Вскрытие показало, что доктор Курочкин скончался от острой сердечной недостаточности. Никаких следов пребывания в квартире другого человека обнаружить не удалось… В понедельник утром к Кротову в кабинет ввалился веселый Миша Сичкин. Усевшись в кресло и закурив, он сообщил:

– Между прочим, вчера там совершено еще одно убийство, около одиннадцати утра, в том самом дворике, где убитый Бубенцов назначил встречу твоей Полянской.

Место там глухое и тихое. Два дома на капремонте, жильцов выселили, и рабочих не было – воскресенье! И в этом тихом месте, в куске бетонной трубы, найдена девушка с огнестрельным ранением в сердце. Но самое интересное, похожа эта девушка, знаешь, на кого? – Сичкин сделал эффектную паузу и торжественно произнес:

– Убитая похожа на Полянскую Елену Николаевну! Не то чтобы очень, но рост, телосложение, волосы, в облике что-то такое… Только моложе на восемь лет. Твоей Полянской ведь тридцать пять, а этой – двадцать семь. И убили ее из того самого ствола, что в ванной валялся. И прочее все как на подбор. Ворсинки свитера, который был на Бубенцове, обнаружены на куртке убитой. Куртка замшевая, все прилипает. Даже два его волоса есть. Непонятно только, зачем он вообще ее прятал. Наследил выше крыши!

– Он спешил. Обнаружил, что не ту убил, – задумчиво заметил Кротов, спрятал наспех, кое-как, чтобы сразу не заметили. Личность убитой установили?

– А как же! Романова Наталья Викторовна, 1968 года рождения. У нее в кармане куртки справка валялась из обменного пункта. За два дня до убийства Романова поменяла пятьдесят долларов, а справочку скомкала и сунула в карман. Облегчила нам работу. И знаешь, зачем она в этот двор зашла? За кирпичом!

– За каким кирпичом?

– Есть народное средство от простуды, – стал объяснять Сичкин, – берут здоровый кирпич, моют, кладут на конфорку, на рассекатель, греют на медленном огне, сверху сыплют толченый чеснок и чесночным паром дышат через трубочку. Так вот, у Романовой младший брат простудился, вот она и пошла с утра на ближайшую стройку за кирпичом.

– Помогает? – тихо спросил Кротов.

– Что? – не понял Сичкин.

– Кирпич от простуды помогает?

Зазвонил внутренний телефон. Кротова вызывал к себе его непосредственный начальник полковник Казаков.

– Проходи, садись.

Казаков расхаживал по кабинету, рассеянно брал в руки разные предметы – то пепельницу, то крышку от графина, то книгу с полки – и тут же клал куда-нибудь в другое место.

Ничего хорошего это не предвещало. Полковник был в самом мрачном расположении духа.

Еще в четверг вечером, после разговора с Леной, Кротов позвонил Казакову домой и в нескольких словах изложил ситуацию, не упомянув, правда, что встреча с Леной в «Макдоналдсе» была первой и до этого они знакомы не были.

Выслушав его тогда, Казаков вздохнул: «Тухлое это дело, Серега, ничего не докажешь».

А сейчас, не глядя на Кротова, он раздраженно произнес:

– Поздравляю. Ты отстранен от расследования генеральским приказом.

– Почему? – не удержался Кротов, хотя ответ уже знал сам.

– Да потому, Сережа, что ты у нас получаешься фигурант – первый и пока единственный. Отелло на Шмитовском никто, кроме тебя, шлепнуть не мог. Так что картина вырисовывается ясная – до тошноты. Ты и сам понимаешь.

– Подожди. Но я ведь был в Черемушках!

– Да проверяли, – безнадежно махнул рукой Казаков, – районный следак сказал – ты их дождался и через десять минут пулей вылетел. Они еще на тебя разозлились. Ты указаний надавал и слинял быстренько. А кому охота копаться? Там же все очевидно: острая сердечная недостаточность. От Черемушек до Шмитовского езды минут тридцать пять, от силы сорок. Пробок в воскресенье никаких особых не было. А ты сколько ехал?

Кротов ехал до Шмитовского час. Пятнадцать минут ушло на поиски бензозаправочной станции в плохо знакомом районе, еще десять – на заправку.

– Мне пришлось заправиться. Бензин был на нуле. Вот тебе и двадцать минут.

