ГЛАВА 7

Утром в дом возвратилась бабушка; она вошла, стараясь не шуметь, заглянула на веранду, увидела спящих вместе Лину и Алешку, подумав про себя: «Ну и слава богу, наконец-то!», — прикрыла дверь и ушла к себе.

Алешка проснулся ровно в семь — сработал внутренний будильник. Он потихоньку встал, чтобы не разбудить Лину, и вышел на кухню. Там уже вовсю хозяйничала бабушка. Алешка скорчил удивленную гримасу и спросил:

— Здрасьте, а вы когда явились?

— Здрасьте, — передразнила его бабушка. — Недавно.

Алешка присел на табуретку, почесал в затылке и опять спросил:

— Вы все видели?

— Что все? То, что вы спите вместе? Так я анахронизмами не страдаю. Люди вы взрослые. Любите друг друга, ну и счастья вам. Рано или поздно это должно было случиться. Только вот что я тебе скажу, Алексей. Если ты ее не любишь, лучше уходи сразу. Она и так в жизни натерпелась, но только тебя всю жизнь и ждала. А ну-ка, пойдем!

Старушка энергично вытерла руки о кухонное полотенце, бросила его на стол и зашагала из кухни в комнату Лины. Подойдя к стене с фотографиями, она открепила одну из них, перевернула и показала Алешке: с обратной стороны на него смотрел он сам, Алешка Корнилов.

Потом она так же перевернула еще три фотографии. Везде был он — разного возраста, в разных позах, в разное время года. Алешка не мог описать охватившее его волнение.

Мария Дмитриевна вернула фотографии на старое место, кивнула Алешке, вместе они вышли из комнаты Лины. В кухне, куда вернулись, бабушка сказала:

— Мотай на ус, касатик! — Потом вздохнула и уже совсем другим тоном добавила: — Буди ее, пора. Завтрак готов.

За едой Мария Дмитриевна без умолку рассказывала, что у ее подруги Надежды Павловны очень высокое давление, а в ее возрасте это крайне опасно, и что сейчас у нее их другая подруга, а на ночь Мария Дмитриевна снова пойдет к ней на дежурство. Короче, ей некогда, у нее куча дел, и что они на нее ни сегодня, ни в ближайшие дни пусть не рассчитывают, со всем справляются сами.

После завтрака их ждал еще один сюрприз. Едва они вышли из дома, как лицом к лицу столкнулись с Андреем Какошиным.

— Не понял? — удивился он вместо приветствия. — А как же наше соглашение?

— Ты его нарушил первый, — ответил Алешка. — Кто ей предложение сделал? Кто предлагал ей руку и сердце?

— Я только предложил, а ты уже женился. Так, что ли, а, Лина Витальевна? — спросил журналист, целуя ей руку.

— Так, так, — подтвердил Алешка, отнимая у Андрея руку Лины, которую тот все еще продолжал держать.

— Ну вот, а я, значит, «останемся друзьями»? — картинно-горестно проговорил Андрей, хватаясь за голову.

— И то при одном условии, что не будешь ухлестывать за моей будущей женой. — Алешка протянул ему руку.

Лина все это время стояла рядом с Алешкой, прижимаясь к нему, и улыбалась обоим мужчинам снисходительно-кокетливо.

Андрей пожал протянутую ему руку и проговорил:

— Согласен, разрешите вас хотя бы подвезти, я на машине.

— Спасибо, Андрюша. — Лина протянула к нему руки, слегка обняла и чмокнула в щеку.

— Слушай, парень, что ты с ней сделал? Я, считай, целый год ухаживал, но она не позволила мне даже руки поцеловать, а тут… — проговорил Андрей, пожав плечами и разводя руки.

— Я просто люблю ее, — ответил Алешка, целуя Лину в темечко, потому что оно было ближе всего, а то пришлось бы наклоняться.

Через полчаса они расстались. Лина ушла на службу, Андрей уехал по своим делам, а Алешка пошел на пригородный автобус, который должен был довезти его до поселка Дальняя дача.

Утром автобус шел из города полупустой. Но при возвращении в город он будет полон пассажирами. Поедут грибники с корзинками, из ближних деревень потянутся бабки с первыми огурцами, ягодами и другой огородной снедью. На остановке возле городского рынка автобус опустеет. А вечером пойдет обратный процесс. Полный автобус отъедет уже из города. Но и в город пустым не вернется. В нем возвратятся домой, в городскую суету, отдыхающие и дачники, которым наскучили зеленые просторы.

