Глава 3

К трем часам ночи она совершенно забыла о существовании мертвого тела, которое еще недавно было Зоей Пресецкой. Лежа в постели с Шубиным и чувствуя под щекой его упругое и надежное плечо, Юля думала о том, как удивительно приятно находиться в такую непогоду в объятиях мужчины, зная, что он – почти твоя собственность. Как купленный недавно диван или одеяло. И какое счастье, что он не видит ее мыслей… Она улыбнулась и еще глубже зарылась в складки теплого одеяла.

Дворник пришел, несмотря на поздний час, вставил стекла и даже убрал осколки. Чего не сделаешь за деньги.

А когда он ушел, они допили вино и доели сыр. Вечер плавно перешел в ночь, распахивая перед ними невидимые ворота чувственной любви. И даже если бы в ту минуту, когда Шубин любил ее, раздался характерный звонок… издалека, она бы не взяла трубку. От любви любви не ищут.

Молчаливый Шубин говорил ей о своих чувствах губами, руками и всем телом. В отличие от Крымова, который заговорил бы ее до утра, убеждая, что он – единственный мужчина в ее жизни.

– Ты знаешь, у Бобрищева нет алиби, – сказала Юля утром, когда они пили кофе на кухне. – Он сам мне об этом сказал. Или он настолько уверен, что выкрутится, что сам лезет нам в глаза, мол, вот я, никуда не делся и ничего не боюсь. Или он действительно не имеет никакого отношения к убийству Зои.

– Помнишь, ты рассказывала, что Пресецкая ела курицу? Надо бы выяснить, где и с кем она обедала, и были ли у нее в тот день вообще какие-нибудь встречи.

– Послушай, ведь она могла пообедать в фирме, где работала! И как это я раньше об этом не подумала?

Она позвонила Бобрищеву и попросила номер телефона любого сотрудника этой фирмы, который в столь ранний час мог бы ей ответить на некоторые вопросы, связанные с Зоей. Бобрищев с готовностью выполнил ее просьбу, после чего добавил:

– Я тут кое-что вспомнил… Про волосы. Вы, наверное, слышали, что у Зои были чудесные, густые волосы. Просто сказка! Так вот, Ира, для которой Зоина шевелюра являлась предметом зависти, постоянно твердила ей, что ей не помешало бы сменить прическу, то есть имидж, ну и всякое такое… Женщины же постоянно меняют что-то в своей внешности. Вот и Ира пыталась вбить Зое в голову, что ей стоит постричься. Вы, конечно, будете смеяться, но чем черт не шутит… А что, если к этому убийству приложила руку сама Ира?

Юля от такого предположения похолодела. Она и сама допускала, что Ира могла иметь отношение к убийству Зои из-за ревности, тем более что и мужчина, которого делили две подруги, так быстро нашелся. Но чтобы сам Бобрищев подозревал Иру?..

– Вы серьезно?

– А почему бы и нет? Женщина – существо непредсказуемое. Ира злилась на меня, но любила. Поэтому меня оставила в живых. А вот подружку свою удушила. Возможно, не своими руками. Да сейчас за небольшие деньги можно нанять какого-нибудь алкоголика, чтобы тот удавил беззащитную женщину.

– Но согласитесь, что для убийства у Иры было маловато оснований… Ревность. Она же не была вашей женой, стало быть, приняла ваши правила игры. Или я что-то не так поняла?

– Все так, да не так. Но разговор о волосах был. И не раз. Ира и мне говорила, что Зое куда лучше было бы с короткой стрижкой. Она и мастера ей порекомендовала.

– Хорошо, я подумаю над этим сюжетом… Хотя мне он кажется фантастическим. То есть нереальным.

И вдруг Бобрищев, помедлив немного, устало вздохнул:

– И вы мне поверили? Да? Поверили? Вас так легко одурачить? Или вы совсем в людях не разбираетесь?

Юля почувствовала, как к щекам ее прилила кровь: он просто издевается над ней!

– Звоните, если вспомните еще что-нибудь… – сухо проговорила она, уже собираясь прервать разговор, как вдруг вспомнила то, о чем еще не успела спросить: – Кстати, вы не знаете, почему у Зои не было детей?

– Да потому что она сама как ребенок! – воскликнул Бобрищев. – Сама не знает, что хочет от жизни…

Он говорил о ней так, словно она чем-то сильно досадила ему. Пусть даже своей смертью. Но тем не менее говорил о ней, как о живой. В настоящем времени.

– В принципе она могла иметь детей. И даже мечтала об этом. Но я не входил в число мужчин, с которыми она говорила на эту тему откровенно. Я подозреваю даже, что она была беременна от меня этой весной. Допускаю, что она ни в какую Москву не ездила, а лежала в больнице после операции. Но это только догадки. Ира тоже молчит как рыба. Они все трое молчат…

«Видать, он хорошо знает эту троицу», – подумала Юля.

Они вежливо распрощались, после чего Юля сразу же позвонила некоему Стасу, менеджеру из фирмы «Эдельвейс», чей номер телефона ей сообщил Бобрищев. Она рассчитывала обойтись телефонным разговором, но Стас оказался человеком серьезным. Он настоял на встрече, и Юля пообещала ему после завтрака заехать в «Эдельвейс», чтобы поговорить о Зое.

