Глава 11

Она приводила себя в порядок автоматически, укладывая феном волосы, подкрашивая ресницы, покрывая лаком ногти, припудривая щеки и нос, рисуя жирным французским карандашом контур губ…

Она стояла перед зеркалом полумертвая от усталости – день, перегруженный работой как физической, так и эмоциональной, плюс домашние хлопоты, связанные с укладыванием купленных продуктов в холодильник, уборкой квартиры на скорую руку, – все это не прошло бесследно. Ноги гудели, спину ломило, а затылок раскалывался от боли. И все же в сиреневом открытом платье из тонкой мягкой полупрозрачной ткани она выглядела вполне сносно.

«Пятнадцать минут целительного сна, и я буду как новая», – сказала она сама себе и легла, как была, одетая и причесанная, на кровать, расслабилась и закрыла глаза. Чтобы уснуть, она стала считать…

Проснулась она от звонка. Открыла глаза, посмотрела на часы – проспала ровно полчаса.

– Крымов, я должна тебя поблагодарить, – сказала она, впуская его, – ты опоздал на четверть часа и дал мне возможность выспаться и восстановить силы…

Она поцеловала его в щеку и даже потерлась щекой о его щеку.

Крымов, смотревший на нее как на обретшее плоть привидение, настолько она его потрясла своим свежим и здоровым румянцем, не говоря уже о роскошном вечернем платье, подчеркивавшем прелести ее изящного тела, и, главное, улыбкой, чего он ну никак не ожидал от капризной и взбалмошной Земцовой, не находил слов, чтобы выразить ей свое восхищение.

– Ты что, Женечка, с бутербродами Щукиной проглотил и свой острый, ядовитый язык?

– Ну, слава богу, я услышал наконец-то голос настоящей Земцовой – резкой и колючей, как осенний дождь… А то уж подумал было, что спутал адрес… Ты прекрасно выглядишь, у меня нет слов…

– Главное, чтобы у тебя были деньги на ресторан, ведь ты же собираешься вести меня именно туда?

– Да, и давай не будем возвращаться к этому разговору… Да, я веду тебя, чтобы ты насладилась сполна своим пианистом. Ешь его досыта, ревновать не буду – обещаю. Ну хочется тебе его достать, что ж, пожалуйста, твое желание для меня – закон.

Он не шутил, он действительно принял решение удовлетворить ее желание заиметь в своей коллекции экзотического пианиста. Крымов надел по этому случаю свой лучший костюм и даже галстук, достал почти новые башмаки из змеиной кожи, ремень к нему и золотые запонки к английской белоснежной сорочке. Словом, вырядился в пух и прах и теперь, неся себя, такого красивого и неотразимого, был готов присутствовать даже на свидании своей дамы Юлии Земцовой с самим Жераром Депардье, который, по ее словам, приснился ей однажды в эротическом сне. Крымов был уверен в себе в этот вечер как никогда. Осматривая себя в зеркало перед тем, как выйти из дома, он решил, что заставит ее страдать уже одним своим видом, покоряя всех присутствующих в ресторане женщин.

– Вот и прекрасно. Кто знает, может быть, ты поможешь мне избавиться от него, как от наваждения, и я забуду это… – Она ласково потрепала Крымова по щеке и, урча и ластясь к нему, дала себя поцеловать. – О работе будем говорить или нет?

– Там поглядим…

Но как она ни старалась, войдя в зал, не смотреть в сторону большого черного пятна на сцене – рояля, за которым сидел во всем черном пианист, – голова словно сама поворачивалась в его сторону, как намагниченная. Ей хотелось подойти к нему, обнять его за плечи и поцеловать в затылок… Он играл какую-то совершенно легкомысленную и почти порочную мелодию, которая расслабляла каждый нерв и делала жизнь яркой цветной картинкой, где все досягаемо, где любую фигуру можно стереть ластиком, а на ее месте нарисовать большое солнце или цветок, который сразу же заблагоухает… Никакой наркотик не сравнится с музыкой, никакие игры и ощущения… Она хотела иметь этого чудесного мальчика у себя дома, чтобы видеть его каждый день, варить ему кофе, гладить его блестящие длинные волосы, целовать нежные розовые щеки и эти огромные красивые глаза с тяжелыми ленивыми веками…

На глаза ее навернулись слезы – неужели она так никогда и не насладится его красотой, никогда не увидит стройного белого тела, не ощутит своей кожей его горячие мальчишеские и страстные прикосновения? Он не может быть тем, кем его считает Крымов.

Думая о Германе, Юля выпила уже два бокала красного вина и теперь меланхолично поедала какие-то пряные и жирные грибы. Крымов улыбался ей, говорил о своей любви, звал ее после ужина домой и даже сказал что-то насчет чудесных простыней и наволочек из итальянского шелка. Но она слушала его рассеянно, поскольку уши ее вместе с сердцем слушали только ресторанную музыку, которая для нее звучала как самая утонченная и изысканная классика.