Алешка сидел у окна; теплое ласковое солнышко пригревало и расслабляло… Автобус медленно катился по загородному шоссе, тормозя у каждого населенного пункта, а иногда и прямо на дороге, подсаживая и ссаживая пассажиров. Люди входили и выходили, занимали свободные места, некоторые молчали, некоторые оживленно разговаривали друг с другом… Автобус остановился, открылась дверь, по ступенькам поднялась и пошла к свободному месту Ксения Татурина, она была в одной босоножке, поэтому не шла по проходу автобуса, а смешно прискакивала на одной ноге. В белом подвенечном платье, только очень коротеньком. Она очаровательно улыбалась всем пассажирам, здоровалась с ними. Она шла, а вернее, скакала к Алешкиному месту. Села на свободное место лицом к нему, продолжая улыбаться. Следом за ней в автобусном проходе появился Илья Сергеевич, тяжело ступая, в расстегнутом пиджаке, руки спрятаны в карманы брюк; он жмурился, будто у него болела голова с похмелья. И тоже, ничего не говоря, прошел и сел на свободное сиденье, наклонил голову, опершись обеими руками о колени. Еще остановка… В автобус вошла Ольга Степановна, подошла к Илье и села рядом с ним. Ухватилась за его руку, прижалась к ней всем телом и улыбалась, как Ксения. Алешка отметил про себя, что никогда раньше не видел, как она улыбается. Она всегда была строга и даже сурова. Еще остановка… По проходу между сиденьями, прихрамывая, шел Павел Николаевич. Он остановился около жены, положив руку ей на плечо, ласково смотрел на нее, а потом повернулся к Алешке и сказал:

— Выходи.

Это было так неожиданно, что Алешка встрепенулся и вскочил с места. Автобус как раз стоял на его остановке — видения исчезли. Алешка усмехнулся, надо же, задремал, эко его разморило! Он протер глаза, потянулся и вышел из автобуса.

Милое, ласковое солнышко, синее небо, белые безмятежные облака — все действовало на него успокаивающе, однако все еще было как-то не по себе. Приснится же такое…

Знакомая асфальтированная дорожка в лесу. Знакомые сосны, заслонившие своими ветками солнце и пропускавшие его лучи, как сквозь мелкое сито. Вдали показалась знакомая сторожка Михалыча. Шлагбаум отодвинут в сторону, значит, сторож не спит. Или его нет на месте. Господи, до чего же все-таки прекрасно это место! Как хорошо здесь жить… Жить вообще на земле, жить…

Алеша дошел до сторожки и хотел уже было пройти мимо, но увидавший его Михалыч вышел навстречу.

— Ой, Алеха, куда это вы все запропастились?

— Здравствуйте, Иван Михайлович, — поздоровался Алешка, протягивая охраннику руку.

— Привет, привет, — торопливо проговорил тот, шлепнув Алешку по раскрытой ладони.

Алешка заметил, что сторож вопреки обыкновению, сегодня трезв или почти трезв.

— Я уж думал, что вы всем семейством в Москву слиняли, обидеться хотел, «на посошок» не поднесли, — продолжал бормотать Михалыч.

— Мать в Москве, а я у друзей в городе ночевал, — ответил Алешка, пытаясь заглянуть в бегающие глазки Михалыча.

— Леха, я это… нет ли у тебя? Похмелиться бы мне.

Наконец до Алешки дошло, чего жаждет «душа окаянная».

— Пошли, — сказал он — налью. С собой не ношу, но дома есть.

— Спаситель, бога за тебя молить буду, — проговорил Михалыч и кинулся запирать свои апартаменты.

До дачи Корниловых они дошли очень быстро, почти не разговаривая. Войдя во двор, Алешка обратил внимание на то, что здесь нынче необычно тихо. Не слышно привычных звуков, все словно замерло, даже вороны, и те каркали где-то вдали.

— А стариков-то тоже, что ль, в столицу свезли? — нарушил тишину Михалыч.

— Нет, они здесь оставались, — недоумевая, ответил Алешка.

Они еще постояли посередине двора, прислушиваясь, потом Алешка сказал:

— Михалыч, пойдем к ним сходим.

— He-а, Леха. Душа горит, похмелья просит. Давай сначала вмажем, а потом куда угодно.

— Сейчас, Михалыч, хоть одним глазком глянем, да и ключей у меня от дома нет, все равно надо к Ольге идти.

— Ох, елки, грехи наша тяжкия. Ну, пошли, коли так, — вздохнул Михалыч.

Вход к Орловым был со стороны хозяйственного двора. Сама квартира располагалась на цокольном этаже здания. Из прихожей стариков в покои хозяев вела внутренняя лестница. Она закрывалась с обеих сторон, но у Ольги Степановны всегда были ключи от всех дверей.

Алешка вообще не любил ключей, старался никогда не брать их с собой. Ему было приятней, вернувшись домой, позвонить в дверь: дома ему открывала домработница, а здесь — Ольга Степановна. И теперь у него тоже не оказалось их. Мама забрала с собой ключи и от входных дверей дома, и от ворот. Странно, почему Павел Николаевич не запер ворота. Тревога все больше и больше охватывала Алешку.

