Глава 4

– Кто бы мог подумать, что человек, нанявший нас, чтобы мы нашли убийцу его подружки, сам окажется арестованным по этому делу?

Юля с Шубиным сидели в коридоре, ожидая, когда Корнилов закончит допрашивать Холодкову. С минуты на минуту должен был приехать адвокат Бобрищева, находящегося под стражей, чтобы добиться встречи со своим подзащитным и решить вопрос с представителями органов об изменении ему меры пресечения на подписку о невыезде. Юля была даже готова заплатить залог, чтобы только Бобрищева выпустили на свободу. Будучи уверенной в его невиновности, она неожиданно поняла, что только этот человек, Николай Бобрищев, мог бы помочь ей в расследовании этих двух убийств.

Женя Холодкова вышла из кабинета Корнилова в таком жутком виде, что Юля поняла – человеку требуется помощь. Круги под ее глазами почернели, губы стали почти белыми. Трясущимися руками она пыталась застегнуть пуговицы своего длинного черного пальто. Едва за ней закрылась дверь, как она вспомнила что-то, снова зашла в кабинет и вернулась оттуда уже с портфелем. «Извините, я что-то плохо соображаю…»

Юля пригласила ее к себе домой.

– Вам нельзя оставаться одной, – сказала она крайне осторожно, избегая ее взгляда.

Нельзя было допустить, чтобы Женя, находясь сейчас в стрессовом состоянии, поняла, что именно имела в виду Юля, говоря эти слова: ведь Холодкова единственная из трех подруг была жива и являлась возможной мишенью для убийцы. Кто знает, может, этот ненормальный решил истребить всех трех подруг?

– Я дам вам хорошее американское успокоительное средство, вы немного согреетесь, и мы поговорим с вами о том, что нам делать дальше. Ведь вы знаете теперь, наверное, что Николая арестовали…

– Теперь уж его точно посадят, – пробормотала Холодкова, растерянно оглядываясь, словно надеясь в мрачном коридоре прокуратуры кого-то увидеть. Но кого? Призраков своих подруг?

– Почему вы так говорите? – забеспокоилась Юля, с опаской поглядывая на находящуюся в шоке женщину. – Что вы наговорили про него Корнилову? Вы уверены, что не сказали ничего лишнего?

– Нет, я не сказала ничего лишнего, я только выполнила свой долг. Мужчины думают, что им все позволено, особенно если у них есть деньги. Но я – свидетель, и я пока еще жива…

– Свидетель чего? Что вы такого знаете о нем?

– То, что эти женщины стали ему в тягость и он убил их. Он – маньяк, для него женщины – все равно что для наркомана доза. Это я точно знаю…

Юля хотела было уже увести ее, как вдруг в конце коридора появился человек в развевающемся светлом плаще. Она не верила своим глазам. Это был Бобрищев. Собственной персоной. Значит, его адвокат успешно поработал на другом поле, и Николая освободили благодаря каким-то каналам.

Узнав Земцову, он остановился довольно далеко от нее, замотал головой, как если бы увидел привидение, затем резко развернулся и пошел в обратную сторону.

– Николай, подождите! Нам надо поговорить… – окликнула его Юля.

И вдруг услышала за спиной злобное шипение:

– Убийца! И ты еще на свободе?! Негодяй, это ты убил Зою и Иру!

У Холодковой началась истерика. Юля с Игорем взяли ее под руки и вывели на улицу. Бобрищев сидел в машине неподалеку. И пока Шубин успокаивал Женю, Юля подошла к нему:

– Если окажется, что вы были с Зоей в тот вечер, то плохи ваши дела. Мы должны с вами встретиться и поговорить. Но не в такой обстановке, конечно, – она бросила взгляд на Холодкову, которую Шубин усаживал в машину. – Почему она так ненавидит вас? Что она о вас знает? Почему…

– Потому что дура, разве не видно? – довольно грубо ответил ей Бобрищев. – Я позвоню вам вечером, когда немного приду в себя. Наш контракт остается в силе, или вы тоже считаете меня маньяком-убийцей?

– Пока остается в силе. Вы – деловой человек и должны понимать, что в нашем деле имеют значение лишь факты. Сейчас вскрывают Иру, и если окажется, что вы успели наследить за эти полтора дня и в ее спальне, то вам конец, господин Бобрищев.

Она увидела, как побагровело и напряглось его лицо. Какие тайны связывали трех подруг и этого преуспевающего красавца-мужчину, спрашивала себя Земцова. Она не верила, что они касаются исключительно интимной жизни этих молодых женщин. Как не верила и в искренность их дружбы. Каждая из этой троицы нуждалась в общении со своими так называемыми подругами, но истинная причина, заставляющая их быть вместе, пока не просматривалась. Пожалуй, лишь Холодкова была с ней искренна, когда говорила, что «питалась» женственностью Зои Пресецкой и пыталась с ее помощью хотя бы немного приблизиться к своему идеалу.

Она нарочно не вернулась в прокуратуру к Корнилову, хотя он прекрасно знал о том, что они с Шубиным во время допроса Холодковой находились в коридоре и ждали, когда он освободится, чтобы поговорить с ним. Ей не хотелось выслушивать его решительные доводы, направленные против Бобрищева, тем более что у него были на то все основания, то есть показания Холодковой.

Что касается самой Жени, то в машине она окончательно раскисла и разрыдалась, когда до нее дошло, ЧТО же она наговорила Корнилову. «Теперь я буду еще виновата и в том, что посадят такого порядочного человека, как Бобрищев».

Эта ее фраза «Теперь еще…» привела Юлю в замешательство. Надо было ковать железо, пока горячо, и она задала прямой вопрос: в чем именно она чувствует себя виноватой?

– Я должна была заехать за Ирой, тогда бы ее не убили… – испуганно проговорила Женя, словно застигнутая врасплох этим вопросом. Некрасивая, с распухшим носом, она сидела на заднем сиденье машины и нервно поглаживала свои острые колени, обтянутые прозрачными черными чулками. Кисловатый запах лекарства и духов, исходящий от нее, вызвал у Юли тошнотворный спазм.

– Вы приехали на следующее утро после убийства Зои, – пыталась понять ход событий Юля. – И этим же утром вам позвонила Ира Званцева, так?

– Так.

– Но мне-то вы позвонили лишь ночью. Вам не хотелось увидеть вашу погибшую подругу пораньше? Что вы делали весь день 14 октября? Ира вам больше не звонила?

– Нет, не звонила. А я чем была занята? Работала, звонила по своим делам. Я же вернулась из Москвы, мне надо было улаживать некоторые дела.