– Он прав. На такие темы по телефону не говорят. Не думаю, что он ограничится позавчерашним меню… Он явно хочет мне что-то рассказать.

И Шубин, который надеялся провести это утро почти так же, как и вторую половину ночи, вздохнул, не желая выпускать Юлю из рук.

– Обещай мне, что сегодня вечером мы обойдемся без битья стекол, – он зарылся головой в ее теплые душистые волосы, – и что ты будешь…

– … такой же покладистой дурой? – рассмеялась она. – Ладно, обещаю, но что касается стекол, то здесь я ни при чем. Это же ты запустил стулом в окно или забыл?

– Забыл.

– Тем лучше. Подстрахуй меня в агентстве, я могу опоздать. Встретишь Холодкову с подружкой в десять, договорились?

Стас, молодой светловолосый мужчина, явно поджидал ее и встретил прямо в дверях офиса. В большой комнате, заставленной столами, на которых громоздились компьютеры, он был один.

– Еще рано, – объяснил он. – Народ позже приходит. Знаете, я ждал, что кто-нибудь придет к нам и станет задавать вопросы, связанные с убийством Пресецкой, но никто не пришел… Это ужасно! Я не могу поверить, что ее больше нет… Такая милая женщина. Когда она к нам только устроилась, я не мог понять, куда смотрят мужчины, которые постоянно вьются вокруг нее. Разве можно допускать, чтобы такая красивая женщина работала. Да еще кем? Поваром!

– О каких мужчинах идет речь? Кто вокруг нее вился?

– Не знаю… Ей постоянно кто-то звонил, за ней приходили, ее куда-то увозили и привозили. Она приезжала со свиданий в приподнятом настроении и возвращалась к своим кастрюлькам. У нее была своя комнатка. Небольшая, но там есть все что нужно. Если хотите, я вам ее покажу.

И он провел Юлю в дальнюю комнату, которая служила кухней и столовой одновременно.

– Видите, этот стол. На нем она резала овощи, вон плита. Вытяжка, все, как полагается. Зоя хоть и проработала мало, но ее здесь долго будут помнить. И знаете почему? Потому что она не похожа была на женщину, готовящую обеды. Слишком шикарна для такой работы. Кроме того, она хорошо готовила.

– Скажите, а с чего вы взяли, что она ходила или ездила на свидания?

– Не знаю. Сказал, и все. Может, потому, что она красивая. Один раз, когда здесь никого, кроме нее, не было, я и сам начал приставать к ней. Честное слово! И ничуть не жалею о том, что произошло…

– А что произошло?

– Она отвесила мне оплеуху и сказала, что в следующий раз подмешает мне в суп какую-нибудь отраву, чтобы одним нахалом на земле стало меньше.

– Прямо так и сказала?

– Да, прямо так и сказала. Но не зло, а как-то весело. Знаете, она вообще была вся веселая, легкая, но при этом чувствовалось, что она очень умная и хорошо разбирается в жизни. Вот есть люди, которые всегда знают, как им поступить в той или иной ситуации. Такие люди необходимы, потому что лично я часто не знаю, как мне быть… А вот у нее, как мне кажется, таких проблем не было. Она с каждым человеком умела находить общий язык, старалась никого не раздражать, особенно женщин. Ведь у нас женщины много о себе мнят. Высокого о себе мнения, я бы так сказал. Вероятно, это оттого, что фирма крепко стоит на ногах и получают все наши сотрудники довольно прилично. Наши женщины – не чета американским. Если те бегут на работу в кроссовках и переобуваются в лифте, то наши будут и по камням идти на шпильках… Вы понимаете, о чем я?

– Зоя Пресецкая тоже была НЕ АМЕРИКАНСКОЙ женщиной? – улыбнулась Юля, с интересом выслушивая мнение молодого человека о женщинах. – Или же она все-таки чем-то отличалась от остальных ваших сотрудниц?

– Вроде бы она была как все. Но, с другой стороны, отличалась, конечно. Вот к примеру. Она – повар. Готовит, накрывает на стол и моет посуду. Значит, она должна и одеваться соответственно, ведь так? Она и одевалась, да только ее одежда выглядела куда стильнее, чем у наших девушек-менеджеров. Она была более женственной, что ли… Мне трудно об этом говорить. Но все мужчины на нашем этаже выходили в коридор покурить, если там появлялась Зоя.

– А что она делала в коридоре?

– Курила, разговаривала с теми, кто к ней приезжал.

– Вы видели хотя бы одного мужчину, с которым она разговаривала в коридоре? – У Юли кончалось терпение. Если этот Стас и дальше будет говорить о красоте и стильности Зои, то разговора не получится. Похоже, он на самом деле был неравнодушен к ней.

– Видел, конечно. Его все видели. Его невозможно было не увидеть, поскольку это был наш шеф… – и Стас покраснел.

Вон оно что?! Бобрищев приезжал в офис, чтобы поговорить с Зоей.