Они подошли к дверям Орловых. Тишина. Алешка постучал, позвал. Никто не отозвался. Он толкнул дверь. Она тихо, без шума и скрипа отворилась.

— Алешка, ну тя, леший! С тобой точно страхов натерпишься. Не ходи туда!

— Михалыч, миленький, родненький, — немного дурашливо стал упрашивать Алешка, — ну пойдем вместе.

— Нет уж, «зяблики», не пойду. — Он отошел от дверей, присел на скамейку у крыльца и закурил.

Алешка постоял в нерешительности и, перекрестившись, вошел внутрь.

Он нашел их в спальне. Ольга Степановна лежала на кровати, руки сложены на груди. Одета, как обычно, даже волосы уложены, волосок к волоску. Как бывший студент-медик, Алешка сразу понял, что умерла она не сейчас. Он присмотрелся к ее лицу, и что-то его в нем насторожило. Что-то было не так, понял он. Она улыбалась. Улыбалась так, как в его сне в автобусе. Павел Николаевич сидел на полу, рядом с кроватью. К кровати был привязан его ремень, шею опоясывала петля, образованная из ремня. Орлов умер не сейчас. Алешка дотронулся до него — он был холодный.

Алешка вышел из квартиры Орловых и с удивившим его самого спокойствием закрыл за собой дверь. Присел рядом с Михалычем, взял у него недокуренную папиросу, оторвал мокрую часть фильтра, затянулся.

— Ну? — спросил его Михалыч.

— Оба. Иди, вызывай милицию.

— Ну, ты, брат, даешь, с тобой опасно дело иметь. Ты покойников находишь, как грибы в лесу собираешь, все парами да кучками. Их-то кто ж?

— Да, похоже, сами. Она на кровати лежит, он в петле рядом сидит.

— Господи, помилуй! — перекрестился Михалыч и пошел со двора. Алешка не мог больше сидеть здесь один, поднялся и вышел за ворота дачи. А куда идти?.. Он опустился на корточки прямо у ворот. Сложил руки на костлявых коленях и уткнул в них лицо. Вещим оказался сон в автобусе!.. Он понял, почему довольно улыбалась Ольга Степановна: теперь она навсегда рядом с ним, со своим Илюшенькой. Она осталась верна ему, а Павел Николаевич — ей.

Алешкины мысли переключились, как телевизионный канал. Надо сообщить родителям. Он никак не мог вспомнить, когда мама собиралась вернуться обратно. Она поехала хлопотать о месте для Ольги Степановны, только ей теперь уже ничего этого не надо. Она обрела место в самой лучшей больнице. Кто будет хоронить стариков? Наверное, все придется делать его родителям. Вряд ли Татурин-старший захочет принимать в этом участие, тем более после того, что перенес совсем недавно сам.

Алешка поднял глаза к небу. Все так же плыли по небу облака, все так же солнце продиралось сквозь густые сосновые лапы. Все так же, как было полчаса назад, но тогда он гнал от себя страшные предчувствия, а теперь вот они оправдались.

Алешка увидел подъезжающий со стороны КПП милицейский «уазик». Он остановился у ворот, открылась передняя дверца, и из нее на землю выпрыгнула Лина. Из задней дверцы вышел тот самый майор, имя которого Алешка так и не узнал.

— Слушай, Корнилов, ты когда нам перестанешь трупы поставлять? — грубовато сказал майор с ироничной интонацией.

Лина молча стояла, прижимая к груди ту же дерматиновую папку, что и в прошлый раз. Алешка продолжал сидеть, лишь молча поднял голову и посмотрел на Лину, с которой расстался всего час назад. Они обменялись взглядами и поняли друг друга без слов. Он перевел взгляд на майора, спросил:

— Извините, как вас зовут?

— Ох ты какой! — продолжал ухмыляться майор. — А то не знаешь?

— Извините, — сказал Алешка, глядя снизу вверх и щурясь от солнца. — Но мы так и не были представлены друг другу в прошлый раз. Получается неравноправие, вы меня знаете, а я вас нет.

— Ну ладно, — произнес майор, оглядываясь по сторонам, — Гребешков Николай Борисович.

Алешка поднялся и протянул руку майору Гребешкову.

— Очень приятно, Корнилов Алексей Леонидович, — сказал он серьезно, без тени иронии или сарказма. Гребешков, готовый к чему угодно со стороны этого парня, кроме вежливости, был как-то сбит с толку и немного ошарашен и тем самым в какой-то степени обезоружен.

— Ну ладно, показывай, что тут у тебя.

Длительная и очень неприятная процедура осмотра места преступления вызывала у Алешки желание поскорее уйти и забыть обо всем этом. Он сидел в комнате Орловых, отрешенно глядя в окно. К нему подошла Лина и спросила:

— Ты родителям звонил?

— Нет еще, у меня нет ключей от входной двери, а через эту я не пошел. Может, отпечатки пальцев… и телефон трогать не стал. Вообще ничего не хочу здесь трогать. Долго еще все это? Я уеду в город. Здесь все опечатают?