Значит, она занималась своей работой, а поздно ночью решила вдруг позвонить Юле. Но откуда она узнала ее телефон?

– Мне Ира сказала, что собирается найти Пресецкого, который заплатит вам, или же Бобрищева… Она, насколько я понимаю, искала их, чтобы выбить из них деньги и чтобы вы начали работать. Я тоже готова была заплатить, чтобы только выяснить, кто же убил Зою.

– Но почему, когда я спросила вас, кого вы подозреваете, вы сразу же назвали Бобрищева? Почему бы вам не рассказать мне все начистоту? Что такого вы знаете о Николае, что так ненавидите его и так спокойно подставили в кабинете следователя прокуратуры? Ведь для этого у вас должны быть веские основания.

– А я вообще ненавижу мужчин… – сорвалась у нее с языка глупейшая фраза, после которой Юля поняла, что Холодкова загнана в угол и ни за что ничего не расскажет.

– Понятно. Тогда продиктуйте мне, пожалуйста, адрес Иры Званцевой. Корнилов вам не сказал, где и кем был обнаружен ее труп?

– Ирочку нашли дома. И тоже, как это ни странно, соседка. Дело в том, что дверь в квартиру была очень долго открыта. Ирочкина соседка – это вам не общительная Валя Коршикова, которая часто навещала Зою и поддерживала с ней более тесные соседские отношения. Эта, в отличие от Вали, только здоровалась с Ирой, и все. Даже за солью не обращалась. И если бы не дверь, соседка бы никогда не зашла… Иру убили ночью, и она до утра пролежала в открытой квартире, пока туда не вошла эта женщина… Вот так я поняла со слов следователя.

– А вам Ира не говорила, с кем собиралась встретиться? У нее был приятель, друг, любовник?

– У нее был Бобрищев, который мешал ей устраивать личную жизнь. Только она начнет с кем-нибудь встречаться, как приедет этот… кобель, с цветами, коньяком и продуктами… Какой мужчина потерпит такое? Вот ее все и бросали. А он – как собака на сене… ни себе, ни людям.

– Но ведь она могла поставить его на место.

– Ира? Нет, уж если Зоя не могла его поставить на место, то что взять с такой простушки, как Ира? Она же никому ни в чем не могла отказать. У нее характера не было.

– А что вы думаете о Пресецком? Его вы не подозреваете?

– Нет. Он хороший человек, мягкий и… однолюб. Вот ему бы с Ирой жить – два сапога пара. Оба – слабые и бесхарактерные люди.

– Он пьющий?

– Нет, не слышала. Но после смерти Зои будет пить, я чувствую. Ведь, кроме нее, ему никто не был нужен. Тряпка…

В этом последнем слове, брошенном ею с презрением, крылась все та же, плохо скрываемая неприязнь к Зое. «Тряпка», что не мог забыть о ней, о своей бывшей жене. Значит, она этого вроде как недостойна? Или же «тряпка», как и мужчины, которых она ненавидит, причем бравируя этим?!

Машину вдруг резко занесло направо, и Женя почти упала на Юлю. И снова этот запах, въевшийся в ее одежду, если не в кожу. Откуда он известен ей, этот запах болезни и старости, грязных комнат и немытых окон?

Когда она поняла это и вспомнила все свои ассоциации, ей даже показалось, что из-за туч выглянуло солнце. Воспоминания, замешанные на запахах – что может быть проще и одновременно сложней? «Скипидар?».

Дома Наташа накормила их всех обедом, и Юля решила вместо таблеток сделать Холодковой инъекцию этого самого американского успокоительного. После чего та проспит часа три-четыре. А за это время Юля обсудит с Игорем их дальнейшие действия и встретится с соседкой теперь уже Ирочки Званцевой.

И Женя действительно очень скоро уснула.

– Я вот тут подумал и решил, что надо бы проработать «московскую» линию, – сказал Игорь, когда они уединились в спальне, где могли спокойно отдохнуть и поговорить. Наташа на кухне мыла посуду, а за окном продолжал шуметь дождь.

Юля, которую стало клонить ко сну, легла головой на плечо Игоря и закрыла глаза. «Московская линия», – подумала она, чувствуя, как быстро ускользает от нее прозрачная и ясная мысль, уступая место радужным разводам надвигающейся дремы.

– Сегодня утром, пока я ждал Холодкову, мне удалось связаться с одним человеком из информационного центра, и я попросил его узнать, числится ли в весенних железнодорожных списках Пресецкая.

Юля открыла глаза. Вот вам и молчун Шубин.

– И что же? – Она приподнялась на локте. – Числится?

– Да, двадцать шестого мая Зоя Федоровна Пресецкая отправилась в столицу. И лишь десятого июня вернулась обратно.

– Она в купе была одна?.. Я имею в виду, без своих подружек?

– Да, я проверял. Ни Званцевой, ни Холодковой с ней не было. Хотя Холодкова ездит в Москву почти каждую неделю. Но для человека, занимающегося бизнесом, это естественно.

– И как же ты намерен узнать, с кем ездила Зоя в Москву и чем там занималась? Ведь ты именно это имел в виду?

– Начну с гостиниц. Предположим, Зоя приехала в Москву совершенно одна… Кстати, забыл тебе сказать. Бобрищев тоже довольно часто ездит в Москву, но в те дни, когда Зоя была там, его в Москве не было. Я даже запрашивал аэропорт. Прими к сведению – у Бобрищева есть однофамилица. Некая Евгения Бобрищева… Она тоже довольно часто выезжает в столицу… Я сначала даже подумал, что это его жена, но потом выяснил, что он все-таки не женат.

– Ты отвлекся. Так как будешь действовать в отношении Зои?

– Понимаешь, если учесть ее характер, привычки и материальное положение, то, как бы она ни старалась казаться бедной, деньги у нее были, следовательно, она ни за что бы не остановилась в затрапезной гостинице. Значит, она могла снять номер только в хорошей гостинице, а их в Москве я насчитал около тридцати. У меня есть знакомые на Петровке, они помогут мне вычислить, где именно она останавливалась. В случае же, если она ездила в Москву не одна, то никакие гостиницы не помогут – она могла остановиться у этого человека дома, если он москвич.

– А если это женщина?

– Женщина?

– К примеру, доктор, которая лечила ее от бесплодия. Ведь Женя говорила, что Зоя не могла иметь ребенка. Поэтому я и подумала о враче. Смотри, десятого июня Зоя возвращается из Москвы, а уже приблизительно тринадцатого-четырнадцатого августа, если верить Чайкину, она забеременела.