– Бобрищев?

– Да, но они не скрывали своих отношений. И мы все думали, что они находятся в ссоре, отсюда и эта смешная поварская должность, и смешной оклад… Думаю, она таким образом чего-то добивалась от него. Но это все мои домыслы. Да и не только мои.

– А еще кто-нибудь к ней приезжал?

– Кажется, бывший муж. Я так и не понял, в каких отношениях он был со своей бывшей женой. И вообще все выглядело, как фарс. Каждый у нас понимал, что Зоя не на своем месте, и все ждали развязки… Думали, Бобрищев женится на ней. И тут вдруг такое…

– А еще кого-нибудь, кроме Пресецкого и Бобрищева, вы рядом с Зоей видели?

– Спрашивал ее тут недавно один мужчина, но она разговаривала с ним недолго.

– Они говорили в коридоре?

– Да, курили на лестнице, как все.

– Вы не могли бы описать этого человека?

– Описать этого мужика? – Стас даже скривил лицо, вспоминая Зоиного собеседника. – Тяжелый случай… Дело в том, что если Бобрищев – мужчина видный, яркий и даже красивый, то этот – полная противоположность.

– Возраст?

– Ему за пятьдесят. Маленький, щуплый, какой-то серый, невзрачный, одет небрежно, хотя в костюме и при галстуке. Как бомж, который приоделся для важной встречи.

– Бомж? Это интересно. Вы не слышали, о чем они говорили?

– Нет, я не имею привычки подслушивать.

– Но хотя бы выражение ее лица вы видели? Ведь вы находились где-то рядом, раз видели, как они курили на лестнице.

– Мне показалось, она разговаривает с ним из вежливости, чтобы только отвязаться. Она и смотрела куда-то в сторону, пока слушала его. А потом кивнула головой, пожала плечами и вернулась к себе. Налить вам кофе?

Через полчаса в комнате уже началась работа. Засветились экраны компьютеров, заработали принтеры и факс, на столиках появились чашки с кофе. Только теперь, когда Зои не стало, каждый сам наливал себе кофе из кофеварки. Юля так и не поняла, чем же конкретно занималась фирма «Эдельвейс», но если судить по обрывкам телефонных разговоров, то поставками какого-то сырья для фруктовых напитков.

Пять девушек-менеджеров были по очереди опрошены Юлей в той самой кухне, где еще недавно хозяйничала Зоя Пресецкая. На множество самых разных вопросов, которые Юля им задавала, девушки отвечали односложно и без энтузиазма, в отличие от словоохотливого и импульсивного Стаса, из чего можно было сделать вывод, что они в душе будто даже рады, что в их офисе больше никогда не появится эта привлекательная, красивая женщина. Хотя у Юли возникли и другие подозрения, касающиеся интеллектуального уровня этих раскрашенных и нарядно одетых созданий, – уж больно примитивными они ей показались в роли собеседниц. Однако некоторая польза от этих разговоров все же была. Так, выяснилось, что позавчера никакой курицы и риса, а тем более яблок в меню не было. Зоя приготовила овощное рагу и селедку под шубой. Значит, курицу она не ела ни дома, ни на работе, но тогда где и, главное, с кем? Вряд ли она, приготовив еду для работников «Эдельвейса», сама отправилась обедать в кафе или ресторан. Это абсурд. Если, конечно, ее не пригласил на обед один из ее поклонников. Пусть даже встреча происходила у него дома, где он и угостил ее курицей, вином и яблоками. Кто этот человек? Предполагаемый убийца или мужчина, с которым у Зои были серьезные отношения и от которого она собиралась родить ребенка? Едва ли это тот щуплый мужичок в потертом костюмчике, который приходил к ней сюда. Одна из девушек сказала, что после разговора с ним Зоя много курила, а потом позвонила какой-то Ирине и сказала, что «плохи наши дела».

– Вы ничего не спутали? Она так и сказала: «Плохи наши дела»?

– Может, я слова переставила, не знаю, но смысл примерно такой. Я еще подумала тогда, что этот человек что-то знает или она должна ему деньги.

– Они говорили о деньгах?

– Нет, но я почему-то так подумала.

Положительно, с этими девушками невозможно было разговаривать. Выходило, что из любопытства они постоянно держали Зою в поле своего зрения, однако когда речь заходила о каких-то конкретных вещах, касающихся ее встреч с кем-то или услышанных обрывков разговоров, то получалось, что они ничего не видели, не слышали и вообще ничего не знают. Вероятно, сказывалось, что каждая из них держалась за свое место: ведь Зоя встречалась с их шефом, с Бобрищевым, и сказать об этом означало озвучить сплетню. Вот они и молчали, не желая усложнять себе жизнь.

