Книга: Парик для дамы пик
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Вечер, который был распланирован чуть ли не по минутам, грозил превратиться в приятное, полное безделья и отдыха времяпрепровождение. Юля поняла это, едва лишь переступила порог уютного парикмахерского салона «Коломба», расположенного, как ни странно, в том же здании, где и фирма «Эдельвейс», только в правом крыле. Несмотря на то что на город опустилась сырая тягучая осенняя мгла, отчего казалось, что все жители забились по своим теплым квартирам и на улицу никого не выгнать даже под дулом пистолета, в салоне кипела яркая и веселая жизнь: здесь наводили красоту около десятка женщин. Темно-синий бархат, которым были обтянуты стены, и великое множество желтых светильников в сочетании с оранжевой мебелью и огромными подвижными зеркалами создавали иллюзию существования параллельного мира – настолько поразила Юлю роскошь «Коломбы», провинциальной парикмахерской… Откуда здесь, в этом богом забытом городе, такое великолепие, стоящее усилий талантливого дизайнера и немалых денег?
Ее взгляд отмечал все, начиная от чудесных мощных фенов, которыми орудовали улыбающиеся юноши и девушки-мастера, и кончая отличными немецкими расческами, щипцами и белоснежными раковинами для мытья головы.
– Послушай, Наташа, и давно существует этот салон? Почему я о нем ничего не знаю?
– Он недавно открылся, но реклама уже успела пройти на местном телевидении, в газетах… Говорят, что этот салон – придумка Бобрищева, и что он набрал сюда лучших парикмахеров города. Но самое главное, что цены здесь нормальные. Вот только не запишешься. И если бы я не была лично знакома с Михаилом Георгиевичем, то мне пришлось бы ждать своей очереди пару месяцев. Но он меня, слава богу, запомнил, и когда я пришла к нему на днях, он записал меня в свой блокнот. Теперь понимаешь, почему мне так не хотелось отказываться?
– Еще бы! Не салон, а сплошной разврат. Какие кресла, диваны, черт, я вижу вон там даже небольшой бар! Все, решено, я остаюсь тоже. И если уговоришь своего Михаила Георгиевича, то сделаю себе прическу, пусть даже на длинные волосы и на ночь глядя. Если бы ты только знала, как я устала от этих трупов, моргов и тому подобного. Мне тоже хочется комфорта, тепла и чтобы меня кто-нибудь ублажил… Зови своего Коршикова… Вот черт… – Она осеклась, подумав, что чертыхаться почему-то доставляет ей удовольствие, и задала себе вопрос: – Где же я раньше слышала эту фамилию?
И вдруг вспомнила. И даже прикусила губу, чтобы раньше времени не выдать вслух информацию.
Между тем Наташа подошла к вдохновенно работающему над прической клиентки мастеру, высокому худому мужчине с аккуратно постриженными рыжеватыми волосами, и что-то сказала ему. Тот, даже не оборачиваясь в ее сторону и продолжая распылять лак, кивнул головой. Блеснули очки в золоченой оправе, в порыве движения распахнулся длинный черный халат… Да, здесь и мастера выглядели импозантно, стильно. Наташа вернулась, сияя:
– Он сказал, что примет нас обеих, представляешь? Давай сядем вон там, поближе к бару. Сейчас нам принесут по чашке кофе, и мы немного отдохнем. А потом – обещаю тебе – даже несмотря на ночь, я составлю тебе компанию и поеду с тобой, куда угодно. Даже, если потребуется, на кладбище.
Они сели в глубокие мягкие кресла и стали ждать кофе. Под жужжание фенов и приглушенные голоса Юля почувствовала, как ее потянуло в сон. Она даже забыла про Коршикова! И вдруг, оглядывая стены с висевшими на них фотопортретами великих красавиц столетия – Мерилин Монро, Греты Гарбо, Вивьен Ли и не менее красивых Синди Кроуфорд и Клаудии Шиффер, – она увидела знакомое ей лицо. Это был тоже портрет удивительно красивой женщины. Тонкое бледное лицо, окруженное облаком пышных светлых волос, и надменная улыбка, сложенная из темно-вишневых полных губ. Глаза – огромные, немного грустные, затуманены и глядят словно мимо тебя, в пространство.
Да, здесь ошибки быть не могло. Это был портрет Зои Пресецкой. Выполненный в той же прекрасной технике, что и портреты известных актрис и манекенщиц.
– Мне необходимо срочно поговорить с твоим мастером, – заволновалась Юля, чувствуя, что напала наконец-то на след убийцы Зои.
Коршиков! Коршикова Валентина Яковлевна, соседка Зои, обнаружила свою соседку мертвой. У Зои были острижены волосы. Да этот Коршиков наверняка приложил свою руку и… ножницы с бритвой к смерти Пресецкой. Это не может быть простым совпадением.
Сказала и сразу же пожалела. Его нельзя спугнуть. За ним теперь нужно срочно установить наблюдение. Но как, если она осталась совсем одна?! Шубин в Москве. Крымов – в Париже. А у нее не было времени связаться со своими агентами и поручить им работу. Грош ей цена в таком случае.
– Что с тобой? Ты вся побелела? – испугалась за нее Наташа. – Может, здесь душно? И зачем тебе разговаривать с ним? Он уже заканчивает, если хочешь, ты пойдешь первая. А я подожду. Полистаю журналы…
– Я сейчас, мне надо отлучиться на пару минут и кое-кому позвонить.
Она вышла в холл, лестница откуда вела в фирму «Эдельвейс», подошла к окну, достала телефон и, стараясь говорить потише, чтобы ее не услышали охранники и редкие посетители, набрала номер Стаса.
– Это Юлия Земцова, я приходила к вам по поводу убийства Зои Пресецкой…
– Да-да, я узнал вас, – услышала она знакомый голос. – Что-нибудь случилось?
– Да, мне срочно нужна ваша помощь. Вы не могли бы приехать сейчас на работу? В «Эдельвейс»?
– Хорошо…
– Я буду ждать вас в холле, внизу, возле кадки с пальмой, – уточнила она, отключая телефон и усаживаясь на небольшую кожаную кушетку, расположенную прямо под ветвями большой искусственной пальмы. «Идеальное место для курения», – подумала она.
– Салют, – услышала она неожиданно у себя за спиной, резко встала, повернулась и чуть не столкнулась со Стасом. Он улыбался во весь рот. И она поняла, что он разговаривал с ней по сотовому телефону, находясь в каких-нибудь десяти метрах от нее.
– Значит, вы еще на работе… Вы что, живете здесь? – Она старалась не выдать своего волнения. Ведь Стас через пару минут будет либо свидетелем ее открытия, либо – провала.
– Да нет, просто у одной из наших девушек сегодня день рождения, и мы празднуем.
– Понятно, тогда мне повезло. Стас, у меня к вам просьба. Дело в том, что в «Коломбе» работает один человек. Вы должны мне сказать, видели ли вы его раньше, как его зовут и не навещал ли он когда-нибудь Зою. Это очень важно.
– Хорошо, пойдемте… Хотя я и так догадываюсь, о ком речь. Я вспомнил о нем недавно, когда перебирал в памяти наш с вами разговор. Ведь вы имеете в виду Коршикова? Такого высокого рыжего мужчину в очках?..
