Глава 8
Бывший подполковник милиции Владислав Стасов даже не подозревал, что в нынешнее время сделать ремонт в квартире – это совсем не то же самое, что пятнадцать и даже десять лет назад. Вообще-то за всю свою трудовую жизнь он делал ремонт всего два раза, в первый раз – когда женился на Рите Мезенцевой и переехал в ее двухкомнатную квартиру в Сокольниках, а второй – когда развелся с ней и вернулся в свою крохотную квартирку в Черемушках. И оба раза под словом «ремонт» подразумевались побелка потолка, оштукатуривание стен, наклеивание новых обоев, приведение в порядок паркета и настилка свежего линолеума. Ну и кое-какая мелочь типа покраски оконных переплетов и вбивания новых крючков. В советские времена помыслить о чем-либо ином было сложно. Даже если хватит фантазии, то все равно нигде не купишь того, что нужно, а если и купишь, то не найдешь мастеров, которые умеют это делать. Ну а уж если и мастеров найдешь, то наверняка окажется, что всех твоих денег не хватит на то, чтобы оплатить их высочайшую и редкую квалификацию.
Сейчас Стасов занимался ремонтом в третий раз в жизни и не переставал удивляться тому, как многого он, оказывается, не знает. Ремонтировал он не ту свою крохотульку в Черемушках, а новую трехкомнатную квартиру в только что построенном доме, куда собирался переезжать вместе со второй женой Татьяной и ее родственницей Ирой. Причем мысль о ремонте пришла в голову не ему, а как раз Ирочке. Сам-то Стасов полагал, что коль дом только что сдан и в квартире никто не жил, то ни о каком ремонте и речи быть не может. Ирочка, однако, быстро объяснила ему всю глубину его заблуждения.
– Обои чудовищные, – безапелляционно заявила она. – Плинтусы кривые, впрочем, стены тоже. Их выравнивали кое-как, это же невооруженным глазом видно. На паркет смотреть противно. Он, по-моему, даже не закреплен ничем, просто лежит на цементе. Сантехнику всю надо менять сразу же и заодно делать подводку для стиральной машины. Из окон сифонит, в квартире будет холодно, придется ставить стеклопакеты. Короче, Стасов, жить мы здесь не будем до тех пор, пока все не сделаем.
– Интересно, а что Таня скажет? – засомневался Стасов.
Татьяны при этом разговоре не было, она работала следователем и домой приходила поздно.
– Таня скажет то, что надо, – заверила его Ирочка. – Между прочим, у вас через полгода ребенок родится, и нам следует сделать перепланировку квартиры с учетом этого.
Владислав попытался возразить, что ни ему, ни Татьяне всем этим заниматься некогда, у них очень плотный рабочий день, но Ира в корне пресекла жалкие потуги оказать сопротивление.
– Я сама буду этим заниматься, – заявила она. – Я же не работаю.
Последним аргументом Стасова были деньги. Если делать такой ремонт, на каком настаивала Ирочка, то они останутся без копейки.
– Ну и что? – возразила молодая женщина. – Зачем тебе деньги, когда будет прекрасная квартира, обставленная всем, чем нужно? Новые заработаете. Таня еще пару книжек напишет, и порядок.
Стасов не разделял ее оптимизма. Одно дело, когда Татьяна жила и работала в Петербурге, в привычной для себя обстановке, вдвоем с Ирой, которая добровольно взяла на себя функции экономки и домработницы. И совсем другое дело, когда она в Москве, на руках только что родившийся малыш, а Ирочке нужно будет обихаживать не только себя и Татьяну, как раньше, но еще и Стасова, и ребенка. Если в Питере Татьяна умудрялась сочинять и издавать по три-четыре книги в год, что, собственно, и дало возможность купить новую квартиру, то для московской жизни такая перспектива вряд ли могла считаться бесспорной.
Татьяна, к его удивлению, спорить с Ирочкой не стала, хотя и восторга не выразила. Просто безразлично махнула рукой и бросила:
– Делай как хочешь, только от меня ничего не требуй. Я этим заниматься не могу.
Ирочка с энтузиазмом взялась за обустройство нового гнезда. Она нашла дизайнера, с которым заключила договор на разработку проекта, и теперь целыми вечерами висела на телефоне, обсуждая с ним в деталях ход ведущихся в квартире работ. Стасов не понимал и половины того, что она говорит. При всем желании он не мог представить себе, для чего делается дополнительное армирование с двух сторон сетками из стержневой арматуры, что такое сложная конструктивная форма проема и почему стиральную машину предпочтительнее монтировать между мойкой и ванной, а не между мойкой и дверью. Он не знал, что такое меандр, и представить себе не мог, почему при обсуждении кухни то и дело всплывает слово «балдахин», которое ему казалось более подходящим для спальни.
