Глава 9

Мысль о банке «Русская тройка» не давала Насте покоя до самого утра. Но она старалась не зависать над этим, потому что задачей номер один оставался все-таки маньяк-душитель. И после визита в академию к профессору Самойлову у Насти возникло ощущение, что она совершенно запуталась. Можно было бы, конечно, махнуть рукой на науку, тем более что подозрения в адрес Анны Лазаревой все крепли и крепли.

Настя решила еще раз внимательно просмотреть все материалы по жертвам душителя, тем более что Коротков принес ей еще на прошлой неделе сведения о жизни и деятельности потерпевших за последние пять лет, а она так и не удосужилась эти сведения систематизировать, просто пробежала глазами, не увидела ничего, привлекающего внимание, и сунула бумаги в сейф. Придя на работу, она, как и все, побывала в кабинете Мельника и получила его разрешение провести весь день за аналитической работой.

Приготовив чистые листы бумаги и расчертив на них таблицы, она принялась заносить в графы разрозненную информацию. Потерпевшие меняли место работы, переезжали на другие квартиры, вступали в браки и разводились, у них рождались дети и умирали родственники, и все это записывалось в таблицы по системе, в которой только сама Настя и могла разобраться. Время шло, она пила уже третью чашку кофе, пепельница наполнялась окурками, а таблицы покрывались словами и значками. И вот тут-то она и наткнулась на название банка «Русская тройка». Вторая жертва душителя, некто Аликади Нурбагандов, родившийся в 1964 году в Дагестане и с 1970 года проживавший в Москве, в момент гибели нигде не работал, но за десять дней до смерти числился сотрудником банка «Русская тройка». Более того, на работу в банк он был принят всего за две недели до гибели, иными словами, проработал в нем всего четыре дня и уволился. Очень интересно! А спустя еще несколько дней после его смерти погибает руководитель службы безопасности этого банка Дмитрий Вавилов. Ну совсем здорово.

Что же получается? Получается в точности по Честертону. Где легче всего спрятать лист? В лесу. Где легче всего спрятать камень? На морском берегу. А где легче всего спрятать труп? На поле битвы. В данном случае – среди жертв маньяка-душителя.

Выходит, по крайней мере один из семи потерпевших пал жертвой вовсе не маньяка. А остальные шесть? Нет, не так. Маньяк убил всех семерых, просто один из них по несчастливому стечению обстоятельств оказался двадцать шестым выпускником таинственного учебного центра. Что ж, бывает.

Нет, снова не так… Денисов утверждал, что между смертью двадцать шестого и убийством начальника службы безопасности существует связь. Какая же может быть связь, если первое убийство – дело рук сумасшедшего? Никакой. То есть она может быть только в одном случае: Вавилов вычислил убийцу Нурбагандова, и маньяк, опасаясь разоблачения, убил и его тоже. Но ведь Вавилов не был задушен, его расстреляли из машины, это теперь модно.

Значит, Нурбагандова убил кто-то другой. Но как же могло получиться, что картина преступления в точности совпала с шестью другими? Это не могло быть имитацией стиля, потому что Нурбагандов был только второй жертвой, а не пятой и не седьмой. Если бы кто-то поставил перед собой задачу действительно спрятать труп двадцать шестого выпускника среди жертв серийного убийцы, ему нужно было дождаться момента, когда для всех станет очевидным наличие серии. То есть дождаться, пока как минимум двух человек убьют одним и тем же способом, причем убийства явно не будут заказными. Если бы Нурбагандов был хотя бы третьим… Но он был вторым. А по первому трупу никто не может определить, что это начало серии.

Да, действительно головоломка. Денисов не обманул, пусть земля ему будет пухом. И профессор Самойлов был абсолютно прав, утверждая, что первое и второе убийства совершены разными людьми. Значит, его методика работает.

Настя схватила телефонную трубку и по памяти набрала номер Самойлова.

– Олег Григорьевич, это Каменская. Простите за назойливость, но мне снова нужна ваша помощь.

В трубке был слышен гул голосов, и Настя поняла, что в кабинете профессора полно народу.

– Скажите мне ваш телефон, я вам перезвоню, – сухо ответил Самойлов.

Снова ожидание! И неизвестно, долгое ли. Может быть, Самойлов сейчас уйдет на занятия, а потом и вовсе забудет ей перезвонить. Или потеряет бумажку с номером телефона. Или еще что-нибудь…

Но Самойлов позвонил довольно скоро, Настя даже не успела разнервничаться в полное свое удовольствие.

– Что у вас стряслось? – спросил он участливо. – У вас такой голос, словно стены кругом рушатся.

– Олег Григорьевич, – торопливо заговорила она, – я только что получила подтверждение вашей правоты. Первое и второе убийство действительно были совершены разными людьми. Мне нужно получить ваше заключение по всем остальным эпизодам.