– Ну так что, я пойду?.. – вдруг спросила она и, покачиваясь на каблуках, встала со своего места и довольно решительно направилась к сцене. Крымов едва успел схватить ее за руку – на них оборачивались.

– Ты что, ты куда?

– Крымов, прекращай, ты что, забыл, зачем мы сюда пришли? Он должен знать, что меня зовут Юля, я хочу, чтобы для Юлии Земцовой в этот вечер прозвучал ми-минорный грибоедовский вальс… Он для меня его сыграет, вот увидишь…

Крымов отпустил ее руку, и она почти подлетела к сцене, поднялась на пару ступеней и замерла, облокотясь на крышку рояля и глядя прямо в глаза пианиста… Никогда, никогда еще она не испытывала более острых чувств. Она наслаждалась его красотой, словно пила обжигающее ледяное вино в жестокую жару и сушь. Сердце ее ухало где-то в горле, а колени подкашивались, ей хотелось растянуться кошкой на сцене и, закрыв глаза, слушать и слушать эти стеклянные, холодные и вместе с тем какие-то жарко-хрустящие, как прогретое горячее стекло, звуки рояля…

Вдруг стало тихо. Пианист закончил играть и, встав со своего места, медленно подошел к онемевшей, как прекрасное изваяние, девушке в сиреневом платье, вот уже несколько минут пожирающей его глазами.

– Добрый вечер… – сказал он ангельским голосом. – Вы хотите мне что-нибудь заказать?

– Да, – она с трудом разлепила свои запекшиеся губы, – грибоедовский вальс, пожалуйста… Вот этот.

И она напела, все так же неотрывно глядя на него и как бы упиваясь воздухом, окружавшим его. Никогда ей еще не было так хорошо.

Вальс она слушала, смиренно сидя за столом под присмотром озверевшего Крымова.

– В следующий раз посади меня на цепь… – сказала она, возвращаясь на место и не обращая внимания на злые глаза Крымова. – А теперь сиди и слушай, как он играет для меня… И не забудь ему потом заплатить хотя бы пятьдесят долларов…

…А потом она позволила себе странную игру. За окном шел дождь, в каморке, куда они забрались, было душно, повсюду громоздились какие-то ящики, от которых пахло табаком и пивом… Было темно, и пианист, приподняв ее сильными руками, вошел в нее, как хозяин входит в свой давно не посещаемый дом. И с каждым движением счастье, маленькими ручейками просачивающееся ей в сердце, приближало ее к какому-то непонятному и пряному исходу, названия которого она не знала. Пресыщение, граничащее с грустью и тоской, льдом и жаром…

Она тяжело задышала и почувствовала, как руки, сжимавшие ее бедра, ослабли, а дыхание влюбленного в нее мальчика-музыканта стало тише и спокойнее. Он успокоился, наполнив ее, помимо отголосков грибоедовского вальса, еще и чем-то пьянящим и веселым.

– Крымов, негодяй, а ведь я представляла сейчас на твоем месте Германа… – усмехнулась она и сомкнула колени. – И кто бы мог подумать, что я отдамся тебе в подсобке ресторана, какой стыд! Поехали скорее домой, мне надо тебе многое рассказать… Я же сегодня виделась с Львом Борисовичем… Подай-ка мне руку…

– Лукашина Татьяна Петровна, девятнадцати лет от роду, не окончив школы, чтобы прокормить свою алкоголичку-мать, пошла работать в вокзальный ресторан посудомойкой, – рапортовала бодрая и как никогда серьезная Щукина, держа перед собой блокнот, но почти не глядя в него, – откуда была уволена за постоянные прогулы. В этом же ресторане у нее была связь с шеф-поваром, неким Синельниковым Владимиром Александровичем, от которого она забеременела и сделала аборт, после чего стала работать уборщицей в расположенной неподалеку от вокзала стоматологической клинике, но и оттуда была тоже вскоре уволена по той же причине… прогулы. После смерти матери Лукашина продала однокомнатную квартиру, которая досталась ей по наследству, и на полученные деньги поехала отдыхать в Крым, откуда вернулась без денег и сняла комнату в коммунальной квартире у пенсионерки Грушко. Лукашина приводила к себе мужчин, в основном так называемых «лиц кавказской национальности», словом, занималась проституцией и этим жила… Здоровье подорвала за один год, внешне сильно изменилась, да так, что ее не узнавали ее же приятельницы из вокзального ресторана, где она прежде работала… Клиентура тоже изменилась – теперь она принимала у себя таких же пьяниц, как и сама, участвовала в оргиях, заканчивавшихся драками… Стояла на учете в милиции, неоднократно ее забирали в медвытрезвитель, откуда всегда отпускали из-за слабого здоровья, опасаясь за ее жизнь, поскольку в последнее время у нее развился цирроз печени, не говоря уже о серьезных гинекологических заболеваниях… В принципе, она перед тем, как ее убили, была уже одной ногой в могиле…

Щукина замолчала, чтобы перевести дух. В приемной по стенам прыгали солнечные зайцы, в открытое окно врывался веселый утренний городской шум, откуда-то доносилась музыка Штрауса, пахло свежесваренным кофе и почему-то огурцами…

В то утро все были в сборе и первым слушали доклад Нади. Крымов по ходу делал из бумаги галок и бросал их, вернее, отправлял в стоящую в противоположном конце приемной корзину, Юля Земцова пила маленькими глотками приторный персиковый сок и, полуприкрыв глаза, представляла себе Лукашину, лежащую на столе в морге, а Шубин, подперев щеку, выглядел и вовсе спящим.