– Значит, вы все знали и молчали?
– Но он всего лишь парикмахер. Я не подумал, что это может вас как-то заинтересовать.
Разговаривая, они подошли к прозрачным стеклянным дверям, и Юля пригласила Стаса войти в «Коломбу».
Коршиков уже расчесывал волосы Наташи Зимы. Увидев входящую в зал Юлю, Наташа из зеркала улыбнулась ей.
– Его зовут Михаил Георгиевич. – Стас присел на стоящую у стены банкетку и предложил Юле устроиться рядом. – Да, он приходил к Зое, они беседовали на лестнице.
– Но ведь вы не его имели в виду, когда говорили о каком-то бомже?
– Нет, упаси бог! Коршиков – сама элегантность. Просто он на виду, известный в городе человек. Мне и в голову бы не пришло, что он может быть замешан в убийстве…
– Но с чего вы взяли, что он в нем замешан?
– Так ведь вы им заинтересовались. К тому же Зою остригли… Я бы тоже, окажись на вашем месте, насторожился, если бы узнал, что у убитой есть знакомый парикмахер. Волосы, парикмахер, парик… Все это наводит на определенные мысли, вы не находите?
– Вы и про парик знаете?
– Так ведь он слетел с ее головы, когда ее труп собирались выносить. Кажется, даже санитару стало плохо, его затошнило…
– Вы что, были там? На месте преступления? – удивилась она. «При чем здесь этот мальчик?».
Вопрос, казалось, застал его врасплох.
– Я? На месте преступления? Нет, меня там не было, да и не могло быть…
Юля схватила его за руку и вытянула из салона обратно в холл. Почти насильно притащила к пальме и усадила на кушетку.
– Рассказывайте, что вы видели, где были и есть ли у вас алиби на тот вечер?
– Алиби нет, но есть свидетели, которые могут подтвердить, что в тот вечер я был в нескольких местах… – зло ответил Стас. – У вас на меня ничего нет, но вы правы, я действительно был в комнате Зои в тот момент, когда туда набилась милиция. Я вообще торчал у нее под окнами всю последнюю неделю. Я звонил ей, умолял о встрече, она нравилась мне, я же рассказывал вам… Я был влюблен в нее… Но она смеялась мне в лицо и говорила, что я еще ребенок. И что физиологические особенности моего организма, – он горько усмехнулся, – ее нисколько не интересуют. Она сначала кокетничала со мной, улыбалась, чуть ли не искала со мной встреч, но скорее всего мне это только казалось… А потом, когда я стал более настойчивым, она принялась грубить мне, чуть ли не оскорблять…
– Каким же образом?
– Называть меня мальчиком, – он опустил голову.
– Понятно. Так как вы оказались на месте преступления? Случайно?
– Говорю же, – процедил Стас, и его слегка качнуло, поскольку он выпил на дне рождения своей сотрудницы. – Я торчал у нее под окнами, звонил ей, пытался докинуть камешки до ее окна. Мне хотелось увидеть, как она живет, с кем живет, с какими мужчинами спит. Я заранее ненавидел их…
– Ну и что, увидели?
– Увидел.
– И с кем же она спала?
– С Бобрищевым. И ничего они не конфликтовали. Это все была рисовка или игра. Не знаю… Но он приходил к ней почти каждый день.
– И в день убийства был?
– Может, и был, но только днем. Он приходил к ней обычно после обеда, а если вечером, то оставался на ночь. Он у нее почти жил.
– А откуда тебе известно, что они не конфликтовали?
– Так видно же… С чего бы это мужику ездить к женщине почти каждый день?
– У тебя есть бинокль?
Он замотал головой так, словно в его присутствии произнесли нечто, что не должно было прозвучать по уговору, будто кто-то проболтался, предал его, произнеся запретное слово. Он явно не ожидал последнего вопроса.
– Ну вот, бинокль… – он сжал кулаки и покраснел. – Ну, есть… Но когда шторы задвинуты, мало что увидишь… Но то, что они встречались часто и у них были полноценные, если так можно выразиться, свидания, это я точно знаю.
– А кого ты видел вечером, после семи часов? Был кто-нибудь из тех, кто навещал ее в «Эдельвейсе»?
– Кроме Коршикова, никого. Но вы сами, наверное, уже знаете, что Михаил Георгиевич живет через стенку от нее. Поэтому, если бы он даже и входил в подъезд, я бы подумал, что он идет к себе домой.
– Так Коршиков входил тем вечером в подъезд или нет? Ты видел его?
– Нет, не видел. Вообще-то он работает допоздна, у него клиентура…
– А того мужчину, который показался тебе бомжом, тоже не видел?
– Да говорю же, нет, – огрызнулся он.
– А как ты узнал, что Зою убили?
– Как и все. Когда приехали машины с сиреной, собралась толпа…
– Но ведь было уже очень поздно, неужели ты все это время торчал под окнами?
В это невозможно было поверить. Как можно несколько часов ночью простоять на холоде, да еще под дождем, зная, что тебя все равно не впустят?
– Стас, хватит валять дурака! – не выдержала она. – Мне бы не хотелось тебе угрожать, но ты только что признался мне, что был на месте преступления. Ты сказал о парике, это деталь, которая может помочь мне арестовать тебя. Мне стоит только позвонить, – блефовала она, – как ты окажешься за решеткой. Если ты сейчас не скажешь, что делал всю ночь возле дома Пресецкой, я вынуждена буду позвонить в прокуратуру и сообщить, что у меня есть важный свидетель, если только это не ты сам убил Пресецкую…
– Вы что, с ума сошли? – грубо усмехнулся он. Похоже, ее слова не произвели на него никакого впечатления. – Кто же вам поверит? И как вы будете доказывать, что я там был?
– Тогда и вовсе не понятно, зачем ты мне все это говоришь… – она бессильно развела руками.
– Говорю потому, что и сам хочу понять, кто и за что ее убил. Но иногда мне в голову приходят очень странные мысли… – Тут он приблизил к ней свое лицо с позеленевшими и какими-то мутными глазами и покачал головой: – Эх вы… Думаете, мне так приятно признаваться в том, что меня тогда чуть не спустили с лестницы? Что я звонил ей весь вечер, колотил кулаками в дверь, ту самую общую с Коршиковыми дверь, чтобы только увидеть ее?.. Кстати, можете спросить у жены парикмахера, она подтвердит, что слышала мои звонки и стук. Она даже вышла и сказала мне, чтобы я убирался…
– Прямо так и сказала?
– Нет, конечно, она – женщина вежливая, потому помягче выразилась. Но я и так понял. Не дурак.
– И ты ушел?
– Нет, мне не хотелось уходить. И тогда я решил залезть к ней в лоджию.
– В лоджию? И что же? Тебе это удалось?