Но почему одна из девушек подумала, что этот мужичок требовал у Зои денег? Быть может, она сделала такой вывод, потому что слышала разговор Зои с Бобрищевым о деньгах? Он сам говорил, что часто бывал несдержанным и устраивал своей строптивой любовнице головомойки, убеждая ее не позорить его и бросить работу. Деньги. Не похоже было, чтобы у Зои не было денег. Ей достаточно было продать любую серебряную безделушку или что-нибудь из драгоценностей, чтобы решить денежную проблему. Оклад повара в «Эдельвейсе» уж точно не спас бы ее от финансового краха. А уж если она действительно вляпалась в какую-нибудь историю, где понадобилась крупная сумма, то вряд ли она отказалась от помощи самого Бобрищева. Не тот случай. Вот и получалось, что в «Эдельвейс» она устроилась, чтобы насолить бывшему любовнику. Из гордости. Из каприза. Чтобы что-то доказать. Но это ее личное дело и никого, кроме нее и Бобрищева, не касается.

Юля спросила, не слышал ли кто о том, что Зоя собирается сделать себе стрижку.

– Да, – ответили ей, – она собиралась постричься, но никак не могла решиться. Мы ей даже давали примерить парик с короткими волосами. Она надела его и помолодела лет на десять.

– А где она собиралась стричься?

– Она сказала, у нее есть свой мастер. Мы живо обсуждали этот вопрос, потому что уж больно жалко было отрезать такие волосы… Спрашивали ее, что она собирается делать с отрезанными волосами, а она рассмеялась и сказала, что продаст их за тысячу долларов. Вот и все.

Юля очень осторожно расспрашивала девушек, не тошнило ли Зою и не говорила ли она о беременности. На этот вопрос никто ничего не ответил. Стало ясно, что Зоя скрывала свою беременность.

После всего услышанного Юле захотелось увидеться с подругами Пресецкой, чтобы окончательно выяснить, с кем именно встречалась Зоя в последнее время, с кем могла пообедать в день убийства, зачем ей понадобилось устраиваться поваром в «Эдельвейс» и кем мог приходиться ей мужчина в потертом костюме. Она посмотрела на часы – Игорь уже наверняка беседует в агентстве с Холодковой и Званцевой. Она попрощалась с сотрудниками «Эдельвейса», вышла на крыльцо и вдохнула холодного воздуха. Было свежо, пахло опавшими листьями и почему-то снегом, которого не было… Приятный сладковатый арбузно-январский запах. «Скоро зима…»

Евгения Холодкова была вся в черном. Осунувшееся бледное лицо, большие запавшие глаза и тонкая полоска темно-красных губ. Аромат незнакомых духов, трансформируясь в воздухе и смешиваясь с каким-то другим запахом, возможно, кофе, превратился в довольно неприятный жирный и лекарственный дух. «Кусочек льда и рассудка» – вспомнились Юле слова Иры о подруге.

Женя оказалась еще более некрасивой, чем Юля предполагала. Таким женщинам-подросткам ничего другого не остается, как устраиваться в жизни самостоятельно – мужчины не видят в них женщин, не хотят их, а потому на них не распространяются их щедроты. Непонятно только, как могли ладить Зоя и Женя, два антипода. При всем уме и таланте казаться счастливой Холодкова не могла не завидовать Зое. А Ира говорила, что «Женька обожает Зою».

– Вы не знаете, когда можно будет забрать Зою из морга?

Это был первый вопрос, который Холодкова задала Юле. Она действительно была деловой женщиной, и практическая сторона события, приведшего ее в частное сыскное агентство, интересовала ее не меньше, чем постигшее горе.

– Вы сможете забрать тело лишь после того, как будет проведена судебная медицинская экспертиза. Вам известно, как погибла ваша подруга?

– Ира сказала, что ее удушили. – Холодкова промокнула платком уголки глаз и высморкалась. – Не могу поверить, что ее нет. И пока не увижу ее, пока не… Я могу увидеть ее? Отвезите меня, пожалуйста, в морг. Может, это не она?

– Вы хотите ее увидеть?

– Да, хочу. Я должна, потому что у нее никого, кроме нас с Ирой, не было.

Эта просьба оказалась для Юли неожиданной. Она поймала такой же недоумевающий взгляд Шубина, застывшего с банкой кофе в руках.

– Я могу вас туда отвезти. Но сначала ответьте мне: вы кого-нибудь подозреваете?

– Конечно, – почти выкрикнула она и тряхнула головой, отбрасывая волосы назад, как человек, предупреждающий окружающих о том, что он готов к любой неожиданности, к любому испытанию. Чисто мужское движение. И Юля только сейчас заметила, что, несмотря на коротко остриженную челку и торчащие в разные стороны вихры у висков, остальные волосы у Жени были длинные, стянутые на затылке в узел. Странная, ни на что не похожая прическа, свидетельствующая о том, что внешность в жизни этой женщины носит условный характер.

– И кого же?

– У нее был только один враг, и он этого не скрывал. Я говорю о Бобрищеве. Это он убил ее, я уверена в этом. Это не человек, а дьявол! Когда вы увидите его, – говорила она с жаром, брызгая слюной, – то подумаете, что он – само совершенство. Да, он обаятельный мужчина, ничего не скажешь. У него прекрасные манеры, приятный голос, он умеет говорить с женщинами. Но при всем этом он – негодяй, каких мало. Ведь вы же были в квартире Зои, вы же видели ее работы… Согласитесь, она была одаренным человеком. И пусть нам так и не удалось устроить ни одной ее выставки, а некоторые умники считают ее кустарем, все равно он не имел права так поступать…

– Вы имеете в виду его отношение к ее занятиям живописью? – не в силах скрыть иронии усмехнулась Юля. Ей уже поднадоела эта история нелюбви Бобрищева к Зоиному искусству. – Неужели вы действительно верите, будто его настолько нервировало то обстоятельство, что ваша приятельница рисовала, что он решил положить этому конец, удушив свою бывшую возлюбленную?