— Да. Поезжай ко мне, бабушка тебя приютит. А мне еще поработать надо.

— Спасибо, но надо кое-что взять из вещей. — Он повернулся к майору и, уже обращаясь к нему, спросил: — Николай Борисович, вы мне позволите пройти в мой дом?

— Подожди немного, сейчас закончим, тогда иди на все четыре стороны.

За время осмотра в комнату, где сидел Алешка, входили и выходили разные люди. Примерно час назад к майору присоединился человек в штатском, они время от времени еле слышно переговаривались. Ответив Алешке, майор снова подошел к человеку в штатском, они опять коротко обменялись репликами. Человек в штатском подошел к Алешке и спросил:

— Скажите, Корнилов, где вы были вчера вечером и сегодня ночью?

— Здесь меня не было. А, простите, с кем имею честь?

«Человек» вытащил удостоверение и протянул его Алешке, он прочитал вслух:

— Прокуратура… области, следователь… Кунгурцев. Круто. Меня арестуют? — попытался пошутить Алешка.

— Возможно, если не ответите, где провели эти сутки.

— Хорошо, записывайте и можете проверять.

Алешка подробно, по минутам расписал день, где и с кем встречался, до той минуты, как он встретил Лину. Потом развел руками и сказал:

— А дальше, извините, замешана дама.

— Не валяйте дурака, Корнилов, — строго сказал Кунгурцев. — Мы вынуждены проверить вас на причастность к убийству.

— Почему убийству? — встревоженно спросил Алешка. — Разве это не суицид?

— Нет, — ответил Кунгурцев. — У Орловой сломана шея, Орлов повешен. Это по данным первичного осмотра экспертов-криминалистов.

— Нет, — Алешка не мог поверить в услышанное, он мотал головой, раскачиваясь из стороны в сторону, и твердил: — Нет, нет, этого не может быть! За что?

— Судя по всему, это случилось как раз в то время, на которое у вас нет алиби.

Алешка молчал. Он кивал головой и вспоминал те часы, когда они с Линой были так счастливы, а здесь кто-то убивал стариков Орловых. У него в голове возникли две параллельные картинки: на одной он и Лина в постели, на другой — умирающие Орловы…

— Мне нужно позвонить, — ответил Алешка, — позвольте мне пройти в мой дом.

— Телефон не работает, и вы, вероятно, это знаете. — Кунгурцев наклонился к Алешке и заглянул ему в лицо.

Алешка почувствовал, как пахнет у этого майора изо рта, услышал, как он шмыгает носом. «Хронический тонзиллит», — машинально отметил про себя Алешка, а вслух добавил:

— Вам надо полоскать горло шалфеем. И запаха не будет, и дышать станет легче.

Кунгурцев резко отпрянул от него, легонько кашлянул.

— Спасибо за совет, однако… я вынужден вас арестовать.

Алешка еще раз посмотрел на майора. Это был человек средних лет, «средней» внешности и явно средних способностей. Ему очень хотелось в этот момент посмотреть и на Лину, но он побоялся выдать себя и подвести ее, поэтому спросил Кунгурцева, отведя взгляд:

— На каком основании?

— По подозрению в убийстве.

— А презумпция невиновности? — не унимался Алешка.

— А это пускай суд разбирается, у меня же оснований более чем достаточно. И пальчики твои здесь, и алиби у тебя нет.

— А мотив? — не унимался Алешка.

— Покопаемся — найдем. Лично я склонен считать, что вы, Корнилов, маньяк. Или, если угодно, серийный убийца. Взбесившийся барчук, которому не хватает в провинции острых ощущений. Я слышал, что в столице вы вели далеко не примерный образ жизни.

Алешка с удивлением смотрел на этого человека. Чего-чего, а такого многословия он от него не ожидал. Но уже в следующий момент его удивил другой человек.

— У него есть алиби, — сказала Лина, не привлекавшая к себе до этого внимания.

Все повернулись в ее сторону. Она подошла к Алешке, положила руку ему на плечо.

— Он был со мной. Это могут подтвердить два человека — и моя бабушка, и Андрей Какошин, корреспондент из «Времени местного».

— Проверим, а пока мы его задержим. Сержант, уведите задержанного. А вас, лейтенант Шевченко, я отстраняю от ведения дела, — отрезал Кунгурцев.

Алешке и раньше случалось носить на запястьях наручники, сидеть в камере и даже пробовать баланду. Но все это было не так, как сейчас. Там, в Москве, в окружении своей «банды», уверенный в своей безнаказанности, он чувствовал себя почти героем. Иногда даже бравировал приобретенным опытом.