– Что ж, меня это радует, – спокойно ответил Самойлов. – Значит, моя методика не так уж плоха, как думают некоторые. Приносите материалы, я их посмотрю.

– Вы не обидитесь, если я пришлю вам папку с кем-нибудь из моих коллег? Я сейчас попробую найти кого-нибудь с машиной, кто едет в сторону «Войковской». Если я сама поеду, это будет очень долго.

– А у вас пожар? – насмешливо осведомился он. – В таких делах час-другой роли не играют, тем более мы с вами установили, что серия закончилась.

– Олег Григорьевич, пожалуйста…

– Ну хорошо, присылайте. Только имейте в виду, в пятнадцать часов я иду принимать экзамены, освобожусь не раньше семнадцати тридцати. Если ваш гонец не застанет меня в кабинете, то пусть поднесет папку в 421-ю аудиторию.

– А… когда можно вам позвонить? – робко спросила Настя.

– Завтра в районе обеда. Не раньше.

– Спасибо, – вздохнула она.

Завтра в районе обеда. Ну что ж, не все делается так быстро, как хотелось бы. Придется ждать.

Она повесила трубку и снова занялась своими таблицами. В конце дня ей нужно же чем-то отчитаться перед Барином. А рассказывать ему про методику профессора Самойлова она не будет. Во всяком случае, пока. Засмеет. И про Денисова рассказывать нельзя. Придется делать вид, что свои странные выводы по делу о серийных убийствах она сделала, опираясь исключительно на аналитику.

Руководство Московского уголовного розыска, разумеется, знало о скандальной статье «Трупы на свалке», и потому было сделано все возможное, чтобы найти ходы в Федеральное бюро судебных экспертиз и добиться проведения исследования пленок как можно быстрее, вне очереди.

На следующий день после того, как пленки были представлены экспертам, из Бюро позвонили Короткову и попросили приехать вместе с журналистом. Их усадили перед экраном видеоплеера и включили воспроизведение.

– Это та самая пленка, которую вы получили и на основании которой писали статью? – спросил эксперт Баглюка.

– Да, та самая, – подтвердил Валентин.

– Не торопитесь, досмотрите до конца.

Но и после просмотра Баглюк уверенно говорил о том, что пленка та самая, он ее слушал много раз и помнит практически наизусть.

– Вот то-то, что вы ее слушали, – загадочно усмехнулся эксперт. – Именно слушали, а не смотрели. Давайте все сначала, я вам кое-что покажу.

Начали смотреть снова. На экране покойный Никита Мамонтов называл свое имя и рассказывал о том, как совершил убийство на Павелецком вокзале.

– А теперь смотрите внимательно, – сказал эксперт. – Смотрите и слушайте одновременно.

Коротков увидел сразу. И поразился про себя, почему не обратил на это внимания, когда просматривал запись в первый раз в редакции, а во второй – только что, здесь, в лаборатории. Сработал, вероятно, психологический закон: если речь идет о сути сказанного, то нужно вслушиваться в слова, а не смотреть на того, кто говорит. Если бы Мамонтов во время записи что-нибудь показывал, например, как он наносил удары ножом человеку на переполненном перроне, тогда, конечно, все внимание было бы приковано к изображению на экране. А так…

– Как же вы могли не заметить? – с упреком говорил эксперт. – Начиная со слов «На Петровке меня допрашивал Коротков Юрий Викторович» артикуляция говорящего не соответствует слышимому тексту.

– Как это? – встрепенулся Баглюк. – Почему не соответствует?

– Это вопрос не ко мне, – пожал плечами эксперт. – Мое дело – констатировать, что на вторую часть видеозаписи наложен новый текст.

– Не может быть, – выдохнул журналист. – Как же это? Вы уверены?

– Если б я не был уверен, я не приглашал бы вас приехать. Спектрограмма голоса на первой и второй частях пленки совершенно разная. Текст произносили два человека, хотя, надо признать, имитация очень хорошая, на слух голоса практически неразличимы.

– Это только на видео, или на диктофонной записи тоже? – глупо спросил Баглюк.

«За соломинку цепляется, – злорадно подумал Коротков. – Чего спрашивать-то, когда тексты на обеих пленках идентичны?»

– На аудиокассете картина та же.

– Понятно, – удрученно произнес журналист.

– Скажите, а можно по артикуляции восстановить текст, который был произнесен на самом деле? – спросил Юрий.

– Можно попробовать. Но точно ничего не обещаю. Надо приглашать сурдопереводчика, у них глаз наметанный. Это вы и без меня можете сделать, кстати. Ну так как, господа хорошие, вы удовлетворены, или еще какие вопросы есть?

– Вполне удовлетворены, – быстро сказал Коротков. – Спасибо.

