ГЛАВА 8

Утром на даче Корниловых раздался телефонный звонок. Отец, поговорив, вышел в столовую, где уже ждали его Алешка с матерью.

— Сейчас прибудут похоронщики. Татурин оплатил всю церемонию. Они явятся с милицией, чтобы взять из квартиры одежду стариков. Света, — обратился он к жене, — присмотри там, пожалуйста.

Корнилов-старший сел за стол и принялся доедать прерванный завтрак.

— Это он звонил? — спросила Светлана Арнольдовна.

— Да, сам.

— Он как-то все это объяснил?

— Не потрудился. — Отец заметно сдерживал раздражение.

Алешка не вмешивался в разговор родителей: наверное, он один понимал, почему так поступил Сергей Ильич Татурин. Он платил по счетам. Алешка поблагодарил маму за завтрак, предложил свою помощь, получил отказ и ушел в свою комнату.

Открыв окно, он постоял немного, радуясь хорошей погоде и огорчаясь оттого, что рядом нет Лины. Хотелось, чтобы она поехала с ним, но она наотрез отказалась. Он хотел немедленно все рассказать родителям, но Лина категорически запретила ему это делать. Она считала, что пока еще рано… А что, собственно, рано? Он любит ее, она любит его. К чему такая канитель?..

Алешка закурил, стоя у окна, и снова погрузился в собственные мысли. Может быть, Лина и права, не стоит торопить события. А может, она действительно не разобралась еще в своих чувствах. В своих Алешка был уверен. Может, она думает, что он ей не пара? Красивая, целеустремленная, умная — прямая противоположность ему. Хотя из школьного курса физики Алешке было известно, что именно противоположности-то и притягиваются со страшной силой. Но Лина отказала и Алешке, и Андрею. Почему?.. Не любит ни одного из них? Сомнительно. Странная она все-таки женщина, странная! Не похожая ни на одну из тех, с кем Алешка общался ранее. Две его предыдущие жены просто визжали от восторга, когда он предлагал им выходить за него замуж, хотя знали его всего несколько месяцев до этого. А Лина любит его много лет и вот, пожалуйста, слышать ничего не хочет о свадьбе. И глупо, и смешно, но главное — непонятно. Он хотел мчаться к ней сегодня, но она сказала: «Не приезжай». Почему? На работу ей не надо. Что она собирается делать там, в городе, одна? А одна ли?..

Алешка протянул руку к телефону, набрал номер. Длинные гудки. Он насчитал пятнадцать и положил трубку на рычаг. Ну и где она? Дома нет. Ну уж, «зяблики», как говорит Михалыч, он не будет лежать на диване и ждать у моря погоды. Он пойдет и найдет ее.

Он быстро оделся, пересчитал в бумажнике деньги. Собственные сбережения, оставшиеся от полученных ранее гонораров, растаяли словно дым. Теперь надо просить у родителей. Стыдно. А что делать? Он метался по комнате, как тигр в клетке. Почему? Почему он позволяет себе так жить? Четверть века за плечами, пора подводить первые жизненные итоги, но ему, Алешке, нечего представить на суд божий. Внезапно пришла мысль, что, если сейчас он внезапно умрет, ему действительно нечего будет записать в свой актив для оправдательной речи на суде Всевышнего. Его бывшие одноклассники уже кое-чего достигли. Славка уже оставил по себе добрую славу — получился каламбур: Слава оставил славу. Его уже не забудут его ученики, на земле останется жить родной человечек, его замена, — Аннушка.

Алешка снова уселся на диван, у него опять было муторно на душе. Он и раньше не раз задумывался о смысле жизни, но все промахи и колебания трактовал только в свою пользу: как адвокат на суде — все сомнения в пользу обвиняемого. Собственно, глупо сидеть и винить себя во всех грехах человечества, не он их открыл, не он один им предавался и не ему за них отвечать, по крайней мере, не за все. Со своими бы разобраться…

И чем больше Алешка сейчас размышлял, тем больше терялся смысл его рассуждений. Он понимал, что сейчас ему в голову приходят лишь совершенно абсурдные мысли. Но то ли меланхолическое настроение, то ли все недавние события так на него подействовали, что рассуждать здраво и разумно он просто не мог, а может, и не хотел.

Он пришел только к одному твердому выводу: ему надо уехать. Уехать в Москву. Надо в себе разобраться, а еще лучше постараться кем-нибудь стать. Пора уже! А потом можно еще раз сделать предложение Лине. Может быть, тогда она не откажет.

Алешка вернулся к открытому окну, взял в руки пачку сигарет и обнаружил, что, увлеченный собственными душевными терзаниями, он почти опустошил ее, прикуривая одну сигарету от другой. Когда он это обнаружил, ему стало плохо. Он затушил уже подожженную сигарету, сложил в пепельницу все оставшиеся сигареты, взял ее и пошел с нею вниз, решив начать новую жизнь с мужественного, на его взгляд, поступка. Он решил бросить курить.

На кухне он решил выбросить в мусорное ведро все, что принес с собой, даже пепельницу. Потом подошел к дверям в комнату отца и постучал.

— Открыто, — услышал в ответ.

Алешка открыл дверь. Отец сидел за столом и работал на портативном ноутбуке, который всегда возил с собой.

— А, сын, заходи! — Отец на секунду оторвал взгляд от экрана, мельком взглянул на Алешку и тут же отвернулся, погрузившись в дела.