Сейчас им овладело чувство, будто все это мираж, сон, кошмарный сон. Он отключился от действительности, ему стало все равно, что с ним происходит. Он силился понять, разобраться в том, что же случилось с Орловыми? Кому могли помешать старики? Если их смерть связана с гибелью Татуриных, то надо понять: каким образом? Надо докопаться до истины. До самых корней. А для этого необходимо отправиться в прошлое. Ах, как жаль, что до сих пор не изобрели машину времени! Сел бы в нее, нажал пару кнопок — и раз! На месте, разбирайся там. Знакомься с героями, выясняй их отношения. Но в какой год лететь? В 58-й, когда познакомились Орловы и Татурины? В 90-е, когда Татурин начал активно заниматься бизнесом? А может, и раньше. Хорошо бы пробежаться по всему жизненному пути Ильи Татурина. А может быть, дело вовсе и не в нем, может, охота шла именно на Орловых? Они всегда были при каких-то своих секретах. Может, кто-то из них боялся разоблачения? Тогда какого?..

Алешка ругал себя последними словами за то, что не успел поговорить с ними самими обо всем. Теперь уже поздно. Теперь ему уже никто не сможет рассказать о том, что за тайну хранили Орловы. Стоп!.. Почему же никто? По крайней мере, есть еще два свидетеля тех давних событий, а может, и участника. С ними надо непременно встретиться. Доктор Крестовский и Сергей Ильич Татурин.

Голос милиционера вырвал Алешку из забытья:

— Корнилов, на выход!

Алешка оторвался от стены, к которой буквально прирос за то время, пока был в камере, и пошел в коридор. Освободили его так же без объяснений, как и арестовали.

На крыльце его встретили Лина и Андрей Какошин.

— Ты у нас становишься героем авантюрного романа, — приветствовал его Андрей.

Лина молча обняла его, он поцеловал ее и сказал:

— Спасибо.

— Не мне, — ответила Лина, — это заслуга Андрея. Он у нас скандальный репортер, его побаиваются. Поэтому, как только он появился в кабинете облпрокурора, тот сразу дал команду — освободить тебя.

— Спасибо, — сказал еще раз Алешка и протянул репортеру руку.

— Да, пожалуйста, хоть сто порций, — ответил Андрей, пожимая плечами и разводя руками. — Попадете еще, поставьте в известность. Будем выручать.

— Не язви, с каждым может случиться, — вступилась за Алешку Лина.

Все еще погруженный в свои мысли, Алешка не обращал внимания на шутливую перебранку своих спутников.

— Алеша, с тобой все в порядке? — попыталась вернуть его к действительности Лина.

— Пойдемте, я вас подвезу, — предложил Андрей, с недоумением поглядывая то на Алешку, то на Лину. — Раз уж я у вас за опекуна, буду опекать и дальше.

Алешка стряхнул с себя неотвязные мысли и твердым голосом более чем серьезно сказал:

— Все в порядке. Поехали к доктору. Я должен знать то, что знает он. Для начала.

— К какому доктору? — спросила Лина.

— К Крестовскому.

— Может быть, не сегодня, тебе надо отдохнуть, — забеспокоилась Лина.

— Нет, немедленно! — настаивал Алешка.

Они погрузились в «Москвич» Андрея, он не без проблем завел мотор, и машина, кряхтя и икая, тронулась.

— Я позвонила твоим родителям, они уже выехали. К вечеру будут здесь. — Лина пыталась помешать Алешке снова погрузиться в свои мысли. — Они сказали, что приедут на дачу, просили и тебя быть там.

— Хорошо, — согласился Алешка без каких-либо эмоций.

— Старик, может, тебе чего-нибудь выпить? — предложил Андрей.

— Нет, спасибо. Я действительно в порядке. — Алексей обернулся к Лине, вздохнул, улыбнулся в ответ на ее встревоженный взгляд, поцеловал. — Не беспокойся. Я справлюсь. Я сильный.

Они подъехали к дому доктора. Андрей припарковал машину, заглушил мотор и собрался было выйти из машины, но Алешка поспешил пресечь его намерения:

— Извини, Андрей. Мне нужно одному.

— Но Матвей Игнатьевич и мой хороший знакомый, — возразил репортер.

— Сходишь к нему как-нибудь потом, — отрезал Алешка и вышел из машины.

— Алеша, ты уверен, что сам справишься? — спросила еще раз Лина, выглядывая из окошка машины.

— Без сомнения, — кивнул Алексей. Потом наклонился к Андрею. — Надеюсь, сэр, вы не станете злоупотреблять моим отсутствием?

— Слово джентльмена. — Андрей поднял вверх указательный палец.

— Я вам верю, — ответил Алешка с назидательной интонацией и тем самым поставил в разговоре точку.

Алешка прошел по знакомой дорожке, позвонил в дверь. Ответа не последовало. Он постоял еще несколько минут, позвонил еще раз. Результат — тот же. Он развернулся и пошел было к выходу, но тут же вспомнил о беседке за домом и заглянул туда.