Вместе с Баглюком они вышли на улицу. Вид у Валентина был жалкий и подавленный, но сочувствия к нему оперативник не испытывал ни малейшего. Не гнался бы за «жареным» этот писака, так, может быть, более критично подошел бы к материалам, полученным невесть откуда, и смотрел бы внимательнее, и подделку увидел бы вовремя. А так только нервы людям мотает, мешает работать.

– Юрий Викторович, – уныло произнес Баглюк, – приношу вам свои извинения…

Он начал бормотать что-то насчет опровержения и возмещения морального вреда, но Коротков перебил его:

– Мы сейчас поедем на Петровку к моему начальнику, и там вы все подробно расскажете: кто, когда и при каких обстоятельствах всучил вам эту липу. Про опровержение и моральный ущерб тоже с ним поговорите. И примите дружеский совет: не беритесь за скандальные материалы на похмельную голову, она у вас после возлияний совсем не работает.

На Петровку они ехали каждый в своей машине, Коротков – впереди, Баглюк – следом. Идя по длинным коридорам здания ГУВД, журналист пытался заговорить с Юрой, но тот хранил злое молчание и только убыстрял шаг. Казалось, он хотел как можно скорее отделаться от неприятного ему человека. Открыв дверь, ведущую в кабинет Мельника, он буквально впихнул туда Валентина.

– Вот, Владимир Борисович, познакомьтесь, пожалуйста, Валентин Баглюк, автор знаменитой публикации «Трупы на свалке». Мы с ним только что были в Бюро судебных экспертиз и выяснили, что пленки с записью признаний Никиты Мамонтова подделаны.

– То есть как? – медленно спросил Мельник, поднимаясь с кресла и делая шаг им навстречу.

– Мамонтов действительно признался в убийстве, совершенном полтора года назад. Но он ни слова не говорил о том, что я его вербовал.

– Откуда же вы, господин журналист, это взяли? – нахмурился начальник.

– Господин журналист взял это из той пленки, которую ему подсунули, – ответил Коротков, словно самого Баглюка тут и не было. – Но подсунули ему чистую липу, а он с пьяных глаз не разобрался.

– Присядьте, – коротко бросил Мельник. – И рассказывайте все по порядку. А вы, Юрий Викторович, можете идти.

Коротков вышел. Ему, конечно, хотелось послушать, но очень уж противно было находиться в обществе Баглюка, из-за разгильдяйства которого у Юры случилось столько неприятностей. По обыкновению Коротков сразу отправился не к себе, а к Насте. Каменская выглядела бледной и невыспавшейся, глаза покраснели то ли от усталости, то ли от застилавшего кабинет сигаретного дыма.

Юра с размаху плюхнулся на стул, даже не сняв куртку.

– Все, Аська, отстрелялся я с журналистом.

Настя подняла на него измученный взгляд, в котором не было даже обычного дружеского сопереживания.

– Каким образом?

– Эксперты установили, что запись липовая. Первую часть текста наговаривал сам Мамонтов, а вторую – совсем другой человек, имитировавший его голос. Здорово, да? Я притащил этого недоумка Баглюка к Барину, пусть отдувается.

– Чему ж ты радуешься? – непонимающе спросила Настя.

– Как чему? Тому, что все закончилось. Меня никто теперь не обвинит в утечке секретных сведений и в разглашении имени источника. И уж тем более в том, что я был заинтересован в смерти Мамонтова.

– А кто был заинтересован? Ничего не закончилось, Юрик, все только начинается. Кто-то же это сделал. Кто-то записал признание, исправил его, отнес журналисту и убил парня. Кто? И зачем? Под тебя копают? Или замысел какой-то другой?

– Да ну тебя, – расстроился Коротков. – Только собрался полчаса порадоваться, а ты на лету крылья подрезаешь. Через тридцать минут я и сам начну мучиться этими вопросами, но полчаса радости ты могла мне уступить или нет? Вредная ты все-таки, Анастасия.

– Извини.

– Ты чего как в воду опущенная? Случилось что-нибудь?

– Да так, глупость всякая в голову лезет.

– Например?

– Например, я знаю, где мелькало название банка «Русская тройка».

– Ну слава богу! А то я уж боялся, что ты опять приставать начнешь. И где же?

– В твоих записях, солнце мое незаходящее. В тех записях, которые ты мне принес по моим задушенным.

– Да ну? Стало быть, я заслужил чашку кофе. Давай-ка, мать, включай кипятильник и рассказывай. Медленно и по порядку, чтобы я мог получить удовольствие.

Коротков все-таки добился своего: Настя начала улыбаться, да и взгляд у нее посветлел.

– Халявщик, – ласково сказала она.

– Не передергивай, всего лишь партнер, – отшутился Юра, цитируя навязший в зубах рекламный ролик. – Рассказывай про банк.

– Да тут дело скорее не в банке, а в маньяке-душителе. Сотрудник банка, некий Аликади Нурбагандов, был вторым потерпевшим из наших семи. При этом в момент убийства он нигде не работал, за десять дней до смерти уволился из «Русской тройки». А через некоторое время после его гибели был застрелен Вавилов, начальник службы безопасности банка.