– Хорошо, я попытаюсь узнать и это. Но мне не верится, что Зоина поездка в Москву связана с женщиной, пусть даже она и врач.

– У меня есть и еще кое-какие соображения на этот счет, но я пока их тебе не скажу, хорошо? Они могут показаться тебе нелепыми…

– А ты не хочешь прямо сейчас еще раз съездить на квартиру к Зое и поискать среди ее бумаг что-нибудь, что может иметь отношение к Москве?

– Нет, и знаешь, почему?

– Не знаю…

– Потому что записная книжка Зои Пресецкой находится у Корнилова. Но мы так лихо кинули его, даже не зашли, словом, поступили не по-человечески, и он теперь, наверное, обиделся.

Впрочем, мы успокаивали Женю. Я прямо сейчас позвоню ему и извинюсь…

И Юля набрала номер прокуратуры.

– Виктор Львович? Это Земцова. Вы извините, что мы так неожиданно уехали, но с Холодковой надо было что-то делать. Она сейчас у меня, я сделала ей укол, и она спит. Нам надо срочно встретиться и поговорить. Я понимаю, что вы собираетесь все повесить на Бобрищева, но он здесь ни при чем, это я знаю точно… Алиби? Он сказал вам, что у него нет алиби? У него есть алиби, просто он не имеет права говорить, где он находился вечером тринадцатого октября, когда убили Зою… И знаете, почему он так себя ведет?.. Уф… – Она сделала паузу, посмотрела на Игоря и сделала ему страшные глаза. – Виктор Львович, тринадцатого Бобрищев был у меня, можете спросить у него… Просто он как мужчина порядочный не мог подставить меня, тем более что у меня сейчас налаживаются отношения с Игорем. Мне неприятно вам во всем этом признаваться, но сами знаете: слаб человек… – вспомнились ей слова Александра Пресецкого.

Шубин от удивления застыл, слушая ее придуманные признания. Он явно не ожидал такого поворота дела.

Когда Юля положила трубку, ему ничего не оставалось, как многозначительно покрутить пальцем у виска.

– Земцова, где ты научилась так врать? А в каком виде ты выставила меня? Разве так можно?

– Игорь, ну ты-то знаешь, что я была дома одна…

– Нет, не знаю… Теперь я уже и тебе не верю и сделаю все, чтобы этого красномордого Бобрищева упекли в тюрьму. Я еще вчера подумал, как это так, у такого человека и нет алиби. Смешно! Так вот, оказывается, кого покрывает этот хлюст!

– Игорь, я знаю, что ты шутишь, поэтому прекрати. Я же придумала это только что! На твоих глазах. Нам надо было срочно улаживать отношения с Корниловым. Я думаю, как бы нам не пришлось все-таки делиться с ним гонораром. Вот увидишь, он еще поднимет эту тему.

– Ты уходишь от основной темы, – Шубин говорил серьезно, и по его виду было трудно догадаться, что он шутил. – И давно это у вас?

Но Юля уже не слушала его, она звонила Бобрищеву:

– Николай? Как хорошо, что я вас застала. Я только что обеспечила вам алиби. Я позвонила Корнилову и сказала, что вечером тринадцатого октября вы были у меня. Надеюсь, вы на меня не сердитесь?

Бобрищев, который в это время лежал в ванне и пытался расслабиться, от удивления чуть не уронил в воду телефон.

– Алиби? – повторил он, не веря своим ушам. – Вы это серьезно?

Юля сделала знак Шубину, чтобы он взял трубку параллельного телефона. Таким образом он мог услышать весь их разговор.

– Да, я не шучу. Безусловно, я взяла на себя слишком большую смелость, сказав Виктору Львовичу такое, но у меня не было выбора. Вы нужны нам, поскольку хорошо знали обеих убитых женщин. Кроме того, я просто уверена, что вы никого не убивали.

– Я польщен, Юля, и даже более того… Но если этот обман раскроется, то я окажусь в ловушке.

– Какая ловушка, если я пожертвовала своей честью, чтобы обеспечить вам это алиби. Тем более что дело сделано и мне Корнилов все равно поверит больше, чем вам.

– Вам Корнилов еще не рассказал, что наговорила про меня Холодкова? Она с ума сошла! Она битый час внушала ему, что это я удушил Зою и Иру.

– А вам это откуда известно?

– У Корнилова только что был мой адвокат, он мне позвонил и рассказал.

– Вы вот все молчите, а ведь Холодкова действительно имеет на вас зуб. Она что-то знает о вас.

– Да бросьте! Женя ничего не знает. Она ненормальная, ненавидит мужчин, у нее идея фикс, что все мужики сволочи. Терпеть не могу таких баб… Извините.

– Но если она так ненавидит мужчин, то почему же она не бросилась обвинять Пресецкого? А ведь у него, если посмотреть со стороны, куда больше оснований для ревности или даже убийства. Он любил Зою.

– Да он скорее бы убил меня, чем ее. У него бы рука не поднялась. И вообще, Юлия, все это смахивает на бездарный спектакль… я имею в виду Холодкову. Вы бы намекнули ей, что настоящий преступник, возможно, маньяк, разгуливает на свободе, и если убил уже двух ее подруг, то ей надо бы вести себя поосторожнее. Она должна побеспокоиться о собственной безопасности, а не направлять всю свою злую энергию на то, чтобы обвинять первого попавшегося… А вдруг она третья на очереди?

Он словно читал ее мысли.

– Да нет, думаю, сейчас говорить с ней об этом не стоит. Она и так на грани нервного срыва. Хотя то, что вы сказали, вполне может быть реальностью. Вот только не пойму, за что он мог убить их. Что их объединяло? Дружба? Да мало ли кругом подруг?! Почему он выбрал именно их?

– Понять мотивы маньяка-убийцы довольно сложно. Я бы на вашем месте обратил внимание на то, что их обеих постригли, обрили… Согласитесь, что это странно.

– Я прорабатываю эту версию. Но пока все безрезультатно. Николай, а вы не знаете, у Зои был знакомый мужчина, похожий чуть ли не на бомжа?

– На бомжа? – удивился он. – Понятия не имею. Хотя в «Эдельвейсе», куда я иногда к ней наведывался, мне доложили однажды, что ею интересовался один человек, но мне его описали далеко не как бомжа, а как солидного, хорошо одетого господина или что-то в этом духе. Да и какие у Зои могли быть знакомые бомжи? Смешно.

– Солидный, говорите? Хорошо одетый? Это интересно.

