Глава 6
— Анна! Анна! — звал кто-то оглушительным шепотом под моим балконом. — Ты дома или нет?!
Этот шепот, словно удар электрическим током, подбросил меня на кровати, и я, как была в одной пижаме, кинулась к окну.
— Тонечка, Тонечка, неужели это ты?! — шептала я, на ходу расчесывая спутанные пряди волос. — Неужели бог услышал мои молитвы?!
Но, видимо, о моих атеистических взглядах всевышнему было доподлинно известно, потому что под балконом стояла вовсе не она.
— Чего тебе? — не в силах скрыть разочарования, уставилась я на соседку Елизавету. — Который вообще час?
Она пропустила мои вопросы мимо ушей', кивнула в знак приветствия и с самым таинственным видом пробормотала:
— Разговор есть!
— Ох, Лизка, дождешься ты у меня, — погрозила я ей пальцем. — Неужели не понятно — человек в отпуске, хочет выспаться.
Я могу себе это позволить?
— Да можешь, можешь, — сморщилась она от моего непонимания важности момента. — Но дело серьезное, впусти.
Елизавета была та еще штучка… За три года соседства с ней я уяснила одно: если она о чем-то просит, надо уважить. В противном случае занудства и скулежа не избежать. Лизка начнет плакать, заламывать руки, сетовать на судьбу и смотреть на тебя глазами побитой собаки.
В этом она с поразительной точностью напоминала мне моего друга Мишку. Так же, как он, она обвиняла всех и вся в своей нелегкой доле, совершенно не желая вспоминать о брошенном ею в соседнем городе муже, об оставленной карьере бухгалтера-экономиста. С первым, видите ли, ей было скучно, а второе, кроме зевоты, у нее ничего более не вызывало.
Я впустила Лизку в дом, про себя отметив, что мой телохранитель еще не явился на свой пост — скамейка перед подъездом была пуста.
— Сергей Иванович хочет с тобой встретиться, — заявила она с порога, не пожелав двигаться дальше прихожей. — И как можно срочнее. Он говорит, что это важно для тебя…
— А кто это — Сергей Иванович? — выпятила я нижнюю губу, всем своим видом давая понять, что и слыхом не слыхивала о таком.
— Ань, ну хватит прикидываться, — часто-часто заморгала Лизка, что обычно являлось у нее предвестием слез. — Ты же с ним в ресторане почти весь вечер провела. Танцевала…
— Ах вот ты о ком! Понятно!.. — Я прошла на кухню и уже оттуда крикнула:
— Да мне наплевать, чего хочет этот твой Сергей Иванович!
Я не собираюсь с ним встречаться, а уж тем более поддерживать сомнительное знакомство, если на таковое он рассчитывает!
— Ань! Ну ты чего? — Лизка все-таки заревела.
Облокотившись о притолоку в прихожей, она достала платок, который, кстати, всегда был у нее наготове, и принялась всхлипывать, перемежая все это причитаниями.
Из всего того, что она налопотала, я поняла, что новый хозяин ресторана круто взялся за обслуживающий персонал, дав для начала расчет музыкантам. Следующим этапом чистки должны были стать официантки. А поскольку Лизка относилась к их числу и злоупотребляла иногда при расчете с изрядно подвыпившими посетителями, то она решила хоть как-то услужить хозяину, чтобы смягчить возможные репрессии.
— Мне все понятно, — попыталась я остановить поток ее красноречия, выходя из кухни. — Ты захотела выслужиться, повилять хвостом перед новым хозяином, чтобы он тебе в лучшем случае — кинул кость, в худшем — не выставил на улицу. Но при чем тут я?
— Нет, Ань! Нет! — подняла на меня Лизка зареванные глаза. — Все не так! Он просто сказал, что хотел бы вновь встретиться с такой красивой женщиной, к тому же одинокой…
— А ты, конечно, не преминула заметить, что мы с тобой соседки! — фыркнула я.
— Ага! — вытаращила она глаза, поражаясь моей прозорливости. — А как ты узнала?!
— Ох, Лизка! — укоризненно покачав головой, я открыла дверь и подтолкнула ее к выходу. — Иди и скажи своему Сергею Ивановичу, что твоя соседка не желает с ним встречаться.
— Ну почему? Ань, ну почему?
— Потому что я не люблю лысых! — рявкнула я и захлопнула дверь прямо перед ее носом.
