Лёля. Июль, 1999
Лёля увидела его, едва выскользнула сквозь знакомый пролом в сером штакетнике. Невысокий мужичок стоял спиной к ней, расставив ноги и держа руки впереди, в столь недвусмысленной позе, что Лёля брезгливо фыркнула: ну, деревня! Посреди улицы нужду справлять!
И тут же она поняла, как ей повезло. Не призадумайся прохожий над своими делишками, Лёля вылетела бы со двора бабы Дуни прямиком на него, и тогда еще неизвестно, что было бы. Может, он заорал бы: «Караул!» – кто его знает.
На цыпочках, не чуя ног, она прошмыгнула за спиной поглощенного своими заботами мужика и метнулась в ближайший проулок.
Где-то невдалеке раздавались голоса, мычали коровы, блеяли овцы, хлопал кнут. Пастух гнал в деревню стадо. Поминки поминками, а хозяйки спешили встретить свою животину.
Солнце клонилось к закату, тянуло за собой сизый, с золотистым отливом, шлейф ленивых туч. Воздух был напоен влагой, но, похоже, гроза не соберется и нынче ночью.
«И слава богу, – подумала Лёля. – Сколько я могу пройти за ночь? Сколько вообще километров в час проходит человек? Пять? Ладно, предположим. Если в час – пять кэмэ, а до Курмыша – шестьдесят, это значит двенадцать часов топать без передышки. Пусть и восемьдесят. Даже исходя из самого худшего, за сутки как-никак добреду!»
От сердца отлегло, но тотчас Лёля напомнила себе, что, прежде чем добраться до Курмыша, предстоит еще выбраться из деревни.
Огороды, мимо которых она бежала, были пусты. Над летними кухоньками курились дымки. Никто не липнул к заборам, не провожал беглянку изумленными взглядами, не поднимал тревогу.
«Может, обойдется?» – с надеждой подумала Лёля, и тут ее словно толкнуло что-то. Обернулась – и увидела того самого мужичка, которого застала за нужным делом. Во всяком случае, она узнала эту застиранную клетчатую рубаху. И обладатель ее теперь поспешал за Лёлей!
Она споткнулась, ускорила шаги, но тотчас опять споткнулась. «Да мало ли, куда и зачем он идет, – попыталась успокоить себя, – в конце концов, должен же тут встретиться хоть один прохожий».
Этот оказался весьма общительным прохожим: заметив, что обнаружен, он замахал руками и что-то нечленораздельно завопил.
Лёля почти побежала, но посвист и покрик не отставали. К тому же из бокового проулка вывернулся еще один прохожий, за ним и третий… Почему они выбрали для прогулок эти разъезженные колеи, – совершенно непонятно.
«А вдруг спросят, кто я и что здесь делаю? Что сказать? Ищу, мол… Юлю ищу! Олеся же говорила, что Юля живет в деревне. Вот я и пошла – передать ей привет от дочки Хозяина».
Между тем обходными маневрами Лёля подобралась почти к самой околице. До края деревни оставался всего один огород, отделенный от соседнего участка совсем узеньким, в полшага шириной, проулочком. Лёля шагнула туда и приостановилась. У нее был выбор: либо ломиться через два забора и широченные, старательно окученные картофельные грядки, либо пройти по тому проулочку. Все бы ничего, но его надежно перегораживал своим кряжистым телом какой-то поселянин. Он опирался локтями о забор, что-то внимательно разглядывая во дворе, и, похоже, не собирался трогаться с места.
Лёля нерешительно оглянулась. Те трое ощутимо приблизились. Вряд ли они одобрительно посмотрят на то, как незнакомая девица вдруг чесанет через чужую картошку. Еще, чего доброго, хозяев на помощь покличут. Нет, лучше идти вперед.
«Попрошу его посторониться – не укусит же! – успокаивала она себя. – К тому же он так увлечен, что вполне может меня не заметить».
Она вступила в проулок довольно бойко, но постепенно замедлила шаги. Селянин явно не видел ее, и Лёля уже оказалась рядом. Набираясь храбрости попросить его чуть сдвинуть оттопыренную корму, она невольно заглянула за забор – и споткнулась в очередной раз.
Открывшееся ей зрелище было способно сбить с ноги и полк солдат.