– Это было нетрудно… Я в том смысле, что кто-то уже все сделал до меня, дорожка-то была проторенная. Сначала я по пожарной лестнице поднялся на третий этаж, к Коршиковым в лоджию. Она у них не застекленная, открытая. Заглянул в их окна – сплошные шторы. А мне холодно, ветер, дождь… И я спокойно перелезаю в лоджию к Зое. А ведь она у нее закрытая, застекленная… И что вы думаете? Я рукой надавил на окно, оно открылось, да так легко, что я чуть было не сорвался, как вдруг увидел такую деревянную планку, необычную, словно нарочно приделанную к основанию, для того чтобы за нее держаться, когда перелезаешь с лоджии на лоджию, да еще и выступ для ноги внизу, чтобы было куда наступить… Говорю же, кто-то постарался… Вот я и перелез.
– И что же было потом? – Юля затаила дыхание.
– А потом было самое интересное…
– Подожди, в каком часу ты оказался в лоджии?
– Думаю, где-то в половине восьмого.
– И что же ты увидел там интересного?
– Я увидел Зою.
Здесь он сделал паузу. Отвернувшись, он закрыл глаза, словно заново переживая те мгновения.
– Между шторами была щель, – проговорил он, часто дыша. – И оттуда мне было видно всю спальню и Зою. Она была одна, ходила по спальне в чем мать родила, а в руке у нее был лимон.
– Лимон?
– Да. Я сначала не мог понять, что у нее в руке, но потом увидел, что это лимон. Точнее, половинка лимона. Зоя давила корку и протирала свои руки и плечи, должно быть, для того, чтобы от нее приятно пахло…
– Какой она выглядела? Радостной или озабоченной? Она кого-то ждала?
– А зачем я, собственно, к ней поднимался? Сам хотел узнать, кого же она ждет, раз меня не пускает.
– Ну и как, дождался?
– Да. Но только этого человека я не увидел. В какое-то мгновение мне показалось, будто что-то произошло, как если бы в прихожей раздался звонок. Потому что Зоя остановилась как вкопанная и посмотрела на дверь. Я-то ничего такого не слышал, просто предположил… Но она почему-то, вместо того чтобы кинуться к двери, подошла к кровати, склонилась, поправила подушки, улыбнулась… непонятно кому… Вот вы спрашиваете, какой она выглядела? Стервой, поджидающей своего любовничка, вот какой! Она вся светилась! Я смотрел на нее, как сумасшедший, и готов был распахнуть дверь лоджии и наброситься на нее… А она поправила постель, подошла к зеркалу, провела расческой по волосам…
– Стоп! На ней был парик?
– Какой еще парик?! У нее были такие шикарные волосы… Свои волосы, понимаете!
– Парика ты не видел? Может, возле зеркала или на столике?
– Нет, я не видел парика.
– И что же было потом?
– Она вдруг подошла чуть ли не ко мне, посмотрела куда-то сквозь стекло, не замечая, что я стою слева от нее за стеклом, в тени, затем распахнула дверь, вышла в лоджию, высунулась голая в окно и стала… дышать. Полной грудью, с удовольствием, со стоном… Я еще подумал тогда, что стоит мне пошевелиться – а я стоял, зажатый среди нагроможденных друг на друга пустых коробок, – как она испугается, закричит, вызовет милицию и все такое…
– Она подышала и вернулась в комнату. Потом, словно опомнившись, кинулась открывать дверь. А звонка не было. По-моему, она взглянула на часы… или нет, звонок все же был… Не знаю. Но было такое впечатление, словно она знала, что за дверью ее ждут, что к ней пришли. Возможно, я пропустил мимо ушей какой-то условный сигнал… А потом я услышал голоса…
– То есть звонка ты не слышал, а голоса услышал? Значит, звонка не было?
– Не знаю. Но голоса я точно слышал.
– Какие?
– Один – ее, а другой принадлежал мужчине.
– Она испугалась? Кричала?
– Нет, она смеялась… И мужчина тоже. Кажется, я даже услышал фразу: «Кто бы мог подумать…» Это сказала она, я тогда еще представил, что к ней пришел кто-то, кого она либо не ожидала увидеть, либо о встрече знала, но волновалась, как если бы этот человек явился неожиданно в широком смысле, то есть приехал откуда-то издалека. Только я не понял, она сказала эту фразу радостно или удивленно. Но согласитесь, если бы она увидела мужчину, который приходит к ней почти каждый день, как Бобрищев, вряд ли она произнесла бы эту фразу… «Кто бы мог подумать…» Ведь это все равно что сказать: «Сколько лет, сколько зим!»
Да, он рассуждал вполне логично, несмотря на свое волнение. Нет, это не он убил Зою.
– А что было потом?
– Ничего. Тишина. И тут как назло повалились коробки… Я так испугался, что не помню, как выбрался из-под них и бросился через лоджию Коршиковых к пожарной лестнице, а оттуда уже вниз, спрыгнул и побежал…
– Ты хотя бы понимаешь, что произошло в те минуты, когда в квартире было тихо? И что это была за тишина?
– Теперь, да. Думаю, что тот, кому она открыла дверь нагишом, удушил ее в прихожей, после чего перенес ее в спальню. Вероятно, все произошло очень быстро, она даже не успела ни крикнуть, ни защититься… И если бы не эти дурацкие коробки, я мог бы его увидеть…
– Коробки были пустые?
– Да, пустые. Упаковка из-под какой-то бытовой техники…
– Значит, преступник мог и не слышать этого шума. Это тебе показалось грохотом, а он, раз находился в прихожей или гостиной, вряд ли обратил внимание на этот звук. К тому же он был уверен, что Зоя одна. И то, что она открыла дверь раздетой, указывало ему на то, что в квартире, кроме нее, никого нет.
– Но кто же это был? Бобрищев? Но он не мог удушить Зою. Он обожал ее. У него не было причины ее убивать. И хотя я страшно ревновал ее к нему, все равно он не мог…
– Но тогда кто?
– Может, Коршиков?
– Ты уже второй раз говоришь о нем как о предполагаемом убийце. Он-то что тебе такого сделал?
– Ничего. Просто это он прибил деревянную планку, чтобы удобнее было перелезать со своей лоджии на Зоину. Он – ее любовник. Я больше чем уверен.
– Ну а ему-то какой резон ее убивать?
– Такой, что он может быть маньяком. Скажите, зачем убийце отрезать Зое волосы и брить ее наголо? Конечно, это я так, вроде предположения… Но в том, что он к ней лазил по ночам, я просто уверен… И хотя они, встречаясь на лестнице в «Эдельвейсе», разговаривали довольно спокойно и выглядели просто как друзья, у меня-то глаз наметанный…
– А что было потом? Ты не поднимался снова в лоджию?
– Нет. Я же не знал, что ее убивают… Спустился в бар, что за углом, напился там и долго слушал одну и ту же мелодию. Она такая грустная, и от нее мурашки по коже… Я спустил там все деньги, какие у меня с собой были. Я понимаю, конечно, это не алиби, потому что я притащился в этот бар уже после того, как Зою удушили, но все равно… Если бы я ее убил, вряд ли спокойно пил в соседнем доме… Да и зачем бы мне понадобилось нахлобучивать ей на голову парик? И где бы я его взял?
– Но кто-то же ей это сделал. Парик… Чертовщина какая-то! Значит, ты был в баре. А дальше?
