суть дела и не разводили вокруг разговоры, а искали решение проблемы. Сама она, как ей казалось, была скорее склонна усложнять задачи и видеть неразрешимые проблемы там, где их вовсе не было. Но стоило только ей пойти по какому-то пути, как свернуть ее оттуда было немыслимо.
– Тогда жди моего звонка, – велела Алена. – Номер мобильника у тебя не изменился?
– Нет. Но теоретически я весь день должна быть дома.
– Тем лучше. Я тебя найду. А сейчас, извини, у меня тут самый напряженный момент, – виновато сказала Алена. – Она наконец-то узнает, кто на самом деле виновен в смерти ее брата…
– Что? – вскричала Лида. – Какого брата?
– Старшего, – ответила Алена. – А что?
– Ничего…
Вот и не верь после этого в удивительные совпадения! Оказывается, героиня нового детектива Алены Дмитриевой тоже ищет, кто виновен в смерти ее брата! Тоже? Значит, Лида считает, что в смерти Сергея виновен кто-то, а не что-то?
Ладно. Кто или что – она это узнает. Выяснит. Найдет. Если не подведет Алена Дмитриева.
Что характерно, она не подвела.
В десять утра раздался звонок.
– Значит, так, – начала писательница, по своему обыкновению экономя время. Она вообще говорила очень быстро, а когда Лида однажды спросила, почему у нее такая забавная манера, Алена засмеялась и ответила, что набралась ее у сотрудников угро, которые торопятся обменяться информацией между двумя бандитскими выстрелами. Кстати, вот где Лида читала, что каждое расследование начинается с сакраментальной фразы «Значит, так». В каком-то детективе Алены!
– Значит, так. Кларочка готова нас с тобой принять сегодня после половины второго, как только закончится обеденный перерыв. Но есть одно «но». У них работает какая-то комиссия – проверяет состояние канцелярии. И это затянется неведомо на сколько. Поэтому все дело она нам дать посмотреть не сможет. Только приговор.
– Но я и так знаю приговор, – разочарованно сказала Лида. – Пять лет в колонии общего режима.
– Ты не поняла, – терпеливо объяснила Алена. – На языке судейских то, что ты сказала, – это вердикт. А собственно приговор – это квинтэссенция дела, точнее конспект, в котором кратко, сжато и предельно четко сформулировано все, что имеет к нему отношение. Нет, не этапы расследования, конечно, а все, что прозвучало на суде. В приговоре изложена суть всех показаний. А ведь именно это тебе и нужно, верно?
– Ну да, наверное, – нерешительно согласилась Лида.
– Тогда встречаемся в полвторого около облсуда. Только договоримся – не опаздывать! Пока-пока!
И писательница положила трубку.
Лида же подержала свою в руке с некоторым недоверием. Стремительность, которую придала ее неторопливым размышлениям Алена, ее не то чтобы напугала, но заставила несколько оторопеть. Интересно, откуда такой внезапный альтруизм у всегда страшно занятой местной знаменитости? Почему она вдруг, словно с печки упала, решила идти с Лидой в суд? В принципе, ответ прост: у писательницы там свои дела. Ей тоже нужно посмотреть какие-то материалы, вот она заодно и напрягла какую-то там Кларочку по поводу Лидиных проблем.
Так-то оно так… Однако Алены Дмитриевой ее знакомые последнее время слегка побаивались. Около этой дамы практически ничего не могло произойти, чтобы не оказаться отраженным в ее очередном романе. Мало того что все события своей жизни она препарировала с неким веселым мазохизмом, точно так же небрежно и потребительски она относилась к характерам и судьбам всех своих друзей и знакомых. Вполне достойные и приличные люди не без опаски вчитывались в очередной романчик Дмитриевой, с ужасом узнавая себя в героях, рядом с которыми они не решились бы оказаться в темном переулке! Самое смешное, что, когда проходил первый припадок неистовой злости, во время которого хотелось предать аутодафе писательницу – сжечь ее на костре из ее же многочисленных детективов, они начинали втихомолку гордиться тем, что угодили-таки в большую… ну, может, не в очень-то большую, но все же литературу, и с небрежной ухмылкой сообщали, что Алена опять их изобразила! У нее всегда был наготове блокнот, в который она весело записывала случайно оброненные фразочки и свои мимолетные впечатления. Рассказывали, что по всей ее квартире, у каждого из трех телефонных аппаратов, разложены подобные блокноты, что Алена дотошней Левия Матвея, того самого, о котором бедный Иешуа Га-Ноцри как-то сказал: ходит, мол, тут за мной один с козлиным пергаментом и пишет, и пишет, и пишет…
А чем это для Иешуа закончилось, всем известно.
Ради бога, ремесло у них такое, у писателей, – писать, однако Лиде совсем не улыбалось сделаться одним из персонажей нового романа детективщицы Дмитриевой. И тем более таким персонажем сделается Сережа. Как быть, если окажется, что видимый альтруизм Алены имеет под собой совершенно конкретную и деловую базу? Дескать, я тебе помогаю докопаться до сути в деле твоего брата, а ты за это отдаешь мне свои и его боли и страдания на публичное растерзание.
Может, пока не поздно, позвонить Алене и отказаться от ее помощи? Но как же тогда узнать правду о случившемся? Самой-то ей нипочем не подобраться к материалам Сережиного дела…
Или не усложнять ситуацию? Воспользоваться тем, что само идет в руки? Может быть, Алена еще и не потребует «платы натурой». Она и без того пишет какой-то детектив о том, как сестра пытается выяснить, кто виноват в смерти ее брата. Вряд ли ей захочется писать два романа подряд об одном и том же!
И Лида в который раз в своей жизни призвала на помощь любимую подружку и утешительницу великого множества женщин – Скарлетт О'Хара, некогда сказавшую: «Я не буду думать об этом сейчас. Я подумаю об этом завтра!»
В данном конкретном случае – сегодня, в половине второго.
Только надо постараться не опоздать, потому что писательница Дмитриева была известна не только своей опасной всеядностью, но и редкостной пунктуальностью: она не опаздывала никогда.
