Глава 7

Денисов все-таки позвонил. И Настя с недоумением прислушивалась к себе, пытаясь понять, огорчает ли ее этот факт. С одной стороны, нет вроде бы ничего опасного в том, что пожилой человек накануне сложной операции хочет повидаться с теми, кто ему небезразличен. Но с другой стороны, этот пожилой человек – сам Эдуард Петрович Денисов, а это уже немало.

Звонок Денисова раздался поздно вечером в субботу. Они договорились, что Настя приедет к нему в клинику в воскресенье, потому что операция назначена на понедельник. Вид Денисова ее ужаснул. Они не виделись чуть больше года, и за это короткое время болезнь успела состарить его лет на пятнадцать. Однако, памятуя предупреждение Анатолия Владимировича, Настя изо всех сил старалась не показать своих чувств.

– Вы удивлены моим приглашением? – спросил ее Денисов, насмешливо улыбаясь.

Только по этой насмешливой улыбке и можно было узнать прежнего Эдуарда Петровича. У него даже голос изменился, а речь стала замедленной и словно затрудненной.

– Удивлена, – призналась Настя. – Я думала, что вы вообще про меня забыли.

– Только не надо мне рассказывать, как это вас огорчило. Я прекрасно помню, что наша с вами последняя эпопея принесла вам крупные неприятности по службе, и счел за благо не тревожить вас понапрасну. А сегодня я хочу сделать вам подарок.

– По какому поводу?

– Без повода, – он снова улыбнулся. – Вижу, вижу, что Толя провел с вами подготовительную работу и просил вас делать вид, что я выгляжу цветущим здоровяком. Не хочу его расстраивать. Но сам-то я отлично знаю, что дела мои плохи. Конечно, надежда, как уверяют мудрецы, умирает последней, поэтому я не отчаиваюсь, но это не значит, что мне позволено быть непредусмотрительным. И сейчас мне бы не хотелось ложиться на операционный стол, не раздав долги.

– Насколько я помню, – осторожно заметила Настя, – при нашей последней встрече вы сказали, что мы в расчете. Вы мне ничего не должны.

– Это в деловом отношении. А дружба, дорогая Анастасия, счета не имеет. Вы не можете не понимать, что я отношусь к вам очень нежно, восхищаюсь вами и по-отечески люблю. И поскольку наша сегодняшняя встреча может стать действительно последней, я хочу, чтобы вы не поминали меня впоследствии недобрым словом.

Они медленно брели по заснеженному парку, окружающему клинику. Впереди и сзади на «протокольном» расстоянии шли охранники Денисова. Хоть и тяжело больной старик, но ведь мафиози такого масштаба, что всякое может случиться… Эдуард Петрович крепко держал Настю под руку, стараясь не выказать слабости и головокружения. Просто человек говорит вполголоса, и вполне естественно, что ухо собеседника должно быть при этом как можно ближе.

– Но мое бескорыстие не безгранично, – продолжал Денисов. – Поэтому я собираюсь сделать вам подарок, который будет иметь смысл только в случае… ну, скажем так, неблагоприятного исхода операции. Если же меня прооперируют успешно и я пойду на поправку, вы должны дать мне слово, что не воспользуетесь тем, что я вам подарю.

– Что же это? – засмеялась Настя. – Вилла на Лазурном берегу? Вы боитесь, что я туда вселюсь и не пущу вас даже на порог?

Денисов внезапно стал серьезным. Шаг его еще больше замедлился, и охранники тоже моментально сбавили темп.

– Если честно, то я хотел бы оставить вам в память о себе что-нибудь материальное. Кстати, могу подарить ту же виллу на Лазурном берегу. Но ведь вы не примете такой подарок?

– Конечно, нет.

– А почему? Впрочем, ответ я и без вас знаю. Вы влюблены в свою работу и дорожите ею, а такой подарок неминуемо означал бы, что вас в тот же день выгонят со службы. Я прав?

– Частично.

– Какие еще соображения у вас есть?

– Не хочу омрачать нашу нежную дружбу материальными расчетами. Не стану скрывать от вас, Эдуард Петрович, мне всегда было трудно найти логичное объяснение нашим отношениям. Вы – финансовый воротила, всемирно известный отмыватель «грязных» денег. Я – офицер милиции. Правда, занимаюсь я не экономическими преступлениями, а убийствами и изнасилованиями, и никаких денег и прочих ценностей я от вас в подарок никогда не принимала, но все равно, согласитесь, ситуация достаточно двусмысленная.

– Согласен, – кивнул он. – Но не будем сейчас копаться в этом, изменить эту двусмысленную ситуацию мы все равно не можем, поскольку знакомство наше уже состоялось несколько лет назад, а историю, как известно, не переписывают. Что сделано – то сделано. Я всегда считался с особенностями вашего характера и не предлагал вам овеществленных подарков даже ко дню рождения. То, что я собираюсь вам подарить сегодня, тоже не вещи и не деньги. Это информация. Давайте присядем, я что-то устал.