Она, пообещав, что перезвонит ему, чтобы назначить встречу, положила трубку. Шубин тоже отключил телефон. Он смотрел на нее, улыбаясь. Похоже, его пусть даже шутливая ревность растаяла без следа после того, как он прослушал их разговор.

– Ну что, Игорек, поехали к Корнилову. Может, он смилостивится и даст нам полистать записную книжку Зои Пресецкой? – Юля искала в себе силы выразить Игорю хотя бы десятую долю той нежности, которая все еще цвела пышным цветом в ее душе, как напоминание о ее страсти к другому мужчине, но так и не найдя, лишь слегка коснулась губами его щеки. – Кто знает, может, ты еще успеешь на московский вечерний поезд…

Корнилов встретил их на удивление спокойно. Даже кофе предложил.

Разливая по стаканам кипяток, он то и дело поглядывал на Земцову, едва сдерживаясь, чтобы не спросить, на самом ли деле она провела вечер тринадцатого октября с Бобрищевым. Но здесь был Шубин, поэтому говорить на эту тему было невозможно.

– Как там Холодкова? Она здесь много рассказала об этом Бобрищеве… Послушать ее, так он без женщины и дня прожить не может. Удивила, тоже мне! Не знаю, как вам, а мне показалось, что она малость с приветом, а, Юля?

– С ней мы еще разберемся, а мы к вам по другому делу. Виктор Львович, дорогой, не в службу, а в дружбу: дайте нам хотя бы на время записную книжку Пресецкой.

– Понятно, – Корнилов придвинул гостям коробку с сахаром и банку с кофе. – Записную книжку, значит. Ну что ж, поищите в ней что-нибудь интересное, если думаете, что это поможет вам. Я лично несколько раз внимательно просмотрел ее, но, кроме телефонов портних, поликлиник, магазинов и прочей ерунды вроде лифтеров и тепловых сетей, ничего не нашел.

– А что вы хотели там найти? Телефон убийцы?

– Хотя бы номера телефонов или адреса знакомых. Володя К., такой-то телефон, к примеру. Как это делают все женщины.

– Я считаю, Зоя была из числа других женщин, тех, кто не держит в памяти телефоны своих любовников. Это ее номер телефона, как мне кажется, до сих пор украшает записные книжки и календари этих мужчин. И этот номер еще долго будет храниться в их памяти.

– А тебе не кажется, что ты заидеализировала эту шлюху? – вдруг не выдержал Корнилов и достал сигареты. – Тебя послушать, Земцова, так все мужики – скоты и кобели, которые только и думают, как завалить бабу, а вот такая б… как Пресецкая – цветок любви! Я понимаю, тебе жалко ее, потому что она была красивая и умела рисовать, но скажи мне, зачем ей было нужно так много мужиков? Почему ты в этой истории видишь только привлекательную сторону и не хочешь видеть правду?

– Какую правду?

– Такую! Она спала с мужиками за деньги, вот какая правда! Ты же была у нее в квартире, причем не один раз. Скажи, чего не имела твоя Пресецкая? Только птичьего молока! Мы проверили ее счета – там около тридцати тысяч долларов! В разных банках. Откуда эти деньги?

– Сколько? Тридцать тысяч? На валютных счетах, что ли?

– Представь себе. И сто тысяч в рублях. Спрашивается, если у тебя так много денег, то зачем тебе работать в вонючей фирме и кормить бездельников?

– Это вы об «Эдельвейсе» навели справки?

– Навел. Обыкновенная посредническая контора. Закупают какие-то пряности, порошки, из которых потом делают безалкогольную продукцию. Я ездил туда, увидел этих дур, которые сидят там за итальянскими дорогими столами и сдувают пыль со своих лакированных ногтей! Львицы! Тигрицы! Смотрели на меня как на моль. Сверху вниз, и это при том, что они сидели, а я – стоял! Мнят из себя… слов нет! Пигалицы! Играют себе в компьютерные игры, получают доллары, а сами через плечо не переплюнут. Работнички золотые.

– Да, видать, достали они вас, – рассмеялся Шубин. – Вы как будто первый раз в подобной фирме были. Но я, если честно, поддерживаю вас в том, что Пресецкая работала там неспроста. У нее там был интерес. Но вот какой?

– Не знаю, – махнул рукой Корнилов. – Я беседовал с ними, задавал дурацкие вопросы, но постоянно натыкался на стену презрения. Быть может, им не понравились мои ботинки? Ведь эти люди встречают по одежке, оценивают, сколько ты стоишь… Зато я там постригся! – вдруг вспомнил он и погладил сам себя по голове. – Одно утешение. А то меня уже домой не пускали нестриженого.

– Не поняла. Где вы постриглись?

– А там же в этом здании, только с другой стороны, есть парикмахерский салон. И хотя туда можно попасть только по записи, меня почему-то постригли. И даже феном уложили.

– Так вы покажете нам записную книжку? – напомнила ему Юля. – Одна голова – хорошо, а три – лучше, сами же говорили…

– Да пожалуйста! – Корнилов достал из сейфа записную книжку и протянул ей. – Читай, изучай. Ты же знаешь, я буду только рад, если ты что-нибудь найдешь.

– Спасибо. – Юля спрятала книжку в сумку. – А что говорят эксперты по части отпечатков пальцев и прочего?

– То, что в этой квартире очень много «пальчиков» оставил ваш господин Бобрищев. Его следы повсюду: в спальне на каретке кровати и дверных ручках, на посуде, зеркалах… Словно он жил там. Но есть и отпечатки пальцев ее бывшего мужа. Я почему позволил отпустить его из-под стражи-то… я про Бобрищева… уж слишком наследил. Человек, совершивший столь тяжкое преступление, постарался бы уничтожить максимум следов. А он пил и ел в этой квартире, мылся-брился и все такое прочее.

– А я слышала, что они с Зоей разругались и она ушла работать в его фирму, чтобы якобы доказать ему, что может сама себя содержать.

– Еще бы не могла! Да с такими процентами можно целый день в полоток плевать и ни о чем не задумываться! Но мне не верится, что эти деньги дал ей Бобрищев. Я наводил и о нем справки. Вроде как жадноват он, хотя и любит пыль в глаза пустить. Хотя, с другой стороны, своим работникам платит он хорошо. Думаю, его щедрость прямо пропорциональна его отношению к человеку. Если предположить, что он любил Пресецкую по-настоящему, то при его деньгах, возможно, он и смог бы время от времени подбрасывать ей пару тысчонок баксов… Но удивительно другое – деньги начали поступать на ее счета с 15 июня. Раньше там были копейки. Надо бы выяснить, может, у Бобрищева летом дела пошли в гору или же он провернул какую-нибудь сверхприбыльную аферу. Не верю, чтобы такие деньжищи можно было заработать честным трудом.

