Глава седьмая
Виталий Мороженый, позвякивая ключами от машины, вышел из подъезда дома, где он снимал квартиру. Ему предстояло сегодня посетить съемочный павильон на предмет размещения там бутафории для своего нового фильма.
Он недавно вернулся из Москвы, где решал вопросы продажи своих прошлых кинематографических творений.
Ему было всего тридцать два года. Никаких ВГИКов он не кончал, а в кино пришел после напряженных попыток найти себя в жизни и как-то самовыразиться.
Он был самоучкой. Попав в Москву лет восемь назад, он стал завсегдатаем столичной тусовки, где проводили время музыканты и художники, актеры и литераторы. Словом, стал составной частью одного из островков московской богемы.
Время было смутное – конец перестройки. Люди лихорадочно стремились заработать деньги, еще не зная о том, что через год с небольшим все их сбережения в купюрах с изображением вождя мирового пролетариата обратятся в прах по воле правительства, возглавляемого внуком классика советской детской литературы.
Пытался и он, устроившись на работу на московский телеканал. Сначала помощником оператора, потом, когда освоил мастерство работы с камерой, – оператором.
Но в нем всегда, еще с детства, дремали зачатки творческой личности. Хотя он никому этого не показывал, и никто об этом не догадывался.
Научившись за два года работы снимать и поднаторев в простейшей режиссуре репортерских сюжетов, он попробовал снять короткометражный художественный фильм. Это была психологическо-эротическая лента.
Тусовка оценила фильм в основном благосклонно. И, хотя некоторые яйцеголовые интеллигенты рассуждали что-то насчет наивности и прямолинейности «психического аспекта» и одновременно «чрезмерной натуралистичности», сам режиссер расценил реакцию как положительную.
А потом были порнопробы. Рыночная экономика брала свое, тусовка распадалась. Наиболее практичные ее представители уходили снимать рекламу и видеоклипы, а наименее приспособившиеся к рыночным реалиям спивались и были рады тому, что их собутыльники, такие же неудачники, как и они, орали за столом пьяным голосом: «А вы знаете, кто с вами сидит?! Это же гений!»
И Мороженый, которому все это надоело, решил, с одной стороны, остаться альтернативщиком, а с другой – зарабатывать деньги. Порнокино казалось ему именно таким компромиссом. Причем его склонность к предельной жесткости, циничности повествования встречала положительный отклик даже среди тусовщиков. Возник даже термин «обнаженное кино».
Кассеты, которые распространялись исключительно наложенным платежом и по заказу любителей, принесли Мороженому неплохую прибыль. Именно тогда он и взял себе этот псевдоним. Он отражал его внутреннюю сущность. Холодное сердце и горячая голова – полная антитеза выражению Дзержинского о том, каким должен быть чекист.
И в один прекрасный момент он решает, что наступил новый этап в его жизни, и завязывает с порнографией. Он чувствует, что готов к нечто большему.
Уединившись со своей очередной подругой на ее даче под Москвой в сентябре девяносто третьего, он размышляет… Необходим какой-то прорыв, что-то новое…
Но что можно сказать в авангардном кино после Формана и Тарковского? К тому же эпоха авангарда в искусстве отошла. И кассовости никакой, если углубляться в слишком замороченные сюжеты.
Бергман? Нет! Этот погряз в психологизмах своих героев. А французы! Вся сущность Франции выражена давным-давно Мопассаном и Флобером – сплошные адюльтеры в виде «воспитания чувств», лямур-тужур-бонжур… Тьфу!
Ну, и конечно, придурки-клоуны типа Бельмондо и Ришара. И все…
Залман Кинг, Верховен? Опять все то же. И ничего более. Никакой идеологической подкладки, антиинтеллектуальное кино.
Стивен Спилберг… Лучше не вспоминать о нем вообще. Его гуманистический фильм «Список Шиндлера» Виталий особо ненавидел. А «Парк Юрского периода» – просто никому не нужный выпендреж, чушь какая-то собачья!
Мистика? «Горец»? Да, интересно… Но все упирается в компьютерные навороты, не остается ничего живого, кинематограф становится похожим на электронную музыку, все как бы слеплено и склеено.
Нет, надо по-нашему, по-российски! А что, собственно, удачно снимают в России? Только комедии. У него с чувством юмора было вроде бы в порядке, но отсутствовал вкус и чувство меры. Слишком уж очень заметный наблюдался крен в сторону черноты. Да и какой оптимизм может навевать современная российская действительность, да еще накладывающиеся на это личные негативные впечатления детства, с глупой мамой и пьяницей-отцом?