– А зачем тебя вообще в Черемушки понесло, к этому, как его?

– К Курочкину. К Дмитрию Захаровичу Курочкину. Он – тот самый врач, который сказал, будто ребенок погиб. Именно он усыпил Лену и отправил в Лесногорск. Согласись, мое желание побеседовать с ним вполне понятно.

– Ox, Cepera, – тяжело вздохнул Казаков, – я понимаю, у тебя любовь: ты ходишь с сияющими глазами и с идиотически-счастливой физиономией. Но ведь тебе сорок лет, ты подполковник МВД, у тебя высшее юридическое образование. Неужели ты не понимаешь, что вся эта история с похитителями неродившихся младенцев бред. Я ведь после твоего звонка консультировался со специалистом из Минздрава. Он мне популярно все объяснил. В Лесногорской больнице действительно работает экспериментальная лаборатория. Она существует уже три года и к беременным женщинам отношения не имеет. Никакая мафия за твоей зазнобой не гоняется. А убийство, вернее, покушение на убийство – чистая бытовуха. Ревность. Где ты видел, чтобы киллер таскал с собой в кармане фотографию жертвы? Сейчас я тебе вкратце обрисую предварительную версию, а ты мне возражай.

– Чью версию? – усмехнувшись, спросил Кротов.

– Генеральскую. Так вот. Убитый Бубенцов узнает о романе своей бывшей жены.

– Они развелись восемь лет назад, – напомнил Кротов, – у него потом две семьи сменилось.

– Но последний раз встречались три месяца назад, и он хотел возобновить с ней отношения. Может, он всю жизнь ее одну и любил, а она его послала подальше. Он звонит, назначает ей встречу, просит прийти в тихий безлюдный дворик, где произошло их последнее объяснение. Там капитальный ремонт, народу ни души. В состоянии аффекта он стреляет в другую женщину, которая случайно зашла во двор и имела несчастье быть похожей на Полянскую, особенно издали, в темных очках. Убитая падает, очки слетают. Обнаружив ошибку, он кое-как прячет труп, несется в квартиру, где объект его страданий преспокойно принимает душ. А в самый решающий момент входишь ты и успеваешь пальнуть на секунду раньше. Ты поступил совершенно правильно: спас жизнь женщине и ребенку, застрелил убийцу. И тогда вполне естественно, что Полянская как бы не помнит, кто ее так заботливо вытаскивал из душа и укладывал в постельку. Она, конечно, не выдаст тебя. Между прочим, обморок, который, по ее словам, с ней случился, не может продолжаться более трех минут. Так что покушение на твою зазнобу – чистая бытовуха.

Кротов сидел молча и слушал Казакова спокойно. Он еще в самом начале разговора поставил перед собой задачу – спокойно слушать.

– Ну, возражай мне, что ты молчишь? – Казаков нервно крутил сигарету. Многие годы он курил только «Яву», и даже когда Москва наводнилась импортными сигаретами всех марок, своей привычке не изменил. Покупал «Яву» блоками, раскладывал по батареям распечатанные пачки, долго сушил…

– Не буду, – сказал Кротов, – не буду я тебе возражать. Ты сам прекрасно понимаешь, что вся эта версия про Отелло с глушителем и отмычками – чушь собачья. И что Полянская – не сумасшедшая, тоже догадываешься, хотя никогда ее не видел. Кстати, с кем именно ты консультировался? Не с Буряком случайно?

Казаков кивнул.

– Врет твой Буряк! И ты сам это чувствуешь, – закончил Кротов.

– Ну, чувствую, и что? – Казаков наконец закурил почти выпотрошенную «явину». – Ты лучше спроси меня о другом: зачем тебе, Сергею Кротову, понадобилась вся эта инсценировка с третьим неизвестным, если в твоих действиях, продиктованных крайней необходимостью и совершенно понятных, не было состава преступления? Куда делось оружие, из которого ты стрелял? Или – как мог Бубенцов обознаться, даже в состоянии аффекта, если до смерти любил твою Полянскую? Как он мог ее с кем-то перепутать?! В общем, вопросов масса, а в итоге получается тухлый «висяк».

Кротов встал.

– Я могу идти, товарищ полковник? Меня как – только от этого дела отстранили или от всех сразу?

