Глава 16
В воскресенье утром Зотова решила зайти в больницу, посмотреть, как дела в отделении.
– Там больная в послеоперационном скандалит – сообщила дежурная докторша, – требует выписать ее, говорит, в суд подаст на нашу больницу. Глушко ее фамилия.
– Хорошо, я зайду, разберусь, – пообещала Зотова.
Войдя в послеоперационный бокс, она увидела, что Глушко лежит неподвижно, уставившись в потолок.
– Добрый день, Лидочка! Как мы себя чувствуем? – Зотова придвинула стул к койке и села.
– Я вам не Лидочка. Что вы сделали с моим ребенком?
– Успокойтесь, деточка. Я понимаю, вам тяжело. Ну, что случилось, то случилось. Нельзя так казниться.
– Это не само случилось. Это вы сделали.
– Мы? Сделали вам выкидыш? Что вы такое говорите, Лидочка? Как вам не совестно?
– Вы ввели мне лекарство, от которого начались роды. Вам зачем-то понадобился мой ребенок.
– Мы вам жизнь спасли. У вас ведь трое детей, подумайте о них. Это счастье, что выкидыш случился здесь, в больнице. – Зотова уже теряла терпение, но держалась из последних сил.
– Я подам на вас в суд, – спокойно сообщила Глушко.
Именно это спокойствие и тревожило Зотову.
«Если к Полянской прибавится еще и Глушко… Надо что-то делать!» подумала она и сказала:
– К сожалению, мне пора. Отдыхайте. Скоро мы вас выпишем. И не надо так волноваться. Могут возникнуть серьезные осложнения в послеродовом периоде.
Выйдя из бокса, она направилась в лабораторию, заперла за собой дверь, достала из холодильника банку, наполненную прозрачной бесцветной жидкостью. На дне осело немного легких беловатых хлопьев.
«Такого никто никогда не делал, – подумала Зотова, слегка встряхивая банку, – никому такое в голову не приходило… Но только не сейчас, вечером».
* * *
Около десяти часов вечера Валя Щербакова заметила, что стальная дверь лаборатории чуть приоткрыта. В коридоре был полумрак, и из дверной щели на пол падала тонкая яркая полоска света. Валя на цыпочках шагнула к лаборатории, но дверь тут захлопнулась, и щелкнул замок.
Валя остановилась в нерешительности: остаться здесь и ждать, кто выйдет? Или просто подойти и постучать? Придумать какой-нибудь предлоги заглянуть краешком глаза… И то, и другое – подозрительно. Да и что она успеет разглядеть?
Пока она размышляла, дверь открылась. Из лаборатории вышла Зотова. В руках у нее была банка капельницы, наполненная прозрачной жидкостью. Валя не спеша развернулась и пошла по коридору. Зотова окликнула ее:
– Деточка, подождите!
Голос Амалии Петровны был спокойным и ласковым.
– Я все время забываю, как вас зовут. Вы ведь у нас практику проходите?
– Меня Валя зовут, Валя Щербакова. Да, я у вас на практике.
– Устаете, наверное, ночами?
– Устаю, – призналась Валя, – спать все время хочется.
– Ну, иногда можно подремать, когда работы нет срочной. – Зотова понимающе улыбнулась :и даже подмигнула. – Я в вашем возрасте такая соня была, а чем старше становлюсь, тем меньше сплю.
«Какая все-таки она обаятельная женщина! – подумала Валя. – Интересно, что ей от меня надо?»
– Я вот о чем хотела вас попросить, Валечка, – как бы отвечая на вопрос, сказала Зотова, – пожалуйста, поставьте эту капельницу больной Глушко из пятнадцатой палаты. Она после выкидыша, состояние у нее неважное, я боюсь осложнений. Лучше перестраховаться. Правда? – Она опять ласково улыбнулась.
Валя осторожно взяла в руки банку.
– Как сделаете, можете пойти поспать. Я понаблюдаю, потом сама сниму. Договорились?
– Спасибо, Амалия Петровна. – Валя опустила глаза.
– Вы очень хорошая девочка, – Зотова подтрепала ее по круглой щеке, совсем не похожа на нынешних. Такая скромненькая, спокойная. Я обязательно напишу благодарность в институт.
Валя хотела спросить, что в банке, но постеснялась.
* * *
В маленькой послеоперационной палате было темно. Валя щелкнула выключателем. Задрожал голубоватый люминесцентный свет, и Валя заметила, как вздрогнула лежавшая на койке женщина.
– Простите, пожалуйста, Лидия Всеволодовна. Капельницу вам надо поставить.