Алешка приземлился рядом с отцовским столом и принялся ждать. Прошло еще минут пять, прежде чем отец вспомнил об Алешкином присутствии. Он наконец оторвался от своей работы и, обращаясь к Алешке, спросил:

— Ты что-то хотел?

— Да. Когда вы поедете в Москву?

— Вероятно, сегодня вечером, а что?

— Я тоже уеду.

— Что так? Устал отдыхать? Потянуло в старую компанию? — Отец проговорил это несколько раздраженно.

— Нет. — Алешке не хотелось объяснять отцу причину своего отъезда, не хотелось и врать. Поэтому он просто промолчал, ограничившись одним-единственным словом.

— Может, объяснишь? — настаивал отец.

— Нет. — Алешка твердо и уверенно покачал головой.

— А жаль, — вздохнул отец, — я хотел тебя попросить пожить здесь некоторое время, пока мы не найдем новых консьержей. Ну, нет, так нет! Значит, придется остаться здесь матери. А у нее уже отпуск кончился.

Отец опять отвернулся к компьютеру, и последние слова он проговорил так тихо, будто самому себе.

Алешка растерялся. С одной стороны, ему просто необходимо было уехать отсюда, а с другой, отец впервые попросил его что-то сделать для него. Пусть это не геройский поступок, пусть нет необходимости спасать отца, но это реальное полезное, сделанное для него дело. Отказать сейчас ему Алешка не мог. Возможно, это было первое испытание на пути к преодолению его воинствующего эго.

— Я… — Алешка попытался привлечь внимание отца.

Ему это удалось.

— Что? — встрепенулся Леонид Иванович, будто только и ждал этого.

— Я останусь, — ответил Алешка. — Что я должен буду делать?

— Да, в общем, ничего. Разве что…

Алешка вопросительно посмотрел на отца.

— Разве что, постараться не умереть с голоду. Сможешь сам себя обеспечить?

— Постараюсь, — ответил Алешка.

Во дворе послышался гул подъезжающего автомобиля и шум голосов. Алешка подошел к окну: во двор вошли несколько молодых людей, одетых в строгие темные костюмы. Их встречала Светлана Арнольдовна.

— Похоронщики приехали, — сообщил Алешка. — Ты не выйдешь?

— Нет, не люблю я этого. Стариков, конечно, жаль, и я бы, естественно, сделал для них все, что нужно. Но, знаешь, я рад, что Сергей Ильич так поступил. Значит, не забыл, сколько они в свое время сделали для его семьи. Значит, что-то человеческое в нем осталось. А Орловых мне искренне жаль, земля им пухом. Кстати, ты, если остаешься, можешь проводить их в последний путь, вероятно, хоронить будут завтра, здесь, на Спасском кладбище.

— Хорошо, — ответил Алешка, продолжая наблюдать одним глазом за вежливым разговором, который вели во дворе Светлана Арнольдовна и представители похоронного бюро.

За спиной у Алешки послышался бумажный шелест, он обернулся — отец достал из бумажника две стодолларовые купюры и протянул их сыну:

— Возьми на расходы.

Алешка немного помялся:

— Не надо, у меня есть.

— Я знаю, что у тебя нет. Возьми, заработаешь — отдашь. И это не только тебе, это на непредвиденные расходы по дому.

— Уговорил. — Алешка взял деньги и убрал их в карман, сроду не испытывая такой неловкости. Да и отец ему никогда так деньги не давал. У Алешки была пластиковая карта, которая, как неразменный рубль из сказки, никогда не кончалась. Карта была у него и сейчас, но, чтобы снять с нее деньги, ему пришлось бы съездить в Москву. Здесь, в самой средней полосе России, такие карточки можно увидеть только в кино.

— Смотри, не вздумай баксы в магазине предлагать, в милицию заберут. Поменяй сначала в банке или в обменнике. Понял? — Отец будто знал, о чем размышлял Алеша.

— Понял, — кивнул он, усмехаясь про себя и покусывая нижнюю губу. — Спасибо за деньги и за науку.

— Не за что.

Сон никак не шел, на улице начинало светать. А в доме было так тихо, что невыносимо громкими казались даже падающие капли воды. Алешка поднялся и пошел на звук. Кран на кухне подтекал. Алешка закрыл его, присел на табурет, стоявший около. Ужасно хотелось курить. Сигареты лежали в шкафчике, нужно только встать и протянуть руку. Не просто отказаться от того, к чему привык за несколько лет. Но уступить сейчас своей дурной привычке, значит, проявить трусость и малодушие, значит, опять откатиться назад, значит, никакого прогресса в самовоспитании. А значит, и нет надежды на счастье и любовь.

Алешка попил воды прямо из-под крана и вернулся в спальню. Нет, он, кажется, плохо закрутил кран, потому что, поднимаясь по лестнице, опять слышал за спиной надоедливое капанье.

Алешка бухнулся на кровать, зарылся головой в подушки. Все бесполезно — не уснуть. Мысленно он то и дело возвращался к происшедшему. Совсем не случайно, что стариков убили именно тогда, когда никого из хозяев не было дома. Убийца шел наверняка, зная, что останется безнаказанным. Свидетелей нет, обличить его будет некому. Кто знал, что Алешка останется в городе? Да никто. Он и сам этого не знал до последней минуты. А убийца знал. Мало того: человек легко просчитал и спрогнозировал, как поведет себя Алешка в городе. Из этого можно сделать вывод, что убийца хорошо знал Алешку, знал его характер, его привычки, склонности. Кто же он, этот?..