Больше всего поражало его то обстоятельство, что к ремонту проявила неожиданный и стойкий интерес его горячо любимая дочь от первого брака Лиля, которой в марте должно было исполниться десять лет. Лиля питала слабость ко всему, как говорил сам Стасов, «семейному», считала, что все люди должны жить в браке, и очень переживала, когда ее дорогой папочка, разведясь с мамой, все никак не женился на тете Тане, которую девочка обожала. Поскольку в понятие «семейного» входил и общий очаг, в дочери Стасова неугомонная, энергичная Ира быстро нашла союзницу. Мать Лили трудилась в сфере киноискусства, домой возвращалась за полночь, часто ездила в командировки и была только рада тому, что есть кому присмотреть за ребенком. Стасов возглавлял управление безопасности крупного кинообъединения, его жена, как известно, была следователем… Короче, никто глазом моргнуть не успел, как новая система отношений сложилась окончательно и бесповоротно. После школы Лиля ехала в Черемушки, где ее ждала всегда веселая и любящая тетя Ира. Минут сорок отводилось на уроки (честно признаться, круглой отличнице и не по годам развитой девочке больше и не требовалось), после чего начиналась прекрасная жизнь, заполненная интересными поездками по магазинам, выбором плитки для ванной или обоев для прихожей, посещением ремонтирующейся квартиры и переговорами с рабочими, покупками продуктов и прочими восхитительными вещами. Вернувшись домой, Лиля усаживалась на кухне с книжкой в руках, получала от тети Иры литровую чашку теплого молока и огромный кусок пирога с капустой или с яблоками (по части пирогов Ирочка Милованова была непревзойденной мастерицей) и сидела тихонько, пока готовился ужин для папы и тети Тани. Несколько раз Ирочка пыталась приобщить Лилю к кулинарной практике, но вскоре поняла, что девочка предпочитает питаться всухомятку, но не жертвовать чтением. Читала она запоем.
Сейчас Лиля как раз и сидела на кухне в черемушкинской квартире, уткнувшись в книгу с броским названием «Смерть у подиума», в то время как Ира колдовала над чем-то у плиты. Запах по квартире разливался просто упоительный. Ирочка, однако, выглядела озабоченной, часто вздыхала и даже шепотом чертыхалась.
– Вы что, тетя Ира? – обеспокоенно спросила Лиля. – У вас что-нибудь болит?
– Голова, – рассеянно бросила Ира, возясь с тестом и начинкой.
– Выпейте таблетку, – посоветовала девочка.
– Я не в буквальном смысле. Никак не привыкну готовить на четверых, опять не рассчитала продукты.
– Что, не хватает?
– Наоборот, слишком много получается. А эти пирожки такие особенные, их можно есть только сразу из духовки. Если оставить их до завтра, то они превращаются в отраву, делаются жесткими, плоскими и противными. Жалко тесто и начинку выбрасывать, а если все-таки испечь, то их не съедят. Все одно продукты пропадут.
– А давайте гостей позовем, – предложила Лиля.
– Гостей? Кого, например?
– Например, тетю Настю. Папа говорил, дядя Леша уехал в Америку на три месяца, а тетя Настя теперь голодает, потому что ее никто не кормит.
– Хорошая мысль, – одобрительно кивнула Ира. – Тетю Настю пригласим обязательно, но ее одной мало. Нужен еще хотя бы один человек. Ты пока подумай, повспоминай папиных друзей, а я позвоню.
Ира набрала номер служебного телефона Каменской. Все складывалось как нельзя лучше, Настя с удовольствием согласилась приехать часам к девяти вечера и сказала, что Юра Коротков давно уже рвется к ним в гости, поэтому если нужен еще один едок, то никаких проблем.
* * *
Для такого количества народу квартира Стасова была явно маловата, но все в конце концов поместились в комнате за раздвижным столом-трансформером. Разговор в течение первых десяти минут вертелся вокруг ремонта, но тема быстро иссякла, ибо предмет обсуждения был понятен только Ире и отчасти Лиле, все остальные слабо представляли себе, о чем идет речь.
– Может, и я на ремонт сподвигнусь, если Лешка в Штатах денег заработает, – сказала Настя, засовывая в себя уже четвертый невероятно вкусный пирожок.
Ира с самого начала предупредила, что пирожки нельзя оставлять до завтра, их нужно съесть все до единого, и, по ее расчетам, каждый взрослый должен взять как минимум по шесть штук, а Лиле полагается четыре, она и так толстая для своего возраста. Так что Настя Каменская не без удовольствия думала о еще двух пирожках из какого-то необыкновенного воздушного теста.
Ее реплика оказалась «пограничной» между темой ремонта и темой вечного милицейского безденежья, и разговор мгновенно свернул на ту дорожку, идти по которой могли и Настя с Коротковым, и Стасов с Татьяной.