– Я не спала. – Лида резко села на койке. – Пожалуйста, не надо мне ничего ставить.
– Почему? – удивилась Валя.
– Мне нужно позвонить мужу. Где у вас телефон?
По коридорному телефону-автомату для больных можно было позвонить только в Лесногорск.
– Что с вами делать, пойдемте в ординаторскую. Оттуда можно позвонить в Москву по коду.
Вообще это было категорически запрещено, но Валя решила: сейчас там никого нет, а человеку надо, в конце концов, домой позвонить…
– Жора, это я!..
Валя села в сторонке, чтобы не мешать. Выходить в коридор она не хотела – если кто-то зайдет и увидит больную в ординаторской, будет скандал. А так она возьмет все на себя. Влетит, конечно, ну и ладно.
– Жора, забирай меня отсюда как можно скорей. Приезжай и забирай под расписку. Они не могут не отпустить. Возьми с собой Сергея.
Что? Были вместе? И что он сказал? – Лида немного повысила голос:
– Не может быть!
Потом заговорила совсем тихо, даже прикрыла ладонью трубку, но Валя слышала каждое слово:
– Мне здесь страшно. У меня не было никакого выкидыша. Они мне поставили капельницу, и начались роды. Ребеночек живой был, я видела. Они его унесли. Нет, девочка. Нет, я не видела. Эта женщина сказала, которая принимала…
Дверь распахнулась, и на пороге возникла Зотова:
– Что здесь происходит?
– Простите, Амалия Петровна, больной надо было позвонить, она же из Москвы… – Валя вскочила и даже вытянулась по стойке «смирно».
– Немедленно положите трубку! – скомандовала Зотова, ни на кого не глядя.
– Все, Жора, я больше не могу разговаривать. – Валя заметила, что при появлении Зотовой Лида вдруг побледнела.
– Больше никогда так не делайте, – сказала Амалия Петровна вполне спокойно, – больным запрещается пользоваться служебным телефоном. Идите работайте. И не забудьте, о чем я вас просила.
– Это она вам сказала поставить мне капельницу? – спросила Лида, когда они вернулись в палату.
Валя кивнула.
– Очень вас прошу, не надо. Я боюсь. Я не верю ей. Она сказала, что там?
– Нет. Но я и не спрашивала. Она все-таки заведующая отделением, я должна выполнять ее распоряжения.
В палате горел яркий свет, и Валя, взглянув на банку, прикрепленную к штативу, заметила легкий белый осадок на дне. Секунду подумав, она сказала:
– Давайте сделаем так. Я сейчас поменяю банки, поставлю вам капельницу с физраствором, совершенно безвредную. А эту спрячу куда-нибудь или, если хотите, попрошу в институте, в лаборатории, проверить, что там.
– Пусть лучше проверят на Петровке. У мужа школьный товарищ – подполковник милиции. Он отдаст в их лабораторию.
«Это уж слишком, – подумала Валя, – хотя, может, так оно и лучше. Если в институте там какую-нибудь пакость найдут, они ведь все равно в милицию обратятся. Так лучше сразу!» – Хорошо, давайте так и сделаем.
* * *
Когда Зотова вошла в палату, больная Глушко лежала под капельницей и дремала. Жидкости в банке осталось совсем немного, на самом донышке. «Можно снимать, – решила Зотова, – уже более чем достаточно. Если завтра заговорит о выписке – скатертью дорога».
– Как мы себя чувствуем? – ласково спросила Амалия Петровна.
– Спасибо, нормально, – ответила больная.
– Домой хотите?
– Естественно, хочу. У меня же трое детей. Скажите, а почему меня не перевели в общую палату?
Что-то не понравилось Зотовой в интонации этой Глушко. Она даже не могла понять, что именно, но потом поняла: враждебность пропала. А это странно.
– А чем вас отдельная не устраивает? – спросила она, улыбнувшись.
– Да нет, все устраивает. Просто интересуюсь.
– Почему бы вам не полежать с комфортом, если у нас есть такая возможность, – снова улыбнулась Зотова.
Когда она вышла из палаты, ей навстречу попалась маленькая практиканточка Валя.
– Амалия Петровна, можно вас спросить?
– Конечно, детка, спрашивай.
– Что было в капельнице?
– Эргометрина малеат, препарат, стимулирующий послеродовое сокращение матки. Ты молодец, что интересуешься.
«А ведь с этой крошкой тоже придется что-то придумывать. Береженого Бог бережет», – грустно заметила про себя Зотова.
