Варвара Васильевна Громова. Февраль 1999
Да, они не уходили и не собирались уходить…
– Ну что, будешь молчать, как Зоя Космодемьянская? – с усталыми интонациями спросил «Адидас». – Зря ты это, бабка, чес-слово, зря. Я человек, конечно, не злой, но ты меня доведешь. А ну-ка!
Он кивнул напарнику, и подушка снова налегла на лицо Варвары Васильевны. Теперь она была готова к этому и успела глотнуть воздуха. Но «Адидас» следил внимательно и так сильно ударил ее в живот, что весь набранный ею воздух вырвался из легких.
Это было куда хуже, чем в первый раз. Задыхаясь, она грызла подушку, а «Адидас» бил ее в живот – резко, точно, больно.
«Ну, все! – вдруг словно бы выкрикнул кто-то в голове. – Умираю!»
И в этот миг подушку отняли от ее лица, Варвара Васильевна со всхлипом втянула воздух – и слезы хлынули из ее глаз.
Она не плакала слишком долго, может быть, несколько лет, чтобы их можно было просто так остановить. Унижение, ужас, боль, ненависть – все смешалось в этом потоке, но чуть ли не самым мучительным было то, что эти слезы видят ублюдки, пришедшие ее мучить: они могут подумать, будто Варвара Васильевна плачет в расчете на их жалость…
Даже если бы их можно было разжалобить, она не стала бы плакать перед ними! А жалости-то у них как раз и не было.
– Ну, дозрела? – спросил «Адидас». – Где медальки? Я тебя внимательно слушаю.
Варвара Васильевна захлебнулась рыданием, но ничего не сказала.
«Адидас» брезгливо передернул плечами, поглядев на ее залитое слезами лицо, потом вцепился в ее короткие седые волосы, повернул голову и несколько раз сильно, больно тиранул о сбившуюся простыню. Это он вытирал ей слезы, и через секунду стало понятно, зачем.
Второй грабитель – он был пониже ростом, чем «Адидас», но тоже отнюдь не «шкет», – вынул из кармана моток пластыря и ловко обмотал его вокруг головы Варвары Васильевны, залепив ей рот. Значит, они вытерли ее мокрое лицо, чтобы пластырь держался крепко, не отклеивался.
И пластырь прилип что надо…
– Значит, так, – сказал «Адидас». – Не хочешь по-хорошему – будем по-плохому. Только имей в виду: мы этого не хотели, ты нас сама вынуждаешь. Сейчас будет больно… а может, приятно, это уж зависит от степени твоей испорченности.
«Да что это за дом? – с ненавистью подумала Варвара Васильевна. – Глухая ночь, а тут ногами топочут, голоса мужские раздаются, свет горит… Неужели никто не заметит ничего неладного, не вызовет милицию?!»
Не заметит, не вызовет. Это вам не 30—50-е годы, когда все друг с друга глаз не спускали. Плохо было, теперь говорят. Доносительство господствовало. Права человека нарушались! Эх, как было бы кстати, если бы сейчас какой-нибудь доноситель нарушил права этих двух ублюдков…
Но Варвара Васильевна знала, что никто не придет, никто не спасет.
– Посмотри сюда, – приказал «Адидас», а когда Варвара Васильевна не послушалась, ударил ее кулаком, да так, что новый крик боли потонул в груди, задавленный пластырем, только судорога свела тело. – Посмотри, я сказал! И знай: меня надо слушаться! Поняла? Смотри, ну!
Она открыла залепленные слезами глаза. «Адидас» что-то держал в руках… Сначала Варваре Васильевне почудилось, будто она видит отрезанную часть мужского тела, но через мгновение она поняла: это механическая игрушка, о них теперь даже в газетах пишут. Подделка под мужской орган.
Спазм отвращения стиснул горло.