– Вы напрасно защищаете Бобрищева. – Женя сощурила глаза и хмыкнула. – Или вы тоже успели попасть под его обаяние? – И, не дав Юле опомниться, добавила: – Между прочим, она не была его бывшей, как вы выразились, возлюбленной. Он не переставал любить ее, но вместе с тем и ненавидел за то, что она бросила его.

– Да что же это за женщина такая, которая разбрасывается такими мужчинами, как Бобрищев? – не выдержала Юля. – Да, вы правы, я попала под его обаяние, он действительно произвел на меня хорошее впечатление, но если бы вы слышали, с какой горечью говорил он о том, как с ним обошлась Зоя. Скажите, Женя, каким человеком была ваша подруга? Что она искала в жизни? Кого по-настоящему любила?

– Да никого она не любила, в том-то и дело. Я часто слышала от нее, что она не знает, что такое настоящая любовь. Она ни к одному мужчине не испытывала страсти. Если вы встречались с Ирой Званцевой, то наверняка слышали от нее, что у Зои было много любовников. Да, это так. Но это были скорее друзья, покровители, но не любовники. Она никого не любила и страдала от этого.

– Значит, ее в мужчинах интересовали только деньги?

– Даже не знаю… Скорее всего ей нравился тот образ жизни, который она вела, эта праздничная атмосфера свиданий с цветами и шампанским, восхищенные взгляды мужчин. Каждой женщине нравится, когда ею восхищаются. Но мужчины приходили и уходили, а она оставалась одна, наедине со своим холодным сердцем. Вы понимаете, о чем я?

– Отсутствие страсти.

– Правильно.

– Скажите, Женя, а что вам известно о последнем ее увлечении?

– Последнем? А кого вы имеете в виду?

– Не знаю… Дело в том, что месяца три назад Зоя встречалась с мужчиной, которого, возможно, любила. У нее, судя по всему, был таинственный воздыхатель. Любовник, поклонник, назовите, как хотите, которого она, возможно, даже скрывала. Вы тоже будете об этом молчать как рыба?

– Вы хотите сказать, как Ира? – Она улыбнулась. – Нет, я не знаю, о ком вы говорите. У нее долгое время был Бобрищев, и если она изредка встречалась с другими мужчинами, то это могли быть просто люди, с которыми она поддерживала дружеские или даже деловые отношения. С их помощью, кстати, она время от времени пыталась устроиться на работу. Это я точно знаю.

– Но что это за мужчины? Вы знаете их фамилии? Где они работают?

– Конечно, нет. Ведь это мужчины Зои, и этим все сказано. Она никогда не бравировала своими любовниками, в отличие от других… Знаете ведь, что некоторые женщины даже выдумывают себе мужчин, играют сами с собой в обманные игры… Блефуют, одним словом. Так вот: Зоя была не из таких.

– Хорошо, тогда поговорим о работе. Ей действительно нужна была эта работа? Я имею в виду фирму «Эдельвейс».

– Да бросьте! Вы же прекрасно понимаете, ей не настолько были нужны деньги, чтобы она развила такую бурную деятельность по поиску работы. Это все делалось назло Бобрищеву, чтобы досадить ему: мол, посмотри, я могу сама содержать себя…

– А почему он не женился на ней?

– Этого никто не знает. Понимаете, в наше время, когда людям так трудно живется, а вокруг дороговизна и безработица, бредни Зои о том, что она устала жить без любви, воспринимаются по меньшей мере как рисовка. Я вот тоже, к примеру, живу без любви. Совсем одна. Но ничего, не жалуюсь, хотя, в отличие от Зои, мне приходилось самой зарабатывать на жизнь. Я рисковала, закладывала однокомнатную квартиру, чтобы на эти деньги издать свою первую газету. И мне никто не помогал. Все, чего я добилась в жизни, далось мне трудом и здоровьем.

Вот и Женя Холодкова выплеснула наружу свою неприязнь к Зое. И это лучшие подруги?

– Из ваших слов выходит, что Зоя была несчастна.

– Все относительно. Это с ее слов выходило, что она несчастна, но я бы не отказалась от такого НЕСЧАСТЬЯ…

Она все же сказала это. И густо покраснела. Юле даже стало неловко оттого, что она выбила из этой бизнес-леди порцию зависти, смешанной чуть ли не с ненавистью. И как это Зоя могла дружить с Ирой и Женей, не чувствуя фальши в их отношениях? Или же она догадывалась о том, как относятся к ней ее «лучшие» подруги? Но тогда что же связывало этих трех женщин, если не теплые чувства? К тому же и Ира говорила, что Женя не раз выручала своих подруг деньгами.