Лёля увидела крепкого рыжеволосого человека в поблекших от старости тренировочных штанах и белой майке, открывающей мощные веснушчатые плечи. Сидя на корточках, он поливал из бутылки (содержимое ее по виду было неотличимо от воды, однако почему-то всякому становилось сразу ясно, что это не вода) кусок хлеба, разминал его в ладони и кормил этим месивом большого петуха. Петух был молодой, огненно-рыжий, красоты необычайной. Его пышный хвост был украшен круто, наподобие серпа, выгнутым изумрудно-зеленым пером. Это был не петух, а произведение искусства!
Он охотно склевал с ладони рыжего здоровяка весь хлеб до крошечки и недовольно заквохтал, как бы прося добавки. И вдруг его качнуло… Неуклюже расцепив спутавшиеся шпоры, красавец все же выровнялся. Вскинул голову, вздыбил гребень. Одно крыло его напряженно опустилось, и, загребая пыль, он начал бочком наскакивать на незримого противника. Из горла вырвался грозный кукарек, внезапно сменившийся протяжным криком. Петух натурально дал петуха, и тут всего его повело, повело в сторонку, он засеменил, запутался-таки в шпорах – рухнул набок, беззвучно разевая клюв и заводя подернутые пленочкой глаза.
– Ишь ты, еще поет! – рокочуще усмехнулся человек в майке. – Я же говорил, Петька, что наклюкаешься. А ты все гоношился: завязал, мол, завязал!
Мужик, навалившийся на забор, закис от смеха, переступил… Лёля рванулась в образовавшуюся брешь, но не тут-то было: кто-то сильно обхватил ее за талию и дернул так, что она упала бы навзничь, не прижми ее в эту минуту к своей груди один из прохожих.
Он был тщедушен и мал ростом – макушка едва достигала Лёле до плеча, – поэтому она без труда высвободилась из его объятий, да еще и оттолкнула изо всех сил, с омерзением взглянула в бесцветное, как бы стертое лицо в обрамлении жидких пегих волосиков. Но тут же второй «прохожий» вцепился ей в руку, заламывая за спину:
– Ишь, какая боевая! Чья такая? Не знаешь, Геннастый?
Геннастый, только что с восторгом созерцавший процесс спаивания петуха, точно такими же квадратными глазами уставился на Лёлю и вдруг пошел, пошел к ней, пошевеливая растопыренными пальцами и явно намереваясь познакомиться с девушкой на ощупь.
– Гляди! Ты гляди! Чья такая соска?
– О! – удивился тот, что держал Лёлю. – Не твоя? А я думал, твоя… Ну, раз не твоя и не наша, значит, ничья. А раз ничья, значит, общая. Вдуем ей, Геннастый? Ты как?
– Я – за, – кивнул Геннастый, поднимая руку, как на собрании. – Давайте, валите ее. – И начал споро расстегивать штаны.
– Эй! – возмущенно взвизгнул пегий. – Я за ней первый двинул, я ее первый и начну. А вы, пацаны, знай очередь занимай, кто крайний да кто последний.
Тут в онемевшей от ужаса Лёле наконец-то прорезался голос.
– Вы что? – сипло выкрикнула она, изо всех сил отбиваясь от рук, неумолимо гнущих ее к земле. – Пустите, кому говорю! Да пустите же!
Двое сжимали ее руки и втискивали голову в землю, больно выдирая волосы, третий расталкивал бьющиеся ноги, а Геннастый, расстегнув ширинку, уже мостился сверху. А она все никак не могла поверить, никак… И вдруг, совершенно потерявшись от страха, истошно завопила, срывая голос:
– Ди-ма-а! Мамочка! Спасите!
В ту же минуту тяжесть, навалившаяся ей на грудь, волшебным образом слетела, Лёля хрипло втянула воздух – и увидала над собой рыжее толстощекое лицо с небольшими ярко-зелеными глазами:
– Чего орешь? Чего тут разлеглась?
Незнакомец в майке, тот самый, что забавлялся с петухом, схватил Лёлю за руку и резко вздернул:
– Ну, говори! Чего в грязи разлеглась, как свинья с поросятами?
– Они… они меня… – задыхаясь, хлюпала слезами и словами Лёля. – Они меня… хотели…
– Чего хотели-то, не пойму? – прогудел ее спаситель. – Вы чего, хлопчики, девку обидели?