Не знаю отчего, но настроение мое вдруг разом испортилось. Бурча себе под нос множество претензий к вышеупомянутому Сергею Ивановичу, который с первой встречи был объявлен мною «крысиным королем», я заварила пакетик «Липтона», сделала два бутерброда с ветчиной и приготовилась позавтракать.
Но не успела я сделать и пары глотков, как под моими окнами вновь раздалось:
— Аня! Аня! Выгляни, прошу тебя!
С раздражением швырнув недоеденный бутерброд на тарелку, я перегнулась через подоконник, норовя свалиться в клумбу под окном, и прошипела:
— Слушай, Лизавета! Прекрати наконец верещать! По-моему, я внятно тебе сказала — нет!
— Аня! Там покойник! — выдохнула она побелевшими губами.
Только тут наконец я обратила внимание на несколько необычное ее состояние. Если Лизка всегда плыла через двор, высоко задрав подбородок и горделиво выставив вперед пышный бюст, то сейчас она имела вид несколько полинявший.
— И что? — не нашлась я сразу что ответить.
— Там покойник! — повторила она и указала подрагивающей рукой куда-то в сторону сараев.
— Какой покойник?
— Не знаю… — проблеяла она и икнула.
— Слушай, Лизка! Вызови милицию и не морочь мне голову!
Я совсем уже было хотела захлопнуть окно, когда она забубнила:
— Конечно! Милицию! А ты кто? Не милиция, что ли? Ты тоже представитель! Такие мы все чистенькие, что мараться ни обо что не желаем!..
Последняя ее фраза завела меня донельзя.
Не помня себя, в домашних тапочках на босу ногу, я выскочила из дома и, схватив Елизавету за рукав, потащила в направлении, которое она перед этим мне показала.
— Идем, идем! — подтолкнула я упирающуюся соседку. — Покажешь мне своего покойника! Ну, что же ты упрямишься?
— Он не мой! А твой! — вырвалась она наконец из моих цепких пальцев.
— Как мой?!
От слов, сказанных ею, а скорее всего от тона, каким были сказаны эти самые слова, сердце мое препротивно заныло. Было ли то предчувствием или еще чем-то пугающе необъяснимым, но во рту вдруг сразу пересохло, а колени мелко-мелко задрожали.
— Как мой? — тупо переспросила я. — Чего городишь?
— Я видела, как он шлялся за тобой повсюду, — надулась Лизка и потерла руку выше локтя. — Вцепилась, как… Теперь, наверное, синяк будет.
— Идем, — глухо произнесла я и пошла вперед.
То место, куда мы с Лизкой двинулись, от страха еле-еле перебирая ногами, было обнесено со всех четырех сторон полутораметровым, давно проржавевшим железным забором. Внутри ограждения располагалось два ряда стареньких сараюшек, смотревших друг на друга покосившимися дверями с допотопными навесными замками. Многие из них не имели даже замков, а закрывались на щеколду с вставленной в нее деревянной чурочкой.
Хозяева этих допотопных сараюшек давно переехали в более престижные районы или понастроили капитальных гаражей. А те, что остались, использовали их для хранения всяческого хлама, вроде старых велосипедов без колес или продавленных диванов с рваной обивкой.
Растительность, не вытоптанная частыми посещениями, буйно заполонила все вокруг, перекинув ползучие стебли повилики на выщербленные временем стены. Стояло здесь и несколько яблонек, выросших, очевидно, из оброненных давным-давно семечек. Чахлые стволики сиротливо притулились в дальнем углу, образовав что-то вроде хоровода.
Туда и повела меня Елизавета.
— Вон он, — тихо прошептала она и скосила глаза влево. — Видишь, ботинок торчит из травы?
Я проследила за ее взглядом и действительно увидела ботинок, торчащий из зарослей крапивы.
— А может быть, он спит? — задыхаясь от волнения, прошептала я.
— В крапиве-то?! — недоверчиво фыркнула Лизка и сделала шаг вперед. — Он мертвый, точно говорю. Я его еще ранним утром приметила, когда ящики из-под рассады выносила в сарай. Думала, алкаш какой-нибудь с ночи остался. А сейчас пошла за граблями, Нинка Потапова со второго этажа попросила, а он все еще тут. И все в таком же положении. Я сунулась в крапиву, а это он!..
— Кто?!