– Блеск! – вдруг воскликнул он и поднялся со стула, подошел к Щукиной и приобнял ее в каком-то невыразимо дружеском или даже братском жесте. – Слушай, и когда ты все это успела узнать?

– Крымов мне позволил взять такси, – покраснела обрадованная произведенным ею впечатлением на всех присутствующих Надя и сделала несколько глотков уже остывшего кофе, – вот я и решила, что за целый день постараюсь отработать все три биографии…

– И что, неужели получилось? – спросил теперь уже Крымов. Он, все утро смотревший на притихшую Земцову взглядом сытого и довольного кота, был готов, казалось, сделать счастливым весь мир вокруг, настолько ему было хорошо и спокойно. Утром он сделал Юле предложение и теперь все, что происходило вокруг него, воспринимал сквозь призму своего нового качества и с прицелом на будущее – он пытался представить себя семейным человеком, а это заставляло его быть другим, более основательным, терпимым и добрым.

– Не мне судить… – тихо произнесла Надя и судорожно вздохнула. – Но у меня еще информация о Петровой и Зеленцовой…

– Блеск… – повторил Шубин, – а мы заставляли тебя делать нам бутерброды…

– Рассказывай, Надя, – сказала молчавшая до этого Юля и закашлялась. Мысли ее путались, и вместо того, чтобы теперь сосредоточиться, она вспоминала утро, переполненное утомительными любовными действиями Крымова, который просто замучил ее своими фантазиями и необузданностью, да еще это нелепое предложение жить вместе и даже устроить свадьбу! Выйти за него замуж означает отдать ему на растерзание свое тело и на попрание душу, ведь Крымов – жуткий собственник, который – и она прекрасно сознавала это, – удовлетворив свое любопытство и насытившись Юлей, очень скоро вновь вернется к своим любовным похождениям и променяет свою молодую жену на многочисленных любовниц. Он не подлежит исправлению, думала она, глядя на Щукину, с жаром рассказывающую о найденной мертвой в реке Гуселка Ольге Петровой…

– История, похожая на лукашинскую… Родители – алкоголики, Ольга – уборщица в магазине, общение в подсобке с пьяными грузчиками…

Юля почувствовала, как лицо ее запылало: общение в подсобке с подвыпившим Крымовым… Вот бы узнала об этом Щукина, наверное, перестала бы здороваться…

– Она тоже снимала комнату, вернее, кровать у пенсионерки Воропаевой, а с мужчинами встречалась в магазине ночью, у нее были ключи от черного хода, которые ей за определенные услуги давал сторож Иванов. Она в отличие от Лукашиной никогда в драках не участвовала, да и со здоровьем у нее было много лучше, хотя мучилась гастритом…

История Зины Зеленцовой мало чем отличалась от предыдущих двух историй. Только она нигде не работала и существовала на то, что ей удавалось украсть у тех мужчин, с которыми встречалась. Она много курила, а потому легкие ее были больны, кожа имела желтоватый оттенок, да и печень начинала походить на морскую губку.

– Я думаю, что немалую роль в твоей работе сыграл господин Чайкин, – усмехнулся Крымов и демонстративно пожал сияющей Наде руку. – Нет, правда, ты действительно много чего успела за один день… Расскажи нам, как тебе это удалось?

– Очень просто. Круг общения этих женщин довольно узок, и в него входят, как правило, такие же «синюшки», как и они…

– Ты покупала им водку! Я угадал? – Крымов хлопнул в ладоши, как ребенок, который только что догадался, какой же подарок приготовили ему на день рождения. – Ну, скажи, я угадал?

– Конечно… Если уж Земцова подкармливает моего Чайкина, чтобы узнать что-нибудь об интересующем ее трупе, так почему бы не простимулировать и этих бедолаг, для которых самое главное – вовремя опохмелиться… Я, вы не поверите, беседовала с таким отребьем, с такими отвратительными и просто жуткими персонажами, что иногда меня так и тянуло вытошнить прямо на их лохмотья… От них исходит такое зловоние, что хоть всех святых выноси… и это, учтите, вам говорит человек, который живет с патологоанатомом и который почти каждый день бывает в морге! Уверяю вас, от живых людей иногда пахнет в тысячу раз хуже, чем от мертвых…

– Да нет, Надечка, – сказал Шубин, – просто у тебя была такая психологическая установка: ты знала, что они живые… Но ты все равно молодец!

– Я не закончила… Они очень разговорчивые и очень подлые, особенно женщины… Никто об убитых не сказал ни одного доброго слова, говорили только всякие гадости. Разговаривают они исключительно на сленге… матерятся.