– Черт знает что, а не жизнь, – тут же пожаловался Юрий. – Ну где это видано, чтобы милиционер на свою зарплату не мог сделать в доме человеческий ремонт? Хорошо, что у Аськи муж профессор, у тебя, Стасов, жена писательница, а мне что делать? Вот скажи, Влад, если бы не Танины гонорары, ты бы потянул то, что Ира затеяла?
– Ни за что, – признался Стасов. – Начальник службы безопасности получает не так много, как может показаться несведущим людям. Конечно, это намного больше, чем зарплата, которую я получал, работая сыщиком, но в то же время неизмеримо меньше, чем нужно на такой ремонт. Даже и сравнивать нечего. Между прочим, в этот ремонт вложены уже не только гонорары, но и деньги за питерскую квартиру. Господи, сколько же жрет эта хата, уму непостижимо! Прорва какая-то!
– Владик, как ты думаешь, начальники службы безопасности в коммерческих структурах – все бывшие милиционеры или комитетчики? – спросила Настя.
Ей было неинтересно обуждать ни чужой ремонт, ни чужие деньги. А вот начальник службы безопасности, он же бывший офицер милиции, – совсем другое дело. То, что вчера она услышала от Денисова, не давало покоя, как попавшая в обувь песчинка: вроде и не больно, но постоянно чувствуется, что она есть.
– Я думаю, процентов на девяносто, – ответил Владислав. – Ну сама рассуди, кто еще может быть начальником службы безопасности? То есть им может быть, конечно, кто угодно, но только кого угодно на такую должность не пригласят.
– А кого среди них больше, наших или комитетских?
– Наших, – уверенно ответил Стасов. – Во-первых, наших просто по численности всегда было больше. А во-вторых, комитет, как бы он ни назывался, все равно остался конторой длинной и хитрой. Они по-другому деньги зарабатывают. А почему ты вдруг этим заинтересовалась?
– Так… Мне предстоит составить перечень коммерческих структур по всей стране, в которых недавно убитый руководитель службы безопасности был в прошлом офицером МВД. Вот и пытаюсь представить себе масштаб поисков. Чует мое сердце, наищусь я этого пенсионера… Мало не покажется.
– Зачем тебе его искать? Ты что, фамилии не знаешь?
– Не-а. – Она помотала головой и потянулась за очередным пирожком, уже пятым.
– А название фирмы?
– Тоже не знаю.
– Но хотя бы регион, область… Ну хоть что-то.
– Ничего не знаю, кроме того, что он бывший милиционер. Тебе меня жалко, Владик?
– До слез, – хмыкнул Стасов. – Я понял, что ты ищешь меня. Я – бывший подполковник милиции, а ныне руководитель службы безопасности коммерческой структуры. Правда, я еще жив, но это легко исправить. Я сейчас съем еще один пирожок, после чего наступит моя мучительная смерть от обжорства.
– Тебе весело, а мне искать иголку в стоге сена. Послушай, а у тебя нет знакомых в других службах безопасности, которые могли бы проконсультировать меня по вопросу, как сузить круг поисков и провести его максимально эффективно и быстро?
– В других службах? – Владислав прищурился и уставился куда-то в потолок. – Так… Был один, Димка Вавилов, но его похоронили недавно. Мы с ним вместе работали в региональном управлении… Погоди, а Вавилов тебе не подойдет? Руководитель службы безопасности, в прошлом – полковник милиции. А?
– Не знаю, Стасов. Надо смотреть детали. Может, и подойдет. Где он работал?
– В банке «Русская тройка».
– «Русская тройка», – медленно повторила Настя. – Какое-то знакомое название… Где я его слышала совсем недавно, а, Коротков? Да оторвись ты от Ирочкиных салатов, я же с тобой разговариваю.
– Чего ты?
Коротков с недовольным видом повернулся к ней, старательно жуя кусок мяса и запихивая в рот ему вслед ложку овощного салата.
– Чего пристаешь к старому голодному сыскарю, когда ему наконец дали поесть и посадили рядом очаровательную девушку? Выдра.
Впрочем, сказал он это миролюбиво и даже почти ласково.
– Ну извини. Название «Русская тройка» тебе ничего не говорит?
– Это банк такой. Расположен в Западном округе.
– Сама знаю. Но у меня такое ощущение, что совсем недавно он мелькал у меня перед глазами по какому-то поводу. И не могу вспомнить, по какому.
– Ну, мать, – Коротков сделал выразительный жест вилкой, – тут я тебе не помощник. У тебя же перед глазами мелькало, не у меня.
Блюда, расставленные на столе, быстро пустели, аппетит у всех был отменный. Исключение составляла только Татьяна, которая плохо переносила беременность и почти ничего не ела, да и в разговоре практически не участвовала, сидела, погруженная в себя, бледная, с синевой под глазами.