– Женя, это правда, что вы давали Зое деньги?

Холодкова как-то странно посмотрела на Юлю, и глаза ее стали наполняться слезами.

– Вы думаете, наверно, что я чудовище, что я завидовала Зое и даже ненавидела ее, но это неправда! – Она почти выкрикнула последнее слово. – Но разве я виновата, что природа не наградила меня так же щедро, как ее?! И разве могла я знать, что красота – это пропуск в совершенно другой мир, мир богатых мужчин и наслаждений, который никогда не будет принадлежать мне…

– Вы не правы…

– Да нет, я-то как раз права. А хотите, я скажу вам, о чем вы сейчас думаете? Вам не дает покоя один вопрос: что меня притягивало к Зое, ведь так? Я отвечу. Предельно откровенно. Сама Зоя. И именно ее красота. Знаете, это как покупаешь красивую вещь и ставишь у себя в комнате на видное место. Вот так и Зоя была для меня источником вдохновения. Я была счастлива тем, что могла в любое время приехать к ней, увидеть ее и насладиться ее несчастьем. Мысль о том, что эта женщина доступна мне, что я могу подсмотреть все ее женские тайны, приводила меня в восторг.

– О каких тайнах вы говорите?

– Понимаете, Зоя на людях и Зоя домашняя – это две разные Зои. Так вот, я знала ее разную, чувствовала ее слабые места и, прекрасно зная о ее уязвимости, становилась сильнее сама. Вы вот сейчас смотрите на меня и думаете, наверно, что я – самая настоящая мымра. Как в «Служебном романе». Но вы ошибаетесь. Это я сегодня такая неприбранная. А так-то я слежу за собой. Рядом с Зоей всегда хочется выглядеть лучше, чище, что ли. Ира тоже говорила мне, что после встреч с Зоей ей хочется сшить новое платье или купить духи, помаду… В этом плане она действовала на нас благотворно.

Юля слушала ее и чувствовала, что самого главного она еще не знает. И вдруг до нее дошел смысл всего сказанного Холодковой. Разбились розовые очки, и все вокруг стало серым и пошлым. Особенно Холодкова с ее шитой белыми нитками хитростью.

– Женя, вот вы сейчас говорили о красоте, о том, что вам было приятно иметь у себя в подругах очень красивую женщину. Не означает ли это, что есть одно существенное обстоятельство, которое позволило вам приблизиться к Зое?.. Скажите, как вы с ней познакомились? Ведь вы же сами подошли к ней, как подошли бы в магазине к красивой и дорогой вещи, и каким-то образом расплатились за счастье обладать ею…

Женя некоторое время молчала, подбирая слова, чтобы и себя не унизить, и не осквернить память подруги. Потом, вздохнув, призналась:

– Да, конечно. Чего уж там… Я сама подошла к ней и познакомилась. Она была с Ирой. Знаете, такие женщины предпочитают иметь в подругах либо некрасивых, либо невезучих. Так вот, невезучая у Зои уже была. Ира. На ее фоне Зоина жизнь была похожа на сказку. А тут появилась я. Некрасивая, зато с деньгами. Вы правы, сначала у нас с ней не было ничего общего. Меня-то сжигало любопытство, желание узнать, как живут такие женщины, как Зоя, чем они привлекают мужчин. Я даже стала покупать такие же духи, как у нее, ходила в те же парикмахерские и старалась быть хотя бы немного похожей внешне на нее. Но вот что давало ей мое присутствие, я долго не могла понять. А когда поняла, было уже поздно…

– Деньги?

– Безусловно.

«Выходит, Женя покупала общение Зои за деньги. Что ж, они были заинтересованы друг в друге… А почему бы и нет?»

– …Она всегда могла взять у меня в долг. А это не так уж и мало. Становится легче жить, когда знаешь, что есть человек, который всегда примчится к тебе на помощь. Я повторюсь, но в жизни так и бывает: мужчины приходят и уходят, а подруги остаются. И когда Зоя болела, скажем, гриппом, а болела она очень тяжело, с осложнениями, она хотела видеть только нас с Ирой. Мужчины для нее переставали существовать. И даже с домашними животными она бы, мне кажется, обращалась нежнее, чем со своими любовниками.

– Вы любили ее?

– Да, мне нравилось бывать у нее, видеть ее, слышать ее голос. Это не была любовь двух женщин, я имею в виду – никаких сексуальных чувств мы друг к другу не испытывали, но она придавала мне сил. И мне всегда казалось, что вот еще совсем немного, и я дотянусь до нее, мне удастся примерить на себя ее тонкую, душистую кожу и сделать себе такую же прическу… Но теперь получается, что не я одна была влюблена в нее, в ее тело и волосы… Ира рассказала мне, что кто-то состриг ее кудри. Вам не приходило в голову, что это могла бы быть женщина?

«Приходило, еще как приходило…» – подумала Юля и про себя усмехнулась.

Подозревала ли она теперь, после этого откровенного разговора, Холодкову? Да. И Иру тоже. И Бобрищева. Хотя его – в меньшей степени.