– Ну и что? Где связь?

– Не знаю. Но она должна быть.

– С чего ты взяла?

– Понимаешь… Только ты не смейся и не обзывайся, ладно? Помнишь, я рассказывала тебе про научные разработки в области серийных убийств?

– Это про какую-то программу, которая чем-то там защищена, поэтому убийцу невозможно поймать, пока он не поубивает всех, кого запланировал?

– Ну да, примерно. Так вот, я встретилась с автором этих разработок.

– Зачем?!

Брови Короткова поползли вверх, глаза от изумления, казалось, вылезли из орбит, даже рот приоткрылся.

– Зачем ты с ним встречалась? Ты что, веришь в этот бред?

– Юра, – она досадливо поморщилась, – мы же договорились: без эмоций, пожалуйста. Сначала дослушай меня, высказываться будешь потом.

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал он, – только я все равно не понимаю, зачем…

– Юрка! Вообще не буду рассказывать, – пригрозила Настя.

– Все, я заткнулся. Давай банку с кофе, я пока налью, а ты вещай, ученая девушка.

– Автор научных разработок профессор Самойлов стал смотреть данные о датах рождения и смерти и о местах обнаружения трупов задушенных. И через полтора часа стал спускать на меня собак за фальсификацию и дурацкий розыгрыш.

– Не понял, – протянул Коротков, размешивая сахар в чашках. – При чем тут фальсификация и тем более розыгрыш?

– Я тоже не поняла. Оказывается, в соответствии с его методикой получилось, что первые два убийства совершены разными людьми. Я же сказала ему про серию из семи убийств, а он посмотрел данные и заявил, что это никакая не серия и я просто морочу ему голову.

– Это он тебе голову морочит, – рассердился Коротков, – а ты уши и развесила. Как же не серия, когда очень даже серия!

– Не кипятись, рано еще. Ушла я от него совершенно озадаченная, ничего не понимаю и в науке начинаю сомневаться. Было это в пятницу. А в воскресенье я ездила в больницу к Денисову.

– К кому?! Ты что, с ума сошла? – заорал Коротков. – Чего ты к нему потащилась? Тебе мало прошлогодних разборок?

– Тихо, тихо, – она успокаивающе погладила его по руке, – не кричи, народ сбежится. Денисов тяжело болен, в понедельник ему предстояла операция, которую он не надеялся пережить, и он просто хотел со мной попрощаться.

– Попрощаться, – Коротков понизил голос, но злости в нем не убавилось, – как же, жди, да он нас всех переживет, этот мафиози. Опять хотел тебя во что-нибудь втравить?

– А как же, – Настя улыбнулась. – Денисов без этого не может. Он мне и сказал в виде прощального подарка, что в некой коммерческой структуре недавно убили руководителя службы безопасности, а за некоторое время до этого оттуда уволился сотрудник, который тоже был вскорости убит, причем убит раньше, чем вышеупомянутый руководитель. Иными словами, уволившийся сотрудник руководителя не убивал. Но между этими смертями есть связь.

– Какая, интересно?

– Не знаю. Денисов не сказал.

– Так ты спроси у него, он тебе не откажет.

– Не могу, Юрик.

– Отчего же-с? Неудобство испытываете, ученая девушка?

– Да нет. Денисов в понедельник умер.

– Вот даже как, – задумчиво проговорил Юрий. – И зачем он тебе это рассказал? Хотел, чтобы ты поискала эту мифическую связь?

– Юра, ты не о том думаешь. Зачем рассказал – вопрос десятый. Меня интересует другое. Если между убийствами Нурбагандова и Вавилова действительно есть связь, то Нурбагандова задушил не маньяк. Почему же картина преступления так похожа на другие шесть эпизодов?

– Имитация, – тут же отозвался Юра. – Подделка под стиль маньяка. Мы это уже проходили по делу о еврейских мальчиках. Неужели забыла?

– Не годится, – она покачала головой. – Эпизод с Нурбагандовым идет вторым номером, а по единственному первому эпизоду вывод о стиле и о наличии серии не сделаешь.

– Да, действительно, – согласился он. – А как же тогда?

– А не знаю, как, – Настя развела руками. – Вот сижу и думаю, как это могло получиться.

– Да-а-а… Слушай, а твой профессор-то как об этом узнал?

– Никак. Он по своей методике считал, вот у него и получились два разных человека.

– Брось ты, Ася, не может этого быть. Ты ему сама небось рассказала.

– Да я у него в пятницу была, когда вообще ничего еще не знала! Ты вспомни, я же только в понедельник вечером, когда мы у Стасова были, над этой «Русской тройкой» зависла.

– Это что же получается, что твой профессор – экстрасенс?