– Ладно, Серега, брось. Ты на меня-то бочку не кати. Нам с тобой еще к генералу на ковер… В общем, так. Ты сейчас берешь неделю в счет своего законного отпуска. Тебе надо заняться здоровьем и нервами твоей Полянской и многими другими неотложными домашними делами. Если что – звони, буду держать тебя в курсе. Но не забывай, ты будешь заниматься своими частными делами. А я чем могу, помогу.

Полностью противореча своим привычкам, Казаков встал и проводил своего заместителя до двери кабинета.

– Слушай, Серега, а этот ребенок – твой или нет?

– Мой, – ответил Кротов и вышел.

* * *

Лаборантка Любочка, которой Кротов отдал на экспертизу банку с прозрачной жидкостью и преподнес в качестве аванса за срочность коробку конфет «Рафаэлло», пила в углу лаборатории кофе с этими самыми конфетами.

– Спешу вас обрадовать, Сергей Сергеевич! – улыбнулась она. – В этой банке жидкость, по своему составу напоминающая – знаете что? Околоплодные воды! Это фантастика – наполнить околоплодными водами банку для капельницы! Кофейку хотите?

– Не откажусь, спасибо. – Кротов придвинул стул и сел. – Могу еще добавить, что в жидкости этой находился скорее всего живой плод. Вам сахару сколько?

– Два куска, – машинально ответил Кротов. – Разве это тоже можно определить?

– Нельзя сказать с абсолютной точностью, был ли плод здоровым, но что он был живой – это стопроцентно. При мертвом плоде воды содержат примеси мекония, мутные, бывают зеленоватого или коричневатого цвета. А эти – чистенькие.

Кротов закурил. Любочка аккуратно вытянула сигарету из его пачки. Он щелкнул зажигалкой.

– Извини, забыл тебе предложить.

– Ничего. Еще налить кофе?

– А давай! – весело согласился Кротов. – Теперь скажи мне, эти околоплодные воды могут быть ядом или чем-то в таком роде?

– Ну что вы! Совершенно безобидная жидкость.

– Но ведь они в банке для капельницы. Что будет, если их ввести внутривенно?

– Насколько мне известно, такого никто никогда не делал. Но теоретически это смерть. Эмболия околоплодными водами. При вскрытии поставили бы именно такой диагноз. Патология крайне редкая, но бывает ведь. – Любочка глубоко затянулась. – Жидкость в капельницу можно ввести только шприцем. Банка практически герметична, обычно протыкают иглой. Да, очень интересно… Я бы сказала, чисто медицинское убийство. Причем убить так можно только женщину в послеродовом периоде и только в условиях больницы. Тогда ничего невозможно будет даже заподозрить…

– Ты пальчики сняла?

– Обижаете, Сергей Сергеевич!

– Спасибо тебе, Любочка. Ты эти пальчики сохрани. А результаты экспертизы оформляй по всем правилам. С меня еще коробка «Рафаэлло».

– И в какой же это больнице есть врачи такие изобретательные? – улыбаясь, спросила Любочка. – Узнать бы, чтоб туда не попасть случайно.

– Да есть один маленький городишко в Московской области. Только скоро эти изобретатели перестанут быть врачами, – успокоил ее Кротов.

* * *

В обеденный перерыв лаборантка Любочка побежала к маленькой галантерее неподалеку от Петровки. По учреждению прошел слух, что в магазинчик завезли итальянские лифчики из стопроцентного хлопка, всего по тридцать тысяч.

По дороге Любочка остановилась у телефона-автомата.

– У меня есть интересные новости для Андрея Ивановича, – сказала она, набрав номер.

– В восемь тридцать. Где обычно, – ответили ей.

Любочка повесила трубку и галопом кинулась к галантерее.

* * *

Илья Тимофеевич Буряк тяжело поднял свое рыхлое тело из кресла и протянул обе руки навстречу посетителю:

– Сергей Сергеевич! Какими судьбами? Рад вас видеть! Наташенька, – крикнул он секретарше, – чайку нам организуй!

– Илья Тимофеевич, – Кротов дождался, пока удалится длинноногая секретарша, явившаяся в ту же минуту с подносом, на котором дымились две чашки чая, стояли блюдечко с нарезанным лимоном, сахарница и открытая коробка шоколадных конфет:

– Илья Тимофеевич, у меня к вам очень личный, можно сказать, конфиденциальный вопрос.