Около десяти вечера бывшая жена Стасова Рита заехала, чтобы забрать домой Лилю. Она, как обычно, шагу не ступила дальше прихожей и при этом так торопила девочку, словно каждая секунда пребывания в доме бывшего мужа и его новой жены наносила ей кровоточащую рану. Разумеется, у Риты был любовник, тот самый, который появился у нее еще до развода со Стасовым, но это совершенно не означало, что она смирилась с равнодушием бывшего супруга. Ее должны любить все мужчины поголовно и обязательно до гробовой доски. Это требование распространялось и на Владислава, а любое отклонение от вышеуказанной нормы рассматривалось Ритой как преступление.
Около одиннадцати поднялись Настя и Коротков. Завтра рабочий день, а им еще до дома добираться. Машина у Короткова была совсем дряхлой, непонятно, как она еще передвигалась, и, пожалуй, единственным исправным прибором в ней был прикуриватель. Печка, разумеется, не работала, но после жаркой квартиры и обильного застолья холод ощущался не сразу. Настя храбро сняла перчатки и полезла за сигаретами.
– Танюшка какая-то убитая, – сочувственно сказал Юра. – Прямо без слез не взглянешь. Моя-то красавица, когда сына носила, цвела вовсю, хоть сейчас на плакат «Пейте томатный сок».
– Что ты сравниваешь, твоей жене сколько лет тогда было?
– Чуть за двадцать.
– А Танюшке уже за тридцать. И здоровье не очень-то… Слушай, но где все-таки я могла наткнуться на эту «Русскую тройку», а?
– Отстань, Ася, далась тебе эта «Тройка». Давай лучше о Баглюке поговорим.
– О журналисте? Ну давай.
– Понимаешь, я в субботу и воскресенье все около него крутился, вертелся, надеялся, что хоть что-нибудь высветится. А сегодня с благословения Барина пошел к нему в редакцию. Представился, так, мол, и так, господин Баглюк, обидели вы меня своей публикацией до самого глубокого нутра. И надо нам с вами разобраться и расставить все точки и запятые в этом недоразумении. А то, дескать, нет ничего хуже обиженного сыщика.
– Ну а он что?
– А он ничего. Спокойно так сидит, улыбается. Если, говорит, обидел я вас, господин хороший, так не по злобе, а по правде жизни, потому как под каждым написанным мною словом лежит документальное подтверждение, каковое и было мною предъявлено вместе с подготовленной к печати статьей моему газетному руководству. И упрекнуть вам меня не в чем.
Настя выдвинула пепельницу и стряхнула в нее пепел.
– Врал?
– Не похоже. Тут же снял телефонную трубочку и позвонил своему начальству, начальство пригласило нас к себе в кабинет и популярно разъяснило мне, тупому и неграмотному, что у них есть доказательства, которые и легли в основу текста статьи «Трупы на свалке». Если же у меня есть факты, опровергающие эти доказательства, то пожалуйста, я могу их предъявить. Тогда и разберемся. А пока что не верить тому, что у них есть, оснований нет.
– Господи, да что ты тянешь кота за хвост? – рассердилась Настя. – Что у них есть?
– У них, Асенька, есть видеозапись монолога Никиты Мамонтова, в котором он признается в убийстве на Павелецком и рассказывает, как я его вербовал, обещая отмазать от уголовной ответственности, и как он впоследствии давал мне информацию. И диктофонная запись этого же монолога есть.
– Ничего себе, – присвистнула Настя. – И как же это понимать?
– А черт его знает!
– Подожди, Юрик, а ты точно уверен, что на пленке сам Мамонтов? Разве ты так хорошо помнишь его лицо?
– В том-то и дело… Живого Мамонтова я помню, но очень приблизительно. Ведь прошло полтора года, а после Никиты я с таким количеством людей за это время встречался и знакомился, что в голове полная каша. Зато на мертвого Мамонтова я насмотрелся вдоволь. У меня нет оснований сомневаться, но, конечно, надо, чтобы криминалисты взглянули. Похожих людей много, уж это-то мы с тобой точно знаем.
– И что тебе сказало газетное руководство?
– Что они готовы предоставить обе пленки криминалистам для проведения предварительного исследования, но настаивают, чтобы это были эксперты не из МВД, а какие-нибудь нейтральные. Я предложил им Федеральное бюро судебных экспертиз, их вполне устроило, уже и формальности все утрясли.
– Барину докладывал?
– А как же, куда ж без этого, – зло отозвался Юра. – Скоро будем пописать отпрашиваться, как в первом классе.
– А Барин как отреагировал?