У Насти болезненно сжалось сердце. Они гуляют всего минут пятнадцать, а он уже устал. Как далек сейчас Денисов от того статного, моложавого, полного сил мужчины, который в свои семьдесят лет мог пешком отмахивать километров по десять, ни разу не присев для отдыха. Он тяжело опустился на расчищенную от снега скамейку. Охранники остановились справа и слева, сохраняя дистанцию в четыре метра от Денисова. Расстояние вполне достаточное для того, чтобы сохранить конфиденциальность ведущегося вполголоса разговора.

– Известно ли вам, дорогая Анастасия, что наше правительство очень серьезно занялось вопросом укрепления финансовой и налоговой дисциплины?

– Известно, – кивнула Настя. – Это всем известно, тут никакого секрета нет, даже постановления и указы принимаются. Вот и чрезвычайную комиссию создали.

– А известно ли вам, что уже создана и действует специальная программа, направленная на борьбу с указанными нарушениями?

– Об этом можно догадаться. Раз есть проблема, то должна быть и программа, направленная на ее решение. Это здравый смысл.

– И о содержании программы можете догадаться?

– Вот это уже труднее, – призналась она. – Если бы мне сказали, кто ее сочинял, политик, экономист или юрист, тогда я могла бы высказывать какие-то предположения. А так…

– Ну хорошо, не буду вас экзаменовать. Программа весьма обширная, и в ней есть целый раздел, посвященный оперативным и разведывательным мероприятиям.

Настя не смогла скрыть изумления.

– Даже так? Странно, что оперативно-розыскная общественность ничего об этом не знает. Вы не ошибаетесь, Эдуард Петрович?

– Анастасия, вы меня обижаете, – укоризненно произнес Денисов. – Руководители программы – люди трезвомыслящие, они отдают себе отчет в том, что излишняя огласка сведет на нет все их усилия. Одним из пунктов этого раздела программы является создание сети резидентуры в финансовых и коммерческих структурах. Для начала – в самых крупных, но впоследствии планируется охватить и более мелкие. Идея состоит в том, чтобы отказаться от не оправдавшей себя вербовки источников внутри таких структур, а вместо этого направлять туда под видом сотрудников, а иногда и руководителей специально обученных людей. Людей, которые блестяще владеют оперативно-экономическим анализом и в состоянии разобраться в финансовой документации. И в то же время эти люди умеют правильно себя вести, соблюдать правила конспирации и так далее. Ну, вы меня понимаете.

– Да, конечно, – согласилась Настя. – Я понимаю, что вы имеете в виду. Идея, между прочим, не нова, она уже давно высказывалась, но никто почему-то не прислушивался.

– Это вам показалось. Как видите, прислушались и даже воплотили в жизнь. Но это, дорогая моя, еще не все. Другим пунктом вышеуказанной программы предусмотрено создание специального учебного центра, где будут готовить таких резидентов. Учебный центр создан. Более того, первые выпускники уже приступили к работе. Всего двадцать шесть человек по всей России, в том числе и в Москве. Но это только присказка, Анастасия.

– Многообещающе, – хмыкнула она. – Могу себе представить, о чем будет сказка.

– Вряд ли, – покачал головой Денисов. – Сказка сама по себе немного непонятная, но вам, я полагаю, будет любопытно ее услышать. Вы же любите всяческие головоломки. Так вот, в настоящее время из двадцати шести выпускников учебного центра только двадцать пять работают на своих местах, то есть там, куда их определили исполнители программы.

– А где двадцать шестой?

– О-о-о, – загадочно протянул Денисов, – если бы знать, где двадцать шестой, так и головоломки не было бы.

– И имя его, конечно, неизвестно, – полувопросительно сказала Настя.

– Конечно, – подтвердил он. – Зато известно другое. В том месте, куда был, если так можно выразиться, распределен на работу двадцать шестой выпускник учебного центра, недавно произошло ЧП. Был убит один из руководителей службы безопасности, в прошлом – сотрудник МВД, вышедший на пенсию. Ну как, дорогая Анастасия, озадачил я вас?

– Пока не очень. Не вижу, в чем тут головоломка. И не вижу, почему этой информацией нельзя пользоваться…

Она хотела добавить: «пока вы живы», потому что именно об этом предупредил ее Денисов в самом начале разговора, но вовремя осеклась.

– Я хочу сказать, что установить перечень структур по всей стране, в которых недавно произошло такого рода ЧП, не так уж сложно. Времени только займет много, но в целом ничего невозможного. Тем более что не в каждой из них погибший сотрудник был в прошлом офицером милиции. Потом выяснить, какие работники в этих структурах в соответствующий период времени были приняты на работу и вскоре уволились. И прояснить судьбу каждого из них. Может быть, трудоемко, но более чем реально. Только я не понимаю, зачем этим заниматься. Вы полагаете, что исчезнувший двадцать шестой выпускник причастен к убийству руководителя службы безопасности? Так могу вас уверить, те, кто занимается этим преступлением, в первую очередь обратили внимание на внезапно пропавшего нового сотрудника той структуры. Они не глупее нас с вами. Вы чего-то недоговариваете, Эдуард Петрович. Это нечестно.