Он грозно повел взором – и Лёля увидела своих обидчиков, скоромно подпиравших забор, словно школьники стенку перед кабинетом директора. Нечего и говорить, что штаны у всех уже были приведены в приличное состояние, и только пегий суетливо дергал заевшую «молнию», примирительно бормоча:
– Да мы чего? Да мы ничего, господин староста. Шли себе, никого не трогали, глядь – посреди дороги девка валяется. Ну, мы давай ее подымать, чтоб не простыла часом, а она возьми да заори. Невесть чего, знать, подумала!
У Лёли снова подкосились ноги – однако отнюдь не из-за этого дурацкого вранья.
Господин староста! Значит, этот ражий мужик – тот самый Ноздрюк, которого так боялась баба Дуня? Лёля вспомнила пудовый кулак, сдернувший со стола бутыль с первачом (не им ли был совращен злосчастный Петька?), вспомнила толстый, как бы негнущийся голос…
Да как же можно было не узнать старосту сразу? И как так произошло, что, убегая от него, она угодила прямиком к нему в лапы?
Лёля попятилась, кося через плечо. Нет, бесполезно и мечтать о бегстве. Не прорваться. Одна надежда – Ноздрюк не сообразит, кто она… Одна надежда, что он круглый дурак, да?
– А ты не бойся, девушка, – пробормотал староста с опасной ласковостью. – У нас ребята хорошие. И уважительные. Дружка моего сильно уважают, верно, ребята?
Что-то свистнуло, словно взрезало воздух, и Лёля увидела, что Ноздрюк держит в руках кнут.
– Да мы и вас уважаем, господин староста, – проронил Геннастый, не отводя взгляда от тонкого хвоста, скачущего в пыли, словно живой. Движения кисти Ноздрюка даже не было заметно, а ременная змейка резвилась, извивалась, подпрыгивала и приплясывала, словно и впрямь дрессированная змейка по звуку дудочки-вагуды индийского факира. – А уж дружка вашего – само собой. Кто не помнит, как вы этой плеточкой бычка бабки Дуни надвое разделали?
– Ну да, – спокойно кивнул староста. – А при надобности и человека со всего плеча разделаю. Желаете, поспорим?
– Да мы верим, верим, господин староста, – загалдели мужики.
Лёля смотрела на своего спасителя с благодарностью, смешанной со страхом. Больно укололо упоминание о бабе Дуне… Она надеялась, что мужики теперь разбредутся кто куда, однако никто не двигался с места. Может быть, ждали на то дозволения старосты?
Ну а тот не спешил давать такое разрешение – поглядывал на Лёлю с откровенной насмешкой.
– Откуда же ты взялась такая, а? Вроде не наша – не наша, верно, мужики?
– Не наша, не наша, своих мы всех знаем, – вразнобой отозвались те.
– Часом не из усадьбы? – осведомился староста с нотками вкрадчивости в деревянном голосе, и Лёля судорожно сглотнула.
Что ответить? Мысли крутились в голове с невероятной быстротой. Судя по рассказу бабы Дуни, попасть сюда постороннему человеку почти невероятно. Заблудилась в лесу, намучилась – и нечаянно забрела в деревню? Но Лёля ведь шла как раз к лесу, с явным намерением снова вернуться к месту своих скитаний. Этот номер не пройдет… И вдруг вспыхнула догадка: ведь Ноздрюк, когда нагрянул к бабе Дуне, слова не сказал о беглянке из усадьбы! Он гневался из-за отсутствия на Любочкиных похоронах, а если и пытался искать возможного бабкиного собутыльника, то из того же дисциплинарного радения. Может, староста и знать не знает о том, что из усадьбы кто-то убежал! А если так, значит, Лёлю там никто и не ищет!
Она оторопела от этой догадки, от внезапно затлевшей надежды и тотчас стала оживлять, раздувать тусклую искорку.
Ну конечно, ну конечно же! Может быть, доктор только рад был, что она сбежала. Возможно, это вообще была инициатива не в меру преданного Хозяину «пса Асана»: привезти в имение живую «станцию переливания крови». А доктор не может не знать, что это чепуха. И теперь он только рад, что пленница исчезла, что не придется брать греха на душу. В конце концов, он не зря оставил настежь дверь «камеры»…
Мимо Лёлиной жалко трепыхающейся надежды как-то незаметно пролетели вполне логичные опровержения: доктор-то не запер дверь лишь потому, что там была Олеся. И вообще, хотел бы Лёлиного бегства – так и наружную дверь не замкнул бы дополнительно, и сигнализацию обесточил, и собак бы отозвал, и о воротах позаботился… Но сейчас логика не имела значения. К тому же доктор был далеко, а староста – вот он, и надо было отвираться именно от него.