– А что с постелью? Узнали группу спермы? Она соответствует той, что изъяли у Пресецкой?

– Разумеется, да. Странно было бы, если бы она не соответствовала. Похоже, Пресецкая не ожидала от своего любовника, что тот, вместо того чтобы хорошо провести с ней время, набросится на нее, изнасилует, а потом убьет. Мне как мужику вообще непонятно, как можно изнасиловать женщину, которая и так готова… Однако экспертиза показала, что Пресецкая сопротивлялась, царапалась, то есть она не хотела этого мужчины. Но, с другой стороны, получается, что она сама ждала его, открыла ему дверь и даже разделась перед ним… Или же можно предположить, что убийца, после того как удушил свою жертву, хладнокровно навел в комнате порядок, сложил аккуратно ее вещи на стуле, поправил постель, чтобы уничтожить следы борьбы. Такое возможно?

– Да может, конечно, – сказал Шубин.

– Может, ее убили все-таки из-за ее беременности? – предположила Юля. – Хотя, на мой взгляд, мотив более чем необоснованный.

– Вот именно, – согласился с ней Корнилов. – Трудно представить себе мужчину, который испугался бы беременности своей любовницы. Подумаешь! Это случается сплошь и рядом. Пресецкой было не пятнадцать лет, она сама вполне могла позаботиться и о ребенке, и о том, чтобы не испортить жизнь своему любовнику. Кроме того, у меня из головы не идет это второе убийство! Оно кажется просто невероятным! И уж на его фоне беременность Пресецкой никак не воспринимается мотивом к убийству. Может, те тысячи долларов, о которых я только что говорил, заработаны этими двумя подружками криминальным путем? А почему бы и нет?

– Но тогда вряд ли Пресецкая положила бы их в банк. Куда спокойнее она бы себя чувствовала, если бы они лежали у нее дома или где-нибудь в другом, безопасном месте, – возразил Шубин.

– Тоже правильно.

– А что Ира Званцева? Вы проверяли ее счета?

– Хороший вопрос, Земцова. Мне нравится, как ты работаешь. Пришла, пьешь кофе, а я тут распинаюсь, все выкладываю…

Юля покраснела и чуть не поперхнулась, после чего непроизвольно отодвинула от себя стакан:

– Когда-нибудь придет и моя очередь, Виктор Львович…

– Да ладно, я шучу, – хохотнул Корнилов и погасил сигарету. – Значит, тебя интересует финансовое положение второй жертвы. Картина прямо противоположная первой. Званцева бедна, как церковная мышь. Ты ведь еще не была у нее дома?

– Нет, я же совершенно случайно узнала о ее смерти. – И Юля рассказала ему о том, как привезла Холодкову в морг посмотреть Пресецкую, а та увидела на столе труп Званцевой.

– Тогда понятно, почему она вела себя, как ненормальная. Тут любой свихнется.

– Так что у Иры дома? Как она жила?

– Более чем скромно. Особенно по сравнению с Пресецкой. Возможно, она была умнее и не афишировала свои заработки, но скорее всего жила на пособие по безработице. Мы сделали запрос в социальную службу – она больше двух лет уже стоит, точнее, стояла на бирже и безуспешно пыталась найти работу. По профессии, как указано в ее анкете, Званцева была воспитателем детского сада.

– Я могу сегодня попасть в ее квартиру? Вы мне поможете?

– Поезжай, ключи я тебе дам. Но постарайся сделать это незаметно. Помнится, я давал тебе ключи и от квартиры Пресецкой. И где результат? Где незамеченные улики? Все это, поверь мне, пустая трата времени. Мартышкин труд – искать то, чего там уже в принципе не может быть. После того как там поработали мои ребята, там ничего, кроме грязи, не найдете. Вы, ребята, похоже, стоите на месте? Что случилось с вашим чутьем? Я завалил вас информацией, а вы отмалчиваетесь. Неужели ничего не нарыли про двух подруг? Почему ничего не скажете о том, как они делили Бобрищева? Ведь ты же, Юля, наверняка беседовала со Званцевой об этом. Что интересного она рассказала тебе об этом человеке?

– Он действительно встречался одновременно с двумя подругами, но любил все же Пресецкую. А она в последнее время не ладила с ним из-за того, что он, по словам ее подруг, иронизировал по поводу ее занятий живописью. Зоя не стала терпеть его грубость и прогнала его, отказалась даже от денег и устроилась в фирму «Эдельвейс», как вы уже знаете. Но фирма-то его… Поэтому мне трудно что-либо сказать об истинных отношениях между Бобрищевым и Пресецкой. Ясно одно – когда у него не клеилось с Зоей, он отправлялся за утешением к ее подружке. Не понимаю и того, почему, будучи все-таки любовником Званцевой, он не помогал ей материально. Это не похоже на Бобрищева. Он производит впечатление порядочного мужчины, для которого помочь женщине, с которой ты спишь, – святое дело.

Юля вдруг поняла, что теряет драгоценное время. Им пора было уходить – Игорю надо было успеть на поезд. И хотя поездка в Москву мало что обещала, попытаться найти причину, заставившую Пресецкую провести в столице целых две недели, все же стоило. Тем более что, как сейчас выяснилось, деньги на ее счет стали поступать именно после этой поездки. А что, если ее возлюбленный, от которого она забеременела и кто явился ее же убийцей, живет в Москве?

Пообещав Корнилову держать его в курсе дела, Юля забрала у него ключи от квартиры Званцевой, выпросила адреса всех квартир, принадлежащих Холодковой (их оказалось четыре), и они с Игорем поехали домой. Надо было успеть изучить записную книжку Пресецкой, выписать нужные номера телефонов, а еще лучше снять ксерокопии со страниц, затем собрать Игоря в дорогу, а самой наведаться сначала на квартиру Званцевой, а потом еще раз побывать дома у Пресецкой. Таков был план действий.