Алешка встал, открыл окно. Душная летняя ночь заканчивалась. Воздух заметно посвежел. Алешка спустился вниз. Опять закрыл кран и вышел на крыльцо. Прямо перед ним виднелись ворота и калитка. Он подошел, потрогал запор — ворота запирались на железный засов. Когда Алешка с Михалычем вернулись вчера на дачу, ворота были закрыты, но крепкая высокая калитка в них — распахнута настежь. Либо Павел Николаевич не запер ее перед тем, как лечь спать. Либо убийца имел ключ от этих замков. От ворот в дом и в квартиру Орловых шел провод от звонка. Оставлять ворота на ночь незапертыми не было смысла. Если бы даже старики ждали Алешку ночью, все равно бы заперли вход.

Алешка прошелся вдоль забора из высоких бетонных блоков. Если вздумать забор перелезать, легким это занятие не покажется. Человек, решившийся на такое, должен быть хорошо тренирован. Усадебный двор незаметно переходил в хозяйственный. Здесь стояла баня, за ней шел небольшой огородик, перед баней — открытая веранда. Напротив невысокое крылечко, ведущее в квартиру Орловых. Алешка подошел к дверям, заклеенным в трех местах тонкой полоской бумаги, в том числе и поперек замочной скважины. На полосках бумаги даже в предрассветных сумерках были заметны круглые милицейские печати и подписи какого-то должностного лица. В доме с внутренней стороны точно такими же бумажками были опечатаны вторые входные двери в квартиру Орловых.

Алешка зашел в огородик: на нескольких грядках росли огурцы, лук, петрушка, морковь, укроп и еще какие-то огородные обитатели, незнакомые Алешке. Он потоптался там несколько минут, подумал о том, насколько непредсказуема судьба человеческая. Ольга Степановна сажала эти грядки, надеясь вырастить урожай, а теперь — вот он, урожай, а ее нет. И кому теперь нужны эти грядки? Кто станет за ними ухаживать? Их надо полоть, поливать… и еще что-то там с ними делать. Алешка присел возле грядки с морковью. Высокая ярко-зеленая ботва густо покрывала поверхность грядки. Алешка раздвинул ее руками, посмотрел. И где здесь сорняки? И что здесь сорняки?.. Он потянул за морковный хвостик, выдернул сразу две морковки, тоненькие мышиные хвостики. Посмотрев на них, он усмехнулся, обтер одну о штаны и засунул в рот. Потом поднялся и пошел к выходу из огорода. Повторил все предыдущие манипуляции и со второй морковкой, снова от души хрустнул и прожевал в одно мгновение.

вдруг вспомнил Алешка строчки Маяковского. Спасибо Ольге Степановне, хорошую растила морковку.

Алешка снова оказался на хозяйственном дворе. Подошел к бане, присел на невысокий порожек. Здесь совсем недавно он сидел вместе с Павлом Николаевичем. Здесь он впервые услышал историю жизни стариков Орловых. Алешка кинул в сторону ботву от съеденной морковки, проследил, куда она упала — чуть-чуть не долетела до густой высокой травы. Теперь это выглядело как мусор, а в траве было бы похоже на компост. Созерцание увядающей зелени на вытоптанной земле — не из приятных. Алешка нехотя поднялся, подошел к морковным веточкам, наклонился, подобрал ботву, выпрямился, оглядел двор. Павел Николаевич идеально вел хозяйство. Все на дворе чисто, ухожено, даже поленница около баньки сложена с особым старанием, даже изяществом. Возле поленницы урна для мусора. Алешка подошел к ней и выбросил туда ботву. И тут возле урны заметил на земле что-то блестящее, наклонился и подобрал тонкую золотую цепочку. Она была расстегнута; на ней, зацепившись за круглый замочек, висел маленький кулон в виде ангелочка с крылышками. Алешка долго рассматривал этот предмет, пытаясь вспомнить, кто из его знакомых мог потерять его тут. Явно он видел это украшение впервые. Такие цепочки носят обычно молодые девушки, да и «ангелочек» больше подошел бы скорее молоденькой грешнице, чем женщине в возрасте, а тем более мужчине. Вряд ли он мог принадлежать Ольге Степановне, украшение не в ее стиле. У мамы он тоже никогда не видел такого. Из женщин вчера здесь крутилась Лина. «Ангелочек» вполне мог принадлежать ей. Алешка пошел в дом, взялся за телефон, начал набирать номер, затем посмотрел на часы — всего половина пятого. Положил трубку на место.

Опять посмотрел на «ангелочка», повертел его в руках, потом, недолго думая, надел цепочку на шею, застегнул, не получилось. Снял. Подергал замочек, он оказался сломанным. Вот почему цепочку потеряли. Но все-таки кто? Опять задачка. Прямо интеллектуальная телевикторина «Что? Где? Когда?», надо добавить еще «Кто?».

Алешка усилием воли все-таки заставил себя задремать и проспал несколько часов, и первое, что он собирался сделать, когда проснется, — это позвонить Лине. Но не успел, его разбудил телефонный звонок. Он снял трубку, прижал ее к уху, не в силах ничего ответить.

— Алеша, — услышал он голос Лины, — ты еще спишь? Просыпайся, соня, немедленно.

Но Алешка уже проснулся. Он был счастлив слышать голос любимой. К тому же она не сердилась, она шутила с ним — он был счастлив вдвойне.