– Да, – выдавила Лёля. – Я из замка. В смысле из усадьбы. Я тут… кое-кого ищу.
– А что же на поминках не были? – удивился староста.
Дались ему эти поминки! Просто пунктик какой-то – обеспечить стопроцентную явку населения, как на выборы! Можно подумать, кто-то из усадьбы обязан был идти на Любочкины похороны!
Лёля постаралась усмехнуться со всем возможным пренебрежением, вообще решив не обременять себя вежливостью, а держаться нагло. Тут очень кстати вспомнилась фразочка из классики: «Люди холопского звания – сущие псы иногда. Чем тяжелей наказание, тем им милей господа».
– Были, как не быть, – смирно кивнул староста. – Петр Петрович были самолично.
Лёля едва не брякнула: «А это еще кто?» Додумалась, к счастью, смолчать – и тут же получила ответ, словно пулю в лоб:
– Господин доктор хороший человек, с сочувствием к горю. Любочка-то несчастная в его кабинете с лестницы упала, он ее и нашел.
«Он ее и убил!» – будто крикнул кто-то Лёле в ухо.
Ай да доктор… ай да Петр Петрович… Неужели правду говорят, будто убийцу тянет к своей жертве? Или это патологическая страсть всякого творца – любоваться на дело рук своих… даже если это – смерть?
Ну ладно, Асан погиб из-за того, что попытался помешать доктору. А Любочка в чем ему дорогу перешла? Судя по отзывам, обыкновенное травоядное…
Ох, да какое Лёле дело до всего этого? Она же твердо решила для себя: знать ничего не знаю – и не хочу знать! Главное, что доктор в деревне все же был, но широкомасштабных поисков беглянки не объявил. То есть ей еще может повезти…
– Ищете, значит, кого-то? – повторил староста, и Лёля спохватилась, что ее задумчивость подзатянулась. – Может, сгожусь помочь?
– Да, – кивнула Лёля. – Некоторое время назад в усадьбе работала девушка – Юля ее зовут. Теперь она в деревне где-то. Меня к ней послала Олеся – знаете, конечно, о ком речь! – просила кое-что передать.
Лёля похлопала себя по заднему карману джинсов, однако там что-то ничего не шуршало. При этом она отлично помнила, что спрятала рисунок именно туда. Потеряла, что ли? Да ладно, не станут же ее обыскивать, требуя верительных грамот! А уж Юля ей как-нибудь поверит и без рисунка.
– Может, вас проводить, барышня? – столь же вкрадчиво предложил староста. – Идти далеко: на тот конец, а потом за речку. Там она и поселилась.
– Да ничего, спасибо, я уж как-нибудь сама, – затараторила Лёля. – Вы мне покажите дорогу – я найду.
– Никак невозможно, барышня, – с огорчением покачал своей большой рыжей головой староста. – Невозможно мне вас одну отпустить. Сами видите, какой у нас тут развеселый народишко. Уж лучше я вас провожу. Так оно надежней будет.
И зашагал к концу проулочка, наматывая на руку волочившийся по земле конец кнута.
Лёле стало немного полегче оттого, что Ноздрюк не повел ее по улице, а пошел задами. Вдруг бы там встретился кто-нибудь, знающий о ее бегстве? Или доктор, к примеру, еще не ушел из деревни… Лучше так, огородами, огородами.
И опять словно толкнуло что-то в спину. Лёля оглянулась. Ого! Те трое тащатся следом! Не угомонились еще, смотри-ка. Разве наябедничать на них Ноздрюку? Да ладно, он же небось доведет ее до самого Юлиного дома; эти, сексуально озабоченные, увидят, что ловить им тут нечего, и отвяжутся.
И вдруг сжалось сердце: а вдруг она сама, по своей воле, в западню тащится? Неведомо – вдруг эта Юля какая-нибудь доверенная персона или просто подружка доктора? Вдруг он вообще сейчас у нее в гостях? Тогда что, выходит, Лёля сама себе яму вырыла?