Денисов долго молчал, казалось, он полностью утратил интерес к разговору, сидел неподвижно, не сводя глаз с пушистых, покрытых снежными шапками елок.

– Если меня когда-нибудь попросят назвать женщин, оставивших в моей жизни самый глубокий след, – неожиданно сказал он, – я назову три имени. Первая – Вера Александровна, моя жена, которая прошла бок о бок со мной почти пятьдесят лет и была мне поддержкой в самые трудные минуты. Вторая – Лилиана, женщина, которую я искренне любил и которая так нелепо погибла. Благодаря вам убийца был найден, я этого не забыл. И третья – это вы, Анастасия. Я не перестаю удивляться вам.

– Отчего же? – сухо спросила Настя. Ей стало почему-то неприятно и тягостно. И мысль о том, что она якобы оставила глубокий след в жизни матерого мафиози, совершенно ей не льстила.

– Вы приехали повидаться с умирающим… Да-да, не надо меня перебивать и уговаривать, я не маленький. Вы приехали повидаться с умирающим, более того, вы приехали к человеку, который всегда относился к вам с доверием и теплотой и который ни разу не сделал вам ничего дурного. Вы ведь не можете этого отрицать, правда? Даже та неприятность по службе, которая у вас произошла из-за контактов со мной, случилась не по моей вине. Вы тогда попросили меня приехать в Москву и встретиться с вами, это была не моя инициатива. Так вот, повторяю, вы сейчас разговариваете со мной, человеком, который прекрасно к вам относится и которому жить осталось считаные дни, и все равно не можете избавиться от присущей вам настороженности и недоверчивости. Вы за каждым моим словом ищете подвох. Более того, вы разговариваете со мной как с равным, пытаетесь найти логику в моих словах, цепляетесь за противоречия и несостыковки. А ведь я вам неровня, дорогая моя. У вас все впереди, тогда как у меня впереди только операционная, из которой я могу уже не выйти. Врачи морочат мне голову, уверяя, что операция поможет, но в то же время честно предупреждают меня, что я могу ее не перенести. И даже в этой ситуации вы не проявляете снисходительности ко мне. Вы жестоки, Анастасия. Вероятно, оттого, что еще очень молоды. Вам тридцать шесть, я не ошибся?

– Не ошиблись.

– Совсем девчонка, – грустно улыбнулся Денисов. – Но вы, как всегда, правы, я сказал не все. Программа, о которой идет речь, очень дорогая, бюджетного финансирования на нее не хватает. И руководители программы пошли на сделку с некоторыми структурами.

– Понятно, – вздохнула Настя. – Вы даете им деньги, а они за это вас не трогают. Так?

– Совершенно верно. Я тоже финансирую эту программу, и взамен мне дали твердое обещание, что ни один из новоявленных резидентов никогда и ни при каких условиях не появится на территории моего города. Поэтому я не заинтересован в том, чтобы, пока я жив, это гнездо разворошили. Вы меня понимаете? Потянув за ту ниточку, которую я вам только что дал, вы с вашей хваткой и упрямством в конце концов доберетесь и до учебного центра, и до организаторов и руководителей программы. И тогда могут начаться перетряски всякого рода, в том числе сменится аппарат исполнения программы, а также источники финансирования. И я уже не смогу быть уверен в том, что мне снова удастся договориться о взаимовыгодном перемирии с государством. Если же я умру, другое дело.

«Он умрет, – вдруг отчетливо поняла Настя. – Он ни на что не надеется и готов к концу. Именно поэтому он и рассказал мне все это. Если бы в нем теплилась хоть капля надежды, он ни за что не дал бы мне эту информацию. Вероятно, он знает о своей болезни куда больше, чем окружающие. И на бессмысленную с его точки зрения операцию согласился только для того, чтобы не расстраивать близких. Пусть тешат себя иллюзиями. Но если я ошибаюсь и он надеется выкарабкаться, то, выходит, Денисов считает меня полной идиоткой. Потому что только полному идиоту можно доверять такую информацию и быть уверенным, что тот не воспользуется ею исключительно из доброго отношения. Неужели он так высоко оценивает степень своего влияния на меня и думает, что я никогда не сделаю ни полшага ему во вред?»

– Эдуард Петрович, простите за вопрос, вы давно болеете? – спросила она неожиданно.

Денисов медленно повернул к ней свою крупную седовласую голову и внимательно посмотрел прямо в глаза. В этот момент Настя подумала, что он видит ее насквозь и смысл бестактного вопроса ему предельно ясен. Так оно и оказалось.

– Нет, дорогая моя, болею я всего четыре месяца. Вы сами видите, во что за эти четыре месяца я превратился. Болезнь прогрессирует очень быстро. Если не делать операцию, то жить мне осталось совсем немного. Может быть, всего несколько недель.

– Но если операция пройдет успешно?