— Линочка, я не сплю, я не спал почти всю ночь. Я звонил тебе вчера, где ты была?

— Потом расскажу. Сейчас к тебе приеду. Вернее, мы сейчас к тебе приедем.

— Кто это мы? — наигранно сердито ответил Алешка. — Этот писака опять вьется около тебя?

— Не груби, Пинкертон, — услышал он в трубке голос Андрея.

— А, ты еще и подслушиваешь? Папарацци несчастный, — продолжал в шутку кипятиться Алешка.

— Я не подслушиваю, к вашему сведению. Просто ты слишком громко кричишь.

— Алеша, я сама включила громкую связь. Не ругай Андрюшу, он опять нам помог, — попыталась оправдать Андрея Лина.

— Хорошо, на этот раз я его помилую, но только если информация стоящая.

— Сейчас узнаешь. Мы едем.

Алешка быстро оделся, спустился на кухню. Поставил чайник на огонь. Открыл холодильник, приятно удивился. Мама, как всегда, позаботилась о нем. Тут стояла кастрюля с супом, любимым Алешкиным борщом, вторая — с тушеной картошкой, еще блюдо с котлетами, и все полки заставлены тарелками с бутербродами с икрой, рыбой, колбасой, ветчиной и салом. Алешка набрал на тарелку по одному, поставил на стол. Выставил на стол варенье, конфеты, поставил баночку быстрорастворимого кофе. Свисток чайника прозвучал одновременно со звонком в дверь.

Алешка быстро выскочил во двор, отпер ворота. Перед ним стояли Андрей и Лина. Схватив Лину в охапку, он прижал ее к себе, поцеловал и не отпускал, пока она не взмолилась:

— Отпусти, сумасшедший, мне больно!

— Да, я сумасшедший, я душевнобольной. Ты свела меня с ума, ты ранила мою душу. Не отпущу тебя никогда.

— Лина Витальевна, может, милицию вызвать или «Скорую помощь»? — подал голос Андрей, молча стоявший до этого момента в сторонке.

— Я тебе вызову, — пригрозил Алешка, отпуская Лину. — Мне надоели менты и журналюги, еще раз вякнешь, кофе не дам.

— Если вам, сэр, не нравится общество милиционеров и журналистов, мы можем уйти. Да, Лина Витальевна? — продолжал Андрей, все еще оставаясь за воротами.

— Нет, — ответила Лина, прижимаясь к Алешке и поглядывая на Андрея из-под опущенных ресниц.

— Что, съел, папарацци? — засмеялся Алешка.

— Змей-искуситель! Приехал, натворил, покорил, — проворчал Андрей.

— Ладно тебе ворчать. Заходи уж. Чайник остывает, — предложил Алешка мировую.

— Нет, Алеша, мы за тобой. Сейчас в Спасском будут Орловых хоронить. Так что чай отменяется.

— Хорошо, — вмиг посерьезнел Алешка. — Я сейчас.

Вернувшись в дом, он быстро проверил, все ли выключено и закрыто. Не хватало еще, чтобы он устроил тут пожар или потоп. Теперь все в порядке, похоже, он еще не утратил навыков самообслуживания, которые активно культивировали в нем его родители в пору детства и отрочества и которые он активно забывал в пору ранней молодости. Он выскочил на крыльцо, запер входную дверь, положил ключ в карман.

— Алеша, — услышал он за спиной голос Лины, выходящей с хозяйственного двора и несущей в руках огромный букет ярко-красных пионов. — Алеша, ты не против, я сорвала их у вас в огороде? Положим на их могилу. — Алешка, на мгновение задумавшись, кивнул в знак согласия. Он, конечно же, был не против. Но его опять поразила эта ироничная усмешка судьбы: Ольга Степановна позаботилась даже об этом. Она вырастила цветы для собственной могилы.

Маленькое церковное кладбище сплошь заросло яркими розово-лиловыми цветами иван-чая. То там, то здесь среди этого жизнерадостного цветения выглядывали верхушки могильных крестов. Высокие березы низко свешивали свои тонкие трепещущие ветки, мерно покачивая ими от малейшего дуновения легкого ветерка.

К воротам небольшого деревенского храма подъехала скромная похоронная процессия, состоящая из автобуса-катафалка и легковой машины.

Из автобуса вынесли два закрытых гроба и понесли в церковь. Все выполняли молодые подтянутого вида мужчины, одетые, согласно протоколу, в черные строгие костюмы.

Алешка, Лина и Андрей вошли вслед за ними в церковь, встали в сторонке, стараясь не привлекать к себе внимания. Кроме них и представителей похоронного бюро, в храме были только трое певчих и священник. Из легкового автомобиля так никто и не вышел.

Священник, не обращая ни на кого внимания, делал свое дело. Алешка присмотрелся к нему. Это был еще молодой человек лет тридцати пяти, может, чуть больше. Выше среднего роста, плотного телосложения, но ничего в его облике не было от тех картинных или киношных попов, чей стереотип годами навязывался советским людям, чтобы отвратить их от церкви и бога. Напротив, облик этого священника привлекал, располагая к общению с ним.

Церемония закончилась, гробы на руках служителей поплыли из храма, их понесли в глубь кладбища. Две вырытые рядом могилы желтели свежим песком среди летнего розово-лилово-зеленого буйства природы. Священник тоже шел рядом с процессией. Все остановились около свежих холмиков, гробы поставили прямо на них. Священник завершил обряд, сказав: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас». Два мужичка с лопатами, остававшиеся все это время немного в стороне, опустили гробы в могилы. Каждый подошел, бросил горсть земли, и могилы стали закапывать.