– Ой, Ася, ну как может отреагировать этот идиот? Он же уверен на сто процентов, что вся эта туфта – чистой воды правда, что Никита был моим источником, а я пытаюсь выкрутиться и неумело лгу начальству. Он как услышал про то, что у журналиста есть запись и что он готов предоставить ее для исследования, так тут же кинулся свою записную книжку листать и искать приятелей в Федеральном бюро, которые могли бы по старой дружбе написать в справке, что на пленке не Мамонтов, а кто-то очень похожий. А посему доказательства липовые, статья неправильная, журналисты плохие, газеты мерзкие, короче, все в говне, а мы в белых фраках. Приятно, конечно, что начальник кидается на амбразуру и хочет защитить своего подчиненного всеми правдами и неправдами, но ведь он не верит мне, Ася. Он мне не верит. А я обидчивый, ты же знаешь. И я не хочу, чтобы меня защищал человек, который мне не верит и в глубине души считает дураком, непрофессионалом или предателем.
– Эмоции, – пробормотала Настя, плотнее запахивая куртку, потому что холод наконец начал чувствоваться, и не на шутку, – это все эмоции, Юрочка. Хочу – не хочу, любит – не любит, плюнет – поцелует. Какая разница, верит тебе Барин или не верит. Важно понять, зачем Никита Мамонтов говорил перед камерой заведомую неправду. Кто и как его заставил это сделать. И для чего. Полагаю, именно это он и собирался тебе рассказать, когда просил о встрече. Кстати, ты ведь был у него в квартире?
– Был, – подтвердил Юра.
– Где у него телефон стоит?
– В прихожей, на тумбочке. А что?
– Ничего. Я все думаю, откуда стало известно содержание твоего разговора по телефону с Мамонтовым? Ты ведь утверждаешь, что в статье он воспроизведен дословно.
– Дословно. Абсолютно. Слово в слово.
– Тогда у нас с тобой два варианта. Либо Мамонтов сам пересказал разговор кому-то, либо у него в телефонном аппарате «жучок». Я потому и спросила, где он стоит. Что мы имеем на видеопленке?
– Правильно, – воодушевился Коротков, – правильно! На пленке у Мамонтова рожа такая, что сразу видно: его только что били. А за спиной плакат с Чаком Норрисом и видна спинка дивана с серой обивкой. Такой диван и такой плакат есть в его квартире. Значит, снимали у него дома, и пока в комнате били и делали запись, кто-то вполне мог в прихожей насовать в аппарат всякую гадость. А когда Никиту убили, «жучок» сняли.
– Ага, или не сняли.
– Почему не сняли? – не понял Коротков.
– Не знаю, – Настя пожала плечами и достала еще одну сигарету. – Мало ли причин. Забыли, например. Или не успели, торопились сильно. Или спугнул кто-то.
– Вот черт! – от досады Коротков резко прибавил газ, от чего старая развалина, на которой они ехали, затряслась, как в лихорадке, и грозила вот-вот рассыпаться. – Не подумал я об этом. Да ведь в тот момент, когда обнаружили труп Мамонтова, никому и в голову не могло прийти, что через несколько дней появится статья и в ней будет дословно воспроизведен наш разговор. Если бы знал, обязательно телефон проверил бы. А теперь без толку, столько времени прошло, аппарат в стольких руках побывал…
Снегопад внезапно усилился, и ему пришлось сбавить скорость, потому что видимость была почти нулевая. Настя стала замерзать. Она снова натянула перчатки и спрятала руки в карманы, но это мало помогло. Хорошо, что ехать осталось недолго, минут десять, если повезет, конечно.
– Юр, ты все-таки подумай насчет «Русской тройки», – попросила она. – Ведь мелькала же она где-то совсем недавно, я точно помню.
– Ася, не приставай. Между прочим, что это за душераздирающая история про безымянного начальника службы безопасности, которого убили и которого тебе надо вычислить? Почему я ничего об этом не знаю?
– Я тебе расскажу как-нибудь, но попозже, не теперь.
– Почему не теперь?
– Пока еще рано. Мне нужно самой убедиться, чтобы не гнать волну понапрасну.
– Опять секреты? Мы с тобой, кажется, не чужие…
Коротков обиженно засопел, и Настя легко рассмеялась, глядя на его надутую физиономию.
– А я с тебя пример беру. Ты за один графин с водой сколько всего с меня стребовал, забыл? И кофе, и конфеты, и отчет о командировке. Вот и я буду так же поступать. Пока не вспомнишь, где я видела упоминание о банке «Русская тройка», ничего тебе не расскажу про начальников службы безопасности.
– Ну Асенька, – взмолился Коротков, – ну как же я могу это вспомнить! Если бы речь шла о том, что Я это где-то видел или слышал, тогда другое дело. Но ведь речь о ТЕБЕ. Откуда я могу знать, где и что ты видела?
– Как хочешь, – она пожала плечами и зябко поежилась. – Не можешь вспомнить – не услышишь мою историю.
– Нет, ты все-таки выдра, – безнадежно вздохнул он.