– Перестаньте. – Он поморщился и снова сел прямо, уставив неподвижный взгляд на пушистые елочки. – Неужели вы верите в это? За четыре месяца организм настолько прогнил, что сердце не выдержит даже двухчасового наркоза. Я с каждым днем слабею, чувствую себя все хуже и хуже, и это означает, что метастазы ползут в разные стороны с огромной скоростью. Их уже ничто не остановит. Вы меня простите, Анастасия, я знаю, вам куда легче было бы разговаривать со мной в другом тоне и в другом ключе, поддерживать во мне надежду и слушать, как я строю планы на будущее. По крайней мере вам было бы понятно, что и как нужно говорить. А общаться с человеком, который знает, что скоро умрет, и даже пытается это обсуждать, очень тяжело. Но я слишком высоко ценю вас, чтобы обманывать, тем самым вынуждая вас притворяться и, в свою очередь, обманывать меня. Я вам не настолько близок, чтобы вы убивались по мне, как будет убиваться тот же Толя Старков, не говоря уж о моей семье. Вам я могу сказать все как есть на самом деле и не пытаться вас щадить. Я не жилец. Поэтому и рассказал вам про программу.

– Зачем? Зачем вы мне это рассказали? Чего вы добиваетесь?

– Ну, например, хочу, чтобы вы знали об этом. Просто так, без всяких условий. Может быть, это поможет вам в работе, когда вам покажется, что вы чего-то не понимаете.

– Вы опять недоговариваете.

– Да… Вы снова правы. Я еще не все сказал, но не потому, что испытываю вас на сообразительность, поверьте мне. Я долго готовился к нашему разговору, но к моменту вашего приезда так и не ответил сам себе на главный вопрос. Поэтому сейчас все еще мучительно пытаюсь найти ответ.

– И не находите?

– Нет, не нахожу. Хотя думаю об этом все четыре месяца, с тех самых пор, как понял, что семимильными шагами двигаюсь к краю. Люди самонадеянны и редко задумываются о том, что будет, когда их не станет. Нам кажется, что мы будем жить вечно и никогда не умрем. А потом вдруг оказывается, что это не так. И все чаще приходится думать о перспективе собственного отсутствия в той жизни, которая будет продолжаться уже без нас. Сначала все кажется предельно ясным, и на вопрос, какой же будет эта жизнь, самый первый ответ: «Это будет жизнь без нас». Некоторые таким ответом и ограничиваются. А некоторые, прожевав и переварив эту неприятную мысль, переходят к следующему этапу и говорят себе: «Ладно, я понял, что это будет жизнь без меня. Но все-таки какой она будет, хорошей или плохой? И волнует ли меня, какой она будет?» Вот на этот вопрос я и ищу ответ. Я пытаюсь понять, безразлична мне эта чужая жизнь, в которой меня уже не будет, или нет.

– И к чему вы склоняетесь?

– Не знаю. Не могу решить. Слишком многое положено на чаши весов. В том числе и благополучие людей, которых я много лет поддерживал и которых не имею права бросить на произвол судьбы.

– Вы хотите, чтобы я побыла с вами до тех пор, пока вы не примете решение?

– Да. Я этого хочу. Но не смею просить вас об этом. Сегодня воскресенье, у вас день законного отдыха и наверняка есть какие-то свои планы. И потом, не очень-то радостно коротать время в обществе умирающего старика. Вы, наверное, замерзли и проголодались? – внезапно сменил он тему.

– Нет, что вы, – вежливо ответила Настя, хотя и в самом деле ужасно замерзла и хотела есть.

– Не лгите, – рассмеялся Денисов. – По глазам вижу, что это неправда. Пойдемте-ка ко мне в палату и устроим прощальный обед. Да не смотрите вы на меня как на покойника! Я пока еще жив и, осознавая малоприятную перспективу, хочу то, что осталось, прожить в радости и удовольствии. Пойдемте, пойдемте.

Он с трудом встал со скамейки и снова оперся на Настину руку. Теперь Эдуард Петрович шел еще медленнее, и несколько десятков метров, отделявших их от входа в больничный корпус, они преодолевали так долго, словно каждый шаг требовал неимоверных усилий. В палате, больше похожей на номер люкс в дорогой гостинице, Денисов разделся, и, когда остался в спортивном костюме, Настя с ужасом увидела, как он исхудал. Кожа до кости. А ведь был таким статным и широкоплечим…

Палата у Денисова и впрямь была особая, не для рядовых больных. Это, скорее, даже были апартаменты. Вероятно, при советской власти здесь лежали члены правительства и Политбюро ЦК, а теперь, когда все переводится на коммерческую основу, сюда могли положить любого, кто обладает соответствующими суммами денег. Апартаменты состояли из трех комнат: спальни, гостиной и кабинета. Предполагалось, по-видимому, что высокопоставленные пациенты будут не только поправлять здоровье, но и принимать посетителей и работать над важными документами, определяющими судьбы страны.

Они расположились в гостиной, а вошедшие следом за ними охранники тут же принялись накрывать на стол. Из стоящего в углу комнаты холодильника появились тарелки с копченой осетриной и мягким сыром, вазочки с икрой, фрукты.

– Приступим, – весело заявил Денисов. – Но не увлекайтесь, впереди еще горячее.