Но уже дома, листая записную книжку, она поняла, что Игорь отправляется в Москву напрасно. Скорее всего Зоя ездила туда просто так – потратить деньги. И этот вывод Юля сделала именно после того, как изучила записную книжку. Да, как и говорил Корнилов, ничего интересного она собой не представляла. Да и записей было в ней меньше, чем ожидалось. Многие номера были знакомы и Юле: водоканал, ремонт телефонов, библиотека, справочные вокзала, аэропорта, аптеки, театры, горгаз, цирк, сберкассы, жэк, филармония, почтовое отделение и десятки магазинов… Из фамилий знакомыми оказались «Званцева», «Холодкова», «Коршикова»…

Шубину, также долго вертевшему в руках записную книжку, повезло больше. Среди номеров телефонов магазинов он случайно нашел семизначный. Судя по всему, московский. Магазин назывался «Гал. АРТ», и в скобках было «Кутузовск. пр.».

– Думаю, это какой-нибудь художественный салон, где она покупала свои краски или холсты, – предположила Юля.

Игорь уехал на вокзал, а Юля еще какое-то время сидела за столом и черкала в своем блокноте, анализируя все, что ей удалось узнать в последнее время, и пытаясь свести воедино полученную информацию. Она так увлеклась, что не услышала даже, как Наташа два раза сказала ей о том, что ей надо в парикмахерскую. Но не могла же девушка просто так взять и уйти, оставив Юлю наедине с малознакомой особой. Холодкова ей не понравилась сразу. «Я бы ни за что не положила ее в свою кровать. Она как змея внушает мне ужас».

В дверь постучали. Юля вздрогнула. Заглянула Наташа и сказала, что Холодкова проснулась и просит чаю.

– Вот и отлично.

От Юлиной недавней уверенности в себе не осталось и следа. Ей было почему-то стыдно смотреть в глаза Холодковой. Слыша шаги за дверью и зная, что та сейчас войдет к ней, Юля заставила себя принять расслабленную позу на диване, чтобы встретить эту истеричную особу, как и подобает хозяйке единственного в городе детективного агентства. Усилием воли она постаралась изобразить на своем лице полную уверенность и спокойствие. Вот только о чем они сейчас будут говорить, она понятия не имела. У нее, несмотря на то что расследование должно было идти полным ходом и уже дать хотя бы первые результаты, не было ни единой зацепки, с помощью которой можно было двигаться дальше. В ее сознании замелькали расплывчатые фрагментарные куски ранее увиденного: бывший муж Пресецкой с бутылкой в кармане; вечный «плейбой» Бобрищев с яблочными ранетными щеками; хитрая контора «Эдельвейс» с накрашенными куклами, играющими на компьютерах; и, наконец, две удушенные женщины, остриженные наголо… Ни алиби, ни мотивов, ничего… Ах да, еще парик, снятый с головы какой-то лысеющей престарелой особы, обожающей душиться «Пиковой дамой», и коробки с этими самыми «совдеповскими» духами, раскиданные по ракетным точкам по всей области. Дурдом!

– Можно? – Дверь приоткрылась, и Юля увидела порозовевшее от сна лицо Холодковой.

– А… Женя. Проходите. Как вы себя чувствуете? Голова не болит?

– Нет. Как ни странно, чувствую я себя отлично. Но это физически. В душе у меня две незаживающие раны.

– Я понимаю. Сейчас Наташа принесет нам чаю, а пока расскажите мне, пожалуйста, об Ирине. Говоря последнее время лишь о Зое, я как-то упустила из виду Иру. Чем она вообще занималась? На какие средства существовала? Это правда, что она жила на пособие по безработице?

– Как ни грустно, это правда… – вздохнула Женя, разводя руками, словно она здесь ни при чем и ничего не может поделать. – Дело в том, что у Ирочки был неуживчивый характер. Она работала воспитателем в детском саду, но у нее ни с кем из заведующих не складывались отношения. Она постоянно с ними конфликтовала. Ира была человеком бескомпромиссным и говорила в лицо этим мымрам правду.

– Какую правду? Вы можете привести хоть один пример?

– Конечно! Вы знаете, что такое детский сад? Это безграничная власть заведующей, в том числе и бесплатные продукты, которые распределяются между завхозом, заведующей и поваром. Так, во всяком случае, мне рассказывала Ира. Она сама сколько раз была свидетельницей того, как эти люди выходили из детского сада с полными сумками. А Иру это бесило! Тем более что последние годы даже самим воспитателям было запрещено питаться в детском саду, поскольку все подорожало, и если бы им пришлось оплачивать хотя бы даже обед, на это ушло бы ползарплаты. Кроме того, она была против того, чтобы с воспитателей собирали деньги на бесконечные подарки начальству из районо и гороно, она пыталась бороться и с этим. Теперь форточки. В ясельных группах детских комбинатов, где ей приходилось работать, многие воспитатели нарочно открывали форточки и устраивали в группах сквозняк, чтобы дети заболевали и не ходили в сад. Таким образом, возникали эпидемии простудных заболеваний, а воспитатели, вместо того чтобы менять штаны и мыть горшки за двадцатью малышами, оставались с пятью-шестью. Чувствуете разницу? И когда Ира говорила об этом на собраниях, можно себе представить, скольких людей она настраивала против себя. Я пыталась объяснить ей, что своим поведением она лишь портит себе кровь. Ведь та система, которую ей так хотелось разрушить, устанавливалась годами, и люди, у которых она собиралась вырвать изо рта жирный кусок, скорее откусят ей голову, чем позволят что-то менять. И она как будто даже прислушивалась к моему мнению, обещала не вмешиваться и жить спокойно, не высовываясь, но характер есть характер, и спустя какое-то время все повторялось. Ей приходилось менять место работы, и в конечном счете она ее потеряла. И это в наше время!

– Она говорила, что вы брали ее с Зоей к себе на работу, но якобы у них ничего не получилось.

– Правильно. И знаете, почему? Потому что для таких людей, как Зоя и Ира, нужен кнут, дисциплина. Являясь их подругой, я не могла требовать от них того, что потребовала бы от других. Мне вот, к примеру, надо было, чтобы они ходили по организациям и заключали договора с фирмами на обслуживание моим справочным агентством. Двадцать процентов за то, чтобы Зоя, скажем, пришла к директору какой-нибудь фирмы и, мило улыбаясь, предложила ему свои услуги – по-моему, это круто! Если контракт тысяч на семь-восемь, то и гонорар, соответственно, неслабый. Но они вдвоем заключили всего пару контрактов, да и то не совсем удачных. Спрашивается, кто им мешал делать деньги?

– А чем занималось ваше справочное агентство?

– Мы собирали банк данных о товарах в магазинах. Вы, допустим, хотите купить диван, звоните нам, и мы бесплатно сообщаем вам, в каком магазине и по какой цене вы можете купить диван.

– Женя, но ведь такое агентство давно существует, – осторожно сказала Юля, боясь, что, быть может, не поняла принцип работы холодковской конторы.