Именно тогда он знакомится с творчеством начинающего американского режиссера Квентина Тарантино. И тот становится на какое-то время его путеводным маяком. Но скоро он приходит к выводу, что тот хоть и продвинутый чувак, но что-то у него недоделано, все-таки сказано не до конца смело, а временами бессмысленно и по-американски тупо. Слишком публицистично, наконец!
А ему надо найти необходимый компромисс между коммерцией и искусством. Почувствовать настроения социума и вырваться вперед на волне, а потом и повести его за собой! Взорвать общественное мнение подобно «Секс пистолз», подобно Сальвадору Дали, Джону Кейджу, Салману Рушди и Эдуарду Лимонову!
Он где-то прочел статью о ментальном терроризме, о том, как, шоком воздействуя на общественное сознание, можно постепенно овладевать им. Да, безусловно! Именно так, все великие начинали с выливания на уши и глаза доверчивой публики ушата холодной, временами даже грязной и дурнопахнущей воды. А что делать?!
Общество озлоблено и жаждет крови, пускай и виртуальной. Поскольку с хлебом напряженка, нужны зрелища. И не просто зрелища. Русский человек любит, чтобы все было с оттяжечкой и наотмашь. Чтобы с толком, с чувством, с расстановкой… Чтобы душа развернулась, а потом свернулась так, что и отыскать-то ее было невозможно!
Он с детства мечтал в чем-нибудь отличиться и быть занесенным хотя бы в одну энциклопедию. Пускай и под псевдонимом Виталия Мороженого. А чем черт не шутит, может быть, общество когда-нибудь дойдет до того, что примет его эстетическую концепцию и скрываться будет не нужно?
В октябре в Москве грянул путч, и Мороженый снимает хронику тех событий. Потом он будет говорить, что по сравнению с официальными съемками Си-эн-эн его работа гораздо в большей степени отражает накал событий и показывает все происходящее изнутри.
И именно тогда в его жизни наступает перелом. Он находит себе единомышленника. Он крутился в одной из патриотических тусовок, которые слетелись в те дни в Москву как мухи на дерьмо.
Его называли Конунг. За увлеченность скандинавской мифологией и склонность к идеологии главенства в мире северной расы. Это он убедил Виталия в том, что в своих кинопробах тот должен пойти дальше и, основываясь на признании деления людей на «высших» и «низших», развивать искусство, свободное от моральных догм.
После провала путча Конунг увозит своего друга в Ярославскую область, где под негласным одобрением местных властей существует лагерь боевиков-патриотов. Они отрабатывали технику убийств на бомжах и наркоманах, которые под различными предлогами туда заманивались.
– Смотри, какой поразительный и бесплатный человеческий материал! – восклицал Конунг. – Пускай те, у кого в голове нет извилин, называет их дерьмом и проходит мимо. Но просто так ничего не бывает. И дерьмо должно приносить пользу. В данном случае искусству.
На выработку окончательной концепции «обнаженного кино» уходит еще два-три года. За это время Мороженый успевает отснять несколько фильмов, которые, по его собственному признанию, являлись сырыми и недоделанными. Помимо этого, он продолжает работать оператором на московском телевидении.
Но потом произошли изменения. Конунг занялся большой политикой, заимел определенный вес, успешно занялся бизнесом и прикупил на Волге бывшую турбазу. Там проводились различные партийные мероприятия и гулянки. Этой турбазе и суждено было стать основной съемочной площадкой Мороженого. Тем более что располагалась она рядом с его родным городом.
В этот «Новый Голливуд», как он его сам назвал, и лежал сейчас его путь.
Он свернул в определенном месте с трассы на боковую дорогу и через десять минут уже въезжал в ворота, перед которыми было написано: «Въезд воспрещен. Частное владение». Вся территория турбазы была огорожена колючей проволокой, и посторонним вход сюда был заказан. С местной милицией отношения выстроились самые что ни на есть нормальные, никаких жалоб со стороны населения села, располагавшегося неподалеку, не было, так что внутри проволоки была своя власть и можно было делать все что заблагорассудится.