– Вышел и решил снова подняться к ней и позвонить. Я же был пьяный, плохо соображал. И вдруг услышал какой-то шум, сирену, я свернул за угол и увидел машину «Скорой помощи», милицейские фургоны… Подошел, спросил, кинулся в подъезд и, хотя меня не пускали, все равно прорвался, сказал, что я живу в соседней квартире… Я с перепугу протрезвел.
– Коршиков тоже был там?
– Да, я увидел его рядом с ее дверью. Но в квартиру он не заходил. По-моему, там, в спальне у Зои, была его жена. Ведь это она обнаружила труп…
– Ладно, Стас, ты извини, что я на тебя наехала… Но согласись, то, что ты спустя несколько часов после убийства оказался в ее спальне вместе с зеваками, не могло не насторожить меня. А что касается жены Коршикова, то я непременно спрошу ее о тебе.
– Мне можно идти?
– Да, иди. И постарайся не отключать свой сотовый. Ведь ты хочешь мне помочь найти убийцу Зои?
– Конечно.
– Значит, я могу рассчитывать на твою помощь?
– Безусловно.
Он собрался уже уйти, как услышал:
– А ты знаешь, что удушена еще одна женщина?..
Он замер, замотал головой, запуская пальцы в волосы и словно бы желая оторвать голову… Когда он поднял к ней свое лицо, она внимательно посмотрела в глаза Стасу.
– Слышал?
Но он ей не ответил.

 

Отпустив все еще находящегося под впечатлением от последней новости Стаса на все четыре стороны, Юля вернулась в зал, где увидела вместо своей домработницы Зимы – девушки с простым лицом и затянутыми в узел волосами – совершенно другого человека. В кресле, освещенная ярким светом, сидела обворожительная молодая леди с копной пышных кудрей над высоким лбом. Разглядывая себя в зеркале, она была страшно довольна.
Юля подошла к ней, стараясь не смотреть на Коршикова. И хотя он держал в руках всего лишь фен, ей все равно казалось, что вместо провода у Наташи за спиной болтается удавка…
Еще разговаривая в холле со Стасом, Юля решила вести себя с Михаилом Георгиевичем как можно осторожнее, чтобы не спугнуть его и иметь возможность проследить за ним. И как ни старалась она быть объективной, ей казалось, что она стоит рядом с убийцей, удушившей двух молодых женщин. Ну, конечно, это Коршиков, кто же еще мог знать свою соседку Зою Пресецкую и ее лучшую подругу?! И кому, как не ему, захотелось в пылу своих бредовых фантазий осквернить их женское естество, обрив им головы?.. Тем более что она где-то читала, будто в волосах заключена вся сила человека. Что, если этот парикмахер одержим маниакальной идеей стать сильным при помощи волос, срезанных с голов своих жертв?
Она задумалась, а потому не сразу услышала, что к ней обращаются.
– Вы хотите сделать прическу?
У Михаила Георгиевича был низкий и даже приятный (несмотря на то что он в ее глазах уже превратился в маньяка) голос. Должно быть, им он и околдовывал своих жертв. Поразили и его необыкновенно длинные и белые пальцы, которыми он развязывал и снимал с шеи и груди Наташи темно-синюю болоньевую накидку, стряхивая на пол состриженные волосы.
– Нет, спасибо, – отозвалась слабым голосом Юля, пытаясь представить себе, как мог он вот этими белыми тонкими пальцами, покрытыми красноватыми волосками, душить сначала Зою, а потом и ее подругу.
«Стас мог просто не заметить, когда он вошел в свой подъезд. Или не придать этому значения. Он же сам сказал, что если бы и увидел входящего в подъезд парикмахера, то воспринял бы это как должное. Коршиков же сосед Пресецкой».
– Нет… В следующий раз… У вас… золотые руки, я Наташу не узнала…
– Спасибо. Не забудьте забрать из гардероба вашу сумочку… – Коршиков говорил совершенно бесстрастным тоном, как заводная кукла.
– Наташа, забери сумочку и поехали домой, – поторопила ее Юля, не желая больше ни минуты задерживаться в этом сине-желтом аду. – Здесь хорошо, но у меня что-то разболелась голова.
– Жалко, что ты не захотела сделать ни стрижку, ни укладку… – сказала со вздохом Наташа.
Юля не слушала ее. Она подняла голову и, не спуская глаз с портрета Пресецкой, вдруг спросила Коршикова, проходившего мимо:
– Михаил Георгиевич, а кто эта женщина?
Он остановился и тоже взглянул на портрет. Его лицо оставалось непроницаемым, словно он впервые видел Зою.
– Это ваша работа? Это вы фотографировали ее, чтобы повесить здесь портрет? – Она говорила это так, словно продолжала прерванный допрос, происходивший мысленно в ее голове, не задумываясь над тем, насколько странно могут звучать ее неожиданные для него вопросы. Или он ждал их?
И тогда Коршиков впервые за весь вечер посмотрел ей в глаза, и в его взгляде она прочла упрек.
– Нет, я только делал ей прическу, – холодно отозвался он. – А фотографировал ее кто-то другой. Вы что, были с ней знакомы?
– Да, можно так сказать.
– Это моя соседка. Она трагически погибла. Мне очень жаль. Прекрасная была женщина.
– А где были вы в тот вечер, когда ее убили?
Она ожидала застать его врасплох, шокировать и вызвать бурю возмущения, но вместо этого услышала:
– Я был здесь, на работе. Это могут подтвердить все мои коллеги. Если хотите, я приглашу их сюда… Ведь вы пришли сюда не просто так? Вы расследуете убийство? Ладно, можете не отвечать. Но я прав?
– Да, вы правы… Я верю вам.
– Вот и замечательно. Вы извините, но мне надо работать…
И все. Коршиков, не глядя, бросил синюю накидку в корзину и, делая вид, что больше не замечает Земцову, быстрым шагом направился навстречу следующей клиентке. В зеркале промелькнуло его лицо, измененное до неузнаваемости дежурной улыбкой, как кукольное, фарсовое…
«Скотина. Лицемер», – подумала Юля и, воспользовавшись моментом, незаметно для окружающих взяла с рабочего столика Михаила Георгиевича расческу, которую он только что держал в руках, укладывая волосы Наташи Зимы, и поспешно сунула ее в сумку. Сердце ее колотилось от страха, что кто-нибудь мог заметить это. Но ведь на расческе – свежие отпечатки его пальцев! Ради такого можно было и рискнуть.
– Пойдем отсюда, – шепнула Юля Наташе. – Не понимаю, что со мной, но не могу спокойно смотреть на этого парикмахера. Мне кажется, от него исходит холод. Не знаю, что ты в нем нашла. Хотя как парикмахер он неплохой. Ты взяла сумку в гардеробе?
– Да, взяла. Все в порядке. Хорошо еще, что здесь есть гардероб. Сейчас в парикмахерских так воруют, просто жуть.