– Ну и что?! – возмутилась та, как если бы ждала этого вопроса. – Им просто повезло, что у них трехзначный и легко запоминающийся телефон. Я же не виновата, что мне не удалось выкупить телефон с более привлекательным номером. К тому же он стоил немалых денег.

И Юля поняла, почему ни Зоя, ни Ира не стали заниматься этим делом. Вероятно, Холодкова надеялась их руками делать самую сложную работу – заключать договора с магазинами и фирмами, поставляющими товары, а сама бы имела с этого восемьдесят процентов, лишь следя за работой телефонисток и оплачивая аренду помещения. И это называется подруга?

Ее так и подмывало сказать Холодковой что-нибудь резкое, поставить на место и объяснить, что не надо делать из людей идиотов, тем более если речь идет о близких подругах. Но, подумав, она решила промолчать. Холодкова наверняка давно поняла, что ее идея организовать справочное агентство, альтернативное уже существующему и известному на весь город, обречена. Зато теперь Юля знала, какой благотворительностью по отношению к своим подругам занималась эта энергичная бизнес-леди.

– Женя, ваших подруг убили. Вы, как никто другой, знали их. Скажите, что могло послужить мотивом этих страшных преступлений? Что связывало Иру с Зоей помимо любовных отношений с Бобрищевым? Ведь этих молодых женщин лишили жизни, причем сделал это один и тот же человек, скорее всего мужчина. За что? Подумайте хорошенько и вспомните, не рассказывали ли они вам о каких-нибудь встречах, знакомствах, новых романах? Ведь Зоя ждала ребенка, не говорила ли она вам о мужчине, которого встретила, скажем, в Москве?..

– Да не была она ни в какой Москве! Все это чушь собачья! Что ей там делать? – Холодкова выпалила это на одном дыхании, сильно нервничая, от чего на лице ее появились красные пятна.

– Почему вы так уверены, что она не была в Москве? – спросила Юля, не желая открывать ей правду о Пресецкой, которая выехала из С. в Москву 26 мая, а вернулась обратно лишь 10 июня.

– Да потому, что я знаю Зою. Она – человек очень тяжелый на подъем.

– Хорошо, оставим это. Тогда ответьте мне, пожалуйста, откуда у нее было столько денег? Ведь ее квартира ломится от дорогих вещей! И еще: зачем она устроилась в «Эдельвейс», если у нее и без того было на что жить…

«И это еще мягко сказано», – подумала про себя Юля.

– Она была на содержании у мужчин, это же ясно.

– У кого именно, вы можете назвать этих людей? Вы знакомы с ними? Фамилии, имена, адреса, телефоны! Кому, как не вам, знать о Зое! Да и об Ирине тоже!

– Я знаю только про Бобрищева, потому что у них именно с ним была наиболее продолжительная связь. Что же касается других любовников моих подруг, то это были, как правило, случайные знакомства, о которых они не любили говорить…

Юля понимала, что Холодкова лжет, но ничего не могла поделать. Три одинокие женщины, встречаясь, первым делом обсуждали свою личную жизнь. Уж во всяком случае, это касалось Ирины Званцевой. Она сама могла в этом убедиться в поезде, слушая признания своей попутчицы и поражаясь, как много стрессов приходится переживать женщине с неустроенной личной жизнью, пока она находится в поиске мужа.

Безусловно, Холодкова знает имена и фамилии приятелей Зои и Иры, и если она скрывает их даже теперь, когда подруг нет в живых и любая информация может быть полезна для следствия, значит, на это должна быть какая-то веская причина? В другой ситуации ее молчание расценивалось бы как проявление уважения к чужим тайнам. Но ведь не сегодня, когда два тела лежат в морге!

И тогда она решилась и сказала то, что приберегла как раз для подобного случая. У нее уже не было выбора.

– Хорошо, представим, что вы действительно ничего не знаете о других мужчинах, с которыми они встречались. Или не хотите говорить. Это ваше право. Но тогда скажите мне, разве вам не приходило в голову, что следующей жертвой можете стать… вы?

Женя взялась за голову и закрыла глаза. И так просидела несколько секунд.

– Вы и дальше будете молчать? – У Юли кончалось терпение.

Время шло, ей предстояло еще съездить на квартиры обеих жертв, чтобы еще раз осмотреть их, возможно, встретиться с соседями, поговорить. А вдруг все же кто-то видел человека, входившего или выходившего из квартиры Иры Званцевой или Зои Пресецкой, и мог бы описать убийцу.

Сейчас же перед ней сидела потенциальная жертва, чьи волосы были так же длинны, как и у погибших женщин, и могли быть так же острижены, а голова обрита наголо… Но она либо не хотела признаваться себе в этом, либо была уверена, что ее минует рука преступника.

Холодкова подняла голову. Она смотрела на Земцову затравленным взглядом, к которому примешивалась злость. Юля много бы дала, чтобы узнать, какие чувства переживает сидящая перед ней женщина и какие тайны сокрыты в ее маленькой смешной голове с копной темных волос, небрежно стянутых в узел на затылке.

Наташа, которая во время их напряженного разговора не раз входила в комнату, чтобы принести чай, пирожки и затем убрать со стола, как бы между прочим заметила:

– Вообще-то я хотела в парикмахерскую…

Холодкова вздрогнула и оглянулась, словно не поняла, кто сказал эту фразу.

– Парикмахерская… – произнесла она сухими губами и тяжело вздохнула. – Какое тихое и приятное слово. Как бы мне хотелось, чтобы все, что случилось с моими девочками, оказалось дурным сном. Чтобы мы по-прежнему встречались, говорили о парикмахерских и магазинах, пили чай или вино, перезванивались по телефону… Чтобы к нам вернулась спокойная и размеренная жизнь, пусть даже мы жили бы трудно и без денег… – она всхлипнула. – Неужели я больше никогда не увижу их?

– Женя, я предлагаю вам провести сегодняшнюю ночь здесь. Вам опасно появляться дома. Убийца может оказаться душевнобольным человеком, и тогда вам грозит опасность. Пусть Наташа сходит в парикмахерскую, я отправлюсь по своим делам, возможно, мне придется установить возле вашего дома наблюдение, а вы пока побудьте здесь. Посмотрите телевизор, отдохните, полистайте журналы, у меня их много…

– Но вы же не знаете, где я живу, – сказала она, склонив по-птичьи голову набок и не спуская с Юли глаз. – И где вы возьмете людей, чтобы установить наблюдение?