Когда все отошли от места захоронения, к Алешке подошел священник.

— Здравствуйте, вы, вероятно, Алексей Корнилов? Ваша матушка предупредила меня, что вы придете на похороны. — Он протянул Алешке руку и представился: — Отец Василий, настоятель храма Спас Преображения.

Алешка был приятно удивлен, но не подал виду и представил своих спутников. Потом обратился к священнику:

— Извините, а кто заказал отпевание?

— Похоронное бюро. А что, вы разве против? По-моему, не важно кто, главное проводить новопреставленных по-христиански. Или вы намекаете на то, что они самоубийцы, как мне в милиции сказали…

— Нет, нет, — прервал Алешка отца Василия. — Мы не против, и вам правильно сказали: они не самоубийцы. Вот Лина Витальевна может подтвердить, она следователь.

Лина кивнула незаметно и дернула Алешку за рукав, поглядев на него осуждающе.

— Да я бы и не поверил никогда, что Ольга Степановна способна на себя руки наложить. Она была религиозна и богобоязненна. Знала, что это страшный грех.

— Она часто приходила в храм? — спросил Андрей.

— На каждую службу, а еще она была членом церковного совета, участвовала во всех церковных делах и много жертвовала на храм.

Алешка отметил про себя, что, вероятно, святой отец смутно представляет себе, что значит «много». Откуда у Орловых «много», жили они скорее всего на более чем скромные пенсии да тот небольшой заработок, что платил им отец. Но священник, будто разгадав Алешкины мысли, поколебал его уверенность.

— Вы слышите звон? — спросил он, поворачивая голову в сторону колокольни, откуда над кладбищем и селом разливался протяжный, звучный колокольный звон. — Там три колокола, все они куплены на деньги, пожертвованные Орловыми.

— Ого, да они были скрытыми миллионерами! — опять подал голос Андрей.

— У них имелись сбережения, а почему это вас так удивляет? — заинтересовался отец Василий.

— Да нет, ничего особенного, просто жили они уж очень скромно. На церковь жертвовали бешеные деньги, а сами ютились у чужих людей. Странно.

— Не знаю, мне это странным не кажется. Они же не как приживалы жили, это была их работа. И они любили свою работу, — парировал отец Василий.

— Не смею с вами не согласиться, — сдался Андрей.

Лина и Алешка молчали, они догадывались, из каких больших кошельков доставала деньги Ольга Степановна. Пристальней приглядевшись к священнику, Алешка заметил в его взгляде озорной, хитроватый огонек и предположил, что этот человек знает несравненно больше того, о чем говорит.

Похоронщики завершили свою миссию и покинули церковный двор. Лина украсила могилу цветами, поправила ленты немногочисленных венков и присоединилась к мужчинам, которые тоже направились к воротам. Отец Василий попрощался с Алешкиной компанией и ушел в церковь, и Андрей, решив, что больше он в этом водоеме ничего не выудит, тоже поспешил откланяться, дабы не мешать влюбленным. На прощание только добавил, обращаясь к Алешке, абсолютно серьезным тоном:

— Я там кое-что нарыл, но Лина тебе расскажет обо всем подробнее. А я пойду, мне с вашими делами совсем работать стало некогда, я ведь сейчас за редактора, мне газету выпускать надо. Ну, пока, до встречи.

Лина и Алешка остались одни, решая, как лучше добраться до села Спасское. Было два пути: один через церковный двор, второй — через кладбище.

— Пойдем через кладбище, жутко люблю читать надписи на могилках, — сказал Алешка, — навевает разные мысли о смысле жизни и о месте человека в обществе.

— Трепло, — констатировала Лина, — ладно уж, пойдем.

Алешка, почесав в затылке, улыбнулся и пошел следом за Линой.

Они шли между могил, рассматривая портреты и читая подписи. У некоторых останавливались, переговариваясь и обмениваясь репликами.

— Смотри, вот дедуля пожил. Девяносто восемь лет! Два года до века не дотянул. — Алешка кивнул на одну из могил.

— Завидная судьба, человек родился еще в прошлом веке. Весь учебник истории прошел у него перед глазами. В режиме реального времени. Вероятно, участвовал еще в гражданской войне.

— А эта, смотри, совсем молодая. — Алешка посчитал в уме. — Всего-то двадцать лет. А красивая какая!

Они оба постояли у могилки с гранитным памятником с овальным портретом на нем.

— Нестеренко Наталья Михайловна, год рождения 1963-й, смерти 1983-й, — прочитал Алешка, потом рассмотрел надпись повнимательней, что-то сравнил. — Смотри, она умерла в день своего рождения. Интересно, что с ней могло приключиться?

Алешка стал вглядываться в лицо девушки, красивое, открытое; задорная улыбка, огромные глаза и темные, красиво изогнутые брови. Черная толстая коса, короной уложенная на голове.

— Хохлушка, — предположил Алешка.

— Почему ты так решил? — спросила Лина, вглядываясь в лицо девушки.

— Во-первых, Нестеренко. Во вторых, так и вижу ее в вышитой рубашке с венком на голове и с лентами в руках. И кажется, что как только откроет рот, так и польется украиньска мова.