Они как раз проходили мимо гардеробщицы, молодящейся дамы в красной ежикообразной шапке, которая, облокотясь на деревянный полированный барьер, отделявший ее от посетителей, красила губы оранжевой помадой. Услышав их разговор, гардеробщица с чувством поддакнула Зиме:
– Да, вы правы. Воруют страсть как. У моей знакомой сумочку украли, пока она маникюр делала. Всю пенсию вытащили, изверги. А еще ключи от квартиры. И пенсионное удостоверение, черт бы их побрал. А куда пенсионеру без этого удостоверения? Вот и пришлось по новой все оформлять, замки новые покупать и в долги влезать. Так что ей маникюр обошелся в две или три тысячи рублей. А недавно на Астраханской в парикмахерской, где я работала, тоже кража была. Я еще говорила этой женщине, мол, не оставляйте в кресле сумку и плащ, предложила ей держать все это при себе. Но она, видно, спешила, ей надо было срочно куда-то идти. Так она парик сняла, стрижку сделала, а когда вернулась к своим вещам, парика уже не было. Спрашивается, кому мог понадобиться парик?
– Вы видели этот парик? – спросила Юля, удивленная тем, что в этом салоне ей пришлось не только увидеть портрет Пресецкой, но и познакомиться с ее личным парикмахером и соседом в одном лице, да к тому же услышать байку про украденный парик. Не слишком ли много совпадений за один вечер?
– Конечно, видела. Старый, страшный парик. Эта дама была похожа в нем на мужчину. Брр… И как это люди не понимают, что им идет, а что нет? – Гардеробщица зябко передернула плечами, проворно достала из клеенчатой розовой сумочки с золочеными шариками-защелками помаду и с удовольствием, как бы подчеркивая, что уж она-то знает толк в красоте, провела ею по тонким губам. – А парик черный, коротко стриженный, тифозный… Может, даже и хорошо, что его сперли.
Юля вздохнула с облегчением. Ни о каком парике, сколько-нибудь похожем на тот, что был на голове Пресецкой, не прозвучало ни слова. Вот и славно.
– Но история на этом не закончилась, – хмыкнула оранжевогубая рассказчица, закрывая помаду и щелкая сумочкой. – Представляете, она так расстроилась, что чуть не плакала. И тогда я предложила ей свой парик… Нет-нет, вы не подумайте, что у меня совсем нет волос. У меня нормальные волосы. Но в тот день на мне был парик. Просто для тепла. Ему лет сто, наверное. Но красивый, я его как раз в порядок привела. Так вот… Я продала его этой даме за пятьдесят рублей, выручила человека… А мне деньги были нужны.
– Хороший парик? – Юля была вынуждена поддерживать разговор, чтобы убедиться, что и второй парик не будет иметь никакого отношения к убийству Зои.
– Да, отличный парик. Тоже стрижка, но совершенно белые волосы. Я в нем была похожа вот на эту… – она кивнула головой на висящий на противоположной стене портрет американской кинозвезды. – Мерилин Монро! А вам что, тоже парик нужен? Так купите у меня вот этот, – и женщина стянула с головы красную пыльную шапку, которую меньше всего можно было принять за парик, обнажив при этом почти лысый череп, жирно блеснувший при свете яркой лампы. Прилипшие к нему тонкие седые волосы, припорошенные перхотью, вызвали у Юли приступ тошноты.
Они с Наташей буквально выбежали из парикмахерской. На свежий воздух. Расхохотались, как сумасшедшие.
– И где это Бобрищев раскопал такую гардеробщицу? – смеялась Наташа, кружась волчком на одном месте и не в силах успокоиться. – Она же всех клиентов распугает! Я только не поняла, зачем ты ее так подробно про парик расспрашивала.
И Юля, понимая, что в создавшейся ситуации ей все равно придется посвятить Наташу в свой план расследования, рассказала ей все с самого начала.
– И как же ты поступишь с Коршиковым? Все расскажешь Корнилову, а тот его арестует? – вздыхала Зима сокрушенно, жалея в душе волшебника-парикмахера, сумевшего силой своего несомненного таланта превратить ее в настоящую красавицу. – Ты что, тоже веришь в то, что это он убил Зою?
Разговор происходил уже в машине, они мчались по холодным мокрым улицам на улицу Жуковского, где жили Коршиковы и – до трагедии – Зоя.
– Трудно представить его убийцей, тем более что у нас на руках нет никаких доказательств, но уж слишком много совпадений… – ответила Юля, думая о том, как завтра утром она передаст Норе расческу Коршикова.
– Прежде чем наговаривать на человека, надо бы узнать результаты экспертизы. Ты же отдала на исследование остатки волос, ножницы…
– Да, ты права, мне нужно позвонить Норе… Бедняжка, она, наверное, уже отдыхает после трудов праведных, а мы ее сейчас озадачим…
И Юля, достав телефон, позвонила Норе домой.
– Юля? Привет… – отозвалась Нора. – Подожди, я только накину что-нибудь на себя, ты вытащила меня из ванны… Я сейчас… Ну вот, теперь можно и поговорить. Значит, так. У меня довольно много интересного. Но, боюсь, за ту информацию, которую ты сейчас услышишь, меня никто по головке не погладит. Это во-первых. Во-вторых, ты можешь принять меня за сумасшедшую. Но случай уникальный. Суди сама. Помнишь, я говорила тебе о биологически активном веществе, происхождение которого мне неизвестно. Так вот. Это грибок. Очень странный и ни на что не похожий. Это что-то новое, у нас нет таких препаратов, которые указали бы нам хотя бы на происхождение… Кажется, я начинаю волноваться.
– Не волнуйся и объясни толком, откуда взялся этот грибок?
– Сначала мы нашли на простыне след ботинка с примесью сока какого-то растения, потом на подушке Пресецкой обнаружили необыкновенные споры, то есть этот самый грибок, но только в микроскопических количествах…
– Думаешь, она была отравлена?
– Да нет, я звонила Чайкину, он наорал на меня и сказал, что пока еще в своем уме и что обе женщины удушены. Скорее всего одним и тем же человеком.
– Но тогда при чем же здесь эти споры? – Юля была совершенно сбита с толку.
– Да при том, что когда эта скотина душила Зою, возможно, была все же небольшая борьба, во время которой частички этих спор были перенесены на волосы или шею жертвы. А потом женщину переложили на кровать. Ведь она была найдена на кровати?
– Да, сегодня я узнала, что убийство произошло не в спальне и что тело Зои действительно было перенесено на постель… Но что же это за грибок? И почему я должна принять тебя за сумасшедшую? Может, убийца был болен, у него был грибок на коже…
– Да нет же, говорю! Это грибок не кожный, это растение… Хотя, с другой стороны, на ботинке убийцы сок растения… И пусть это лишь мое предположение… – Нора выдержала паузу, словно собираясь с силами: – Ты только не пугайся, не смейся… но это похоже на… КОКУ…
– Не поняла. Какую еще коку?
– Растение такое – кока, из которого получают кокаин. Но это мое личное мнение. Я провела ряд экспериментов, возилась долго, пока не пришла к этому выводу. Мои девчонки в лаборатории посоветовали мне взять дополнительный отпуск, чтобы я привела мозги в порядок. Они смеются надо мной и считают, что я несу ахинею. Но ты все же подумай, может ли в этом преступлении иметь место это растение?