– Кстати, как поживает ваш знаменитый повар? – спросила Настя.

– Алан? Сами увидите. Я привез его с собой. Мне, как вы понимаете, разрешают даже здесь держать своего повара. То, что мне предложит больничная кухня, заведомо неприемлемо. Кроме того, меня навещает довольно много людей, а я привык быть хлебосольным хозяином. Алан ночует у друзей, неподалеку отсюда, а с утра до позднего вечера находится в клинике.

Насте показалось, что настроение у Эдуарда Петровича поднялось, даже глаза заблестели. Он начал рассыпать комплименты, рассказывать анекдоты и разные забавные случаи из своей жизни. Вскоре появился Алан, маленького роста крепыш с большим животом и окладистой бородой, похожий на веселого доброго гнома. Настю он сразу узнал и заулыбался во весь рот, сверкая золотыми коронками.

– Рад видеть вас, рад видеть, – приговаривал он, раскладывая на блюде приготовленные по-особому овощи, – а я-то все голову ломал, для кого Эдуард Петрович такой стол с утра заказал. Мужчины больше мясо предпочитают, а вы любите рыбу и овощи, я помню.

– Анастасия, вы совершенно очаровали всю мою команду, – шутливо поддел Денисов. – Вы только подумайте, за три с лишним года Алан не забыл ваших кулинарных пристрастий. Это о чем-нибудь да говорит! А Толя Старков, как мне кажется, к вам неровно дышит.

– Ну что вы, – смутилась Настя, – вам показалось.

Анатолий Владимирович Старков был в команде Денисова начальником контрразведки. Если отвлечься от правовых реалий, то он импонировал Насте своим спокойствием и деловитостью, а также тем, что был одним из немногих людей, которые не считали женщину, работающую в уголовном розыске, экзотическим недоразумением.

– Да нет, дорогая моя, не показалось. Открою вам маленький секрет. Когда я собирался просить вас помочь в поисках преступника, который убил мою Лилиану, Толя меня сильно отговаривал.

– Вот как? Он сомневался, что я смогу вам помочь?

– Ни в коем случае. Он никогда не сомневался в ваших способностях. Он, видите ли, опасался, что я этим поставлю вас в неудобное положение. Очень просил меня, чтобы я вас не трогал.

– И из одного этого вы сделали вывод, что Анатолий Владимирович ко мне неравнодушен? Он просто деликатный человек, вот и все.

– Конечно, – хмыкнул Денисов, – а я, выходит, совсем неделикатный. Вы бы слышали, с каким придыханием он произносит ваше имя. Ладно, все это чепуха, болтовня стариковская. Расскажите мне лучше, как ваша семейная жизнь протекает.

– Протекает своеобразно, – засмеялась Настя. – В данный момент я одна, муж в Штатах, лекции читает по высшей математике.

Они болтали легко и непринужденно, словно не стояли рядом тяжелая болезнь и близкий конец. После горячего Алан подал Насте кофе, а Денисову – его любимый коктейль из молока с яблочным соком. За окном быстро темнело, день клонился к вечеру, а Денисов все не отпускал Настю, находя новые и новые темы для разговора. Несколько раз заходил врач и с удовлетворением отмечал, что больной накануне операции бодр, весел и не нервничает. Наконец Эдуард Петрович перешел к главному.

– Вернемся к программе, – сказал он, резко оставив шутливый тон. – Я понял, что мне все-таки небезразлично, что произойдет в моем городе после того, как меня не станет. Не буду излишне повторяться, вы прекрасно знаете, что мы оказываем нашему городу огромную спонсорскую помощь, на мои деньги ремонтируются школы и покупаются лекарства и оборудование для больниц, строятся дороги, осуществляются социальные программы, идет поддержка малоимущих и так далее. Если пострадают те структуры, которые в моем городе работают и приносят доход, пострадает в первую очередь население. Поэтому я хотел бы максимально обезопасить свое детище, хотя бы на какой-то период, пока городской бюджет не окрепнет должным образом. И я прошу вас, Анастасия, вот о чем. Если вы сами соберетесь тронуть то, что связано с программой, предупредите тех, кто останется после меня. Того же Толю Старкова. Я не могу и не хочу просить вас о том, чтобы вы вообще не лезли в это. Но по крайней мере предупредите, чтобы мой город не остался беззащитным перед внезапными изменениями в отношениях с государством.

«Не могу и не хочу просить! Очень интересно. Почему же это, Эдуард Петрович? – мысленно спросила его Настя. – Потому что это пойдет вразрез с моим служебным долгом? Или есть еще какая-то причина?»

– Эдуард Петрович, я не понимаю вашей озабоченности, – осторожно сказала она вслух. – Государственная программа – это государственная программа, ни больше и ни меньше. Это же не преступная организация, и в этой деятельности я не вижу абсолютно ничего незаконного. Напротив, она направлена на защиту правопорядка и борьбу с нарушениями закона. Почему вы думаете, что я захочу влезть туда и, как вы сами недавно выразились, разворошить гнездо? Мне там совершенно нечего делать.