Чем ближе к дому, тем больше Настю охватывала тревога. Сегодня Денисова должны были оперировать. Как все прошло? Она еще вчера договорилась с Анатолием Владимировичем Старковым, что тот непременно сообщит ей о результате. Но было ясно, что звонить он будет только ей домой, а ни в коем случае не на работу. В том, что Старков позвонит, она не сомневалась, за людьми Денисова необязательности не водилось. Но вот что он ей скажет…
У своего подъезда Настя торопливо попрощалась с Коротковым и помчалась домой отогреваться. Первой мыслью было залезть в горячую ванну, но она тут же вспомнила, как некоторое время назад тоже грелась в горячей воде. Тогда ей позвонил Старков и сообщил, что Денисов тяжело болен. И она так разнервничалась, что даже в ванне не могла справиться с ознобом. Она подумала, что если сейчас залезет в горячую ванну, то Старков обязательно позвонит и сообщит неприятное известие.
Для борьбы с холодом существовал еще один способ, заключавшийся в зажигании всех четырех конфорок на газовой плите. Настя стащила в прихожей сапоги, зажгла в кухне газ и уселась за стол, не снимая куртки. Минут через десять стало тепло, хотя и душновато, и можно было рискнуть расстегнуть куртку, а еще через десять минут и вовсе снять ее.
Она сидела на кухне, погрузившись в странное оцепенение и с наслаждением чувствуя, как согревается промерзший организм. Хотелось выпить кофе, но отчего-то не было сил встать и налить воды в стоящий на столе электрический чайник. Откуда такая слабость? Два часа просидела за столом, потом минут сорок в машине, ведь не стояла, не ходила и не бегала, тяжести не таскала. Когда-то ей говорили, что интеллектуальный труд может вызывать ощущение физической усталости, но Настя не верила. И почему не верила, глупая? Результат налицо. Да нет, не может быть, глупости это все. Просто газ в четырех зажженных конфорках съедает весь кислород, отсюда и отупение, и нежелание двигаться…
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Она с трудом пришла в себя и не сразу сообразила, что это за звук и где находится аппарат. Телефон стоял здесь же, на полу, рядом с ней, но Насте понадобилось некоторое время, чтобы найти его и снять трубку. Услышав голос Анатолия Владимировича, ей уже не нужно было вникать в произносимые им слова. И так все понятно. Эдуард Петрович Денисов умер.
* * *
Василий Валерианович был вполне удовлетворен тем результатом, который он получил в процессе им же самим закрученной интриги. Все шло как по маслу. А то, что в ходе этого «смазанного маслом» движения умирали люди, было делом второстепенным и совершенно неважным.
Он стоял у самых истоков этой секретной государственной программы. Услышал где-то общую идею и долго, долго ее переваривал, находя в ней все новые и новые положительные стороны. Впоследствии, когда ситуация с пополнением государственного бюджета за счет налогов стала критической, Василий Валерианович начал сначала осторожно, а потом все более настойчиво пропагандировать идею как всей программы в целом, так и особой ее части, связанной с подготовкой и внедрением в коммерческие структуры специально обученных людей, которые будут давать правоохранительным органам информацию о финансовых нарушениях и разных хитростях, позволяющих уменьшать размеры налогообложения. Кроме того, Василию Валериановичу очень импонировала идея о создании особых структур, или фирм, которые умышленно должны привлекать к себе «грязные» деньги. Он знал, что в США такие вещи делаются. Фирма, созданная ФБР, работает около девяти-десяти месяцев, привлекает к себе интерес тех, кто имеет дело с наркотиками и оружием, получает нужную информацию и самоликвидируется. Дальше уже работают федеральные агенты.
Вряд ли нашелся бы человек, который не считал бы Василия Валериановича Галузо искренним борцом за укрепление налоговой дисциплины и радетелем государственной казны. И лишь очень немногие, в том числе и близкий кореш Виталий Аркадьевич Боровков, знали, что именно стоит за этим радением и борьбой. Галузо был стратег, он никогда не жил сегодняшним днем. Его глаза на длинном морщинистом лице всегда смотрели вперед, в будущее. Если разработать и утвердить государственную программу и особенно ее секретную часть, то можно подмять под себя всех крупнейших финансистов России. И не только России… С одной стороны, обеспечить финансирование программы и ее бесперебойное осуществление и тем самым завоевать себе авторитет хорошего организатора, опытного управленца и дальновидного политика. С другой стороны, поставить на колени всех воротил и держать их на коротком поводке, доить из них деньги на программу и взамен давать им обещания, что их не тронут. Пройдет некоторое время, страна начнет готовиться к очередным президентским выборам 2000 года, и вот тогда все поймут, что такое есть Василий Валерианович Галузо. Потому что деньги на предвыборную гонку нужны будут всем. А где их взять? Правильно, у финансистов и промышленников, вербуя их в свой стан и обещая после прихода к власти предоставлять им всяческие льготы и привилегии. Вот тогда-то финансисты и промышленники и призадумаются, а не пойдут ли их действия вразрез с интересами тех, кто обещает им защиту от всепроникающей государственной программы. А то дадут деньги на предвыборную борьбу какого-нибудь кандидата в президенты, а тем, кто осуществляет налоговую программу, этот кандидат не нравится. И скажут они: «А забирай-ка ты, Иван Терентьич, свои паршивые ворованные, от казны укрытые деньги из бюджета нашей замечательной государственной программы и катись-ка ты куда подальше со своим вшивым-паршивым кандидатом. А с завтрашнего дня напихаем мы в твой концерн своих специалистов, они быстро тебя на чистую воду выведут». При такой перспективе финансово-промышленные магнаты еще десять с половиной раз подумают, прежде чем соглашаться поддерживать чью бы то ни было предвыборную кампанию. А подумав как следует, пойдут к Василию Валериановичу Галузо да и спросят у него совета. Но совет – это так, эвфемизм для наивных. На самом же деле не совета они спросят, а разрешения. РАЗРЕШЕНИЯ.