Заросшая травой дорожка делала его шаги совершенно неслышными. Еще издалека он заметил сидящего в кресле доктора. Глаза его были закрыты. На полу валялась трубка, вероятно, выпавшая из рук, ноги безвольно вытянулись по полу, с одной свалился домашний туфель. Голова склонилась набок.

Алешка невольно замедлил шаг. Каждое неподвижное человеческое существо вызывало у него с недавних пор суеверный страх. В голове эхом отдавались слова Михалыча: «Ты покойников находишь, как грибы в лесу собираешь. Все парами да кучками». И тут же вспомнился ироничный майор Гребешков: «Ты когда перестанешь нам трупы поставлять?» Не доходя нескольких шагов до беседки, Алешка остановился, слегка кашлянул, позвал:

— Матвей Игнатьевич!..

Доктор вздрогнул и открыл глаза, сразу узнав Алешку, смущенно засмеялся и сказал:

— Здравствуйте, мой друг.

Он сел поудобней, поднял упавшую трубку, надел туфлю и, продолжая подсмеиваться над собой, проговорил:

— Задремал… старик, ничего не попишешь. Задремал. Задумался и не заметил, как хр-р-р… Садитесь, что вы стоите. Напугал я вас?

Алешка облегченно вздохнул, прошел в беседку и, присаживаясь, сказал:

— Да, признаться, напугали. Вы знаете, что произошло сегодня ночью?

— А что произошло сегодня ночью? — встревожился доктор Крестовский.

Алешка сел напротив Матвея Игнатьевича, чтобы видеть его глаза: в них сейчас читался неподдельный страх.

— Убиты Орловы. Оба.

Доктор сморщился, как от сильной боли, прикрыл лицо рукой и, немного помолчав, спросил:

— Как?

— Ей сломали шею, он повешен. У нас на даче. Меня дома не было, родители в Москве. Матвей Игнатьевич, мне кажется, что все эти смерти связаны и имеют общие корни. Если вы знаете что-нибудь об этом, расскажите мне. Вы же знаете?.. Только не молчите, ради бога, я уверен, что этот убийца явился из прошлого. Раскройте мне тайну, пока не случилось еще чего-нибудь страшного.

Матвей Игнатьевич молча раскурил трубку, пристально посмотрел Алешке в глаза, понял, что этот молодой человек не уйдет без ответа. Наконец после долгих колебаний он решился:

— Не думаю, что то, о чем я знаю, поможет вам разгадать тайну смерти Татуриных и Орловых. Но теперь, когда все участники тех событий покинули этот лучший из миров, вероятно… — Он поднялся с кресла, одернул спортивную куртку, сбившуюся во время сна. — Вероятно, я должен рассказать вам все. Вернее, не вам, но, полагаю, что могу это сделать при вас.

Он достал телефонную трубку, набрал номер и проговорил:

— Сергей, здравствуй, это я, Матвей. Хоть и не время сейчас, мне необходимо поговорить с тобой. Нет. Я прошу тебя прийти ко мне. Да, сейчас. Да, немедленно.

Он положил трубку и, повернувшись к Алешке, сказал:

— Подождите здесь, я сейчас вернусь.

Доктор ушел. Алешку разбирало нетерпение.

Наконец-то он узнает все, и, похоже, сейчас он познакомится с Сергеем Ильичом Татуриным.

На дорожке, ведущей к беседке, послышался разговор, и показались два старика: именно их Алешка «назначил» свидетелями старых тайн. Лица обоих были напряжены, видно, встреча эта не принесет радости ни одному из них. Они вошли в беседку, доктор держал в руках свернутый вчетверо пожелтевший тетрадный листок с потрепанными краями.

— Познакомьтесь, Сергей Ильич, Алексей Корнилов, — проговорил, ни на кого не глядя, доктор Крестовский.

Татурин едва кивнул в сторону Алешки и мрачно проговорил:

— Я жду.

— Присядь, Сергей, — мягко попросил Матвей Игнатьевич.

— Некогда мне тут рассиживаться.

Татурин был невысок ростом, коренаст. Лицо словно вырублено из дерева или, скорее, изо льда. Крупные, грубые черты дополняло сложившееся за минувшее время негативное восприятие этой личности Алексеем.

— Хорошо, — примирительно кивнул доктор, — только сначала я бы хотел…

— Ближе к делу, — настаивал Татурин.

— Хорошо, — окончательно сдался доктор. Он развернул листок бумаги, который принес с собой, и надел очки. Посмотрел еще раз на Татурина и начал читать: — «Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Орлова Ольга Степановна… года рождения… проживающая… сегодня 22 июня 1958 года, находясь в больнице поселка «Химстроя», города Дальнославска, отказываюсь от своего сына, рожденного мною сегодня, и передаю его на воспитание Татуриной Татьяне Никитичне, претензий иметь не буду». Число и подпись.