– Боюсь, дорогая моя, что тут вы ошибаетесь, – очень серьезно ответил Денисов. – Дай бог, чтобы я оказался не прав, но мне интуиция подсказывает, что с этой программой что-то нечисто.

«Как же, интуиция, – прокомментировала про себя она. – Не интуиция, а конкретная информация вам что-то подсказывает. Но вы не хотите говорить, чтобы, как выражаются оперативники, не спалить источник».

– Что именно? – невинно спросила Настя.

– Сам не знаю. Но запашок есть. Вернемся к тому, о чем мы с вами говорили в парке. Двадцать шестой выпускник никуда не пропал, в том смысле, что его не нужно искать. Он был переведен в другую структуру, а через несколько дней умер.

– Сам? Или ему помогли?

– И еще как помогли. Подозреваю, что у вас он числится потерпевшим, чье убийство пока не раскрыто.

– Значит, ваши намеки на связь двадцать шестого выпускника с убийством руководителя службы безопасности были просто блефом? Вы хотели посмотреть, попадусь ли я на такую дешевую приманку? Стыдно, Эдуард Петрович.

– Погодите, Анастасия, я еще не все сказал. Двадцать шестой выпускник не убивал руководителя службы безопасности. Это я могу сказать вам совершенно точно.

– Может, и истинного убийцу назовете?

– Нет, вот этого не могу. Не знаю.

– Откуда же такая уверенность в его непричастности?

– Из календаря. Двадцать шестой был убит раньше. Примерно недели на две-три. Так что сами видите… – Денисов развел руками.

– Значит, связи между двумя убийствами нет?

– Связь есть. Есть, Анастасия. Это единственное, что я могу сказать вам совершенно точно. И не спрашивайте, откуда я это знаю. Поэтому утверждаю: если в результате осуществления государственной программы возникает связь между двумя убийствами, эта программа дурно пахнет. С ней что-то не так. Я вас убедил?

– Пока нет. Но я подумаю.

– Еще раз прошу вас: если в результате ваших раздумий вы придете к определенным выводам, не сочтите за труд сообщить моим людям.

– Эдуард Петрович, а зачем вы мне все это рассказали? Я уже спрашивала вас, но ваш ответ меня не убедил. Вы могли бы промолчать, и я ничего не узнала бы. Если с программой действительно что-то не так, то своим рассказом вы увеличили риск возникновения той ситуации, которой вы сами опасаетесь.

– Что ж, дорогая моя, придется признать, что и на пороге смерти я пытаюсь соблюсти свои интересы. Я хочу заключить с вами сделку. Такую сделку, которую я не могу заключить ни с кем другим.

– Вы меня пугаете, – шутливо отозвалась Настя. – Вас послушать, так я единственный человек в милиции, с которым можно заключать сделки, иными словами – подкупить. Вы хотите меня обидеть?

– Никогда в жизни. Я скорее умру, чем обижу вас. Впрочем, я действительно скоро умру… Все-все-все, больше не буду о грустном, – торопливо добавил он, видя, как мгновенно помрачнело ее лицо. – Так вот, вернемся к сделке. Не буду скрывать, мне выгодно участвовать в финансировании программы и получать взамен гарантии собственной безопасности. Но я не имею права закрывать глаза на то, что программа скорее всего порочна или безнравственна, а то и преступна. Значит, рано или поздно это выплывет наружу, и крутые перемены в реализации программы неизбежны. Далее наступают те самые последствия, которые мы уже обсудили. Но если перемены наступят в результате действий кого-то другого, а не вас, Анастасия, мои люди не будут предупреждены. Поэтому я сделал все возможное для того, чтобы вы при желании и при наличии к тому оснований успели раньше других. Повторяю, я дал вам информацию, которая позволит вам уже сегодня начать выяснять, существуют ли для моих подозрений реальные основания. Наверняка найдется кто-то еще, кто, может быть, случайно потянет за ниточку и размотает весь клубок. Нужно только, чтобы он эту ниточку нащупал. Это ведь вопрос времени. И я предпочитаю, чтобы ниточка оказалась в ваших руках раньше, чем в руках кого-либо другого. Может быть, мои подозрения беспочвенны, и я буду искренне рад, если это так. Хотя и уверен, что я прав. Но в любом случае я надеюсь, что смогу положиться на ваше честное слово и знать, что на мой город не обрушатся внезапные неприятности.

– Вы заранее уверены в том, что я вам это слово дам?

– Вы не откажете умирающему.

Он сказал это так серьезно и просто, что у Насти слезы навернулись на глаза. Денисов поднялся из-за стола и пересел в мягкое глубокое кресло в углу комнаты.

– Вот теперь я действительно все сказал. Не смею больше настаивать на том, чтобы вы мучились в моей компании. Простите, Анастасия, я в самом деле устал, а завтра у меня тяжелый день. И еще одна просьба. Если я останусь жив после завтрашнего мероприятия, не навещайте меня, пока я сам не попрошу об этом. Договорились?