– Пусть это вас не беспокоит. Бобрищев заплатил нам, чтобы мы нашли убийцу Зои, а потому мне надо работать. Что касается адреса, то вы мне его сейчас продиктуете…

Холодкова заозиралась по сторонам прямо как тогда, в прокуратуре, словно и здесь, в Юлиной квартире, она все еще надеялась найти кого-то, кто помог бы ей справиться с охватившей ее растерянностью. Но что за ней кроется, кроме страха? И чего именно она боится? Того, что будет третьей по счету среди жертв, которых наметил маньяк-убийца? Или собственного разоблачения?

– Вообще-то у меня несколько квартир, – осипшим от волнения голосом пробормотала Женя, обнимая свои худые плечи костистыми руками и поеживаясь от озноба. – Какой адрес вам дать?

– Женя, вы должны дать мне адрес квартиры, в которой постоянно проживаете, разве непонятно? Вы что, не заинтересованы в том, чтобы обеспечить себе хотя бы какую-нибудь безопасность? С одной стороны, вы выглядите крайне напуганной, а с другой – задаете странные вопросы. Если хотите, можете прямо сейчас отправиться к себе домой…

– Нет, извините, кажется, я на самом деле сказала что-то не то… Просто у меня в голове не укладывается, что какая-то тварь может преследовать теперь и меня… Я не вижу в этом никакого смысла…

– В поступках маньяка, как правило, нет никакого смысла. И если он есть, то ведом лишь ему самому. Предположим, это какой-то ваш знакомый, который знает вас троих…

– Нет! – почти крикнула она и покраснела, словно испугавшись собственного голоса. – У нас не было и нет такого знакомого! И вообще я представить не могу, какая причина или связь может существовать между нами, чтобы вызвать желание убить… нас…

– Тогда тем более вам надо поостеречься и оставаться здесь хотя бы до тех пор, пока мы не выйдем на след преступника. Если у вас и на это есть что возразить мне, то выкладывайте сразу, пока я не ушла.

– Да нет, Юля, кроме слов благодарности и извинений за то, что я вела себя, как самая настоящая идиотка, других слов у меня нет. Безусловно, я останусь здесь и буду ждать вас. Вы же позволите мне пользоваться вашим телефоном, чтобы не запустить свои дела?

– Звоните куда угодно.

Она оставила Холодкову перед телевизором – та энергично нажимала на кнопки пульта…

Юля вышла в переднюю и увидела Наташу, набиравшую номер телефона.

– Здравствуйте, вы не могли бы пригласить Михаила Георгиевича? Да? Хорошо, тогда скажите ему, что к нему придет сейчас Зима. Да нет, вы не ослышались, у меня фамилия такая – Зима. Ничего… Спасибо.

Услышав шорох, Наташа вздрогнула и резко повернулась. Но, увидев Юлю, испустила вздох облегчения.

– Фу ты, испугалась… – покачала она головой. – Я уж думала, что это Холодкова… Я ее, если честно, побаиваюсь.

– Я тоже, – отозвалась Юля, заинтересовавшись, кому это только что звонила Зима. – Так ты в парикмахерскую или к… Михаилу Георгиевичу?

– В парикмахерскую и одновременно к Михаилу Георгиевичу. Это мой мастер. Я давно хожу только к нему. Правда, на некоторое время он исчезал из моего поля зрения, потому что раньше он работал в парикмахерской, находившейся в одном доме с библиотекой, где я работала, а теперь вот мне сказали, что они переехали в другое помещение и что это теперь не обычная парикмахерская, а салон. Если хочешь, я могу познакомить тебя с ним. Пусть даже ты и не собираешься делать никакой стрижки, все равно, поверь мне, это такое удовольствие – прийти к Михаилу Георгиевичу, сесть в кресло, расслабиться и улететь… А он, даже если ты попросишь его укоротить твои волосы всего лишь на сантиметр, так ублажит тебя, что тебе не захочется выходить из парикмахерской. К тому же он такой приятный мужчина.

– Почти такой же, как Шубин? – усмехнулась Юля, вспомнив, как краснеет Зима при виде Игоря, и испытывая вновь унизительное чувство ревности.

– Юля, что с тобой? Уж не ревнуешь ли ты меня к своему Шубину? – вдруг спросила Наташа без обиняков.

– Ревную, а что?

– Значит, ты все-таки неравнодушна к нему? Вот это да! Тогда и я признаюсь тебе кое в чем. Знаешь, а ведь мне действительно ужас как нравится Игорь. Лучшего мужа и не найти. Только я всегда почему-то думала, что он тебе глубоко безразличен. Или я ошибаюсь, и Крымов… забыт?

Юле был неприятен этот разговор. Тем более ее бесило, когда ей напоминали об отношениях с Крымовым. И кто? Наташа!

– Да, ты права. Крымов забыт, а Шубин, возможно, станет вскоре моим мужем. Но, Наташа!..

– Нет, нет, у меня с Шубиным ничего не было, – опередила ее вопрос Наташа и горько улыбнулась. – Хотя я-то надеялась, что это вопрос времени.

«Вот вам и Наташа-тихоня», – подумала Юля и неожиданно рассмеялась, глядя на пунцовую Зиму. Этот смех на редкость кстати напомнил Юле о том, что, помимо страшных преступлений и присутствия в квартире непредсказуемой Холодковой, в жизни есть еще место радости и даже беззаботности, чего ей в последнее время не хватало. И ей вдруг так захотелось пойти вместе с Наташей в парикмахерскую и отдать себя в руки хорошего мастера, что она даже сказала об этом вслух.

– Ну и пойдем! Какие проблемы? У тебя что, сегодня много дел?

– Не то слово. Мне надо побывать в квартирах убитых женщин еще раз. Да и к Холодковой наведаться не помешало бы…

– Жаль, что у меня назначено, а то бы я составила тебе компанию. Шубина-то нет, страшновато, наверное, ходить по пустым квартирам, в которых пахнет смертью?..

– А ты могла бы пойти со мной?

– Конечно! Я только стеснялась тебе это предложить. По-моему, это жуть как интересно.

– Так, может, ты отложишь свой поход?

– Но я же предупредила, что приду… Прямо не знаю, как и поступить. Нехорошо обманывать Коршикова.

– Кого-кого? Коршикова?

Она где-то слышала эту фамилию.

– Подожди, мне нужно кое-что взять… – Юля оглянулась на дверь, за которой находилась Холодкова, быстро открыла стоявшую на столике в прихожей сумку Жени и достала связку ключей. Наташа смотрела на нее с ужасом. – А что еще прикажешь делать? Мы же должны увидеть все своими глазами!..