Доктор закончил читать письмо и протянул его Татурину. Лицо Сергея Ильича помрачнело еще больше. Он не взял письма, отвернулся и проговорил:

— Это все? Я могу идти?

— Что значит, «это все»? — взорвался доктор. — Глыба ты, неужели тебе все равно, что твой сын был тебе не сын?

— Дурак ты, доктор, — почти шепотом проговорил Татурин. Он собрался выйти из беседки, но задержался и, обернувшись, сказал: — Почему ты молчал столько лет?

— Это была не моя тайна, я ее лишь хранил, — проговорил доктор со вздохом облегчения; он сел в свое кресло. — Они лежали вместе в палате, родили одновременно, с разницей в час. Твоя дочка родилась мертвой. Татьяна металась от горя. Она не столько страдала по потерянному ребенку, сколько боялась огорчить тебя. Ольга пожалела ее, да и, наверное, посчитала, что малышу в обеспеченном доме начальника стройки будет расти лучше. Она сама предложила Татьяне взять мальчика с условием, чтобы ее взяли к нему кормилицей. Татьяна обрадовалась. Они пришли ко мне, и я совершил служебное преступление. Остальное ты знаешь.

— Почему ты рассказал мне все это только сейчас? — Голос Татурина стал менее жестким. Он будто застыл на том же месте.

— Потому что сегодня Ольга с Павлом умерли. И теперь ты ничего им не сможешь сделать.

— Дурак ты, доктор, я бы и так им ничего не сделал. Ведь Илья был моим сыном.

— Да, ты воспитал его по образу своему и подобию, — согласился доктор с ноткой недовольства.

Татурин повернулся к нему, смеясь, потом подошел вплотную и проговорил:

— Нет, доктор, ты все-таки дурак! Неужели за сорок с лишним лет ты так и не заметил, что Илья был похож на меня как две капли воды? Он был моим сыном. Ольга была моей любовницей. Я не знал, что она родила сына, это вы удачно скрыли, я думал, что мы с ней потеряли дочь. Пожалел ее, взял в дом. Но, надо отдать ей должное, она оказалась умнее, чем я думал. — Татурин сел в кресло, усмехнулся. — Вот, значит, как она решила эту проблему. Мы с ней встречались, когда они с Павлом не были еще женаты. Татьяна все время болела, ну я… короче, Ольга мне очень нравилась. Молоденькая, хорошенькая, дерзкая на язык. Приехала на строительство, за ней приехал и Павел. Они по-детдомовски были как брат и сестра. Когда она забеременела, то стала настаивать, чтобы я развелся с Татьяной и женился на ней. Но я не мог этого сделать: сам знаешь, вся моя жизнь зависела от моего тестя. А я не хотел ничего терять. Да и Татьяна ждала ребенка, вот такая гримаса судьбы. Я настаивал, чтобы она сделала аборт, денег дал. Но она швырнула мне их в лицо и ушла. Потом я узнал, что они с Павлом поженились. — Татурин помолчал, вздохнул. — Потом, позже, я разговаривал с ней, жалел обо всем, а она со всем соглашалась и ничего мне не сказала. — Он хмыкнул. — Молодец баба! И Павел. Я потом пытался с ней… продолжить, но она кремень. Сказала, больше не люблю тебя, у меня Павел есть. Как в романе: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Вот он и закончился — век-то.

Последние слова Татурин проговорил с обидой в голосе, видно, до сих пор не мог простить Ольге ее отказ. Потом встал и, не прощаясь, вышел из беседки.

— Вот в этом он весь, — глядя вслед Сергею Ильичу, проговорил доктор. — Ну что, молодой человек, вам стало легче от того, что вы узнали?

— Пожалуй, нет, — сказал Алешка, отметив про себя, что все запуталось еще больше, а вслух добавил: — Вы знали, что Илья сын Татурина, а не Орлова?

— Я догадывался, в свое время пришлось обследовать Павла: он был бесплоден. Пацаном попал под бомбежку, был ранен, родители его тогда погибли. А у него на всю жизнь осталось стойкое травматическое бесплодие.

Алешка поднялся, протянул руку доктору:

— Спасибо вам, Матвей Игнатьевич, и простите за беспокойство.

— Нет, молодой человек, это вам спасибо. — Доктор пожал протянутую Алешкину руку и, видя его недоумение, добавил: — Да-да, не удивляйтесь! Я просто устал хранить этот секрет столько лет, а теперь освободился от него. Мне стало легко. Так что, спасибо вам.

Они распрощались, Алешка вернулся к машине, где скучали Лина и Андрей. Увидев Алешку, оба кинулись к нему:

— Ты чего так долго?

— Что узнал?

— Все потом, ребята! Если не накормите, умру с голоду. Прямо сейчас и прямо здесь.

Молодость и здоровье брали свое. Убитый и раздавленный еще несколько часов назад, сейчас Алешка ощутил, что в нем проснулся волчий аппетит. Его больше не трогали чужие проблемы, по крайней мере, так сильно, как раньше.