– Послушай, какая кока может быть в нашей местности? – Юля уже и сама была готова принять сторону коллег Норы, уверенная, что вышла какая-то ошибка химического толка и Нора явно переусердствовала в своих стараниях. – Ладно бы еще конопля. Это добро может произрастать в огородах, как и мак… Но кока? По-моему, ты переутомилась… Давай лучше поговорим о грибке. Что с ним делать? Он как-то связан с соком этого странного растения?
– Думаю, что нет.
– Хорошо, перейдем к следующему пункту. Ножницы. Там есть отпечатки пальцев?
– Да, причем прекрасные отпечатки. Четкие. Они у меня лежат в отдельной папке.
– Это еще почему?
– Да потому, что в нашей лаборатории работает человек некоего Бобрищева, который постоянно сует во все нос, копается в наших бумагах, а наше начальство закрывает на это глаза.
– Как это?
– А вот так! Дело, видать, серьезное. Насколько я поняла, Корнилов хотел взять у этого Бобрищева анализ спермы, чтобы сопоставить с тем, что прислал нам Чайкин и что было обнаружено на теле и постельном белье Пресецкой. Но все приостановилось после одного телефонного звонка.
– Понятно. Что ж, Бобрищев тоже не сидит сложа руки и пытается всеми способами защититься… Но, думаю, он здесь ни при чем. Постой, так ты считаешь, что отпечатки пальцев на ножницах могут принадлежать тоже Бобрищеву?
– Не знаю. Дело в том, что Корнилов тоже постарался и отпечатки пальцев Бобрищева снял сам, представляешь, когда тот был в прокуратуре. Но сопоставить их я не могу. У нас, лаборанток, свои профили. Иногда мы делимся информацией, но все, что касается Бобрищева, оплачено уже им, понимаешь меня?
– Да уж… – растерялась Юля. Она никак не ожидала от Бобрищева такой активности. Разве так должен вести себя невиновный человек? Хотя, с другой стороны, каждый подстраховывается как может.
– Теперь, что касается твоей просьбы насчет волос. Волосы острижены ножницами, причем следы этих волос присутствуют на всех ножницах. А на самых коротких волосах сохранились частицы пены. То есть волосы сбрили. Скорее всего опасной бритвой. Но очень хорошо наточенной.
– Понятно. Где бы только ее еще найти…
– Юля, я тут узнала от Чайкина, что убита еще одна женщина. Но вроде не изнасилована, а просто удушена. Чудовищно! Она тоже была в парике, не знаешь? Кажется, они были подругами?
– Да, подруги. Но, по-моему, парика не было, иначе я бы об этом знала. Убита Ира Званцева, та самая, которая и обратилась ко мне первая, чтобы я нашла убийцу Пресецкой. Представь, она была и обрита таким же образом, как ее подруга. Тот же почерк, черт бы его побрал! Вам еще не поступили вещдоки с места преступления?
– Поступили. Но их заперли в сейфе.
«Значит, Бобрищев и здесь успел…» – подумала Юля.
– Нора, у меня к тебе еще одно дело есть. Я утром принесу тебе еще один небольшой вещдок. Посмотришь пальчики?
– Приходи… Но насчет коки все же подумай.
– Хорошо, подумаю.
Юля поблагодарила Нору и пожелала ей спокойной ночи.
– Ничего не понимаю, – призналась она Наташе. – Теперь еще этот Бобрищев… И что он так разволновался? Надо бы встретиться с ним и поговорить. Ну что, приехали?
Машина въехала во двор дома, что на улице Жуковского. Юля заглушила мотор, погасила фары и несколько минут еще сидела в машине в непонятном оцепенении.
– Ты что, боишься? – спросила ее шепотом Наташа. – Пойдем, я же буду рядом.
– Да ничего я не боюсь… – ответила, дрожа всем телом, Юля, выходя из машины. – Думаю, я где-то простыла. Меня знобит.
– Неправда. Это нервы. Но будь спокойна – я никому не скажу, какая ты трусиха…
Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. То есть повторили ночной маршрут, которым ее провел в ту ночь Корнилов. Только теперь двор был черен и пуст, светящиеся окна дома казались совсем маленькими и тусклыми. На лестнице пахло кошками, капустой и камфарой. Отвратительный запах. В лифте, оплеванном сверху донизу и исписанном скабрезными словечками, витал дух тлена и упадка. Под ногами хлюпала моча.
– Странно, раньше я всего этого не замечала. Быть может, потому, что шла по лестнице пешком?
Они остановились перед дверью, за которой находился маленький коридор с тремя дверями: одна вела в квартиру Коршиковых, другая – к Пресецкой, а третья – к соседям, о которых Юля ничего не знала.
Она достала ключи, стараясь держаться уверенно, открыла сначала общую дверь, затем – Зоину.
Оказавшись в квартире, они с Наташей заперлись изнутри, включили свет и двинулись вдоль прихожей в гостиную.
Казалось бы, все выглядело, как и в прошлый раз. Все, кроме полов. Они были чистыми. Непривычно чистыми, словно хозяйка вернулась сюда специально для того, чтобы привести свое жилище в порядок.
– Кто-то помыл полы, – сказала Юля, предлагая Наташе разуться, чтобы не наследить.
– Но ведь квартира опечатана… Кому это могло понадобиться?
– Опечатана-то опечатана, но ведь и мы отлепили бумажку с печатью без труда, значит, это мог сделать и кто-то другой. Я думаю, что это ее муж.
Осмотр квартиры почти ничего не дал, разве что Наташа смогла сама убедиться в том, насколько талантлива была покойная. Юля разрешила ей посмотреть спрятанные в кладовке работы.
– Не понимаю я этих мужчин… – говорила, цокая языком в восхищении, Наташа, разглядывая одну картину за другой. – И чего им еще нужно было? Красивая женщина, умная, рисует как!..
Юля искала фотоальбом. Хотя бы один. Но так и не нашла.
– Как ты думаешь, Наташа, это естественно, что у такой женщины, как Зоя, нет ни одного фотоальбома? Причем есть два фотоаппарата, смотри…
– Значит, кто-то забрал. Возможно, именно тот, кто и помыл полы.
– Это я виновата. Не знаю, почему мне раньше не пришло в голову поискать эти альбомы. В них мы бы нашли много интересного. Ведь красивые женщины любят фотографироваться. Уверена, у Зои сохранилась и копия того портрета, который висит в «Коломбе».
– Знаешь что, давай сядем на диван и спокойно подумаем, где еще Зоя могла хранить свои фотографии. Судя по тому, что у нее были любовники, она была женщиной широких взглядов и без комплексов. Об этом свидетельствует многое. Взять хотя бы ее отношения с Бобрищевым, которым она нисколько не дорожила. Она капризничала, назло ему устроилась поваром в его же фирму и вела себя, как хотела… Возможно, он ей и нравился, но то, что она не держала его на поводке, не вызывает сомнений, не так ли?
– А к чему ты все это говоришь?
– К тому, что у нее был какой-то источник дохода, о котором нам ничего не известно. Сегодня я узнала от Норы о том, что на ее постели обнаружен сок растения под названием кока. Из этого растения делают кокаин. Может, ей привозили откуда-то из Южной Америки сырье, а она организовала подпольный цех, где выпаривала его?