– Прекрати, – сказала Настя спокойно, – перестрой уже наконец мозги на другую волну. У профессора Самойлова есть методика, разработанная специально для случаев серийных убийств, и методика эта работает, тебе нужно просто это признать, больше от тебя ничего не требуется. Пока не требуется, – уточнила она тут же. – Я отправила к нему Мишу Доценко со всеми материалами, Самойлов обещал посмотреть и вынести свое суждение по всем эпизодам.

– Ну и…

– Жду. Обещал завтра к обеду сделать.

– Нет, Аська, – снова рассердился Коротков, – все-таки это шарлатанство какое-то. Зря ты это затеяла. А уж Барин тебя за такую самодеятельность вообще сгноит заживо. Ты хотя бы об этом-то подумала?

– Подумала. Барину я ничего про методику Самойлова говорить не буду. Хотя, между прочим, он не производит впечатления человека, не признающего науку. Но на всякий случай поостерегусь. Ты меня, надеюсь, не выдашь?

– Не выдам, – вздохнул он, – но я тебя все равно не одобряю. Ты, мать, конечно, умнее нас всех, но в данном случае ты не права.

– Очень может быть. Но попытаться нужно. Я попробую каким-нибудь другим путем подвести Барина к мысли о том, что с маньяком не все так гладко, как нам казалось с самого начала. Наплету какого-нибудь аналитического наукообразия, схемы придумаю, графики… Короче, это мои проблемы. Но Барин не должен знать двух вещей: про Денисова и про Самойлова. Ты согласен?

– Естественно. Чем меньше Барин знает о холопах, тем лучше для всех. Постой, а как же твоя баскетболистка? Отбой?

– Пока нет, подожду, что скажет Самойлов. Если из семи эпизодов шесть совершены одним субъектом, то он может дать ряд признаков и даже довольно точную дату рождения.

– Да ладно тебе, – недоверчиво протянул Юра. – Так не бывает. Псевдонаучные фокусы – вот что это такое.

– Не веришь – не надо.

Она посмотрела на часы и удивленно охнула:

– Мать честная, восьмой час! Что-то Барин меня не дернул с вечерним докладом.

– Так он с журналистом беседы беседует. Это, как я понимаю, надолго.

Настя потянулась к внутреннему телефону.

– Владимир Борисович, это Каменская. Вы будете меня вызывать сегодня? Хорошо, спасибо.

Она положила трубку и весело подмигнула Короткову.

– На сегодня нам амнистия вышла. Их светлость занят и освободится не скоро. Можно считать себя свободными и спокойно работать.

– Ты еще долго?

– Посижу часа полтора, надо бумажки разгрести. А ты?

– И я примерно столько же. Отвезу тебя куда-нибудь к метро.

Около девяти вечера Настя и Юра Коротков собрались по домам. На улице Настя подняла голову и поискала глазами окна кабинета Мельника. В окнах горел свет, Владимир Борисович еще был на работе. Колобок-Гордеев тоже никогда не уходил рано, случалось, и ночевал на Петровке. Как знать, может быть, новый шеф окажется в итоге не намного хуже старого…

Притормаживая возле очередного перекрестка, Валентин Баглюк с трудом справился с машиной. Дорога была очень скользкой. И как его угораздило опять набраться? Впрочем, понятно, он так разнервничался из-за этой пленки и вообще из-за всей истории. Глупая история, если вдуматься. Надо же было так подставиться! И свое имя замарал, и редакцию подвел. Идиот. Распсиховался и начал глушить разгулявшиеся нервы алкоголем. Голова теперь чумная, соображает плохо, руки-ноги утратили координацию. Ладно, до дома бы добраться – и в постель. А завтра видно будет.

Начальник-то этот милицейский нормальным мужиком оказался, не орал, права не качал, расспрашивал спокойно и подробно обо всем. Видно было, что он Баглюку сочувствует, понимает, что тот не по злому умыслу такое сотворил. Не то что сыщик Коротков. От Короткова на километр злостью разило, ненавистью к журналисту. С ним и разговаривать по душам не хотелось. А с Владимиром Борисовичем разговор хороший вышел, душевный. Баглюк, конечно, покаялся, бил себя в грудь, извинялся, а Мельник все время его останавливал и заставлял снова и снова возвращаться к обстоятельствам получения пленок.

– Кто-то затеял против уголовного розыска грязную игру, – говорил он Валентину, – и мне сейчас важны не ваши извинения. Я хочу понять, кто и зачем это сделал.

И опять спрашивал, когда тот человек позвонил, что сказал, как они встретились, как выглядел незнакомец, в чем был одет. Просил припомнить и описать походку, жесты, манеры, интонации речи, характерные словесные обороты. Баглюк старался изо всех сил, напрягал память, рассказывал, стараясь быть максимально точным. Владимир Борисович – человек занятой, сразу видно. За время их беседы несколько раз выходил из кабинета по неотложным делам, оставляя Баглюка одного, правда, ненадолго, минут на пять-семь, не больше. И каждый раз извинялся за то, что вынужден прервать беседу. Вежливый, воспитанный. Приятный, одним словом, мужик этот Владимир Борисович Мельник.