Потом был чудесный обед, приготовленный бабушкой Лины, были шутки и подколы, были высказаны и туманные предположения. Лина и Андрей пытались выведать у Алешки то, что он услышал в доме доктора. Но Алешка молчал, он не решился рассказать репортеру о давней истории любви двух человек, к которой никто из присутствующих не имел никакого отношения. Но когда Андрей ушел, Алешка не выдержал и поделился новостями с Линой.

— Уму непостижимо, — проговорила Лина. — Какие высокие отношения. Ты знаешь, я уважаю Сергея Ильича, он и жену больную не бросил, и Ольгу не оставил.

— Да, а я бы хотел побывать в том, в 58-м, хотел бы посмотреть на нее и на Ольгу. Какой же она должна была быть красавицей, что Сергей ее любил и до сих пор любит… А Павел? Зная о ней все, всю жизнь с ней прожил. До конца с ней остался.

— Я думаю, красота здесь играла не самую главную роль. Подожди! — Лина вдруг вскочила с места и выбежала из комнаты, где они сидели. Через несколько минут она вернулась в сопровождении бабушки. В руках она держала огромный фотоальбом в бархатном переплете. — Знаешь, бабушка работала в школе рабочей молодежи на «Химстрое».

— Да, Оля училась у меня. Она приехала к нам с семилеткой, закончила неполную среднюю. — Мария Ивановна внимательно просмотрела фотографии. — Нет, Алена, смотри пятидесятые, конец 57-го, наверное. Да вот этот класс. Вот она.

Алешка посмотрел на портрет в овальной рамке, под которым была подпись — Ольга Третьякова. На него смотрела очень юная, со светлым лицом девушка. У нее были правильные черты лица и очаровательная улыбка, очень светлые волосы, заплетенные в косу, перекинутую через плечо. Алешка решил, что она действительно красива, но, вероятно, Лина права, красота здесь была не самым главным: в ее облике чувствовалась сила характера и бездна обаяния.

Бабушка забрала альбом и удалилась из комнаты. Когда Лина и Алешка остались одни, Алешка сказал:

— Мне кажется, наши с тобой предчувствия в отношении Ольги на этот раз совпадают.

— Прекрасно, значит, теперь и я могу раскрывать преступления, ориентируясь на свои предчувствия. Жаль только, что меня отстранили от работы… А, знаешь, Корнилов, уйду-ка я к черту из милиции, давай откроем детективное агентство и назовем его «Предчувствие».

— Согласен при одном условии, — ответил Алешка, пересаживая Лину со стула к себе на колени.

— Условии? Каком? — искренне удивилась Лина.

Алешка поцеловал Лину в щеку, потом в шею, прижимая ее к себе все крепче. Лина стала высвобождаться из его объятий, но не слишком настойчиво, и это возбуждало Алешку, его руки становились все смелее, а ласки все настойчивей.

— Ну, при каком же условии? — не уступала Лина, продолжая изображать сопротивление.

— При условии, что ты сменишь фамилию, — прошептал Алешка, горячо дыша ей в ухо.

Лина вырвалась и, вздохнув, пересела на прежнее место, поправила сбившуюся одежду, обеими руками пригладила «ежик» на голове и, заметно волнуясь, ответила:

— Но мне нравится моя фамилия.

Алешка вскочил с дивана, на котором сидел, как ошпаренный, быстро переместился ближе к Лине, встал на одно колено, взял ее руку и спросил, заглядывая в глаза:

— Я тебя снова обидел? Прости меня.

Он опять стал целовать ее руки, лежащие на коленях, потом сами колени, поднимаясь все выше и выше. Лина не сопротивлялась. Пока скованно, но уже более охотно, чем в первый раз, она отвечала на ласки, и оба были готовы отдаться во власть подступившей страсти, но… зазвонил телефон. Лина отстранилась от Алешки и, схватившись за трубку, как за спасательный круг, сбежала от него.

— Да, Шевченко у телефона, — услышал Алешка из другой комнаты — он так и остался стоять на коленях перед пустым стулом, где только что сидела Лина. Потом не торопясь поднялся и пошел за ней. Стоя у телефона, она плечом прижимала трубку к уху, пыталась застегнуть на себе блузку.

Алешка встал рядом и начал помогать застегивать ей пуговицы. Лина как следует взяла трубку в руку, и Алешка услышал голос своей матери:

— Линочка, извини, что беспокою тебя. Ты случайно не знаешь, где Алексей? В милиции нам сказали, что он уехал с тобой.

— Он у меня, — ответила Лина и протянула трубку Алешке. — Возьми, твоя мама.

— Мама, вы уже приехали? — удивился Алешка. — Сейчас я буду.

Он уже собрался было положить трубку, как услышал голос отца:

— Алексей, оставайся там, где ты есть, сейчас мы за тобой заедем. Мы в городе.