Ой, ну что же делать? Кинуться наутек – в два счета догонят, не Ноздрюк, так Геннастый со товарищи…
Деревня кончилась. Маленькая она. Лёля вспомнила – когда смотрела из окна замка, дворов тридцать, не больше, тянулось по этому бережку. А Ноздрюк сказал, Юля на другом живет. Но вроде бы не было домов на другом берегу…
Они спустились по склону, и Лёля увидела впереди горбатенький мосток, точь-в-точь такой, как был перекинут через полудохлую речушку в Доскине, а за ним, в зарослях… точь-в-точь как в Доскине…
Кладбище! Там кладбище!
За рекой, сказал староста… Ну конечно! Ведь исстари в русских деревнях старались хоронить своих покойничков за речкой: вода – самая надежная преграда на пути упырей и оживших мертвецов.
Юля поселилась за речкой… Юля поселилась на кладбище!
Она резко стала.
– Куда ведете! – крикнула хрипло. – Я дальше не пойду!
В точности как Гамлет Призраку, ей-богу. Только вряд ли Гамлету было страшнее, чем ей. Ведь там был призрак родного отца, а тут… оборотень, сущий оборотень!
Ноздрюк неспешно обернулся, и Лёлю поразила его широченная, от уха до уха, улыбка.
– Чего ж так? Раздумала Юлю наведывать? – спросил с идиотским простодушием. – А ведь сама хотела. Правда, ребя?
– А то, – загомонили «ребя», подходя вплотную. – Конечно! Мы сами слышали: к Юльке, мол. Точно, сама хотела!
– Так что, – рассудительно развел руками Ноздрюк, и кнут, скользнув с его локтя, свился на земле кольцами, как змея, – ежели мы тебя тут придавим, а то и кнутиком распополамим, это все выйдет по твоей доброй воле и согласию.
Лёля отшатнулась к перилам.
«Да нет, не может быть, они пугают…» – медленно проплыло в голове. А потом так же медленно, равнодушно колыхнулась догадка: а может быть, и не пугают. Совершенно непонятно, что они задумали. Лёля – игрушка в их руках. Ведь ясно же, они все забавлялись с нею с самого начала: трое вели ее прямиком от двора бабы Дуни, ловко перекрывая обходные пути и прямиком подгоняя к Ноздрюку, который спокойно поджидал беглянку, только делая вид, будто мается дурью с петухом… А если это так, если все здесь разыграно как по нотам, выходит, Ноздрюк прекрасно знает, кто она и откуда?
Лёля вскинула измученные глаза, и староста осклабился, отвечая на невысказанный вопрос:
– Да ты не бойся, не тронем. Господин доктор наказали, чтоб тебя непременно в целкости – ха-ха! – доставили. В целкости и сохранности. Одного не пойму: ну, ты чужая, не знаешь, что у нас почем, а эта-то, ведьма старая, неужто вовсе одурела с годами? Да ведь ясно, где беглую искать: только у нее! Из крепких людей никто бродягу к себе в избу не пустит, а если бы и пустил, то сразу бы ко мне приперся с докладом. Через кордон ты тоже не проходила, а значит, не миновала еще деревни. Не в речку же кинулась! А уж когда я вот эти штаны в сенцах Дунькиных увидал, сразу понял: прилетела птичка в сети! – Он выхватил из кармана какой-то листок, издевательски помахал, и Лёля только головой качнула. Полинявшие от воды розовые облака, голубенькие фигурки, расплывшиеся буквы: мамочка… Юля… Лёля… А над всем этим старательно выведено: РАЙ.
Неужели Олеся знала, что случилось с Юлей и что ожидает новую подружку?.. Да какая теперь разница! А рисунок староста, конечно, вытащил из ее джинсов в сенях… Но теперь неважно и это.
– Ну, будет стоять, комары зажрали! – Староста звонко шлепнул по могучему плечу, а потом поскреб ногтями укушенное место. – Пошли, нагулялась. А вы, мужички, нас проводите до самой усадьбы, не то мало ли… Девка длинноногая, проворная, шмыгнет в сторону – и поминай как звали!
– Проводим, конечно, господин староста, как не проводить? – солидно отозвался Геннастый.
Лёля оттолкнулась от перил мостка и побрела в гору так медленно, словно за нею волочились прудовые кандалы.
– Давай шевелись, – больно ткнул ее в спину кнутовищем Ноздрюк. – Не заставляй барина ждать!
И тут Лёля вспомнила, что сегодня же 20-е. Хозяин приехал…