– Юля, по-моему, это нереально.
– Да я понимаю, и все же… Больше того, они могли действовать на пару с Бобрищевым! И свидания у них в последнее время могли носить лишь деловой характер. А эта ее странная поездка в Москву? Что ей там делать? Москва… Там мог быть покупатель или организатор…
– Не знаю, что тебе и сказать…
– Да я и сама не знаю, что несу. Как это можно у нас в городе наладить производство кокаина? Действительно, это бред. Итак. Я отвлеклась. Я говорила об отсутствии комплексов у Зои. О том, что она была женщиной раскованной, смелой и решительной. Но и красивой…
– Да, она по-настоящему красивая, только я что-то не пойму, к чему ты клонишь.
– А к тому, дорогая моя, что такие женщины любят фотографироваться, причем голыми. Приступы эксгибиционизма для таких особ естественны. Даже у меня, хоть я и не Мерилин Монро, где-то спрятана фотография, где я позирую в чем мать родила. Я сделала это для того, чтобы в старости, когда тело мое изменится до неузнаваемости и мне захочется вспомнить, какой я была в молодости, я бы могла достать этот снимок и посмотреть, а может, и показать внучкам… – Она улыбнулась, представив, как показывает фотографию двум кудрявым хорошеньким девочкам. – Но сейчас не обо мне речь.
Сказала и покраснела, потому что фотографировал ее Крымов. И не для старости, а просто так, под настроение. Они пили вино, хохотали, и им было хорошо.
– Так давай поищем, куда бы она могла спрятать эти фотографии.
– Но где искать? Перерыть весь дом? Надо подумать… Значит, так. Она – художница. Наверняка у нее есть книги по живописи.
– А при чем здесь эти книги?
– Лично я всегда прячу деньги или нечто подобное в книги, которые не могут заинтересовать людей, имеющих наглость без разрешения рыться в моих вещах.
– Но тогда книги по искусству или живописи точно исключаются. Там, как правило, репродукции, значит, они похожи на альбомы по живописи…
– Я имела в виду специфическую литературу. Например, как писать портреты или что-нибудь в этом духе.
– Нет, уверена, что не в таких книгах, – заявила Наташа. – Давай подойдем к книжному шкафу и посмотрим, какие книги нас с тобой не заинтересовали бы. Кулинарные? Заинтересовали бы. Меня уж точно. Да и Зоя пользовалась ими часто, смотри, какие они потрепанные.
– Любовные романы… Она могла давать их почитать своим знакомым, как и детективы. Словари? В них заглядывают, чтобы что-нибудь выяснить… По медицине? Тоже. Комнатные растения? Вряд ли.
– У нее есть и детские романы. Смотри, Жюль Верн, Дюма, Астрид Линдгрен… Слушай, а ведь это же ее книги! Старые, вытертые, оставшиеся с времен ее детства… Я думаю, что едва ли кто из ее любовников или подруг брал их почитать. Тем более что ни у Званцевой, ни у Холодковой детей не было…
Они сняли книги с полки и принялись их трясти. Но все оказалось безрезультатно. Если оттуда что-то и вылетало, то это были закладки или деньги старого образца. Не было никаких скрытых книг и в глубине книжных полок, куда обычно стараются спрятать что-то от чужих глаз.
И тогда Юля сняла с полки Толстого «Петр Первый» – толстый том, страницы которого оказались практически склеенными. Видно было, что эту книгу уж точно никто не читал. И вот как раз там, среди листов, нашлись три небольших фотографии. Но только Зоя на них была не обнаженная, а в черном коротком кружевном халатике и с букетом белых роз. Она прижимала цветы к лицу и наслаждалась их ароматом.
– А ведь это не старая фотография, я видела этот халатик в ванной. Он почти новый. Значит, этот снимок сделан недавно.
Юля вертела фотографии, пытаясь увидеть хотя бы один признак, по которому можно было бы определить, кто именно фотографировал. Зоя была снята в своей спальне, рядом с туалетным столиком. Мужчина, подаривший ей этот букет, стоял неподалеку от нее и держал фотоаппарат в руках. Но почему эти снимки Зоя спрятала? Они были ей особенно дороги?
– По этим фотографиям ничего не определишь… Бесполезное занятие, – сказала Юля и протянула снимки Наташе.
Та тоже долго изучала их, пока не показала на туалетный столик и не спросила:
– А что это за книга там лежит? Книга или фотография?
Юля поднесла снимок к глазам и действительно увидела небольшую тонкую книгу или брошюру, на обложке которой был тоже изображен букет белых роз. Была и надпись – цифра 30, после чего все расплывалось, и невозможно было ничего прочесть.
– Постой, я где-то уже видела эту картинку… – Юля бросилась в кладовку, снова включила там свет и принялась перебирать картины. – Ну вот, я же говорила!
Она извлекла на свет эскиз, выполненный маслом и изображавший большой букет белых роз в темно-синей керамической вазе. Работа была не завершена, но отличалась точностью переданного цвета. Густые махровые розы с пышными лепестками разных оттенков, начиная от почти черных и палевых и кончая белоснежными и прозрачными, поражали своей красотой. В комнате словно бы заструился сладковатый аромат роз. Даже отсутствие фона не испортило удовольствия от созерцания этого маленького незаконченного шедевра. Холст был натянут на подрамник. Рама, которая придала бы натюрморту законченный вид, отсутствовала.
– И картину нашли, а я все равно ничего не понимаю… Ну и что, что на туалетном столике в спальне лежала фотография с этого натюрморта? Что в этом особенного?
– Наверное, ничего, – пожала плечами Наташа.
– Пора уходить. Ничего-то мы не нарыли, как сказал бы Корнилов. Он ждет от меня имя убийцы, а я хожу по квартирам убитых женщин, как по музеям, и рассматриваю картины…
Она открыла сумку и, сунув туда руку, вытащила целый килограмм ключей. Две связки переплелись, и их оказалось довольно трудно отцепить.
– Послушай, у меня должно было быть три связки. Вот эта, что без брелока, Званцевой, эта, с кусочком малахита – Зои… Постой, но если этот малахит здесь, то каким же образом я открыла эти двери? Какими ключами? Чьими?
Она пощупала свои карманы и извлекла из одного ключи, которыми открыла квартиру Пресецкой.
– Наташа, я ничего не понимаю. Выходит, я открыла эти двери ключами Холодковой. Да ты посмотри только! Все три связки абсолютно одинаковые!
Юля разложила три связки на столе и внимательно осмотрела каждый ключ.
– Похоже, подруги настолько доверяли друг другу, что обменялись ключами, – сделала заключение Наташа. – Очень интересно. Теперь мне понятно, кто забрал альбомы Зои.
– И кто же?
– Кто-нибудь из двух подруг. Или ее бывший муж. У него тоже наверняка есть ключи…
– Нет, у него нет ключей, потому что он здесь, на лестнице, на следующий день после убийства жены умолял меня открыть ему дверь.