Тяжелое опьянение все не проходило, в глазах у Баглюка двоилось, да и реакция была замедленной. Ему стало в какой-то момент страшно, показалось, что машина совершенно его не слушается и едет сама по себе, куда захочет. Может, бросить ее к чертовой матери где-нибудь в переулке и взять такси, а забрать завтра, когда протрезвеет? Нет, угонят, как пить дать угонят или разденут догола, машина без сигнализации. Сто раз говорил себе, что надо бы поставить систему, да все руки не доходили или денег не было. Лучше уж дернуть еще глоточек для храбрости и прибавить скорость, чтоб не мучиться и побыстрее доехать до спасительного гаража рядом с домом.

Встав на красный свет у очередного перекрестка, Валентин воровато оглянулся вокруг, быстро достал из «бардачка» плоскую бутылку виски и сделал три больших глотка. На душе сразу повеселело, дорога уже не казалась ему такой скользкой, а машина – неуправляемой. Чего он испугался, дурачок? Не в первый раз сидит пьяным за рулем. Правда, раньше он ездил только, как говорится, «чуть-чуть взямши», а в такой степени опьянения, как сегодня, ему машину водить не приходилось. Ну и ладно. Всегда обходилось, и сейчас обойдется. Ничего страшного. Его ангел хранит, до беды не допустит. Сейчас газку прибавим, и через десять минут дома. Уже, можно считать, доехали.

Утреннее совещание у Мельника началось с неожиданности, но еще более неожиданным был тот оборот, который принял разговор. Собрав сотрудников отдела, начальник сказал:

– Все вы, конечно, знаете, что недавно в одной из газет была опубликована статья «Трупы на свалке». Полагаю, что все вы ее читали, поэтому не стану пересказывать ту грязь, которую на нас в этой статье вылили.

Народ закивал головами, дескать, конечно, читали, пересказывать не нужно.

– Хочу сказать вам, что статья была написана на основе материала, который при проверке оказался фальшивкой. С облегчением могу констатировать, что утечки секретных сведений из нашего подразделения не произошло. Но в этой пикантной ситуации один из наших сотрудников проявил поразительный непрофессионализм, который граничит уже просто с халатностью и безразличием к выполняемой работе. Я имею в виду майора Короткова.

Все недоуменно уставились на Юру. Как же так? За Юркой никогда не водилось…

– Позавчера майор Коротков посетил редакцию газеты, опубликовавшей статью, познакомился с журналистом Валентином Баглюком и выяснил, на основании каких материалов была написана эта статья. По договоренности с редакцией материалы были переданы в Федеральное бюро судебных экспертиз для проведения предварительного исследования. Вчера эксперты пригласили Короткова и автора статьи Баглюка и наглядно продемонстрировали им свидетельства фальсификации, после чего Юрий Викторович привез Баглюка на Петровку, ко мне, для дачи объяснений. Юрий Викторович, – обратился Мельник к Короткову, – не сочтите за труд рассказать нам, что вы узнали об обстоятельствах появления у Баглюка двух фальсифицированных записей.

По лицу Короткова было видно, что он не чувствует своей вины и не понимает, что происходит. Он поднялся, одернул пиджак.

– Баглюк рассказал мне, что получил эти материалы от неизвестного мужчины, который якобы озабочен развалом агентурно-оперативной работы в милиции и хочет, чтобы была опубликована скандальная статья, после чего, может быть, на проблему обратят внимание.

– И это все?

– Это все, товарищ полковник.

– И вы, опытный оперативник, считаете, что этого достаточно? Вы выяснили, что это был за человек, как выглядел, как был одет, как двигался и говорил? Вы хоть что-нибудь спросили об этом у Баглюка?

– Я не успел, Владимир Борисович. Как только в редакции мне показали пленки, я немедленно позвонил вам, вы же помните. А вы сказали, чтобы мы брали пленки и сразу же ехали в Федеральное бюро судебных экспертиз. Вы пообещали, что, пока мы будем ехать, вы доложите вопрос руководству и добьетесь, чтобы дали команду посмотреть наши материалы сразу же, вне очереди.

– И вы поехали?

– Так точно.

– Каким транспортом вы добирались из редакции?

– Я ехал на своей машине, а представители редакции – на машине Баглюка.

– Что было дальше?

– В Бюро мы сразу прошли к директору, он сказал, что ему уже звонили, и направил нас в отдел фоноскопической экспертизы. Мы отдали пленки, их зарегистрировали, и мы разъехались.

– Прекрасно. Вы поехали по своим делам и с Баглюком больше не общались, я правильно вас понял?

– В тот день – нет, не общался.

– А вчера?

– Вчера мы встретились уже в Бюро, а после разговора с экспертом поехали сюда, к вам.