– Я весь внимание! Лимончик, пожалуйста, и конфетку возьмите. Конфетки настоящие, швейцарские. Очень рекомендую. – Буряк сосредоточенно разглядывал содержимое коробки, наконец выбрал конфету и, положив ее в рот, сладко зажмурился.

– Нет, спасибо, – отказался Кротов, – я не люблю сладкого.

Дождавшись, пока Буряк насладится конфетой и тут же возьмет следующую, Сергей продолжал:

– Дело в том, что очень близкий мне человек безнадежно болен. Врачи уже опустили руки, но тут я случайно узнал, будто существует некий препарат, который мог бы его… не то чтобы спасти, но дать шанс. Только препарат этот очень сложно достать…

– Чем конкретно болен ваш близкий человек и как называется препарат? Третья конфета исчезла за пухлой щекой Буряка.

– Я – профан в медицине, но, как я понял из объяснений врачей, у моего близкого человека какое-то сложное расстройство эндокринной системы. Как называется лекарство, я тоже не знаю, но производят его из плода и плаценты, которые извлекают в середине беременности.

Благодушная физиономия Буряка на миг сделалась тяжелой и напряженной. Пухлые пальцы, собиравшиеся взять еще конфетку, застыли над коробкой.

– А помнится, вы недавно звонили мне по этому же вопросу. А потом и начальник ваш, Николай Михайлович Казаков, тоже интересовался. Я же сказал – и вам, и ему, что из плода и плаценты ничего не производят. Между прочим, вы, Сергей Сергеевич, скромничаете, преуменьшаете свои познания в медицине. Но это так, между прочим.

– Понимаете, Илья Тимофеевич, я теперь точно знаю, что препарат есть, тон Кротова был мягок и доверителен, – и меня, поверьте, совершенно не интересует, почему вы сказали, будто нет такого лекарства. Я прекрасно понимаю, что производство его пока может держаться в строгом секрете, цена, должно быть, огромная и так далее. Но, поймите, это – наша последняя надежда. Помогите, пожалуйста!

– Ну, что ж, – после длинной паузы произнес Буряк, – есть официально зарегистрированная фармацевтическая фирма в Москве, которая занимается производством и продажей такого препарата.

– Это я знаю, – тяжело вздохнул Кротов, – но там космические цены, они доступны только миллиардерам. Я хотел спросить вас… Поверьте, мне просто больше не к кому обратиться. Наверняка кто-то занимается этим не совсем официально и мог бы продать чудо-лекарство за реальную для меня цену.

– Сергей Сергеевич, – усмехнулся Буряк, – мы с вами серьезные люди, немолодые уже. С таким же успехом вы могли бы попросить меня достать вам какого-нибудь экстрасенса, колдуна ил бабку-травницу. Препарат, о котором вы говори те, – именно из этого ряда. Действие его плохо изучено, известно только, что он повышает мужскую потенцию и работоспособность, то есть действует как обычное общеукрепляющее средство. Остальное, поверьте, легенды. В моих силах организовать вашему больному обследование на самом высоком уровне, показать его лучшим специалистам Москвы, собрать консилиум – но и только. Я занимаюсь медициной, а не мистикой.

Буряк говорил очень убедительно. Возразить было нечего… Но чем честнее он смотрел Кротову в глаза, тем глубже становилось убеждение Сергея, что собеседник врет.

Собственно, ради этого вранья он и пришел к Буряку. Ему нужно было убедиться окончательно, что толстяк напрямую связан с теми, кто послал к Лене наемного убийцу. И он убедился окончательно. Оставалось сделать последний, прямой выпад – для полной ясности.

– Илья Тимофеевич, – Кротов смотрел Буряку в глаза, и тот отвел взгляд, покосился на коробку и быстрым движением взял еще одну конфету, – я знаю, что такое лекарство производят в маленькой больнице в городе Лесногорске. Я также знаю, что вы имеете к этому производству самое непосредственное отношение, обеспечиваете прикрытие со стороны Министерства здравоохранения и, вероятно, пользуете себя препаратом, который, естественно, достается вам, как «крыше», бесплатно.