– А ты думала… – расхохотался Крымов. – Спасибо, Надя. Теперь давайте подведем некоторые итоги. Деньги получены с Шонина, Орешиной, а дело, насколько мне известно, еще не тронулось с места, так?

– Так, – вздохнула Юля, чувствуя себя ужасно от сознания полной неспособности продолжать работу и от физических ночных и утренних перегрузок. – Но все равно, я уверена, что все эти убийства, включая Оленина, каким-то образом связаны между собой.

– Тогда излагай факты…

– Пожалуйста. Правда, мы с Шубиным совсем недавно этим занимались…

– Тогда предлагаю выслушать и меня… – вдруг сказал Шубин. – Я ведь тоже времени зря не терял, и мы с Сашком тоже вчера поработали… С кого начать, с Боксера или с Иноземцева?

– С кого угодно… – разрешил Крымов. – Надечка, ты не могла бы мне дать что-нибудь поесть, я извиняюсь, конечно, но есть ужасно хочется… Я где-то потратил много энергии…

– Интересно, где же это? – улыбнулась Надя, проворно выгружая из холодильника какие-то пластиковые коробочки, пакетики и сооружая прямо на глазах самые разные бутерброды с сыром, ветчиной, рыбой, курицей, помидорами и все это спрессовывая в небольшом ростере. Никто и не заметил, как совещание переросло в большой, сильно затянувшийся завтрак.

Шубин с набитым ртом рассказывал о своей встрече с директором теплицы, в которой работал некто по кличке Боксер.

– Все это блеф насчет того, что он электрик… Он там вообще никто, хотя его действительно все там знают как электрика Сашу или Боксера… Фотографии я его нигде не видел, а того адреса, который ты мне, Юлечка, дала – улица Ипподромная и все такое прочее, – вообще в природе не существует. Дело в том, что дома номер четырнадцать там нет и никогда не было, там всего три дома, а остальное пространство занимает старый ипподром, кстати, тот самый, как ты верно заметила, где и была найдена соломенная шляпа Орешиной… Но я сейчас не о ней. Кто тебе дал этот адрес?

– Стелла Валентиновна Кокорева, заведующая детским садом, в котором работала Катя Иволгина.

– Ты хотела, чтобы я узнал о личной жизни этого самого Боксера на предмет того, не был ли он знаком с Иволгиной, не было ли у него романа с ней и со Стеллой, а также с Рыжовой, так?

– Так… – пожала плечами Юля.

– Отвечаю. Женщины, работающие в теплице, мне действительно подтвердили, что «электрик Саша» – местный донжуан, и что у него на самом деле роман с заведующей детским садом, и что, помимо нее, у него еще целая куча любовниц. Сказали также, что он страшон, что у него перебит нос, но это не мешает ему «портить девок», работающих и в теплице… На мой вопрос, как часто он появляется в теплице и чем занимается, никто ничего вразумительного ответить так и не смог… Я так понял, что он за определенную плату делает какие-то монтажные работы, но все это без документов, и что директор расплачивается с ним наличными. Когда он нужен, звонит Кокоревой в детский сад и вызывает его через нее…

– Значит, только Стелла знает, как и где его найти… Но зачем же ей понадобилось называть мне несуществующий адрес?

– А может, у него есть телефон…

– В любом случае необходимо срочно позвонить ей и выяснить, как она связывается с Боксером…

– Я позвоню, – сказал Шубин, – вот расскажу сейчас все, наметим план действий, и позвоню… Дальше. Из разговоров в теплице же мне стало ясно, что Боксер там чуть ли не любимчик, его все просто обожают… Он никогда не приходит в оранжереи с пустыми руками, всегда приносит какие-нибудь конфеты… Веселый, любит шутить, постоянно что-то напевает… Это я все к чему говорю, не знаете?

– Знаю, – подала голос Юля, – ты хочешь этим сказать, что он не похож на убийцу-маньяка… Веселый нрав и способность шутить – это еще ни о чем не говорит… Рыжова погибла, Иволгина погибла, а он все ходит и смеется? Что, кстати, говорят подружки Рыжовой о ней самой?

– Говорят, что о покойницах плохо говорить не принято, но что девушка она была опасная…

– Что это значит?

– Ну, что она якобы способна на подлость, что очень любила деньги и что они у нее даже водились… Рыжова любила брать деньги в долг, всегда придумывала разные предлоги, чтобы только вытянуть из кого-нибудь денежки, но, когда они у нее появлялись откуда-нибудь неожиданно и, заметьте, в большом количестве, она вместо того, чтобы возвращать долги, расплачивалась водкой и закуской… Любила девушка погулять, попускать пыль в глаза… И все вспоминали ее взгляд – тяжелый и неприятный…

– А откуда у нее были деньги?

– Думается, от мужчин… Это мнение ее товарок.

– А никто из них не знал Еванжелисту?