Она молча кивнула и стала натягивать куртку. Эдуард Петрович не встал, чтобы помочь ей одеться, и это красноречивее всего показало, как он ослабел. Никогда великий Эд Бургундский, как называли его приближенные, не позволил бы себе быть невежливым по отношению к даме.

В жизни Евгения Парыгина возникло еще одно осложнение, на сей раз совершенно неожиданное. Он был готов к чему угодно, только не к тому, что вдова его брата Лолита поведет себя таким образом.

Спал Парыгин на раскладушке в кухне, уступив Лолите и Сереже диван в комнате. До вчерашнего вечера все было спокойно, но вчера он вдруг заметил, что Лолита тщательно накрашена, хотя прежде, после поспешного переезда на эту квартиру, все время ходила без макияжа, поскольку постоянно пребывала в четырех стенах.

– Ты что, выходила из дома? – испугался Парыгин.

– Нет, с чего ты взял?

– А зачем накрасилась?

– Для тебя.

– Не понял…

Евгений, конечно же, понял, но решил не показывать виду. «Может, показалось», – с необычной для себя трусостью подумал он, хотя сердце болезненно екнуло. Этого только не хватало!

– Чего же ты не понял? – Лолита сделала круглые глаза. – Это ведь так просто. Женщина делает макияж, чтобы лучше выглядеть и чтобы мужчине приятно было на нее смотреть.

Она наклонилась над столом, расставляя тарелки, при этом халатик на груди соблазнительно распахнулся, и Парыгина обдало теплой волной сладких терпких духов. Ситуация складывалась абсолютно недвусмысленная, и он стал судорожно соображать, как бы из нее выбраться, не обижая женщину. Лолита ему не нравилась. Он считал своим долгом заботиться о ней, поскольку любил покойного брата, но как женщина она не будила в нем ни малейших эмоций. Лолита была яркой, броской брюнеткой, пышной и крутобокой, а ему всегда нравились женщины, что называется, «в пастельных тонах», средне-русые, с мягкими лицами и спокойными голосами. Кроме того, он давно понимал, что жена брата не относится к той категории женщин, которые умеют и хотят принадлежать только одному мужчине. Не то чтобы он знал о ней что-то такое… нет, но по глазам и манерам без колебаний угадывал в ней потаскушку, пусть и несостоявшуюся. «Наверное, она соскучилась в четырех стенах и неумело ищет развлечения, хоть какого-нибудь, которое отвлекло бы ее от тягостных дум о непомерно большом долге и угрозах в адрес сынишки», – сочувственно подумал Евгений.

Он вовсе не собирался идти ей навстречу, но вообще-то следовало бы подумать о том, чтобы Лолита не скучала, не маялась от тоски и безделья. Она ведь даже по телефону ни с кем разговаривать не может, Парыгин ей запретил. Если кредиторы кинулись искать пропавшую должницу, то уже понаставили капканов всюду, где можно, и на работе, и у знакомых.

Он задумчиво поглощал приготовленный Лолитой ужин, который ему тоже не нравился. Лола, выросшая на Кавказе, готовила пищу чаще всего жирную и острую, а это шло вразрез с представлениями Парыгина о правильном питании, позволяющем на долгие годы сохранить здоровье. Его не убеждал даже тот факт, что если на территории бывшего СССР и были долгожители, то преимущественно именно на Кавказе. «Это люди, которые едят хлеб и сыр и занимаются физическим трудом на свежем воздухе, а вовсе не те, кто набивает брюхо жирным и острым», – категорически отвечал Евгений. Но, чтобы не обижать родственницу, делал вид, что ее стряпня ему вполне подходит.

Из комнаты прискакал семилетний Сережа и с размаху плюхнулся к дяде на колени. Парыгин обнял его и с наслаждением вдохнул запах детской кожи.

– Дядя Женя, а мы скоро отсюда уедем?

– Не знаю, трудно сказать. А что, тебе в школу захотелось?

– Вот еще, – фыркнул мальчуган. – Я бы в нее вообще никогда не ходил, если бы не заставляли.

– Тогда радуйся, что ты пока здесь.

– Ску-у-учно, – протянул Сережа. – Ребят нет, погулять не с кем.

– Обойдешься без своих ребят! – встряла Лолита. – Ты же видишь, дело серьезное, папины кредиторы могут тебя похитить. Спасибо дяде Жене, он нас спрятал, заботится о нас, а ты к нему с глупостями пристаешь. Скучно ему, видите ли! Потерпишь! Книжку вон лучше почитай, не приставай к дяде Жене, он устал и хочет кушать.

Сережа нехотя сполз с колен Парыгина и понуро побрел обратно в комнату. Лолита громко вздохнула и принялась накладывать Евгению крупные дымящиеся хинкали.

– Он так к тебе привязался, – сказала она. – Конечно, что и говорить, мальчику нужен отец. Спасибо тебе, что не бросил нас одних.

Так, теперь она пыталась подобраться к нему с другой стороны. Мальчику нужен отец, а мне муж, и кто же как не ты, дорогой родственник Женя, может подойти для этого лучше всего. И ничего, что ты старше меня почти на двадцать лет, это даже интереснее. Евгений невольно поморщился и сделал вид, что полностью поглощен процессом поедания ужина. Но Лолита не унималась.