Лицо толстяка побагровело, он даже поперхнулся конфетой, закашлялся, покрылся потом и наконец закричал:

– Бред! Наглая клевета! – Потом, глотнув чаю, он вытер лоб маленьким платочком и произнес уже спокойно:

– Извините, Сергей Сергеевич, я отношусь к вам с уважением, поверьте, и считаю вас серьезным человеком. Кто наплел вам всю эту ерунду?

– А никто, – улыбнулся Кротов, – сам догадался. Простите, дорогой мой Илья Тимофеевич, я отнял у вас время. Мне, к сожалению, пора. Всего доброго.

Из Минздрава он отправился на Петровку, взял в архиве дело восьмилетней давности о подпольном абортарии, закрылся в кабинете и сварил себе крепкий кофе.

Кротов знал, что в делах подобного рода почти всегда есть «серый кардинал», душа и мозг всей организации, человек умный и скользкий, как правило выходящий сухим из воды.

«Серым кардиналом» кооператива «Крокус» был некто Анатолий Вейс, кандидат медицинских наук. Восемь лет назад его удалось даже вычислить, но доказательств не хватило. Сейчас, просматривая материалы дела, Кротов понял, что большую роль в «отмазке» Вейса сыграл тогда консультант Буряк.

Вот оно что: кооператив «Крокус» был задуман вовсе не ради денег легкомысленных пациенток. Вероятно, основные доходы приносила ему переработка живого сырья. Но восемь лет назад такое никому не пришло в голову.

Почти не надеясь на удачу, Кротов стал сравнивать многочисленные отпечатки пальцев, снятые с глянцевой Лениной фотографии с отпечатками, хранившимися в делах об абортарии. Начал он с «серого кардинала» и тут же чуть не поперхнулся остывшим кофе: на фотографии были четкие «пальчики» Анатолия Вейса. Через час он имел на руках официальное заключение эксперта, подтверждающее это.

* * *

– Значит, ты считаешь, пока она у Кротова, ей ничего не грозит?

– Квартира на девятом этаже двенадцатиэтажного дома, дверь стальная, отмычкой замок открыть невозможно. Она никуда не выходит. Даже ее собаку Кротов выгуливает сам, утром и вечером.

– Это они хорошо придумали, – кивнул Андрей Иванович и, отхлебнув горячего крепкого чая, посмотрел на Свету. – Значит, Кротов гуляет с ее собакой, произнес он серьезно и задумчиво. – Ты скажи мне, пожалуйста, что у них там с нашей подопечной? Света пожала плечами.

– Как что? Любовь!

– Надо же! – хлопнул себя по коленке Андрей Иванович. – Они ведь знакомы меньше недели, к тому же она с пузом!

– А пузо при чем? – усмехнулась Света.

– Как это – при чем? Все-таки не совсем удобно страсти-то предаваться, да и опасно во второй половине беременности.

– Ах, вы об этом? Нет, они не спят пока. У них все серьезно.

– Ты и это разглядела?

– Как вам сказать? Скорее почувствовала, когда их увидела вместе. Я ведь все-таки женщина.

– Интересно, а почему ты, Светочка, считаешь, если сразу не спят, значит, серьезно?

– Ох, Андрей Иванович, – улыбнулась Света, – это на гнилом Западе сначала в койку прыгают, а потом уж знакомятся.

– Ты хочешь сказать – у нас наоборот?

– У нас, конечно, тоже по-всякому бывает, но русскому человеку после койки сложней знакомиться. Стыдно, неловко… Менталитет у нас такой – стыдливый.

– А у них, у западных людей, значит, бесстыдный менталитет? – засмеялся Андрей Иванович.

– Да нет. Просто они к этим вещам по-другому относятся. Для них секс естественная часть жизни. А у нас и слова-то такого нет. Или любовь, высокое парение духа, или грязь, гадость, матерные названия. Нет у нас середины, только верх и низ. А у них все просто и буднично. Вот вы подумайте: «заниматься любовью» – это ведь калька с английского. По-русски дико звучит.

– Ну, ты у нас философ! – выразительно развел руками Андрей Иванович и, помолчав секунду, вдруг спросил:

– Нравится тебе Полянская?

– Да, – призналась Света, – легче работать, когда охраняемый объект вызывает симпатию. А почему вы спросили?

– Потому, девочка, что в твоей работе симпатий и антипатий быть не может. Мало ли, как потом дело обернется…

Света заметила, как холодно и остро блеснули глаза ее собеседника. Ей стало не по себе. Он тут же почувствовал это и ласково погладил ее по щеке.