Вот, собственно, и все. И становится Василий Валерианович самым могущественным и влиятельным человеком в нашей необъятной и непредсказуемой стране. Чего он и добивался.
Не все шло гладко и быстро. Вообще-то Галузо хотел воплотить свою задумку в жизнь уже к выборам девяносто шестого года, но для этого нужно было добиться, чтобы программа борьбы за налоговую дисциплину была утверждена и запущена хотя бы к середине девяносто пятого. Он не успел. Проработка проекта все время застревала в инстанциях из-за того, что без конца менялись руководители органов власти и управления, а вслед за ними менялся и аппарат. Наконец Василий Валерианович смог констатировать, что первую часть пути он прошел. Идея овладела умами, была дана команда разработать программу, во главе рабочей группы стоял, конечно же, Василий Галузо, который немедленно ввел в состав проработчиков своего давнего друга Виталия Аркадьевича Боровкова, поручив ему тот самый секретный раздел программы, ради которого, собственно говоря, все и затевалось.
Когда программа была готова и прошла все стадии утверждения, занялись организацией ее выполнения. Василий Валерианович хотел стать руководителем «своей» части, и ему пришлось довольно долго бороться за это место. Как ни смешно, но ему как автору и идеологу предложили должность заместителя руководителя всей программы и определили ему сферу подбора и расстановки кадров. Конечно, это было лестно и престижно, но совершенно не нужно Василию Галузо. Он хотел быть руководителем секретной части программы. Ему возражали, его убеждали, что человек, родивший идею и возглавлявший рабочую группу по разработке программы, не может быть назначен на должность ниже чем заместитель руководителя по кадрам или по финансам. Галузо сопротивлялся, клялся, что не честолюбив и не рвется в крупные боссы. В конце концов пошли на компромисс и назначили Галузо заместителем руководителя всей программы с совмещением должности ответственного за пятый, «секретный», раздел. Василия Валериановича это вполне устроило.
Он немедленно вызвал Боровкова и предложил ему занять должность своего заместителя по пятому разделу программы.
– Не знаю, Вася, – с сомнением говорил Виталий Аркадьевич. – Мы с тобой в этом деле не специалисты. Тебе нужен другой зам, из милиционеров или контрразведчиков.
– Глупости, – отрезал Галузо. – Профессионалы должны дело делать, а руководить ими должны политики. Это азы науки управления. Хороший педагог совсем необязательно будет хорошим министром образования. Потому что педагог – это одна профессиональная квалификация, а министр – совсем другая. И потом, Виталий, у меня есть одна идея, которую я могу доверить только тебе. В нашем пятом, «секретном», разделе программы будет еще одна, совершенно секретная часть. Реализация этой части позволит нам заработать немножко денег, так, чуть-чуть, бабам своим на шпильки, но это не главное. Главное в том, что мы никогда не будем чувствовать себя беззащитными и беспомощными.
Выслушав Василия, Боровков не смог не восхититься дальновидностью и абсолютным цинизмом друга. И тут же предложил своего хорошего знакомого Григория Ивановича Стоянова на должность начальника учебного центра подготовки резидентов. Стоянов недавно вышел на пенсию по выслуге лет, имел почти четвертьвековой стаж работы в уголовном розыске и был еще достаточно молод, всего пятьдесят два. Боровков считал, что на Григория Ивановича положиться может.