— Ну, тот паренек, который вчера сидел у подъезда. Ты еще с ним потом переговаривалась из окна. Я, когда проходила, попыталась с ним.., ну, сама понимаешь. А он ни в какую.
Правильный!..
Я слушала и не слышала ее. Все, на что я была способна в данной ситуации, это глядеть широко раскрытыми от ужаса глазами на торчащий из крапивы ботинок.
— Чего делать-то будем?! — толкнула меня в бок Елизавета, оборвав мое оцепенение. — Посмотреть бы надо, а?!
— Не надо ничего трогать, — вырвался у меня полувздох-полувсхлип. — Вызывай милицию. Если будут выступать, ссылаясь на то, что бензина у них нет или еще какая причина, назови мою фамилию.
— А ты?
— Я тут покараулю, иди!
Елизавета умчалась выполнять мое приказание, а я привалилась к стене сарая и, задрав голову, принялась следить за пухлыми облаками, вереницей проплывающими по небу.
О том, что всего в каком-то метре от меня лежит покойник, я старалась не думать. Как старалась не думать и о том, что это, может быть, тот самый паренек, который не далее как вчера приветливо мне улыбался. Прочно зацепившись за мысль, что Лизка ошиблась, я не позволяла панике овладеть моей душой.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем со стороны двора раздался звук урчащего мотора, и почти тут же тесное пространство между сараями заполнилось людьми.
Высокий чернявый мужчина, представившийся мне как Владислав Дмитриевич, выставил охрану и вместе с криминалистом принялся осматривать место происшествия. На нас с Елизаветой они почти перестали обращать внимание.
Не знаю, на какое чудо я надеялась, но когда пострадавшего вытащили из зарослей крапивы и положили в пластиковый мешок, он оказался не кем иным, как моим сопровождающим, о чем, к слову сказать, мне без устали нашептывала моя соседка.
— Ox ты, боже мой! — тихо простонала я, хватаясь за сердце. — Как же так его?
— Проникающее ранение острым колющим предметом в область сердца, — пояснил криминалист, услышав мои слова. — Скончался, очевидно, почти сразу. Но окончательно можно сделать выводы лишь после вскрытия.
— Вы были знакомы с покойным, Анна Михайловна? — вцепился в меня взглядом Владислав Дмитриевич.
— Н-нет.., то есть д-да, — ответила я, заикаясь, не зная, что ответить. — Видела несколько раз.
— Он у нас во дворе крутился несколько последних дней, — пришла мне на помощь Лизка. — Ничего паренек… Тихий такой, никого не обижал… Не приставал…
Последние слова она произнесла едва ли не с обидой, из чего я сделала вывод, что она была бы рада как раз обратному.
— Странно… — изрек Владислав Дмитриевич, разглядывая извлеченные из карманов покойного предметы.
Упакованные в полиэтилен, они не представляли собой ничего интересного. Носовой платок, абонемент на бесплатный проезд в городском транспорте, телефонный жетон и несколько смятых десятирублевок.
— Что вам кажется странным? — подняла я на него глаза.
— На карманах брюк масляные пятна, а в карманах ничего нет.
— Эти пятна могли там появиться неделю назад, — предположила я, хотя еще вчера отметила аккуратность своего телохранителя. — А вы хотите сказать, что это…
— Я ничего не хочу сказать, — мягко оборвал меня Владислав Дмитриевич на полуслове и повел глазами в сторону насторожившейся Лизки. — Просто того, что там могло быть, сейчас нет на месте…
Мы еще поговорили с полчаса, затем он задал несколько вопросов моей соседке, взяв с нее обещание явиться в отделение по первому зову, и мы были отпущены с миром.
Всю дорогу до дома мы с ней подавленно молчали. Лишь у самого подъезда она прокашлялась и тихо сказала:
— Зря ты, Ань, не хочешь с Сергеем Ивановичем встретиться. Он неплохой мужик. Мог бы помочь…
— Оставь, прошу тебя, — с болезненной гримасой на лице отвернулась я от нее. — Никто не может мне помочь, кроме меня самой. Да и помогать незачем. У меня все в порядке, дом, работа… Сейчас я в отпуске и отдыхаю…
— Да уж! — фыркнула она, взявшись за дверную ручку. — Только странно все это…
— Что?! — непонимающе уставилась я на нее.
— Да так… — неопределенно пожала она плечами. — Вокруг тебя какие-то странные вещи происходят…
— Это ты о чем? — Я нахмурилась и принялась сверлить Лизку проницательным взглядом.