Здесь в домиках, переделанных в мини-тюрьмы, можно было спокойно содержать актерский материал, ждущий своей участи. Ответственным за его селекцию был управляющий «Нового Голливуда» Булкин, который объезжал наиболее злачные городские места и выискивал интересные типажи. Как правило, кто попадал сюда, отсюда уже не возвращался. Так было и с бомжами, и с одинокими старушками, и с наркоманами, и с проститутками. С последними, правда, хлопот было больше. Иногда наиболее чувствительные из охранников поддавались на женские чары, но система внутренней безопасности была налажена хорошо, и «людей с мягким сердцем» наказывали.
Но кто мог предполагать, что самым ненадежным окажется имевший полное доверие как Мороженого, так и Конунга главный администратор Булкин?!
Режиссер угрюмо поздоровался с охранником и прошел в свой кабинет в административном здании турбазы. Спустя несколько минут он собрал весь персонал «Нового Голливуда» на «планерку». Всего их было человек двадцать, в основном люди, выполнявшие охранные функции.
– Еще раз повторяю, – говорил Мороженый, расхаживая перед строем вытянувшихся в струнку молодых и не очень молодых парней, – если будет утечка информации, мы все равно узнаем, от кого она исходит. А конец у горе-информаторов будет один!
И он показал пальцем на улицу, где на асфальте еще осталась кровь и раздробленные кости бывшего управляющего «Нового Голливуда» Константина Булкина, или просто Бублика.
– По-моему, вам платят здесь весьма неплохо, чтобы не пробовать зарабатывать слева! Или я не прав?!
На этот риторический вопрос парни выдавили из себя нестройно и несколько смущенно: «Да нет…», «Нормально»…
– Я тоже думаю, что нормально! – воскликнул Мороженый. – Вы люди понятливые, так что должны просекать момент. Все свободны!
Распустив персонал, Мороженый задумался. То, чем он занимался, в самом ближайшем будущем должно было принести ему хорошую прибыль. Конунг по своим международным связям установил канал сбыта продукции фирмы, которую Мороженый по ассоциации со своим псевдонимом назвал «Frozen productions». Его шедевры «обнаженного кино» должны были распространяться по видеосалонам Европы и Азии, и на некоторые фильмы уже был наложен английский перевод.
Однако Булкин выкрал у него копию последнего фильма и кустарно налепил еще сотню-другую копий, а потом предложил их на реализацию на лотках областного центра. И только благодаря случайности это удалось пресечь.
И вроде бы все вышло чисто. Булкина ему было абсолютно не жаль. Что он имел в своей дурацкой полиграфической фирме, которая пыталась выжить, печатая голых баб на плакатах? Да ничего по сравнению с тем, что платили ему здесь. Нет, точно верна поговорка: «Жадность фраера сгубила»…
Воистину, великий порок человечества. Ерунда это все, что говорят про жадных, которые в результате этого становились миллионерами. Можно проявить жадность раз, два, три, тридцать три раза, но на тридцать четвертом появится тот, кто этого тебе не простит. И он, Виталий Мороженый, который считал себя идеалистом, пытающимся выжить в материальном мире, был горд, что совершил страшную месть по отношению к этому пройдохе.
Жалко было двух других, в частности, этого смешного лысого лоха по фамилии Делянкин. В принципе, он же ничего не знал, однако из Москвы, от Конунга, поступил приказ ликвидировать всех, кто был причастен к этому делу, чтобы неповадно было… Впрочем, было в его хитрых глазках что-то мерзостно-материалистическое, жидовское. Мелкий, ничтожный человечишко, карабкающийся по чужим спинам и эксплуатирующий чужой талант. Тля…
Особенно жалко было Михаила Шумилина… Все-таки для Мороженого это был свой человек, киношник. Но… жизнь сурова, но это жизнь…
А ему надо было думать о следующем фильме, который обещал стать этапной и концептуальной работой.
Предыдущий фильм, «Мясо», хоть и поражал непривычного зрителя своими кошмарами, но все же был не до конца идеологически проработан. А актеры были классные… Вполне возможно, что лучших Мороженому уже не набрать. Ему было искренне жалко расставаться в процессе работы над фильмом с Фанатом, этим наркоманом, готовым за порцию крэка умертвить собственную маму. Очень хорошо играл, как не сыграл бы, наверное, никто из хваленых, окончивших лучшие киноинституты актеров.
Ну, а Потнюк?..
Мороженый закрыл глаза. У него были личные причины особо относиться к этому потерявшему человеческий облик бомжу. Но он о них никому не говорил.
