Юрий Никифоров. Июнь 1999
Юрий стоял у двери подъезда и с ненавистью смотрел во двор.
«Москвич» никуда не делся, из него никто не выходил, но не было никакой гарантии, что там, за темными стеклами, не сидят наблюдатели. Конечно, неосторожно было с его стороны выйти в подъезд – а вдруг кто-то из них решит проверить квартиру, просто так, на всякий случай, и Юрий столкнется с ним нос к носу, даже не зная, что столкнулся с врагом? Но сидеть дома и размышлять, как выбраться отсюда, и не находить путей выхода было уже невыносимо.
Он не мог ждать ночи – не только потому, что терпения не хватило бы. Просто надо было кое-что сделать, какие-то дела, и с каждым часом бездействие становилось все нестерпимее. Поэтому он переоделся, распихал по карманам паспорт (как это было приятно: ощутить себя снова задокументированным человеком, как бы законно существующим!), еще какую-то мелочевку, прихватил на всякий случай курточку – и вышел в подъезд, надеясь разглядеть своих наблюдателей и хоть как-то сориентироваться.
Но рядом с подъездом никого не было, что, впрочем, еще ничего не значило. Может, они сидят в доме напротив. Или вообще вне поле зрения. Но они где-то здесь – Юрий кожей чувствовал опасность! Хотя… почувствуешь тут, пожалуй, после этаких-то открытий!
Увы, теперь не оставалось никаких, даже призрачных надежд на случайность. Саня был в игре с самого начала, он отпасовал своей верной подружке Жанне Юрия, словно мяч, и та мастерски провела гол!
Юрия почему-то совсем не обрадовала справедливость судьбы, столь жестоко расправившейся с теми, кто причинил ему зло. И Саня, замысливший сделать друга козлом отпущения, и Жанна, коварно его обчистившая в самолете (не иначе она что-то подсыпала ему в джин-тоник, а может, тут действовал какой-то хитрый спрей, теперь понятно, почему Юрия все время тянуло в сон во время полета!), – оба они получили свое.
Смешно о них жалеть, конечно, – они-то его не пожалели. И даже не успели порадоваться, что так ловко провернули дельце. Послезавтра, сказал Женька, будет девять дней… теперь уже завтра. Путешествие Юрия из Аммана длилось двенадцать денечков. Значит, буквально сразу после того, как вернулась Жанна, доложив о выполненном задании, преступные любовники решили отпраздновать это дело и… воспарили, как выразился бы этот Ал. Фавитов. Ладно, на здоровье, но за ними остался один должок. Они так и не ответили на главный вопрос: зачем все это проделано? Ради чего понадобилось так страшно подставлять Юрия? Что это была за кассета, ради которой на кон была поставлена его жизнь?
Юрий уныло вздохнул. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ответа никогда не получит. Скорее всего Саня был таким же курьером, как он – передаточным звеном. Точнее, не передаточным. И теперь вопросы можно задавать только заказчику. Ну а заказчик, естественно, только и ждет, чтобы кто-то пришел задавать ему вопросы. Какие-то ответы можно было получить в Аммане, у получателей кассеты, но Юрий уже упустил свой шанс для доверительной беседы с ними и, если честно, не очень жалел об этом.
Сказать откровенно, ему было наплевать, что он вез и зачем. Вот ужас, да? На-пле-вать! Какие-то игры большой экономики, а то и политики. Такое не для него! Вся эта история интересовала его теперь только в одном смысле: как снова стать свободным человеком, как избавиться от слежки, от опасности, которая за этой слежкой кроется.