– Все знали, потому что она нередко приходила и спрашивала Рыжову. Они считали их подружками. И все отметили, что Еванжелиста по сравнению с Рыжовой – Мэрилин Монро. Мол, всегда очень хорошо одевалась, следила за собой, и никто до сих пор не может понять, что связывало этих двух девушек, разве что общий любовник…

– Тебя послушать, так в этой теплице такие свободные нравы… – сказала Щукина. – Просто не верится, что наши женщины так раскрепостились, расслабились…

– Кто-нибудь из работниц теплицы знал, что Еванжелиста работает на лодочной станции сторожем?

– Никто. Они почему-то думают, что она вышла замуж и уехала из города…

– Понятно, значит, Еванжелиста на лодочной станции скрывалась от кого-то…

– От того, кто носит австрийские туфли… Этот человек, убийца, зарубил топором Оленина, убил выстрелами в упор Иволгину, Еванжелисту и Рыжову и теперь готовится к новому преступлению… Было бы проще, если бы эти же самые отпечатки туфель были обнаружены и возле тех мест, где нашли этих «синюшек»… И все равно я не понимаю… – говорил Крымов, – зачем убийце потребовалось орудовать топором… Понимаете, топор – это, как мне кажется, орудие мужчины… И вдруг эти туфли… Я ничего не понимаю… Кстати, я узнал, что женщина, которая выбросилась из окна квартиры, расположенной по соседству с квартирой Оленина, жила не одна, а со своей родной сестрой… Сазонов говорит, что старушка, узнав о смерти родной сестры, даже ухом не повела, не заплакала, сказала только, что у нее было не все в порядке с головой, что ее мучили головные боли… Она даже хоронить ее не собирается, говорит, что денег нет…

– А квартира теперь принадлежит кому?

– Той, что осталась жива, конечно…

– Так, может, это она и столкнула свою сестру?

– У нее есть алиби, она в момент убийства была на рынке и там поскандалила с одной торговкой, которая пыталась ей всучить мятые помидоры… Ее запомнили и алиби подтвердили.

– Крымов, ты, оказывается, тоже немножко поработал… – теперь уже засмеялась Юля. – Кто бы мог подумать…

– Это не я поработал, а люди Сазонова… Но я рассказал это к тому, что навряд ли убийство Оленина как-то связано со смертью старухи. Шубин, что там у тебя еще? Ты раскопал про Иноземцева?

– Да, вчера вечером он действительно приходил к Рогозину, бывшему артисту и своему старинному приятелю, у которого к тому времени уже находился некто Ивонтьев Юрий Петрович… Это врач-гинеколог и тоже хороший друг Иноземцева…

– Послушай, Игорь, – не выдержала Юля, – как ты мог узнать имя-отчество и фамилию человека, который зашел к Рогозину? Ты что, знаешь его лично?

– Да нет, – ответила за него Щукина, – просто этот человек приехал на машине «шестерке», Саша, этот паренек, который работает с Игорем, позвонил мне и попросил выяснить, кому принадлежит эта машина…

– И ты по номерам узнала? Какие же вы молодцы… – Юля вдруг впервые ощутила, что она не одна, что ее окружают люди, так же, как и она, заинтересованные в деле, и что все те комплексы, которые давили на нее все это время, постепенно уходят все дальше и дальше, уступая место уверенности в себе и чувству локтя, которое в такой работе, как у них, просто необходимо. Вроде бы просто – узнать фамилию хозяина по номерам машины? Но как важно сделать это быстро и вовремя!

– Но это еще не все… У меня для тебя сюрприз…

– Для меня? – Юля зачем-то оглянулась и посмотрела на Крымова, словно ища у него поддержки. Крымов незаметно поцеловал воздух: она поймала этот поцелуй и почувствовала, как ей стало трудно дышать. Неужели она любит этого невозможного Крымова? Но за что ей это наказание? Почему они работают вместе?

– Был и четвертый человек, который пришел к Рогозину поздно ночью… Я уже спал в машине, и просто чудо какое-то, что проснулся как раз в тот момент, когда к крыльцу дома подъехало такси и из него вышел человек, довольно хорошо тебе известный и неизвестный одновременно…

– Засоркин? – Юля и не знала, что предположить, но назвала Засоркина, потому что, возможно, он тоже во всем этом замешан.

– Нет, это элегантный молодой человек, который тебе нравится и которого зовут Герман Кленов…

– Врешь! – сорвалось у нее, и она была вынуждена отвернуться, чтобы никто не увидел, как она краснеет. – Что вы все меня разыгрываете этим пианистом?

– Да брось ты, Земцова, всем давно известно, что ты влюблена в него… – Щукина снова превратилась в раздражитель, от которого хотелось поскорее избавиться.

Когда Юля повернулась, чтобы посмотреть ей в глаза – ей было непонятно полное отсутствие женской солидарности у своей бывшей подруги, – она вдруг увидела совершенно сияющее и веселое лицо Нади, словно последняя фраза была произнесена не ею, а кем-то посторонним, настолько не соответствовало это симпатичное и открытое лицо этому «брось ты, Земцова, всем давно известно…».