– Значит, Званцева или Холодкова. Мы сейчас поедем к ним и все увидим. Хотя не думаю, что альбомы – улика. Если бы в них было что-то компрометирующее одну из подруг, то проще было бы просто сжечь фотографию, но не уничтожать все альбомы. И все-таки эта картина – шедевр, – вздохнула Наташа, все еще не выпуская из рук натюрморт с розами. – Жалко, что нельзя забрать. Красота-то какая…
– А это что за штамп?
Юля перевернула холст и увидела округлую фиолетовую печать.
– Думаю, это торговый штамп фирмы, которая изготовляет такие заготовки. Видишь, как все аккуратно сделано: холст натянут и отлично загрунтован. Она где-то купила его…
Наташа вернула картину в кладовку, Юля выключила везде свет, и они, так ничего нового для себя и не выяснив, покинули квартиру Зои Пресецкой.

 

Жилище Званцевой резко отличалось от Зоиного. Как и говорил Корнилов, Ира жила бедно. Она ела и пила из потрескавшейся старой посуды, доставшейся ей наверняка еще от матери, спала на продавленном топчане с протертой обивкой, укрываясь старыми ватными, живописными от заплат одеялами, и смотрела черно-белый телевизор «Горизонт».
«Ну и Бобрищев, вот свинья!» – ругалась Юля, обходя квартиру и пытаясь найти в ней хотя бы какой-нибудь предмет роскоши, который мог бы подарить своей любовнице Бобрищев.
– Странно, конечно, но он держал ее в черном теле… – Наташа тоже обратила внимание на бросавшуюся в глаза нищету. – Но куда смотрели ее подруги? Ничего не понимаю!
В это время Юля снова зашла в кухню, открыла дверцы маленькой тумбы, что под раковиной, где положено находиться мусорному ведру, и ахнула:
– Послушай, да тут целый склад!..
Наташа, прибежавшая на голос Юли, тоже застыла на пороге: тумба была забита пакетами с пустыми бутылками из-под водки и вина.
– Так, мне срочно надо позвонить Леше…
Юля набрала домашний номер Чайкина.
– Леша? Привет. Я тебя не разбудила? Будь другом, скажи все, что ты знаешь о печени Званцевой.
– Это все, что ты хотела мне сказать в столь поздний час?
– Пока да.
– Эх ты, Земцова… Печень, почки, легкие…
– Ты что, пьян?
– Нет, что ты… – Чайкин сразу же изменил тон, он стал бодрым и веселым. – Печень – мрак. Она пила, твоя Званцева, забыл тебе сказать… Странно только, как при такой печени у нее сохранилась кожа. Обычно все разрушается… Да и курила она как паровоз. Не легкие, а сплошной бархат… от копоти…
– Она не была изнасилована?
– Нет, но у нее побывал тот же мужчина, что и у Пресецкой. Во всяком случае, так мне сказали в лаборатории.
– Я догадываюсь. Иначе бы ее не удушили.
– Да нет, я не об этом. Она переспала с этим мужчиной. Но это еще не говорит о том, что он же ее и убил. Хотя группа спермы та же.
– Тогда я тем более догадываюсь, кто бы это мог быть… Что еще интересного?
– У нас электричество вырубали. Можешь представить себе морг, в котором не работают холодильники?
– Ничего себе! Докатились! И много у тебя там подпортилось клиентов?
– Нет, немного… Твои подопечные еще нормально выглядят, а вот тот безымянный, за которым что-то никто не едет, сильно сдал…
– Это ты о ком?
– Мужик один, солидный такой, головастый. Думаю, большой умница был. Но ему крупно не повезло. Головой обо что-то ударился и отдал богу душу. Представляешь?
– А почему он солидный?
– Одет был хорошо, правда, без документов. Так что, если к тебе кто обратится за помощью, мол, найди пропавшего мужа, брата или отца, направляй ко мне.
– А когда он к тебе поступил? Откуда?
– Десятого октября вечером. Понимаешь, уж больно интеллигентная у него физиономия, хотя и подпорченная. Здоровый был, крепкий, не курил. Только выпил немного где-то и закусил. А потом либо сам ударился, либо ему помогли… По-моему, его из «Европы» привезли…
– Из какой еще «Европы»?
– Ресторан у нас такой есть, если помнишь. Еще вопросы будут?
– Если кто его опознает, скажешь?
– Договорились.
– А как насчет примет?
– Никаких особых примет вроде родинок или тому подобного как будто нет.
– Понятно…
– А у тебя-то как дела? Где Игорек? Стоит рядом?
– Да нет, он уже в Москве. А я как крот… рою… Кстати… ты не мог бы постараться для меня?..
– Да вроде и так стараюсь… – хохотнул Чайкин. «Наверное, он все-таки приложился к бутылке…»
– Мне нужен смыв с рук и плеч Пресецкой…
– Думаешь, ее посыпали ядом или дустом?
– Это серьезно.
– Сделаем. Пока еще время есть. Мне, кстати, звонила ее подружка, которая собирается забрать тело…
Юля поняла, что речь идет о Холодковой. «Вот человек, все успевает…»
– Так я тебе позвоню завтра?
– Позвони сразу Норе. Я сам заеду к ним в лабораторию и отдам ей эти смывы. Теперь все?
– Ты хороший… Спасибо.
Она попрощалась с Чайкиным и снова взглянула на пустые бутылки.
Затем позвонила к себе домой, надеясь, что Женя возьмет трубку.
– Да? – услышала она испуганный голос.
– Женя? Это я, Юля. Мне никто не звонил?
– О господи… Как же вы меня напугали. Звонили. Корнилов, я вот тут записала… Затем какой-то мужчина, который не представился. Он сказал, чтобы вы завтра в восемь утра приехали на станцию Багаевка, что в тридцати километрах от города. Он вам что-то передаст.
– Какой у него был голос?
– Плохая слышимость, я не разобрала. Но он сказал, что это очень важно и что он вам еще перезвонит.
– И это все?
– Нет. Звонил еще один мужчина, он сказал мне, думая, что разговаривает с вами, что-то вроде «привет, птичка». Наверное, какой-нибудь ваш близкий друг. Голос у него очень приятный. Я слышала его отлично.
Юля почувствовала, как ноги ее подкашиваются, а саму ее бросает в жар. Только один мужчина мог к ней так обратиться…
– Он ничего не просил мне передать?
– Просил. Я вот тут записала… – Она прочитала: – «Каштаны шумят, идет дождь»… короче, ему без вас очень грустно.
– Это все?
– Да… Правда, когда я дала ему понять, что я – это не вы, он бросил трубку. Разочаровался, наверное. Я всех в последнее время разочаровываю.
– Понятно, – сухо отозвалась Юля. – Женя, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: почему вы не сказали мне, что ваша подруга Ира Званцева пила?
Сначала в трубку долго молчали и дышали. Потом Холодкова сказала:
– Мы держали это в секрете. Я пыталась лечить ее, устраивала в клиники, но безрезультатно.
– И с такой женщиной общался Бобрищев? Ведь он был ее любовником!
– А она ему нравилась в таком состоянии… Ведь он же, как и все мужчины, скотина… – Она неожиданно выругалась, а Юля от омерзения содрогнулась и в сердцах швырнула трубку.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6