– И опять каждый на своей машине?

– Так точно.

– Как же так, Юрий Викторович? Вы оперативник или конвоир, позвольте вас спросить? Может быть, вы полагаете, что ваша профессиональная обязанность состоит в сопровождении журналиста Баглюка в его поездках по городу? Как могло получиться, что вы даже не удосужились побеседовать с ним подробно, выяснить детали, необходимые для поиска того, кто подсунул ему липу? Или вы настолько увлечены решением своих личных любовных проблем, что совсем забыли о работе и предпочитаете перекладывать ее на плечи других?

Это было грубо. Весь отдел знал о том, что Юра Коротков давно уже не хранит верность своей жене, более того, многие были знакомы с женщиной, с которой у него вот уже четыре года был роман, но никогда никто не мог бы упрекнуть его в том, что он крутит любовь в ущерб работе. Коротков стал заливаться краской, губы сжались, казалось, он вот-вот сорвется.

– Владимир Борисович, – начал он звенящим от злости голосом, но Мельник тут же перебил его:

– Вчера вы вполне успешно переложили свою работу на меня. Вы сбросили мне Баглюка как ненужный груз, ставший обузой, и радостно побежали пить кофе в кабинет к своей подружке Каменской. К счастью, я оказался в данной ситуации больше сыщиком, чем начальником, поэтому сделал за вас то, что вы сделать поленились или забыли. Я получил от Баглюка все сведения, какие только смог из него вытрясти. И слава богу, что я это сделал.

Он выдержал драматическую паузу, сверля глазами Короткова, который стоял перед ним, пылая багровым румянцем.

– Потому что если бы я этого не сделал, то сегодня информация оказалась бы утраченной безвозвратно. Вчера поздно вечером журналист Валентин Баглюк погиб в автокатастрофе. Он вел машину в состоянии сильного алкогольного опьянения и на скользкой дороге не справился с управлением. Садитесь, Коротков. Я надеюсь, из случившегося вы все сделаете выводы. За три недели я уже понял, что под руководством Гордеева вы привыкли жить как одна большая семья. Может быть, это и неплохо с точки зрения психологического климата. Но для серьезной работы совершенно непригодно. В семье можно не вымыть посуду или не постирать носки, потому что это сделает за тебя кто-нибудь другой, а и не сделает, так тоже ничего страшного. Грязная посуда, как и грязные носки, никуда не убежит. Пора забыть эти привычки. Вы находитесь на службе, и будьте любезны помнить об этом. Всё. Все свободны.

Коротков после утренней разборки с трудом пришел в себя. И прежде чем бежать по делам, упрямо зашел к Насте. Ну и черт с ним, с Барином этим, пусть он даже сейчас его застанет здесь.

– Да, я лопух, – зло говорил он, прикуривая одну сигарету от другой, – но кто же знал, что этот придурок нажрется и сядет за руль. Уже три дня дороги в городе такие, что не приведи господь, километра нельзя проехать, чтобы не увидеть битую машину или аварию. Баглюк же сам ездил, неужели не понимал, что происходит на дорогах? Так нет, напился и поехал.

Настя молча составляла какой-то документ. Она понимала, что бессмысленно подавать Юре ответные реплики, ему просто нужно выпустить пар и успокоиться.

– И Люсю зачем-то сюда приплел, и тебя, – продолжал он возмущаться. – Надо же было назвать тебя моей подружкой! Да к тебе весь отдел бегает. Ну скажи мне, Ася, только объективно, был у меня хоть один провал в работе из-за того, что я с Люсей время проводил? Ну скажи, был?

– Не было, – сказала Настя, не поднимая головы. – Не обращай ты внимания, Юра. Новая метла, чего ж ты хочешь. Это болезнь первого периода нахождения в должности. Самоутвердиться путем охаивания сложившихся порядков, нагнать страху на подчиненных повышенной требовательностью. Нужно перетерпеть. Обычно это скоро проходит.

– Сколько еще терпеть-то? – буркнул Коротков уже спокойнее.

– С полгодика примерно. Потом отчитываться за полгода придется, а ведь мы все полгода под его руководством работали, он же с первого января назначен. И на предыдущего начальника он уже ничего спихнуть не сможет, Колобок год закрыл, прежде чем уходить. Поэтому поближе к полугодовому отчету Барин утихнет и начнет работать так, как лучше для дела, а не для его самолюбия.

– Нет, ну ты подумай, – он снова разволновался, – возил меня мордой об стол перед всеми как мальчишку! И, главное, за что?! Можно подумать, у меня на руках только один Баглюк с его кретинской статьей. Да у меня двенадцать трупов, и по каждому я должен что-то сделать, мечусь целыми днями как угорелый, чтобы вечером отчитаться перед ясными очами. А Баглюк – это даже не уголовное дело, не труп.

– Теперь уже труп, – заметила Настя.