– Ну правда, Юлечка, не злись на меня, и что дурного в том, что тебе нравится этот мальчик?! Я же видела его – он правда прелесть… Другое дело, что и он оказался в компании подозреваемых… Когда мне Шубин позвонил и сказал об этом, я просто места себе не находила… Но я, кстати, в отличие от Крымова уверена в том, что он не «голубой». Просто он интеллигентен и изыскан, вот и все… И все его манеры явно аристократичны. И мне думается, что, если он немного возмужает, из него вообще получится само совершенство – мужчина, каких поискать… Так что не злись на меня…

– Неужели к Рогозину пришел пианист? – Юля отказывалась верить в услышанное. Ведь пианист был совершенно из другого мира, из мира, где она отдыхала, наслаждалась красотой и не хотела помнить о том, что за стенами его ходит смерть и косит молодых женщин…

– И долго он там оставался?

– Понимаешь, часа в три из квартиры Рогозина вышли Иноземцев и Ивонтьев, а вот пианиста твоего я больше не видел… Думаю, что он остался там ночевать.

– Юля, думаю, что надо собрать все сведения о Германе Кленове: кто он, сколько ему лет, где учился, где работал, семейное положение…

– Записывай, – сказала с важным видом Щукина и вновь открыла свой блокнот. – Итак, Кленов Герман Евгеньевич, приехал сюда из Нижнего Новгорода и поступил в театральное училище, закончил его и долгое время работал в кукольном театре, в последнее время является тапером ресторана «Европа», ему двадцать пять лет, холост, имеет постоянную любовницу, некую Веронику Лапину, гримершу из драмтеатра… Своей квартиры у него нет, первое время после окончания училища жил прямо в кукольном театре, после чего переехал жить к Лапиной в хорошую двухкомнатную квартиру, расположенную неподалеку от драмтеатра.

Юля была потрясена таким количеством обрушившейся на нее информации, ее мучил вопрос: как, каким образом Наде удалось все выяснить о Германе за столь короткий срок?

– Про Лапину мне сказал Крымов еще неделю тому назад… – проронила Щукина и покачала головой. – Просто мы тебя не хотели расстраивать…

– Да, Юлечка, про Кленова узнавал я… – Крымов встал, подошел и похлопал Юлю по плечу, – я не мог сидеть сложа руки и смотреть, как ты убиваешься по этому пианисту… Я подсуетился и кое-что о нем узнал…

– Но ведь это ты же говорил мне, что он «голубой»… – напомнила дрогнувшим голосом Юля, чувствуя, как меняется ее настроение оттого, что теперь ее окружали уже не друзья, на которых она еще минуту назад смотрела с такой любовью, а хитрые пройдохи, действующие заодно с Крымовым, с этим невозможным собственником и вообще нахальным типом…

– Я ошибся… Зато узнал, что у него есть любовница или сожительница, называй как хочешь… Послушай, мы здесь все свои… Почему бы нам не объявить о своей помолвке?

– Крымов!

Это было уже чересчур, слезы брызнули у нее из глаз. Ведь она же еще ничего ему не ответила!

– Мы с Юлей решили оформить наши отношения…

Устраивать сцену на глазах у всех не хотелось. Зато идея выйти замуж за Крымова показалась бредовой.

– Игорь, у тебя все? – Она сделала вид, что пропустила заявление Крымова мимо ушей.

– Пока все. Насчет того, что Вера Лаврова подарила квартиру Оленину, все уже знают. Так что теперь можно составить приблизительную схему действий…

Крымов все это время не отрываясь смотрел на Земцову: он был унижен ее невниманием и реакцией на его слова о помолвке.

– Хорошо, – произнес он с расстановкой и даже поднялся со своего места. – Итак, в городе живет человек, который избивает женщин и бросает их в водоемы… Причем не насилует. Первые три жертвы – Лукашина, Петрова и Зеленцова…

– Первой жертвой, насколько я понимаю, была Инна Шонина, – заметила Юля. – Этих-то троих убили совсем недавно, в этом году…

– Да, ты, как всегда, права… С Шониной уже четыре, а с Орешиной – пять. Что общего между этими жертвами?

– Только способ убийства. Они же принадлежали разным социальным слоям… Шонина и Орешина – девочки из благополучных семей.

– И у них был один любовник – Захар Оленин, так?

– Так.

– А что, если он и есть тот самый маньяк-убийца?

– Это еще надо доказать… – сказал Шубин. – Но после того, что я о нем узнал, честное слово, он не мог иметь дела с такими особами, как Лукашина и ей подобные… Ему незачем было их убивать…

– Убийца явно человек с психическими отклонениями, поэтому говорить «мог» или «не мог» – преждевременно… – высказалась Земцова. – Существует еще Вера Лаврова, которая почему-то сбежала от меня и теперь неизвестно где скрывается… Как вы думаете, могла ли такая здравомыслящая женщина, как она, вести себя подобным образом, не будь она причастна к убийству Оленина? Кроме того, под стражей находится Лена Ланцева, чьи отпечатки пальцев якобы были обнаружены на топоре – орудии убийства Оленина… Я уверена, что Лена здесь ни при чем. Вчера я нашла перчатку почти там же, где был обнаружен топор, убийца запросто мог надеть ее перед тем, как взять топор в руки… Сазонов, как всегда, торопится… И еще. Мы забыли еще об одной детали. Записка, написанная Инной и найденная мною в коробке из-под обуви… Что все это значит?