Юрий нетерпеливо топнул. Ну что он стоит, как дурак, боясь высунуть на улицу нос? А ведь вполне возможно, что слежка уже снята! Можно спокойно выйти на улицу, идти куда хочешь, радуясь, что вернулся домой, что жив, что хоть и не заработал обещанных баксов, но все же удалось на мир посмотреть и себя показать. На пароходике вон катнулся, с милой девушкой пообщался…
Смешнее всего, что есть только один способ выяснить, как обстоят дела. Выйти на крыльцо и… И если никто не выскочит из «Москвича», не примчится сломя голову из другого какого-то наблюдательного пункта, если не прилетит Юрию в голову невесть откуда (а вдруг его караулит киллер-снайпер?!), – если, стало быть, ничего такого не произойдет, то все будет в порядке. Ну а если произойдет… значит, не в порядке. Вот только пользы от этого последнего открытия Юрию уже не будет: выяснять отношения с Санькой и Жанной на том свете ему вряд ли удастся…
Он так глубоко погрузился в свои раздумья, что лишь в самый последний миг заметил тень, мелькнувшую на крыльце. Едва успел отпрянуть, вжался в стену, перестал дышать…
Мимо, не замечая его, стремительно прошла коротко стриженная седоватая женщина и споро зашагала по ступенькам. Юрий замер с открытым ртом, едва не поддавшись многолетней привычке окликнуть и поздороваться. Он сразу узнал эту чуть сутуловатую фигуру, узнал походку, такую порывистую, что ее обладательница и в годах производила впечатление молодой и легкой на ногу женщины. Это была Лигия Петровна Демьянова, известная нижегородская поэтесса и задушевная подружка матери Юрия. Не оставалось никаких сомнений, куда она летит: к Никифоровым, конечно. Однако странно, что мама, уезжая на дачу, не сказала об этом Лигии Петровне, и той напрасно придется подниматься почти на четвертый этаж, по своей привычке высокомерно игнорируя лифт.
И вдруг Юрия осенило. Лигия Петровна идет не просто в гости – она идет поливать цветы! Мамин ненаглядный ванька-мокрый и столь же ненаглядный бразильский водосбор нуждаются в ежедневной поливке, мама, куда-то уезжая, всегда оставляет ключи подруге, чтобы та холила и лелеяла ее любимчиков. И Лигия никогда не забывает о своих обязанностях.
Юрий ощутил острый и весьма болезненный укол совести, поскольку даже не вспомнил о маминых любимчиках, пока был в квартире, но тут же порадовался этому. Лигия не могла не заметить, что земля в горшках влажная, – у нее глаз-алмаз! Заподозрила бы неладное, еще милицию, чего доброго, вызвала бы: у нее вечно в голове какие-то детективные сюжеты раскручиваются. В визите милиции, конечно, нет ничего плохого, но сама-то Лигия как переволновалась бы, заметив следы чьего-то незапланированного пребывания! И если она сунется в ванную и обратит внимание на влажное полотенце, а также на еще теплый чайник на плите… Нет, будем надеяться, что она просто подойдет к окну, отдернет шторку, возьмет загодя приготовленную бутылку с отстоянной водой и…
У Юрия перехватило дух. Отдернет шторку!
Он уставился на улицу и, хотя ждал этого, невольно вздрогнул, когда дверцы пресловутого «Москвича» вдруг распахнулись и оттуда вырвались четыре плечистых парня.
Все! Свершилось! Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но и разлила! В смысле, Лигия Петровна уже не только вошла в квартиру, но и отдернула шторку – и засада мгновенно среагировала. Вон как чешут!
Успела мелькнуть растерянная мысль, как же у этих здоровяков хватило терпения тесниться в маленькой машинешке, где и ноги-то их длинные не вытянуть, но тут же Юрий метнулся за угол лифтовой стойки и перестал дышать: эти самые ноги протопали мимо него. После короткого обмена репликами две пары стремительно понеслись вверх по лестнице, а две влетели в лифт и уехали наверх.
Велико было искушение подняться, как вчера, на полтретьего этажа и стать незримым слушателем спектакля, но Юрий преодолел глупый позыв. Этим качкам он ничем помочь не сможет, да и охоты такой нет! У него и мыслей не возникло о том, что в помощи будет нуждаться Лигия Петровна. Не родился еще на свет человек, который не спасовал бы перед ней! Ну а чтобы четыре человека сразу… это просто нереально. К тому же она им ни за что не откроет, а если начнутся угрозы, вызовет милицию. Так что, если парни не дураки, они быстро поймут, что по-глупому купились и лучше отступить. Ну а пока грех не воспользоваться случаем…
Юрий выскочил из подъезда, спрыгнул с крыльца и по узенькой тропке под окнами рванул прочь из двора.
Нет, конечно, он не потому бежал, что боялся пятого наблюдающего. «Москвич» хоть и консервная банка, но эти здоровяки – все-таки не шпроты в масле, пятый туда просто не поместился бы. Он бежал потому, что застоялись ноги, что нестерпимо хотелось действия – пусть даже это был просто бег!
Наперегонки с ним мчался к остановке троллейбус. Юрий перескочил дорогу, влетел в вагон, оглянулся на арку родимого дома.
Пусто. Никто не выскакивает оттуда, размахивая кулаками или пистолетом. Оторвался!