Надо отдать должное «Адидасу»: он внимательно наблюдал за реакцией Варвары Васильевны. И если бы не успел зацепить ногтем полоску пластыря и рвануть ее, она, наверное, погибла бы уже в следующее мгновение, потому что все нутро вывернулось наружу. Она задохнулась бы от рвоты, но вот пластырь сорван, она может повернуться, свеситься с кровати…
Ее выворачивало наизнанку. Второй грабитель едва успел отпрянуть, иначе все вылилось бы ему на ноги. Он стоял в углу и негромко ругался.
Наконец Варвара Васильевна затихла. Еще нашла силы вытереть лицо и рот уголком простыни, но тут же рухнула плашмя, почти в беспамятстве.
Милосердная тьма наплывала, но «Адидас» и впрямь следил внимательно: опять перевернул на спину, опять потряс перед ее лицом орудием пытки:
– Производит впечатление, да? Советую сказать именно теперь, а не через полчаса, когда эта штуковина оттрахает тебя во все дырки. Представляешь? Тебя, фронтовичку, ветераншу, – изнасилуют мультивибратором. Сделано, между прочим, в дойчланде. Немецко-фашистский хрен, так сказать.
Напарник хихикнул:
– А может, ей это будет в кайф? Может, она кончит и еще попросит? Небось бабушку столько времени не драли, что она уже и сны эротические видеть перестала.
– Ты глуп, – устало сказал «Адидас», продолжая поводить этой гадостью перед лицом Варвары Васильевны. – Ты… механическая машина, как этот вибратор! В каждом деле нужен творческий подход. Ты должен проникнуть в ее душу так же, как проникаешь в душу партнера на сцене. Кто перед тобой? Думаешь, просто бабка? Да это же типичный представитель своего поколения, даром что женского полу! Зоя Космодемьянская тоже, кстати сказать, была женского полу, и что? Очень помогло это фрицам? А те девчонки из «Молодой гвардии», как их там? – Он беззвучно пощелкал пальцами, обтянутыми перчаткой, но так и не вспомнил. – А всякие героические пионерки? Наша бабуля из таких же. Кстати, женщины крепче мужчин, лучше переносят боль. Это общеизвестно. Их надо брать не кулаком, а на психику давить. Главное, что она должна усвоить, – мы ее все равно заставим сказать, где спрятаны железки. Но что произойдет до этого момента? Она, фронтовичка, верная дочь комсомола, партии и Ленина со Сталиным, будет вульгарно затрахана мультивибратором сзади и спереди до тех пор, пока мы ее насквозь не пробурим, как старую скважину. И потом, когда мы уйдем, забрав то, что хотим забрать, а ей останется только в милицию заявить о грабеже, какие обвинения она может против нас выставить? Изнасиловали искусственным членом? Да ее же на смех поднимут, ей же шагу не дадут шагнуть! Ее же соседки – а соседки везде одинаковы, старые суки, которым только в удовольствие, когда у кого-то беда, – разнесут эти новости по всем ближайшим дворам. А ты знаешь, что криминальную хронику теперь печатают во всех газетках? И, хоть имена не называют, она-то сама будет знать, что это написано о ней! А «Губошлеп» снабжает свои информашки такими вонючими комментариями… Представляю, как они поизощряются насчет доставленного бабульке удовольствия! Могу спорить, что она предпочтет никому ни о чем не говорить, о грабеже не заявлять. Будет сидеть тихо, как мышка… а чего доброго, в петлю полезет. Некоторые ветераны это любят: в петлю, или из окошка, или в машине задавиться газом, как одна знаменитая поэтесса… – Он снова пощелкал пальцами, но снова не вспомнил. – И каков же будет результат? Реликвий своих она все равно лишится, только еще и самой до себя дотронуться будет противно. А тут есть выбор: добровольно отдать вещи и сохранить в неприкосновенности свою ветеранскую честь. Как, логично?
Вопрос адресовался не только и не столько напарнику: смотрел «Адидас» при этом на Варвару Васильевну. «Ох, попался бы ты мне на фронте…» – подумала она, и аж руку правую свело в привычной хватке на пистолетной рукояти!
И в это мгновение вспыхнули в одобрительной улыбке синие глаза Данилы – где-то там, на дальних тропинках памяти.
– Хо-ро-шо…