– Я думаю, – сказал Шубин, – что Оленин был нечист на руку и пытался украсть драгоценности Инны… Но если он взял кольцо, предположим, то самое, которое ты, Юля, купила у Иноземцева и которое оказалось у него пока неизвестным нам образом, то почему же он не попытался украсть что-нибудь еще и вообще не взял все, что было в коробке…

– Да очень просто, – вмешалась Щукина, – сначала он украл кольцо, а когда полез в следующий раз, то увидел там эту записку… Понятное дело, испугался…

– Но ведь он же мог изъять ее, хотя бы из-за соображений собственной безопасности…

– Во всяком случае, это был бы поступок нормального человека. Но чем больше проходит времени, тем мне все больше кажется, что Оленин не просто альфонс, поплатившийся за тунеядство, а чудовище, за которым тянется кровавый шлейф… – сказала Надя трагическим голосом.

– Все это было бы слишком просто… – возразила ей Юля. – Но то, что Оленин связан с убийствами Еванжелисты, Рыжовой и Иволгиной, у меня тоже не оставляет никаких сомнений… Предлагаю вплотную заняться поисками Лавровой. Уверена, что она сейчас либо скрывается с помощью Лоры, либо прячется еще где-нибудь, вплоть до гостиниц…

– Люди Сазонова ищут ее всюду, я звонил вчера днем, справлялся, – сказал Крымов.

– Короче, я поняла: мы увязли по уши. Ни одной зацепки, ничего… Предлагаю в таком случае хватать за руку Иноземцева, у нас больше нет времени следить за каждым его шагом и вычислять, кто бы мог ему подсунуть это кольцо… Вот мы сейчас с вами сидим в уютной комнате и поедаем бутерброды, а убийца, возможно, уже высмотрел себе новую жертву…

– Тогда поезжай к нему в клинику… Похоже, что ничего больше и реальнее мы сейчас предпринять не сможем… – сказал Крымов. Похоже, озаботившись делами, он забыл про свои обиды. – А я, если вы не возражаете, займусь Стеллой, мне кажется, что только через нее мы сможем выйти на Боксера…

– Тогда я займусь Ивонтьевым и Рогозиным, – сказал Шубин, – а заодно постараюсь узнать еще что-нибудь о Кленове. Вы, кстати, заметили, что все они – безработные? Гинеколог Ивонтьев не может найти работу уже месяца четыре, я звонил в службу занятости, Рогозин вообще забыл, когда играл на сцене, и непонятно, на что вообще живет, вот только Кленов неплохо устроен… но не может же он кормить всех этих еще не старых мужиков… Да и зачем ему это нужно, если у него есть женщина?

– А что делать мне? – спросила Надя.

– Я думаю, что неплохо бы проследить за Шониным… – вдруг сказала Юля, и все повернулись в ее сторону. – Ну что вы так на меня смотрите? Как хотите, но я до сих пор не могу понять, почему он спохватился спустя год после смерти сестры, раз он так любил Инну. Где он был прошлым летом, когда можно было найти убийцу по горячим следам? Вы будете смеяться, но я не могу исключить Олега Шонина из круга подозреваемых лиц… Мы ровным счетом ничего – кроме того, разумеется, что он очень богат, – о нем не знаем. У него в Москве бизнес, а он торчит здесь, словно пытаясь оправдаться перед своей покойной сестрой за свое бездействие… Я даже не исключаю того, что он сел в наш поезд после того, как убил Захара Оленина…

– Что? Ты вообще соображаешь, что говоришь? – Крымов многозначительно покрутил пальцем у своего виска.

– Соображаю, за меня не беспокойся… Ну, посудите сами, что стоит человеку, у которого много денег, обеспечить себе алиби, оказавшись в одном купе с человеком, работающим в частном сыскном агентстве? Разве не мог он, к примеру, приехать в наш город, убить Оленина, после чего нанять – или угнать – машину и, встретив поезд, идущий из Москвы, сесть в него как ни в чем не бывало, используя купленный заранее билет, да еще и в одном купе со мной… Если бы я была убийцей, то именно так бы и поступила…

– А разве ты ехала с ним не с самого начала? – почти хором спросили Крымов, Надя и Шубин.

– Не знаю…

– Как это?

– Да очень просто… Я так в последний день устала, мотаясь по Москве в поисках подарков для мамы, что, добравшись до купе, сразу же легла спать… А проснулась уже в полдень, Олег поздоровался со мной и предложил выпить с ним кофе… Так мы и познакомились.

В приемной стало тихо.

– Знаете, может, она и права, – сказал Шубин, – во всяком случае, месть Оленину за год могла стать у Шонина навязчивой идеей…

– Больше того, – добавила Надя Щукина, – он мог действовать не один, а с женщиной, о которой нам пока ничего не известно… Вот вам и туфли на шпильке…

– Маловероятно. Но принять во внимание можно, – кивнул головой Крымов. – Разбегаемся?..