– Вы слышали о том, что Зоя хотела постричься, сделать себе стрижку?

– Это Ира ее подбивала. Ей бы пошло.

– А кому она могла довериться? У нее был свой мастер?

– У нее были длинные волосы, и она не делала стрижек, а потому постоянный мастер ей был не очень нужен. Единственное, что она делала, это обрезала концы волос или делала обычную укладку феном. Но с такими волосами, как у нее, это могла сделать любая ученица…

– Значит, у нее не было своего парикмахера?…

– Парикмахера? Да кто ее знает. У нее было много знакомых… – уклончиво ответила Женя. – Был один знакомый, с приветом, все уговаривал ее принять участие в каком-то конкурсе парикмахеров, но он был слишком высокого мнения о себе и мечтал о международном признании. Словом, Зоя не дала ему уродовать себя…

– Вы знаете, что это за человек?

– Понятия не имею…

– Тогда еще один, последний вопрос: вы знали о том, что Зоя была беременна?

Женя в тот момент прикуривала. Услышав вопрос Земцовой, она выронила сигарету.

– Беременна? Вы шутите? Она не могла иметь детей.

Значит, Зоя хотела, чтобы подруги считали ее бесплодной.

– Это она вам так говорила, – сказала Юля в сердцах, – и знаете, почему она скрывала это от вас?

«Да потому, что вы, ее лучшие подруги, не простили бы ей этого. Ведь Зоино бесплодие было вашим утешением на фоне ваших неудач в личной жизни. И если бы вы узнали, что она ждет ребенка, да еще и от мужчины, которого, наконец, полюбила, вы бы разорвали ее на куски, как голодные волчицы», – так хотела сказать ей Юля, но сдержалась, чтобы не испортить отношения с Женей и не помешать таким образом следствию.

– Почему? – Вопрос повис в воздухе и требовал ответа.

– Вероятно, потому, что она вам не доверяла, – как можно мягче произнесла она, чтобы не задеть самолюбия Холодковой. – Вы еще не передумали ехать в морг?

В машине, которую вел Игорь Шубин, Женя много курила, плакала, вспоминала Зою и говорила, что не простит себе, что в последнее время уделяла ей мало внимания. Это был слезоточивый монолог матери-шизофренички, опомнившейся вдруг, что у нее есть взрослая дочь. Юля не верила ни единому ее слову. Ее беспокоило отсутствие Иры Званцевой. Ира звонила Холодковой на следующий день после убийства, когда Женя только что вернулась из Москвы.

– Вы сказали мне, что можете приехать в агентство с Ирой. Вы договаривались с ней или же это были лишь предположения?

– Скорее предположения. Но Ира знала, что я приеду к вам в десять часов. И, зная ее, я была уверена, что она появится здесь.

– Если вы не возражаете, я сменю тему и задам вам еще один, быть может, некорректный вопрос, связанный уже с Ирой.

– Слушаю ваш некорректный вопрос…

– Вы не знаете, почему ей так не везет с мужчинами? Ведь она внешне довольно привлекательная, сложена неплохо… Причина того, что ей не удается удержать мужчину, кроется в ее характере?

– Если честно, она просто дура. Она могла выйти замуж за Бобрищева. Ей достаточно было забеременеть от него, и все. Хоть я сейчас и злая на него, но надо признать, что он человек не черствый и за вызывающей внешностью скрывается довольно доброе сердце. Он любвеобильный, это правда, но Ира ему нравилась, он встречался с ней даже после того, как бросил ее и стал жить с Зоей.

– А когда вы в последний раз видели Зою?

– Несколько дней тому назад, до отъезда в Москву…

– Кстати, о Москве. Может, вы мне скажете, что делала в Москве Зоя? А что, если у нее там был тайный воздыхатель, от которого она и забеременела?

– Никто не знает, где была Зоя. И Москва – это лишь предположение. Вернее, она сама, помнится, говорила о Москве, но мы с Ирой думаем, что она лежала в гинекологии. Зоя не всегда раскрывала нам свои секреты.

– Но если учесть, что вы были ее лучшими подругами, то с какой стати скрывать обычный аборт? – не удержалась Юля. – Вот если бы она была замужем, тогда… Подождите! Какой может быть аборт, если она была беременна! Когда она ездила в Москву?

Но Женя так и не вспомнила. Снова стала плакать и сморкаться, пока машина не въехала в ворота университетского дворика.

– Вы, Женя, посидите здесь с Игорем, подождите меня, я скоро вернусь… Мне надо предварительно переговорить с судмедэкспертом. Возможно, вам сейчас лучше не видеть вашу подругу…

Леша Чайкин встретил ее возле дверей, почти на крыльце. Он собирался покурить на свежем воздухе.

– Земцова, привет. Я вижу, твоя разведка работает…

И она поняла, что у него готово заключение. Это было очень кстати. Кроме того, это означало, что с телом закончили работу и теперь его можно показывать Холодковой.

– Я не одна. Мы пройдем вместе, посмотрим? Ей не верится, что ее подруга погибла. Кроме того, думаю, что именно эта дама, ее фамилия Холодкова, возьмет на себя расходы, связанные с похоронами.