— Смутные догадки. Я, между прочим, тоже Шевченко, — Лина сделала в своей фамилии ударение на букву «О», — но в паспорте у меня написано — русская. Тебя сбила с толку ее прическа, действительно не совсем обычная для молодой девушки, жительницы средней полосы России. Но и это еще ни о чем не говорит. Может, ей просто мама не разрешала стричься, а может, она староверка, смотри, какой у нее крестик на шее.

Алешка присмотрелся к украшению, но фотография была нечеткой, разобрать, что это, было практически невозможно. По форме вроде бы крестик, но не совсем обычный.

— Она вообще, по-моему, атеистка. Это вовсе не крестик, — резюмировал Алешка.

— А что? — Лина вынула из кармана рубашки очки, надела их и наклонилась к фотографии как можно ближе. — Действительно, похоже, что это и в самом деле не крестик.

Алешка внезапно ощутил какой-то неясный душевный дискомфорт. Он дернул Лину за рукав и почему-то шепотом позвал:

— Пойдем отсюда.

Лина повернулась к нему, усмехнувшись.

— Не бойся, я с тобой. Живых надо бояться, а не мертвых.

— Я никого не боюсь, — обиделся Алешка, — просто мы неприлично себя ведем. Стоим тут, как в картинной галерее, рассматриваем…

— Ты прав, мужчина. И я тебе покоряюсь, — сказала Лина, беря Алешку за руку.

— Ну, ты и кошка. — Он улыбнулся, прижимая Лину к себе.

Они молча проследовали через все кладбище, не останавливаясь больше ни у одной могилы. Выйдя за пределы погоста, перестали обниматься и просто пошли рядом. Мимо в обоих направлениях проезжали машины, велосипедисты, проходили пешие отдыхающие и обитатели многочисленных окрестных дач. До поселка оставалось еще минут пятнадцать неспешного хода.

— Ну, что вы там нарыли с Какошиным? — спросил Алешка.

— Я вчера весь день проторчала в увэдэшном архиве и ни дела о пожаре, ни вообще никакого упоминания о нем не нашла. Словно и не было никакого пожара. Позвонила Андрею, попросила его связаться с областным архивом. Представляешь, там тоже пусто. Даже и профилактория по документам такого никогда не числилось.

— Как это? — Алешка от удивления даже остановился.

— А вот так. Не было, и все тут.

— Быть не может! Мне и Павел Николаевич рассказывал, и доктор Крестовский.

— Представь, ничего не было. Поселок Дальняя дача начал возводиться с 1978 года. Все коттеджи строились по заказу областной администрации по единому архитектурному плану. И никакого профилактория на этом плане нет.

— Мистика! А кто подрядчик, архитектор? Может, с ними поговорить?

— Архитектор умер год назад, подрядная организация «Облцентрстройзаказчик» расформирована в 1983 году. Генеральный директор уехал в другой город, и где он сейчас, неизвестно, — ответила Лина.

— Заколдованный круг. Дома не было, пожара не было, а Ольга Степановна до самой смерти спасала Илью из пожара. Ничего не понимаю!

Они так увлеклись разговором, что не заметили, как остановились посередине дороги. Первой опомнилась Лина. Она потянула Алешку за руку:

— Пойдем, а то на нас уже смотрят.

Алешка послушался. Несколько минут они шли молча. Потом Лина покопалась в сумочке, достала оттуда листок бумаги с компьютерной распечаткой и протянула его Алешке:

— Это Андрей откопал в Интернете.

Алешка взял листок и начал читать. В тексте на английском от какого-то американского информбюро говорилось, что на открытых торгах, пользуясь протекцией высоких российских государственных кругов, большой пакет акций корпорации «Азиаттрансгаз» приобрел российский предприниматель Татурин. Алешка быстро перевел его и посмотрел на Лину:

— Ты понимаешь, что это означает? То, что Татурин был богатым человеком? Но ведь это ни для кого не секрет.

— Купить такой пакет акций мог позволить себе не просто богатый, а очень богатый человек. Все его магазины стоят в десятки, а то и в сотни раз меньше. Скорее всего Татурин — посредник, подставное лицо. Но чье? Правительства? Маловероятно, на мой взгляд. Мне кажется, это криминал. Очень крупный криминал. Понимаешь?

— Смутно. Ты думаешь, что его могли грохнуть за эти акции?

— Не знаю. Но деньги — наиболее вероятная версия. А здесь были, наверное, замешаны очень большие деньги.

— Но точно судить об этом мы не можем. Не думаю, что кто-либо из криминальных дельцов захочет поделиться с нами подобной информацией.

— Они да, а вот твой отец…

— Что отец? — не понял Алешка.

— У него с Татуриным были совместные дела.

Алешка промолчал. Меньше всего ему хотелось вмешивать в это дело отца, который всегда был человеком честным и принципиальным и не мог вступить в сговор с криминалом. Если у него и были дела с Татуриным, то скорее всего это были законные сделки.

— Они с мамой приедут в конце недели, и я с ним поговорю, — завершил он свои размышления вслух.

— Алеша. — Лина остановилась и заглянула Алешке в лицо, пытаясь угадать, о чем он думает. — Ты не расстраивайся, нужно все проверить. Просто Леонид Иванович может что-то знать. — Алешка обнял Лину и, ничего не отвечая и не отпуская ее, побрел по дороге.

Он считал, что не стоит обсуждать с Линой его отношения с отцом. Он хотел сам во всем разобраться. Если будет уверен, что это необходимо, он поговорит с отцом. Но не сейчас же это обсуждать.