Увидев очередь в гнойное отделение, где работал Сережа Иноземцев, Юля расстроилась. Она понимала, что стоит ей сейчас попытаться пройти без очереди, как начнется скандал, она услышит в свой адрес такое, после чего останется только бежать отсюда, а потому села на свободный стул и, не проронив ни слова, стала ждать. Но вытерпела всего пару минут, после чего резко встала («В конце-то концов, я пришла по делу, а не на перевязку!») и, стараясь не слушать, что ей кричали вслед, распахнула дверь и оказалась лицом к лицу с Иноземцевым. Сердце ее колотилось, она была сердита на себя, на свою трусость и мнительность, которые постоянно мешали в работе.

– Привет, Сережа, – сказала она, стараясь не смотреть, как Сергей черпает специальным приспособлением гной из огромной резаной раны, как заливает туда пенящуюся перекись водорода и привычным движением накладывает повязку с неприятно пахнущей мазью Вишневского… Старик, на ягодице которого проводилась эта операция, громко матерился, заглушая Юлин голос.

Старик встал, дрожащими руками натянул белье, брюки и, пошатываясь на ослабевших ногах, вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Иноземцев щелкнул ключом и повернулся к Юле.

– Привет, птичка… Каким ветром? У тебя много таких клиентов, как Чайкин?

– А что, с ним ты уже закончил?..

– Конечно, он теперь как огурчик… Сколько я тебе должен за посреднические услуги?

И ведь, что самое главное, он не шутил! Он действительно намеревался расплатиться с Юлей наличными и даже полез для этого в карман, предварительно стянув с пухлых пальцев тонкие резиновые перчатки.

– Сергей, сядь и внимательно меня выслушай… Дело в том, что то кольцо, которое я у тебя купила, раньше принадлежало Инне Шониной, девушке, зверски убитой ровно год назад… Это кольцо признал ее родной брат, Олег Шонин, который приехал из Москвы специально для того, чтобы продолжить расследование ее убийства… Теперь ты понимаешь, в какую историю вляпался?

– Какое кольцо, помилуй бог?! – тихим вкрадчивым голосом произнес Иноземцев, тараща на Юлю свои прозрачные невинные глаза и пожимая полными плечами, обтянутыми белым накрахмаленным халатом. – Я не продавал тебе никакого кольца…

Теперь Юля вытаращила глаза. Она поняла, что ее обманули. Что она попалась, как девчонка. Ну, конечно, разве сможет она доказать, у кого она купила это кольцо? А раз не сможет, то Олег Шонин вполне может думать, что это она, а не Иноземцев, причастна к краже кольца, а то и к убийству Инны… Вот уж вляпалась так вляпалась…

– Значит, ты мне никакого кольца не продавал?!

– Я впервые о нем слышу… Да и вообще, Юлечка, какое кольцо может быть у меня, нищего хирурга?

– Я записала наш с тобой разговор…

– Не ври, у тебя ничего нет на меня… А теперь уходи и не мешай мне работать… – Он, легонько подтолкнув ее к двери, открыл ее ключом, распахнул и крикнул: – Кто следующий?!.

«Насекомое» она увидела сразу и только спустя мгновение поняла, что оно сидит в машине Крымова. Они куда-то направлялись. Юля, которая никак не могла прийти в себя после визита к Иноземцеву и думала только о том, как же отомстить ему, доказать причастность Сергея к этому злосчастному кольцу, колесила по городу, то кружась вокруг Театральной площади, то вылетая на загородное шоссе. Ей казалось, что только скорость, только встречный ветер и смертельная опасность выведут ее из состояния тупого оцепенения.

Она презирала себя за ту вольность, которую позволила себе в ресторане с Крымовым, и за все то, что за этим последовало…

Девушка с «конским» хвостом рядом с Крымовым заставила ее зареветь. Вот как, значит, господин Крымов, ее жених, проводит свободное время… Да и откуда вообще у него могло появиться свободное время, если они только что распределили обязанности и бросились врассыпную – работать?! «Свинья, негодяй, мерзавец!» – шептала она, давясь слезами и несясь на огромной скорости за машиной Крымова. Она хотела врезаться в нее, смять ее сверкающий зад, да так, чтобы это зловредное «насекомое» влепилось своим нежным личиком прямо в стекло…

Между тем машины вырвались из города и помчались в сторону кладбища, миновав которое устремились дальше к лесу.

На лесной дороге, не понимая, почему Крымов до сих пор не заметил ее машину, но зато отлично понимая, чем может в лесу заниматься парочка, резко развернулась и, сбавив скорость, направилась в город…

На шоссе выяснилось, что бензин кончился. Машина встала. Юля вышла из нее, села на обочину и разрыдалась.

Она не слышала, как рядом с ней остановилась машина, из которой вышли двое.

– Салют…

Она подняла голову и увидела склонившихся над ней мужчин.

– Что, кончился бензин, детка?