– Какие вопросы? – Чайкин развел руками, как бы приглашая войти в свое царство мертвых. – Милости просим.

– Что-то ты сегодня какой-то бледный… Вроде отдохнул… – Юля махнула рукой и увидела, как по ее знаку из машины выходят Женя с Игорем.

…Она листала заключение, когда услышала крик. Чайкин влетел в кабинет и замахал руками: «Б-бутылку нашатырного спирта… н-на п-п-полке…»

Юля с ватным тампоном, смоченным в нашатыре, кинулась в зал, где должны были находиться Женя и Шубин.

Холодкова лежала на полу. Ее коричневые туфли сливались цветом с плиткой пола. Посеревшее, как у мертвеца, лицо испугало Юлю.

– У нее что, сердечный приступ? – Она опустилась перед Женей и, приподняв ей голову, поднесла к носу вату. – Женя, что с вами?

Но та не подавала никаких признаков жизни. Тогда они с Игорем перенесли ее на кушетку в коридор.

– Леша, она хотя бы живая?

– Да живая, не переживай ты так. Ну, отключилась баба. Такое бывает.

– Я знаю, она испугалась ее из-за волос, вернее, из-за того, что она обрита… Даже санитар уронил носилки, когда с нее свалился парик…

Она подняла голову, чтобы увидеть Игоря, но когда поймала его взгляд, то поняла, что, пока она листала заключение в кабинете, здесь, в этом прохладном зале, в котором невозможно было дышать, что-то произошло.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – сказал Игорь. – Только обещай, что ты хотя бы не грохнешься в обморок.

Она подумала, что впервые за последние час-полтора слышит его голос. Все то время, пока она беседовала с Холодковой в агентстве, он молча наливал им кофе, подносил сигареты и зажигалку, молчал и в машине, не мешая разговору. «Удивительный человек. Всегда в тени». А теперь он зовет ее зачем-то туда, где лежит тело Зои Пресецкой. Что он хочет сказать, этот немногословный Шубин? Что еще интересного или необычного Чайкин нашел в этой женщине? У нее обнаружились крылья или хвост? Что могло так испугать Женю, тем более что она была подготовлена к тому, что у Зои не было волос?

Юля вошла в зал, где на столе лежало прикрытое простыней тело.

– Смотри, – побледневший Шубин откинул край простыни, и Юля увидела голубоватый бритый череп, белое лицо, тонкую шею с темными отпечатками пальцев и ухо с продетой через мочку маленькой золотой серьгой.

И она поняла, почему потеряла сознание Женя. На столе лежала не Зоя, а Ира Званцева.

– Не может быть… – от волнения у нее пропал голос. – Игорь, почему он не предупредил нас?

Она оглянулась на звук шагов. Леша с виноватым лицом теребил край резинового фартука, которым был обернут чуть не по самые уши. Маленькая, бирюзового цвета шапочка едва прикрывала его белесые редкие волосы.

– Я думал, ты знаешь. Я был уверен… Помнишь, я тебе еще сказал про разведку, мол, твоя разведка работает, не успели ее привезти, как ты уже здесь…

– Ты что-нибудь еще знаешь? Где ее нашли, когда наступила смерть? Да говори же ты, не молчи!

Она вдруг услышала голос Иры, которая, узнав о трагической гибели своей подруги, звонила ей и кричала в трубку. Она была взволнована не меньше, если не больше. А что тогда говорить о Холодковой, на долю которой выпало такое испытание?! Сразу две подруги приняли мученическую смерть.

– Мне звонил Корнилов недавно, тебя спрашивал, искал, значит… – быстро, словно очнувшись, заговорил Чайкин. – Смерть наступила предположительно вечером или ночью, ближе к двенадцати. Я осмотрел ее, но пока не вскрывал.

– Она тоже изнасилована?

– Явных, внешних признаков насилия я не обнаружил. Но определенную работу провел, к вечеру смогу тебе ответить, была она с мужчиной или нет. А то, что смерть наступила от асфиксии, думаю, ты и так видишь…

Она позвонила Корнилову.

– Приезжай, – сказал он сухо. – Бобрищева мы арестовали. Уж слишком много пальчиков он оставил в ее спальне. (Непонятно было, говорил он о Зое или Ирине.) И еще. Ты сейчас наверняка держишь в руках заключение, вернее, копию, которую тебе подарил твой дружок Леша Чайкин. Так вот, ему привезут образец спермы Бобрищева, которую у того должны взять, и он сможет сам определить его группу и проверить идентичность той, что обнаружили в половых органах Пресецкой. («Так все-таки его обвиняют в убийстве Зои».) И если окажется, что это он ее изнасиловал и убил, то дело по второму убийству будем считать закрытым.

– Но одна и та же группа спермы – еще не доказательство! – возмутилась она, смутно представляя себе Бобрищева, позволяющего брать у себя на анализ сперму. – У него не было мотива! К тому же… – она чуть было не проговорилась, что у него не было алиби.

Но Корнилов уже положил трубку. Вероятно, он считал, что раскрыл оба преступления.