– Ты про менталитет сама додумалась, умница?

– Нет, – улыбнулась Света, – в школе проходили. Тема у нас была такая: «Национальные стереотипы сексуального поведения».

– Глупости! – отрезал Андрей Иванович. – Нет никаких в этом стереотипов, нет правил – одни сплошные исключения. Ты со мной не согласна?

Света отрицательно замотала головой.

– А Полянская мне тоже нравится, – он откинулся в кресле и закурил, хорошо бы у них с Кротовым все наладилось. Лишний «важняк» с Петровки нам ведь не помешает? А, Светочка, не помешает? – Он весело подмигнул, но тут же лицо его стало серьезным. – Теперь о главном. В Нью-Йорке тебя встретит некто Бредли. Маленький такой, толстенький, на клоуна похож. Но он вовсе не клоун, а, наоборот, мрачный, невоспитанный тип. Ну, это ты как-нибудь переживешь. Общаться тебе с ним придется мало. Он из ФБР, из секретного отдела, который занимается проблемами преступности, связанными с трансплантацией человеческих органов. Мы с этим отделом не то чтобы дружим, но не ругаемся. Однако, если мы не преподнесем им на блюдечке тамошних приятелей Вейса, они будут в обиде. Ты можешь обращаться к Бредли с любыми бытовыми проблемами – но они вряд ли возникнут. Что касается работы, то лучше на его помощь не рассчитывай. Обращайся только в самом крайнем случае. Он вступит в игру, как только ты сообщишь ему главное имя. Или кличку. Этого будет достаточно, чтобы считать твое задание выполненным. Вот он, – Андрей Иванович показал Свете пару цветных фотографий, – видишь, какой красавец!

Бредли действительно был похож на клоуна.

* * *

– Елена Николаевна, вы уже звонили в Нью-Йорк? Вас там кто-нибудь будет встречать?

Они сидели в его маленькой кухне. Под столом У них в ногах спал и по-стариковски похрапывал Пиня.

– Я звонила в пятницу с работы. Меня встретит Стивен, старый друг моего папы, – ответила Лена.

– А жить вы там где будете?

– У него, у Стивена. Я всегда у него живу, когда прилетаю в Нью-Йорк. Стивен мне от папы по наследству достался. Они познакомились очень давно, еще в пятьдесят седьмом, когда в Москве был молодежный фестиваль. И с тех пор как-то, умудрялись общаться, встречаться, несмотря на все советско-американские сложности. Папа умер, теперь я вместо него со Стивеном переписываюсь. Он старенький, семьдесят пять лет, дети и внуки взрослые, живет один в огромном доме в Бруклине. У детей и внуков своя жизнь. Ему одиноко.

– А я нигде дальше Крыма не бывал, – задумчиво произнес Кротов. – Моя бывшая жена – балерина в театре Станиславского. Она часто ездила на гастроли за границу, но ничего толком не рассказывала.

– Я вам расскажу, – улыбнулась Лена, – прилечу из Нью-Йорка и расскажу.

Она жила у него второй день, и Кротов ловил себя на том, что ему впервые за много лет хотелось вечером возвращаться домой. Он не загадывал, как сложится дальше, но в глубине души был уверен: они с Леной уже не расстанутся. Слишком серьезно то, что сейчас происходит между ними, чтобы исчезнуть просто так, в никуда. Хотя внешне вроде ничего не происходит. Они называют друг друга на «вы» и по имени-отчеству, он спит на кухонном диванчике, она – в комнате, на тахте.

– Елена Николаевна, там на кассете, в разговоре с Курочкиным, вы сказали, что у вас будет девочка. Вы это только чувствуете или знаете точно?

– Теперь знаю точно. Курочкин на прощание сообщил. Он был опытным доктором и вряд ли ошибся.

– А кого вы хотели, пока точно не узнали?

– Ребенка, – улыбнулась Лена, – просто ребенка. Разве так важно, какого он будет пола? Впрочем, если бы люди могли выбирать, на свет рождались бы, наверное, одни мальчики. Почему-то все мужчины ждут непременно мальчиков, а женщины хотят им угодить.

– А я всегда хотел девочку, дочку… – тихо сказал Кротов.