— Да так… И не я это вовсе, а все так говорят…
— А ну-ка пошли!
Я вновь схватила ее за рукав и потащила к себе домой. На пороге квартиры она нерешительно остановилась, пытаясь освободить ноги от пыльных кроссовок, но я подтолкнула ее в спину со словами:
— Шуруй на кухню не разуваясь!..
Лизка прошла, плюхнулась на табуретку у окна и положила руки на край стола. Весь вид ее при этом выражал полнейшее смирение и согласие с миром, но меня-то обмануть она не могла.
Оставив Лизку в одиночестве продолжать разыгрывать святую добродетель, я прошла в гостиную и взялась за телефонную трубку. Но все мои попытки дозвониться до Семена Алексеевича не увенчались успехом, поэтому, оставив в покое телефон, я вернулась на кухню — Пить будешь? — строго спросила я, доставая из буфета бутылку водки. — Предупреждаю — закуски особенной нет.
Несколько мгновений она оторопело моргала глазами, не в силах поверить в услышанное и переводя взгляд с меня на стол. Но выставленная перед ней бутылка и пара рюмок красноречиво свидетельствовали о том, что галлюцинациями она не страдает.
— Давай выпьем… — осторожно начала она и с подозрением прищурилась. — Ас чего это?
То вдруг здороваешься сквозь зубы, а то вдруг пить со мной собралась?..
— Тошно мне, Лизка! — сквозь зубы выдавила я. — Ох, как тошно!
— Еще бы! — подхватила она и, с минуту понаблюдав за тем, как я дрожащими руками пытаюсь нарезать колбасу, отобрала у меня нож со словами:
— Дай сюда, что ли? Так все пальцы можно изрезать вместо колбасы. Я сейчас быстро все организую. Мне не привыкать…
— А, ну да, конечно, — пробормотала я, устало опустившись на табуретку и привалившись спиной к стене. — Лиза, и не надоело тебе в официантках ходить? Баба ты вроде не глупая, образование есть, а ты объедки со стола убираешь за всеми!
— Ну и что? — совершенно искренне изумилась она. — Кто-то ведь должен этим заниматься! Ты вон тоже: красавица, каких поискать, умница и образование, а в таком дерьме копаешься…
— Ну это ты, скажем, загнула! — попыталась я возмутиться, оскорбившись за свою профессию.
— А что?! — Она на мгновение оторвалась от своего занятия и, уперев руки в бока, внимательно на меня посмотрела. — Я-то хоть людям какую-никакую, но приятность преподношу, а ты?!
— А что я? Я пытаюсь восстановить справедливость. Чтобы виновные были наказаны, а невиновные…
— Вот, вот! — оборвала она меня на полуслове и нацелилась указательным пальцем мне в грудь. — А где гарантия, что ты, а до тебя этот долбаный следователь не ошибаетесь?!
Кто даст гарантии, что осужденного просто-напросто не подставили?
— Такое случается, но редко.
— Но случается! А ведь за этим поломанные судьбы, чьи-то оборванные жизни… — В этом месте она неожиданно замолчала, и я, к удивлению своему, обнаружила, что Лизка плачет. — Ты вон осуждаешь меня, что мужа бросила, что работаю не по специальности. А что ты обо мне знаешь-то?!
— Да, собственно, почти ничего…
— Вот, вот! А осудить любой сумеет! А мне ведь всю жизнь такая же вот, вроде тебя, поломала!
— Сядь ты, Лизка! — дернула я ее за руку, усаживая к столу. — Давай выпьем, а потом поговорим.
Я открутила пробку и наполнила рюмки прозрачной жидкостью.
— За что пить-то будем? — хлюпнула Лизка, поднимая свою рюмку.
— А ни за что. Просто так пей!
Мы опрокинули рюмки и одновременно потянулись к тарелке с колбасой, к которой она успела настрогать помидоров с огурцами и редиской и открыть банку шпротов.
Я сосредоточенно жевала кусочек колбасы, попутно размышляя над словами своей соседки. Прожив с ней на одной лестничной клетке все последнее время, я не могла даже и предположить, что у нее в жизни произошла какая-то трагедия. Лизка всегда являлась для меня олицетворением бесшабашности и легкомыслия.