Дело в том, что Стоянов работал хотя и в уголовном розыске, но отнюдь не на Петровке, 38, и занимался он много лет оперативным обслуживанием интуристовских гостиниц. Начинал с рядового опера, закончил службу в должности заместителя начальника районного управления внутренних дел по оперативной работе. Можно только догадываться о том, сколь многим ему был обязан в те времена Комитет государственной безопасности, которому Гриша Стоянов бесперебойно и безошибочно давал наводки на проституток, которых можно и нужно вербовать, и предостерегал от тех, кто подведет, провалит или начнет двурушничать. Но Стоянов помогал не только «старшему брату», он и о себе никогда не забывал. В его сейфе скопилось изрядной толщины досье на партийных и советских функционеров, замеченных бдительным Григорием Ивановичем во время контактов с зарубежными гостями, прибывшими в Москву отнюдь не в порядке укрепления дружбы и сотрудничества стран соцлагеря. Стоянов был не из тех, кто долго держит камень за пазухой, он выжидал совсем недолго, а потом шел к вышеупомянутому функционеру и договаривался с ним полюбовно. Приятное лицо, открытая улыбка и стройная фигура работника милиции располагали к нему даже тех, кто в первый момент испытывал острое желание его убить. Причем немедленно. Более того, если застигнутые с поличным граждане сначала просто платили Стоянову деньги, то потом нашлись среди них предприимчивые, которые здраво рассудили: если уж милиционер взял взятку, то можно считать его своим в доску, а коль так – зачем же платить за молчание постфактум, когда можно регулярно платить за содействие. Вроде как на ставку взять оперативника.
Время шло, росли в должностях функционеры, у которых теперь не было проблем конфиденциальных контактов с зарубежными партнерами, ибо Стоянов всегда прикрывал их, рос и сам Григорий Иванович, получал на погоны очередные звездочки. Потом ситуация изменилась, но круг влиятельных и небедных людей, повязанных со Стояновым, не распался. Ну и что, что партия умерла и за аморалку и валюту не привлекают, ну и что, что выезд за рубеж стал свободным и доступным. Всегда есть и всегда будут проблемы, для решения которых нужен опытный милиционер.
Проблема человека, которому доверялось руководить учебным центром, была, таким образом, решена. Но в кадровых вопросах всегда бывает множество подводных камней. Так и здесь. Не успели Галузо и Боровков договориться со Стояновым и разъяснить ему суть как секретной, так и совершенно секретной частей программы, как возникла кандидатура Александра Петровича Зеленина. Его рекомендовал человек, отказать которому Галузо не мог ни при каких обстоятельствах. Однако Стоянов оказался упрямым и неожиданно честолюбивым.
– С должности заместителя я уходил на пенсию, – заявил он Боровкову. – И теперь я согласен быть только начальником. Или я буду начальником учебного центра, или никем, ищите другого.
Ссориться со Стояновым было опасно, ведь среди людей, которые были ему обязаны, многие занимали сегодня положение повыше, чем сам Боровков. Его сделали начальником, а Зеленина определили к нему заместителем, всячески давая понять тем, кто ходатайствовал за Александра Петровича, что при первой же возможности его повысят. Сам Зеленин относился к своей должности спокойно и ни малейшего неудовольствия не выражал, но те, кто за ним стоял, просто-таки кипели от негодования, полагая, что для их протеже назначение должно было быть максимально высоким. Замысел, которым руководствовался Василий Валерианович, был не таким уж сложным, чтобы в него не могли проникнуть и другие. И оценив остроумную задумку Галузо, различные политические силы стали подставлять «под него» своих людей. Одним из таких ставленников и был Зеленин. Таким образом, противостояние двух руководителей учебного центра на самом деле было отражением борьбы двух политических кланов за власть над капиталом, который будет использоваться в будущей предвыборной гонке.
Ввязываться в конфликт Галузо не хотел, он не любил открытую борьбу, предпочитал интриговать и добиваться нужного результата, который наступал как бы сам по себе, естественным путем. Пусть все идет, как идет, пусть Стоянов будет начальником, а Зеленин – заместителем, но при этом через некоторое время станет понятно, что Стоянов недостаточно компетентен, а Зеленин разбирается в проблеме куда лучше.
Конечно, снимать Стоянова с должности и убирать из учебного центра нельзя. С обладателями секретной информации ссориться не полагается, это закон. С ними нужно либо дружить, либо расставаться навсегда, иными словами – убивать. Поэтому конечная цель сплетенной Василием Валериановичем интриги состояла в том, чтобы заставить Стоянова добровольно признать первенство Зеленина и уступить ему бразды правления, номинально оставаясь начальником. Фактически же руководить учебным центром будет Александр Петрович Зеленин. Таким образом, те, кто стоит за Стояновым, будут тихонько отодвинуты в сторону. А потом можно будет придумать еще какую-нибудь интрижку, в результате которой и покровители Зеленина не будут слишком широко разевать рот на каравай Галузо. Василий Валерианович всегда помнил добрую заповедь: надо делиться. Он и готов был поделиться. Но не отдавать же все!
На сегодняшний день ситуация складывалась обнадеживающая. Несколько проколов, допущенных по вине Стоянова, выдвинули Зеленина на позицию человека, который лучше знает, как организовать работу учебного центра. Разумеется, Василий Валерианович вместе с Виталием Аркадьевичем сделали для этого немало. Только самый первый прокол, связанный с банком «Русская тройка», произошел сам по себе и был действительно случайным. А уж остальное… На бога, как говорится, надейся, а сам не плошай.