– Ты так много времени на нас тратишь, что мне прямо неудобно. И ночуешь здесь. Наверное, у тебя есть женщина, которая недовольна, что ты не уделяешь ей внимания. Да?

– Нет, – коротко ответил Парыгин. – Здесь нет проблемы. Все в порядке.

– Неужели у тебя нет никакой женщины? – продолжала приставать Лола. – Знаешь, мы как-то уже привыкли, что ты не женат и не собираешься жениться, но все-таки были уверены, что уж женщины-то у тебя обязательно есть.

– Успокойся, вы не причиняете мне никаких неудобств.

– Но у тебя есть женщина или нет?

– Есть. Целых три. Ты удовлетворена?

– Да ну тебя, – Лолита обиделась, даже губы задрожали. – Почему ты никогда не разговариваешь со мной серьезно?

– Я вполне серьезен, детка. Не забивай себе голову этими мыслями. Вы с Сережей не причиняете мне никаких неудобств, а если мне захочется встретиться со своей знакомой, я могу сделать это днем. Совсем необязательно приводить ее к себе или оставаться у нее на ночь.

– Выходит, ты днем встречаешься со своей бабой, вместо того чтобы искать деньги? – Лолита злобно прищурилась.

Она уже начинала вести себя как полноправная жена Парыгина, имеющая право требовать у него отчета в каждом шаге и в каждой минуте, проведенной без ее пригляда. Евгения всегда поражала способность некоторых женщин мгновенно адаптироваться к ситуации и входить в роль не хуже профессиональных актрис. Начни о ней заботиться, и через три дня она почувствует себя твоей законной супругой.

– Лола, я делаю все возможное, чтобы вам помочь, но я не волшебник. Я обыкновенный инженер, не забывай этого. Спасибо, было очень вкусно, – сказал Парыгин, отодвигая пустую тарелку. – Иди спать, я сам вымою посуду. Уже поздно.

Лолита, вероятно, поняла, что переборщила, и стала поспешно отыгрывать назад, одновременно пытаясь снова зайти в тыл противнику и нанести коварный удар. Она подошла к Парыгину вплотную, обняла за шею, прижалась к нему пышной упругой грудью. Глаза ее были полны слез.

– Прости меня, Женечка, прости, пожалуйста. Я такая дура. Ну какое право я имею так с тобой разговаривать? Я же знаю, что ты добровольно взвалил на себя заботу о нас с Сереженькой, ты все время думаешь о нас, пытаешься нам помочь. Я все знаю, Женечка, миленький. А то, что глупости говорю, так это от стыда. Знаешь, когда мне стыдно, я такая глупая делаюсь – просто ужас. Совсем ничего не соображаю, несу всякую чушь. Мне стыдно, что мы сидим на твоей шее и создаем тебе проблемы. Ну кто мы тебе? Мы же чужие совсем. Ты бы лучше потратил это время на что-нибудь более приятное.

Она так явно напрашивалась на комплимент, что Парыгин чуть не расхохотался ей в лицо, но вовремя остановил себя. Конечно, настырная Лола ждет, что он сейчас кинется опровергать ее слова и скажет, что она и ее сын ему вовсе не чужие, что они – самые близкие и родные ему люди, потому что никаких других родственников у него нет, и что нет для него занятия более приятного, чем проводить время в их обществе. Дальше все было понятно. Полные сочные губы Лолиты призывно подрагивали в неприличной близости от лица Парыгина, а от плотно прижатых бедер исходил жар.

– Глупости, детка, – равнодушно сказал он, стараясь, впрочем, чтобы голос его звучал тепло и мягко. – Вы с Сережей мне не в тягость. Все, иди в комнату. Я приберусь и лягу, мне завтра рано вставать.

– Ты совсем не высыпаешься, – сочувственно вздохнула Лолита, даже и не подумавшая убрать руки с парыгинской шеи. – Наверное, на раскладушке спать очень неудобно, да? Давай ты будешь спать на диване в комнате, а Сережку положим здесь, на кухне. Он маленький, ему раскладушки и в длину, и в ширину хватит.

Ну это уж совсем!.. В комнате на диване. С ней в одной постели, что ли? Ну и Лола! Господи, как же бедняга брат с ней жил? Она небось со всеми его друзьями перетрахалась.

– Не выдумывай, – с улыбкой произнес Евгений, высвобождаясь из ее цепких объятий и по-отечески целуя Лолиту в лоб, – мне здесь очень удобно.

Лолита с явной неохотой отошла от него. Но по ее лицу Евгений отчетливо видел, что замысла своего она не оставила. Да, кажется, пора что-то предпринимать, а то и до беды недалеко. Принимать недвусмысленное предложение родственницы Парыгин не станет, но нельзя забывать, что нет ничего опаснее отвергнутой женщины. Надо форсировать решение вопроса с деньгами и прекращать этот идиотизм. Да и квартира ему нужна, ведь к себе домой он возвращаться не может.