На следующей остановке, на «Спутнике», Юрий вышел – и через парк Кулибина пешком двинул на Белинку, где в покосившемся купеческом домишке размещалась редакция «Ведомостей», а в просторечии «Губошлепа».
Ему никогда не приходилось бывать в редакциях газет, разве что в университетской многотиражке сто лет назад, и некоторая священная дрожь в коленках имела место быть. Бог знает, чего он ждал. Какой-то невероятной суеты, снующих туда-сюда людей с пачками исчерканных гранок в руках, замотанных, непрерывно курящих репортеров, на подоконниках строчивших заметки в номер?..
Глупости. На первом этаже было полутемно и пусто. Юрий только сейчас подумал об охране, которая непременно должна была быть у газетки такого рода. Сколько народу желает начистить рыло тутошним писакам – это ведь небось и сосчитать невозможно!
Однако никакой камуфлированной фигуры на первом этаже не наблюдалось. Кресло рядом со столиком и телефоном пустовало. Правда, на столе была распластана пестрая книжка с каким-то готовым к бою манекеном на бумажной обложке и надписью: «Охота на пиранью». Это что-то сексуальное, для извращенцев? На пиранью ему охота, ну надо же! Хотя, судя по прикиду манекена, дело не в сексе. Курс молодого бойца, наверное. А где же сам боец?
Тут за стенкой раздалось громкое урчание, какое издает унитаз-компакт, потом щелканье задвижки – и Юрий взлетел по лестнице на второй этаж за секунду до того, как открылась сливавшаяся со стеною дверка и оттуда вышел страж ворот в полной уверенности, что за время его отсутствия на охраняемом им участке «государственной границы» ничего существенного не произошло.
На втором этаже тоже царили полное безлюдье и тишина, только за одной из дверей кто-то громко стучал по клавишам компьютера. Юрий мысленно хихикнул, вспомнив «исчерканные гранки» и репортеров у подоконника. Он прошел по коридору, деликатно заглядывая в двери.
Одна комната со множеством компьютеров, синтетической мебелью и синтетическим потолком была пуста. В другой, тоже заставленной техникой, сидя спиной к двери, увлеченно колотил по клавишам какой-то тощий парнишка. Его ярко-рыжие волосы были связаны в хвост, который так и прыгал по острым лопаткам, обтянутым черной футболкой. На синем экране со страшной скоростью возникали белые буквы: он работал в «Нортоне».
– Извините, вы не подскажете, как найти Ал. Фавитова?
Не переставая писать, парнишка обернулся, и Юрий вытаращил глаза, увидев сплошь изрезанное морщинами лицо и увесистые мешки под глазами: шел парнишке в ту пору годок семидесятый, никак не меньше!
Рыжий смерил посетителя взглядом и с неожиданной ненавистью сказал:
– Затрахали сегодня с этим Ал. Фавитовым! Что, тоже пришли заступаться за честь доблестных солдатиков? А у вас случайно не пропали деньги в «Инкоме» во время прошлогоднего кризиса?
Юрий от изумления кивнул, хотя родители его всегда держали какую-то свою старорежимную мелочевку только в сберкассе, а у него самого отродясь не имелось никаких накоплений. Это было чисто рефлекторное движение, но рыжий дедушка почему-то обрадовался:
– Вот и ладненько! Вот и пойдите в «Инком», встаньте в очередь обманутых вкладчиков и ждите! Скорее дождетесь там, чем здесь. К Ал. Фавитову, знаете, сколько народу рвется, и все, представьте, морду ему бить хотят!
В это мгновение зазвонили телефоны, стоявшие на столах в разных углах комнаты. Рыжий вскочил и, растопырившись так, что Юрий на миг струхнул, что тот разорвется надвое, ухитрился дотянуться до обеих трубок. Приложил их к ушам, крикнул в никуда:
– Алё! – и лицо его приняло еще более страдальческое выражение.
– Нету! – завопил он. – Нету и не было его! Не знаю! Нету у него телефона! И адреса нету! Звоните секретарю. Что? Да сам ты!..
И он швырнул трубки. Отер со лба пот.
– Видите, что делается? – спросил устало, взглянув на Юрия. – И так с самого с ранья! И все из-за этой заметульки… Ну не знаю, не знаю я, кто вчера был Ал. Фавитов! Не помню! А впрочем, спросите в приемной! – И он отвернулся к экрану.