Они молча подошли к воротам дачи, еще издали заметив стоявшую у ворот легковую автомашину, ту самую, которая сопровождала их на кладбище. На первый взгляд машина была совершенно необитаема. Алешка обошел автомобиль со всех сторон, внимательно осмотрел его. Если там и был водитель, то он очень хотел остаться незамеченным, и ему это удалось. Формально автомобиль не мешал Алешке, он не создавал никаких помех, не доставлял никаких неприятностей. Придраться было не к чему. Он отошел к воротам, но открыть калитку не успел: она открылась сама, и ему навстречу вышел Сергей Ильич Татурин. От неожиданности Алешка в первую минуту оторопел, так и оставшись стоять с протянутой рукой. Однако Татурин не растерялся, он пожал Алешкину руку, будто он ее только для этого и протянул.

— Здравствуйте, Алексей. Надеюсь, вы не против, что мы сюда вторглись?

— Да нет, но как вы сюда… Я же запер ворота на засов, а калитку на замок.

— Калитка была не заперта, — несколько удивленно проговорил Татурин.

— Не может быть! Ну, да бог с ней, об этом потом, проходите, пожалуйста.

Все трое они вошли во двор дачи, Алешка притворил калитку и пошел к дому. Татурин и Лина немного отстали, причем Лина постаралась отстать и от Татурина, она будто хотела раствориться в пространстве, быть незаметной, чтобы все решили, что ее вообще здесь нет.

— Алексей, — позвал Татурин, — спасибо за приглашение, но я не в гости.

Он достал из папки, которую держал под мышкой, листок бумаги и протянул ему. Это была копия завещания. Ольга Степановна Орлова и Павел Николаевич Орлов все свое движимое и недвижимое имущество завещали Илье Сергеевичу Татурину. На копии была приписка, заверенная нотариусом, в которой говорилось о том, что правопреемником наследства в связи со смертью наследника является Татурин Сергей Ильич. Документ написан и заверен государственным нотариусом…

Алешка прочитал бумагу и вернул Татурину.

— И что же вы хотите?

— Я прошу вас впустить меня в квартиру Орловых, мне бы хотелось кое-что оттуда взять.

— Она опечатана, а у меня нет ключа, его изъяли милиционеры.

— Мне разрешили вскрыть квартиру, у меня есть ключ.

Татурин достал из кармана ключ и показал его Алешке, который неопределенно пожал плечами и сказал:

— Милости прошу.

Он пошел на хозяйственный двор, за ним проследовал и Татурин. Алешка заметил, что Сергей Ильич очень плохо выглядит, он осунулся, лицо его потемнело, под глазами залегли глубокие складки.

— Вот блин, ничего не понимаю! Полтергейст! — проговорил в сердцах Алешка, увидав открытую настежь дверь в квартиру Орловых. — Еще час назад все было заперто и опечатано. Может быть, вызвать милицию?

Алешка стоял в проеме открытой двери, Татурин на шаг сзади него. Алешка обернулся к нему и увидел, как тот стоит, держась за дверной косяк, дышит с трудом, глаза полуприкрыты. Алешка кинулся к нему, но тот остановил его запрещающим жестом.

— Нет, позовите лучше моих людей, они в машине. Я им не велел вмешиваться, но теперь это, вероятно, необходимо.

Едва Алешка появился около машины, из нее тотчас вышли два молодых человека. Они ничего не спросили у него и ничего не сказали, немедленно пройдя во двор дачи. Алешка шел за ними, по дороге отметив про себя, что эти двое неплохо ориентируются в его владениях.

Татурин стоял в той же позе. Один из парней подошел к нему, поставил на землю маленький чемоданчик, открыл его, достал оттуда пузырек с таблетками и бутылку минеральной воды. Дал Татурину таблетку, дал запить, потом все так же спокойно, без суеты уложил на место, помог хозяину поменять позу: Татурин сделал несколько шагов с помощью телохранителя, потом пошел самостоятельно, сначала еле передвигая ногами, затем более уверенно.

Все вошли в квартиру Орловых, где заметны были следы недавнего обыска. Татурин опустился на первый попавшийся стул возле обеденного стола. Его телохранители остались у дверей. Алешка стоял посреди комнаты. Лины в поле зрения не наблюдалось.

Татурин оглядел комнату и остановил свой взгляд на большом металлическом ларце, стоявшем на комоде, и еле заметно кивнул. Один из его телохранителей подошел, поднял и поставил на стол перед хозяином, попытался открыть его, но ларец был заперт. Татурин достал с шеи из-под рубашки цепочку, на которой висел золотой внушительных размеров крест и маленький металлический ключик. Сергей Ильич открыл ларец, заглянул туда и, повернувшись к телохранителям лицом, махнул рукой. Они немедленно удалились, закрыв за собой дверь. Потом так же, жестом руки, он подозвал к себе Алешку.

Татурин достал из ларца фотографию и протянул ее Алешке. На ней молодой, элегантно, даже щегольски одетый мужчина обнимал за талию стройную красивую девушку с двумя длинными косами. Их запечатлели на фоне моря, а снизу по фотокарточке шла надпись: «Ялта — 1957 год».