– Не криминальный, – упрямо возразил Юрий. – Ладно, я пошел план перевыполнять. Тебя никуда подвезти не надо?

– Нет, я буду ждать звонка Самойлова. Месяц заканчивается, я сказала Мельнику, что нужно готовить аналитическую справку за январь, так что мои кабинетные посиделки у него подозрений не вызывают.

Юра ушел. Минут через пятнадцать явился Миша Доценко. Видно было, что на него утренний разбор полетов произвел сильное впечатление.

– Анастасия Павловна, теперь всегда так будет? – испуганно спросил он прямо с порога.

Пришлось потратить еще некоторое время и объяснить Мише то, что она только что объясняла Короткову насчет новой метлы.

– Что по Лазаревой, Мишенька? Удалось найти каких-нибудь свидетелей?

– Кое-что удалось, но пока немногое. В трех случаях из семи жильцы близлежащих домов видели в интересующее нас время очень высокого человека. Но не могут точно сказать, кто это был, мужчина или женщина. Во-первых, было темно, а во-вторых, человек был в куртке с капюшоном. То есть сначала-то все в один голос говорили, что мужчина, но это и понятно, когда видишь очень высокую фигуру, то как-то в голову не приходит, что это может быть женщина. А когда я начинал расспрашивать подробнее, оказывалось, что никаких признаков, позволяющих идентифицировать пол, они назвать не могут.

– А куртка?

– Тоже не легче. Описание куртки у всех типовое, повторяю, было темно, цвет практически неразличим. Только светлое или темное. Но темных курток с капюшоном в Москве пруд пруди, в них каждый третий ходит. Между прочим, и Лазарева такую носит. Темную и с капюшоном.

По лицу Доценко пробежала тень, глаза потухли, словно выключили лампочку, горящую у него внутри.

– Что, надоело вам с ней гулять? – сочувственно спросила Настя.

– Сил моих нет, – признался Михаил. – Она прямо впиявилась в меня. Подарки какие-то делает, я уж и так и сяк кручусь, чтобы ее не обидеть. То галстук подарит, то перчатки. Предполагается, что я тоже должен ей что-то дарить, но ведь опасно. С одной стороны, сделаешь подарок – она расценит это как начало ведения совместного хозяйства, а не сделаешь подарка – вроде как ты плохо воспитан. Цветы ей покупаю каждый раз и чувствую себя полным идиотом. Вообще-то она хорошая баба, но уж слишком прилипчивая. Понятно, почему мужики от нее шарахаются. Если бы она так в глотку им не вцеплялась, может, давно бы уже замуж вышла.

– Хорошая? – переспросила Настя. – Вы не забыли, что она у нас с вами подозреваемая в нескольких убийствах?

– Так это другой вопрос. Конечно, она ненормальная, то есть не совсем нормальная, – уточнил Доценко, – психованная. Аня вполне может оказаться убийцей. Но в целом она добрая девица. Кошек бездомных жалеет, собак.

– Она вам нравится?

– Нет!

Он сказал это так поспешно и испуганно, что Настя невольно рассмеялась. Она в целом представляла себе вкусы молодого капитана. Ему нравились изящные сексапильные брюнетки небольшого роста с точеными ножками и темными глазами. Анна Лазарева под этот типаж ну никак не подходила.

– Не переживайте, Миша, вам уже недолго осталось мучиться. В самое ближайшее время мы сможем принять решение по Лазаревой.

– У вас появились какие-то данные? – с явным облегчением спросил он.

– Пока нет. Но могут появиться уже сегодня.

– Значит, мне сегодня вечером опять?..

Он не договорил и безнадежно махнул рукой.

– Вероятно, да. Но вы мне позвоните перед тем, как идти к Лазаревой на свидание. Может быть, я вас обрадую.

– Хорошо бы, – удрученно произнес Доценко. – А то мне с каждым днем все труднее из себя целомудренного строить. Она никак не поймет, почему я ее в постель не тащу.

До трех часов Настя просидела над аналитической справкой о состоянии преступности и раскрываемости преступлений за январь, вздрагивая от каждого телефонного звонка и с надеждой хватая трубку. Ну что же Самойлов, почему не звонит?

И вот наконец долгожданный звонок. Голос профессора был, как и вчера, сух и ровен.

– Я не нашел в представленных вами материалах признаков серийных убийств, – спокойно сообщил он.

– А что вы нашли? – спросила Настя, чувствуя внезапную дрожь.

– Ничего. Все семь убийств совершены разными людьми. Сожалею, но больше я ничем не могу быть вам полезен. Моя методика разработана только для серийных убийц. Для обыкновенных преступников она не годится, поэтому никаких дополнительных данных я вам сообщить не могу.

Настя поблагодарила профессора, повесила трубку и уставилась в темнеющее пространство за окном. Ну и что теперь делать? Верить профессору Самойлову или нет?