Юрий осторожно прикрыл дверь, от всей души жалея рыжего старикана, который уже начал заговариваться и вместо того, чтобы сказать: «Не знаю, где Ал. Фавитов», брякнул: «Не знаю, кто Ал. Фавитов».
Интересно, что он там еще написал, этот поганец, что столько народу его домогается? Не опередили бы, не пришибли бы страдальца, пока Юрий до него доберется!
В приемную, судя по всему, вела третья и последняя дверь. Юрий осторожненько приоткрыл ее и отпрянул – таким жаром полыхнуло в лицо. Комнатушка была – два шага на полтора, почти всю ее занимал письменный стол, а на нем исходил паром электрочайник. Окно было заперто, и атмосфера была почти как в бане, где обильно поддают пару и жару.
Юрий выдернул вилку из розетки, отер испарину, мгновенно выступившую на лице, и замер. В комнатке была еще одна дверь, и из-за нее вдруг отчетливо донеслось женское рыдание.
Он сделал шаг и припал к двери ухом. Точно, не показалось: женщина так и захлебывалась слезами!
Он осторожно потянул на себя дверь, но та не поддалась: похоже, была заперта изнутри. Юрий пожал плечами: наверное, зря он паникует, небось у какой-то журналистки возникло желание поплакать в рабочее время, и она заперлась, чтобы…
В следующую минуту все эти мысли вылетели у него из головы, потому что за дверью раздалось вовсе уж истошное рыдание, а потом крик:
– Ах ты сука! Сука! Ну, давай, давай, сука!
Судя по голосу, женщина была уже на пределе отчаяния. И нервы Юрия не выдержали: он вцепился в ручку двери и рванул так, что полоса никелированного металла оказалась у него в руках вместе с шурупами.
Однако не выдержала и защелка. Дверь распахнулась – и Юрий ворвался в кабинет, в центре которого стоял огромный письменный стол. Вокруг валялись какие-то бумаги, небрежно сброшенные, очевидно, ради того, чтобы положить на стол женщину.
Женщина лежала, широко расставив ноги, комкая на груди подол. На одной ноге у нее болтались крошечные кружевные трусишки. Лицо было искажено гримасой, но теперь она не рыдала, а протяжно стонала. Стонать ее заставляли пальцы другой женщины, которая стояла в изножье стола и сосредоточенно ласкала лежащую.
Услышав звук распахнувшейся двери, эта женщина резко обернулась, и улыбка познания, только что игравшая на ее счастливом смуглом лице, сменилась гримасой ярости и изумления.
– Какого черта? – хрипло выдохнула женщина и вдруг, отдернув пальцы от того места, где они только что находились, надавила на угол письменного стола.
Вдали раздался пронзительный звонок, потом устрашающий топот – и Юрий мгновенно понял, что сейчас произойдет. Эта тетка вызвала охранника!
Он захлопнул дверь и, схватив стоявший у стены стул, сунул его ножку в очередное никелированное сооружение. Не бог весть что, но для начала сойдет, учитывая, что с той стороны охраннику ухватиться не за что: ручку-то Юрий оторвал. А работать плечами сторож небось решится не сразу, все-таки кругом евроремонт!
Смуглая ринулась к приставному столику, на котором стоял факс, схватила трубку и принялась тыкать пальцами в кнопки.
Все-таки она обладала куда лучшей реакцией, чем ее подруга, которая так и валялась на столе растопыркой и глазела на Юрия вытаращенными глазами. Но при всей своей храбрости она была всего лишь женщиной, а потому покорно улетела в противоположный угол, когда Юрий вырвал из стены телефонную розетку и замахнулся факсом.
В приемной между тем началась возня и сопение. В дверь билось что-то тяжелое, пыхтящий голос ритмично выкликал:
– Римма Петровна! Римма Петровна, вы живы?
Смуглая открыла рот, чтобы крикнуть, но осеклась, когда Юрий показал ей кулак. Потом он взглянул на лежавшую женщину и сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее:
– Отзовите собак, ну!
Та кивнула, резко приподнимаясь и одергивая на себе платье. Повернулась к смуглой:
– Риммочка, пожалуйста… – Голос у нее на миг сел, но тут же снова прорезался: – Риммочка, скажи Гошке, чтобы ушел.
– Ты что? – выкрикнула та. – Гоша, вызови милицию!
– Не надо! – взвизгнула дама со стола. Неловко соскочила, ударившись об угол бедром, сморщилась и принялась натягивать трусики. – Не надо, говорю! Я все тебе объясню, только пусть он уйдет! Все будет в порядке, обещаю.