— Это мы с Олей. Танюша тогда лежала в Москве в клинике, почти полгода лежала. Ей делали операцию, никто не мог поручиться, что она выживет. Мы с Олей полюбили друг друга, я повез ее в Ялту, там мы решили пожениться, как только… Ну, в общем, понятно. — Старик опустил голову. Алешка решил, что ему опять плохо и сделал шаг к нему, но тот поднял глаза. Они были полны слез. — Знаете, молодой человек, я ее любил всю жизнь и надеялся, что она простит меня когда-нибудь. Но она так и не… Крестовский рассказал вам, из-за чего мы с ним поцапались? Это я Оле хотел отомстить. Когда Танюша умерла, я тут же сделал предложение Оле. А она ни в какую. «Я замужем», и все тут. Пашка хороший был парень, да только не мужик. Он пацаном в войну попал под бомбежку, родителей потерял и сам инвалидом остался. Видишь, как случается… кому руку, кому ногу. А ему все «хозяйство» его мужское искалечило, чинили его долго, да что тогда за медицина была. Сам, наверное, представляешь. Олю он с детства любил, понимая, что мужем ей быть не может, так братом ее назвался. Оберегал ее, помогал. А когда с ней беда случилась, собой прикрыл. Виноват я перед Павлом. Очень виноват. Про нас он, конечно, знал, она от него ничего не скрывала. И про Илюшку тоже, наверное, знал. Я не знал, а он знал. Мне она не доверяла, а ему доверяла. Спрашивается, кого она любила больше?..

Алешка подумал, что больше всего Ольга Степановна любила только Илью. Татурин сидел, тяжело дыша, копался в ларце, перекладывая одну бумажку за другой. Алешка заметил, как ему с трудом дается каждое слово: он то вздыхал, то делал паузы, но все же продолжал говорить:

— Здесь письма мои к ней и фотографии. Она этот ларец сама заперла и ключ мне отдала. Я перепугался, что он может пропасть. Не дай бог, кто-нибудь подумает, что этим можно меня шантажировать. Нет, меня теперь уже ничем не испугаешь. Все мои страшные тайны умерли. Скоро и я за ними следом уйду. Совсем один я остался. Людмила забрала Сережку и уехала в Москву. Думает, что там ему безопасней будет. Пускай, мне уже все равно…

Старик замолчал, равнодушно глядя перед собой.

— Сергей Ильич, можно у вас спросить? — нарушил молчание Алешка.

— О чем?

— У вас с моим отцом были деловые отношения после того, как вы… ну… — Алешка никак не мог подобрать нужное слово.

Старик пристально посмотрел на него.

— Тебе кто-то что-то наговорил? Не верь, мальчик, твой отец честный человек. Да и я тоже не бандит, как и Илюшка мой покойный. Конечно, мы кое-что приобрели, когда появилась возможность, но это все на законных основаниях. Если, конечно, не считать, что наши законы существуют на грани беззакония. Но мы не криминал, мы капитал. А вообще, лучше поговори с отцом сам. Я думаю, он все тебе расскажет. Нет в этом особой тайны.

Он не без труда поднялся, прихватил под мышку ларец и пошел к выходу, но, не доходя нескольких шагов, пошатнулся и упал. Алешка бросился к нему и крикнул в закрытую дверь:

— Эй, секьюрити, сюда, он умирает!

В комнату ворвались охранники. А дальше все происходило, как в немом кино. Не говоря ни слова, они быстренько подхватили старика на руки и вынесли на улицу. Алешка подобрал с полу ларец и пошел за ними. Там он отдал ларец водителю и успел только увидеть, как Татурина положили на заднее сиденье. Однако водитель тут же закрыл все дверцы, сел за руль и сразу уехал. Татурин так и не успел попрощаться.

Алешка вернулся в квартиру Орловых, кинул последний взгляд на скромное ее убранство, решив, что он не вправе наводить здесь порядок; увидел лежавшие на столе ключи, которые оставил Татурин. Он подошел к входной двери в свою половину, потрогал — дверь открылась. Алешка вернулся к входной двери, запер ее изнутри, прошел через внутреннюю дверь на свою половину, запер на щеколду и ее. Пройдя на кухню, обнаружил там Лину, сидевшую на стуле возле стола.

— Привет, а ты как сюда попала?

— Через входную дверь. Тебе придется теперь поменять в доме все замки.

— Да, кто-то гуляет тут у нас, как в своем собственном доме. Полтергейст!

— Они уехали? — спросила Лина.

— Да. Он забрал старые фотографии и письма.

— Вероятно, это правильно.

— Я бы на его месте все уничтожил, — сказал Алешка.

— И это, вероятно, правильно, — согласилась Лина. — Лучше всего не заводить архива вовсе, чтобы никто не мог в нем покопаться после моей смерти.

Алешка подошел к Лине, присел перед ней на корточки, взял за руку и спросил:

— Что за мрачные мысли, что за пессимизм?

Лина смутилась, будто ее застали за каким-то интимным делом, и она машинально прикрыла ладошками лицо. Алешка, посмеиваясь, стал отнимать ладошки, пытаясь заглянуть ей в глаза:

— Ну-ка, ну-ка, что это у нас там, слезы? — Он быстро поднялся, поднял ее, обнял. — Не плачь, глупыш, я люблю тебя. И не хочу, чтобы ты плакала. Я не дам тебе плакать.

Он целовал ее глаза, губы. И снова губы и снова глаза. Лина тоже обнимала его, ворошила его волосы и тоже целовала его. Алешка поднял ее на руки и прошептал:

— Я буду носить тебя на руках всю жизнь… — Алешке впервые в жизни не хватило слов, настолько велико было овладевшее им чувство. И ничего не мог придумать лучше, как только начать читать стихи: