Глава 17
Клавдия Васильевна Зинченко вставала с петухами. Петухи в маленьком приграничном селе начинали заливаться в половине пятого утра. Сегодня Клавдия Васильевна собиралась отправиться на небольшой рыночек возле дома отдыха, где раз или два в неделю она продавала молоко, творог и яйца. Чем раньше приедешь, тем удобнее займешь место.
Быстро справившись с утренними домашними делами, подоив корову, собрав в большую корзину марлевые узелки, банки с парным молоком, завернув аккуратно в газету несколько десятков крупных коричневатых яиц, Клавдия Васильевна направилась к автобусной остановке.
Самый близкий путь лежал через небольшую рощицу, примыкавшую к шоссе. Рощица встретила ее прохладой, мягко поблескивала утренняя роса, птицы радостно заливались. Клавдия Васильевна сняла старые растоптанные туфли, она с детства любила пройтись босиком по росистой траве, да и туфли жалко – промокнут.
Дойдя до середины рощицы, она остановилась. Ей показалось – где-то совсем близко слышны мужские голоса. И птицы притихли. «Пережду от греха подальше», – решила старушка. Сейчас в безлюдной утренней роще мог оказаться кто угодно, все-таки время неспокойное, граница близко, а за границей – война.
За деревьями Клавдия Васильевна разглядела две мужские фигуры в пятнистых жилетах. Они молча положили что-то большое и тяжелое у пня. Старушка замерла и перестала дышать. Она даже зажмурилась на минуту, будто боялась, что двое в пятнистых жилетах почувствуют взгляд и обнаружат ее.
Раздался быстрый топот тяжелых ботинок по траве, потом послышался вдали, на шоссе, звук отъезжающей машины. И все затихло. Подождав еще немного, она осторожно направилась к пню, находящемуся всего-то метрах в тридцати. Подойдя к нему, старушка замерла как вкопанная, охнула, перекрестилась и тут же ринулась назад, в поселок, не замечая, как в трясущейся корзине лопаются яйца, ударяясь о банки с молоком.
Вбежав в дом, она принялась будить мужа Степана Ивановича, крепко спавшего после вчерашней «халтурки» – старик иногда чинил соседям все, от водопровода до телевизора, расплачивались с ним зачастую «натурой». Вчера он как раз получил за работу пол-литровую бутылку водки и выпил ее за вечер в одиночестве.
– Степа! Степушка! Ну вставай же, горе мое! – трясла мужа Клавдия Васильевна.
Степан Иванович с трудом продрал глаза и удивленно уставился на жену. Лицо ее пылало, подкрахмаленный белоснежный платочек съехал куда-то вбок, из-под него свисали седые взлохмаченные пряди.
– Клав, а ты чего, на базар-то не поехала разве? – спросил он, потягиваясь с хрустом и сладко зевая.
– Там труп в роще! – страшным шепотом сообщила Клавдия Васильевна.
– Какой еще труп?
– Да проснись ты наконец! Покойник там, я видела, как его бросили, я за деревом спряталась и все видела. Его в другом месте убили, а в рощицу привезли.
– Так в милицию надо… – неуверенно предложил старик.
– Да-а, в милицию! А потом эти, которые привезли и положили, найдут меня.
– Ну, дела! – покачал головой Степан Иванович. – Клавдюш, ты бы мне это… рассольчику налила, что ли. А то во рту горит, соображаю туго.
– Изверг ты, Степа. Весь насквозь больной, а бутылку вчера выглушил. Тебе прям не терпится, если бутылка есть. Нет чтоб по рюмочке за обедом! – Собственное ворчание немного успокоило старушку. Достав из холодильника банку квашеной капусты, она нацедила мужу полстакана густого розоватого рассола.
– Ох, хорошо, холодненький! – зажмурился Степан Иванович, прихлебывая рассол мелкими глотками. – Аж зубы сводит! Слышь, Клавушка, а чего ты так перепугалась? Сейчас ведь время какое? Стреляют, убивают, на каждом шагу бандиты друг с другом разбираются.
– Чего испугалась? Подожди-ка…
Клавдия Васильевна стала вытаскивать из корзинки творожные узелки, молочные банки, потом развернула газету, залитую побитыми яйцами. С мятой газетной страницы сквозь налипшую яичную скорлупу глянуло на нее улыбающееся лицо Вячеслава Иванова.
– Вот чего я испугалась! – показала она мужу мятый кусок газеты. – Его я и видела в рощице.
– Он, что ли, труп бросил? – не понял Степан Иванович.
– Его бросили, Степа, его. Он сам и есть труп. Ох Матерь Божья, Пресвятая Богородица! Убьют ведь меня! Это ж политика, Степушка, он ведь кандидат в губернаторы, его вся область знает. Что делать-то?
– А они, которые бросили, не заметили тебя?
– Что ты! Заметили бы, не отпустили, убили бы прямо там.
– Слушай, так ведь необязательно же говорить как было. Ты ничего не видела. Шла себе спокойненько к автобусу и просто наткнулась на него. Он там уже лежал. Ведь все равно кто-то наткнулся бы рано или поздно. Вот ты и наткнулась. А привезли, положили… ничего не знаешь, не ведаешь.
– Ох, Степан, грех-то какой. Это ж получается, врать надо. Это лжесвидетельство.
– Наивная ты у меня, Клавушка, – вздохнул Степан Иванович, – до семидесяти двух лет дожила, а все как дитя малое. Ладно, сейчас умоюсь, пойдем к участковому.
Выехавшая на место происшествия оперативная группа не обнаружила при трупе ни документов, ни денег. Однако опознать убитого не представляло труда, его лицо красовалось по всей области, на каждом углу, то и дело мелькало на страницах областной прессы.
Не возникло и вопроса, почему труп кандидата в губернаторы Иванова Вячеслава Борисовича обнаружили именно здесь – в трех километрах от рощи, на морском берегу, находилась небольшая дача покойного.
Судмедэксперт определил, что выстрел произведен в затылочную область, с расстояния около трех метров, из пистолета типа «Макаров». Смерть наступила между двумя и тремя часами утра, то есть часов за пять до момента осмотра трупа. После убийства тело было перенесено с места преступления.
Жена Иванова в это время находилась у родственников в Саратове. Ее вызвали телеграммой, а пока для официального опознания пригласили секретаря, охранника офиса и личного телохранителя Иванова. Все трое были допрошены следователем.
Секретарша сообщила, что ушла из офиса в половине шестого вечера, Иванов в это время оставался у себя в кабинете. Охранник и телохранитель рассказали, что около половины седьмого к Иванову явилась женщина лет двадцати пяти, представившаяся корреспонденткой московской молодежной газеты «Кайф» Юлией Ворониной. Она попросила кандидата в губернаторы дать ей небольшое интервью. Иванов пригласил ее к себе в кабинет, где они проговорили около сорока минут, выпили кофе, после чего вышли из кабинета вместе.
Иванов отпустил телохранителя, попросив отогнать джип к дому, а сам вместе с корреспонденткой отправился пешком по набережной. Он сказал, что собирается немного прогуляться, поужинать в ресторане и телохранитель ему на сегодняшний вечер не нужен. Еще он сказал, что, вероятно, заночует у себя на даче, проведет там весь завтрашний день, в крайнем случае позвонит.
– А как он собирался добираться до дачи? – спросил следователь.
– Ну, на такси, конечно, – ответил телохранитель.
– А вам не показалась странной идея отправиться пешком с незнакомой женщиной, потом ехать на дачу на такси, а не на собственной машине? Все-таки ваш шеф считался довольно крупным чиновником, – спросил следователь.
– Да с такой красоткой он бы и на край света пошел пешком! – хихикнул телохранитель. – Шеф всегда имел слабинку насчет девок и любил перед ними выпендриться. К тому же она сама просила прогуляться, то да се, сказала, мол, зачем нам кто-то третий. Ну, он и поплыл!
– А ее просьба вас не насторожила? Вы ведь, как я понял, даже не видели ее документов.
– Мое дело маленькое. Мне сказали, я отчалил.
– А сами вы где провели вчерашний вечер и ночь?
– Ну, я отогнал джип, а потом пошел к своей знакомой. А от нее – домой. Утречком.
Знакомая телохранителя Косолапова Валентина Игоревна, 1975 года рождения, подтвердила: верно, всю ночь телохранитель Иванова провел у нее на квартире.
Что касается охранника офиса, то он проспал почти всю ночь на своем рабочем месте, на раскладушке. Только дважды, первый раз около часа ночи, второй раз под утро – точного времени не помнит, – он уходил к круглосуточному коммерческому ларьку, в двух кварталах от офиса, перекусить.
Все трое: и секретарша, и охранник, и телохранитель – сообщили: в тот вечер при Иванове находились золотые часы на золотом браслете швейцарского производства, золотой мужской перстень с пятью бриллиантами, а также кожаная мужская сумочка-визитка с документами и деньгами. Ни одной из перечисленных вещей на трупе не обнаружили. Впрочем, поскольку труп был одет в пижаму, ничего удивительного, что эти вещи у него отсутствовали. Правда, вскоре все это нашли у него на квартире. Так что версия ограбления рассыпалась, так и не выстроившись.
Разумеется, выяснилось, что никакой газеты «Кайф» в Москве не существует. Женщины по имени Юлия Воронина никто, кроме охранника и телохранителя, не видел нигде и никогда. Вячеслав Иванов в тот вечер не был ни в одном из ресторанов города и пригорода.
Объявили в розыск неизвестную женщину, на вид около двадцати пяти лет, рост около ста семидесяти сантиметров, телосложение нормальное, волосы рыжие, прямые, стриженые, глаза темно-синие, большие, лицо овальное, губы полные, нос прямой. Одета в узкое короткое платье лилового цвета. Особых примет нет.
Следствие, начавшееся весьма активно, зашло в тупик и стало потихоньку превращаться в обычный для милиции всех российских городов «глухарь», то есть дело, которое вести надо, но раскрыть никогда не удастся.
Самое неприятное – на убийство кандидата в губернаторы накануне выборов слетелись, как мухи на сахар, журналисты. Особенно упорствовал известный репортер-телевизионщик Матвей Перцелай. Вместе с кооператором, державшим камеру на взводе, Перцелай вихрем налетел на усталого следователя:
– У вас есть какие-нибудь предварительные версии?
«Ну и времена! – усмехнулся про себя следователь. – Прямо как в Америке!»
– Пока ничего сказать не могу. Любая утечка информации может затормозить расследование, – и он отстранил микрофон.
В областном управлении ФСБ с Матвеем вообще разговаривать отказались.
В маленькое пограничное село Перцелай отправился один, без оператора, не на телевизионном «микрике» и даже не на своем «жигуленке». Он просто сел в автобус.
Клавдия Васильевна Зинченко пропалывала морковную грядку, Степан Иванович чинил старый будильник, сидя за столом в саду.
– Я с областного телевидения, – представился Матвей и показал свое удостоверение.
– Да уж узнали тебя, – вздохнула Клавдия Васильевна, вытирая руки о фартук, – смотрим твои передачи. Раз приехал, проходи. Только если ты насчет того убийства, так я уже следователю все рассказала, как на духу.
Пройдя в сад, Матвей молча выложил на стол длинный батон финского сервелата, коробку шоколадных конфет, литровую бутылку водки «Абсолют».
К местной милиции старики, как и большинство жителей области, особого доверия не питали. Между тем Матвей Перцелай, которого они видели два раза в неделю на экране, стал для них как бы уже своим человеком. К тому же им льстило, что областная знаменитость сидит у них в саду, да еще приехал по-простому, на автобусе, с гостинцами, и сам с ними выпьет, и поговорит не спеша.
– Как вы понимаете, – начал Матвей, чокнувшись со стариками «Абсолютом», – убийцу или убийц не найдут никогда.
Клавдия Васильевна, ставя на стол чугунок с горячей картошкой, многозначительно вздохнула и поджала губы:
– Да уж, разумеется, не найдут!
– Пока у нас не находят убийц, жить страшно и как-то противно. Я веду свое, журналистское расследование, чтобы хоть что-нибудь выяснить. Вы, Клавдия Васильевна, первая обнаружили труп, вы сообщили в милицию. Расскажите мне подробно, как это произошло, как он выглядел, в чем одет. И главное, не заметили ли вы кого-нибудь еще поблизости, не слышали ли звука отъезжающей машины, шагов. Ведь если вы кого-нибудь видели или слышали, если кто-то даже теоретически вычислит такую возможность, то, сами понимаете, милиция вас не защитит.
– А ты? – усмехнулся Степан Иванович. – Ты, что ли, защитишь?
– Значит, все-таки находился кто-то в роще? – тихо спросил Матвей.
– Так ведь если узнают, что я видела и рассказала, убьют, – прошептала Клавдия Васильевна.
– Могут убить, если узнают, что вы видели, но еще не рассказали. А когда вы уже рассказали – какой смысл вас трогать? Тогда надо затыкать того, кому вы рассказали. Понимаете?
– Значит, я не правильно сделала, что следователю не сказала про тех двоих? – растерянно спросила Клавдия Васильевна.
– Конечно, – кивнул Матвей.
– А теперь уже поздно. Стыдно теперь приходить к ним в милицию и каяться: мол, испугалась, со страху приврала, то есть не все рассказала.
– Вот и расскажите мне про тех двоих. Я ведь не милиция. Вам не надо менять показания, не надо каяться. Но и бояться тоже не надо.
– Ой, не знаю, не знаю… – покачала головой Клавдия Васильевна.
– Клавушка, да расскажи ты ему, – вздохнул уже захмелевший Степан Иванович, – может, он и докопается потихонечку и тебя не выдаст, и нам с тобой спокойней будет, когда убийц найдут.
– Ладно, – махнула рукой Клавдия Васильевна, – облегчу душу. А то прямо преступницей себя чувствую.
Матвей просидел у стариков до ночи и вернулся домой последним автобусом. Он очень устал, соображал плохо. Учитывая, что Клавдия Васильевна совсем не пила, весь вечер тянула одну крошечную стопочку, они со стариком усидели литр водки на двоих. Возможно, для кого-то это и мало, но для Матвея вполне достаточно.