Римма смерила подругу режущим взглядом черных прищуренных глаз, потом, покачав головой, неохотно крикнула:
– Гоша, отбой! Иди вниз!
– Чо, не вызывать милицию? – громко вопросил Гоша, и в его голосе Юрию послышалось явное облегчение.
– Не надо! – раздраженно подтвердила Римма. – Пока не надо! Но если я еще раз позвоню – вызывай немедленно, понял?
– Ладно, – пробасил Гоша и затопал, удаляясь.
– Что здесь… – начала было Римма, но вторая женщина, уже вполне закончившая свой туалет, только махнула на нее рукой:
– Подожди! – и повернулась к Юрию.
– Тебе все равно не удастся ничего доказать, – сказала она, так и впившись глазами в его глаза, но, несмотря на все старания, взгляд ее то и дело начинал блудливо вилять. – Мы будем все отрицать, сам понимаешь. Тебе никто не поверит.
– Так-таки никто? – глумливо усмехнулся Юрий. – Мне почему-то кажется, что это, – он с брезгливой усмешкой кивнул на стол, – здесь довольно обычное дело. Я, конечно, не специалист, но, на мой взгляд, Римма Петровна щупала тебя довольно профессионально. Чувствуется немалый опыт. И если кто-то поинтересуется розовыми активистками нашего города, наверняка среди них окажется эта черноокая смуглянка!
Он брякнул наугад, но попал не в бровь, а в глаз: у его собеседницы явно перехватило дыхание. И все-таки она не сдавалась:
– Ну и что? Ты все равно не докажешь, что видел меня с ней… Тем более что это произошло только один раз, честное слово!
– Да на здоровье, хоть восемьдесят один раз, – медленно сказал Юрий, ужасаясь тому, что говорит правду, что ему и впрямь глубоко плевать на происходящее. – Но раньше за тобой не наблюдалось склонности к особам твоего пола, по-моему, ты их скорее люто ненавидела. А теперь что? Захотелось барыньке вонючей говядинки?
– Ну, все в жизни надо испытать, – пожала она плечами с этой своей вороватой усмешкой, которую так ненавидел Юрий, и ему, как всегда, захотелось ее ударить. И, как всегда, он этого не сделал, разумеется. – Ты можешь не поверить, конечно, но мне это нужно было для статьи. Я пишу статью о сексуальных меньшинствах, ну и… надо всесторонне изучить предмет, о котором собираешься писать, это первый принцип настоящей журналистики!
– Так ты что, в журналистки подалась? – Юрий даже руками всплеснул. – Да у тебя же двойка была по русскому с первого по одиннадцатый, ты же корову через ять пишешь!
– В каждой газете есть корректоры, – сказала она, приглаживая взъерошенные белокурые прядки. – Главное – изюминка!
– И как? Получается изюминка? Что-то я ни разу не встречал твоей фамилии в прессе!
– Да что я, больная, под своей фамилией писать? У меня не меньше десяти псевдонимов!
– Псевдонимов? – Юрий прищурился. – Псевдонимов, говоришь?.. Слушай, Ал. Фавитов – это не ты случайно?
– Когда? – деловито уточнила блондинка.
– Что – когда?
– Ну, Ал. Фавитов – когда? Когда печаталась та статья, которую он написал, в каком номере? Или ты тоже пришел права качать насчет вчерашней заметки?!
– Нет, – растерялся Юрий, пытаясь вспомнить, за какое число была газетка с гнусной статьей про Саню. – Не насчет вчерашней, а той, которая была дней пять назад, я думаю.
– Ладно, а статья-то как называлась?
– «Кончить, чтобы кончиться», – буркнул он, чувствуя ужасный стыд из-за того, что произносит эту мерзость. Хотя после того, что он только что узрел, – стыдиться каких-то слов? Смешно!
– «Кончить, чтобы кончиться»? – задумчиво переспросила она. – Что за фигня? Римма, ты не знаешь, кто этот материал готовил в печать?
– Ну, я! – вызывающе откликнулась из угла всеми забытая Римма. – Но я больше ни слова не скажу этому отморозку, если вы мне не ответите толком, что тут происходит и кто он такой!
Блондинка устало вздохнула и, с упреком посмотрев на подругу, объяснила то, что и так было уже всем ясно:
– Да это мой бывший муж, Юрка Никифоров!