Правда, частенько раздражал ее оглушительный хохот под окнами часу, скажем, во втором ночи, когда она возвращалась из ресторана в сопровождении очередного кавалера. Но, не отягощая себя заботами о покое окружающих, Лизка могла к тому же еще и запеть что-нибудь из репертуара Пугачевой.
— О чем думаешь? — оборвала она мои размышления и опять налила водки. — Думаешь, пустая я, ветреная? А зря так мыслишь…
— Так что там у тебя? — перебила я ее и опрокинула стопку. — Что за трагедия, я не поняла?
Лизка нахмурила брови и несколько минут сидела молча. О чем она думала в тот момент, так и осталось для меня загадкой. Я лишь наблюдала за гаммой чувств, волной пробежавших по ее лицу.
Удивительная нежность, внезапно засквозившая в ее глазах, молниеносно сменилась болью, избороздившей морщинами ее лоб.
И тотчас же прищурились глаза под сведенными сурово бровями, а меня обдало жуткой ненавистью, которую я ощутила почти физически.
— Лиза, — осторожно позвала я, — расскажи!
Она остановила на мне взгляд и, тяжело вздохнув, начала говорить.
Я слушала, не перебивая, об истории юной влюбленной девочки из затерянного в далекой глуши поселка. О том, как она вместе с возлюбленным часами гуляла под луной, любовалась закатами, с упоением слушала пение птиц.
О том, как они были счастливы и совершенно не задумывались над тем, что мир этот не безгрешен и что в нем существует предательство и зло. Именно это зло, в облике ее лучшей подруги, и перечеркнуло ее мечты о счастье.
Голубоглазая, златокудрая Любашка, возомнившая себя «мисс совершенством», сделала все, чтобы разлучить Елизавету с ее другом.
И на какие ухищрения она только не пускалась, пытаясь завоевать сердце парнишки! Зазывала его домой, закармливала дорогими угощениями, благо бюджет семьи начальника леспромхоза тому способствовал. Но все было тщетно. Выпив чаю с дорогими конфетами и пирожными, паренек спешил на окраину поселка, где на крылечке его поджидала милая Лизонька.
И тогда Любушка пустилась во все тяжкие, опоив его однажды малиновой настойкой с подмешанным к ней снотворным.
— Можешь себе представить чувства ее папаши, когда он зашел в дом и застал их в постели совершенно раздетыми? — всхлипнула Лизка.
— Сколько же вам лет тогда было? — изумленно вскинула я брови. — Такое коварство в столь раннем возрасте?.. Просто поразительно!
— Нам с ней по шестнадцать, а ему восемнадцать только исполнилось.
Именно этот факт и сыграл свою губительную роль в этом деле.
Любашка рыдала, рвала на себе волосы, грозясь покончить жизнь самоубийством. Отец то и дело хватался за охотничье ружье, а мать пила валидол. Но почти все трое были твердо уверены, что этот «насильник» женится. Каково же было изумление родителей, когда он обвинил ненаглядное чадо в распущенности и вероломстве. Тут уж они закусили удила и, придав сей факт огласке, привлекли виновника бед к ответственности.
— И все! Его осудили по всей строгости Закона! — заплетающимся языком пролопотала Елизавета, одна опорожнившая к тому времени почти половину бутылки. — Влепили десять лет строгого режима.
— Ну, а что же ты?! Так ничего и не сказала?!
— Кто бы стал меня слушать? — фыркнула Лизка, посмотрев на меня как на умалишенную. — Кто я против начальника леспромхоза?
Желторотая пигалица! Вот так-то вот, Анна!
А ты говоришь — справедливость!
Не скажу, что после ее слов я всерьез задумалась о правильности сделанного мною выбора, но под ее пристальным взглядом мне отчего-то стало неуютно.
— Ну, а потом я решила мстить! — скрипнула зубами Лизка. — Начала с Любки. Перво-наперво вымазала ее ворота дегтем. По-детски, конечно, но с чего-то надо было начинать.
А закончила тем, что поймала ее на школьном дворе и устроила ей темную… Потом, после школы, поступив в техникум в районном центре, начала собирать сведения о судье, которая засадила моего Петра.
— Интересно… — насторожилась сразу я, поняв, что Елизавета переходит к самому интересному для меня этапу рассказа.
— Еще бы! Я столько любопытного раскопала на нее! Выслушаешь — не поверишь!
— А ты попробуй…
— Остановлюсь на главном: она изменяла своему мужу. Вот я, уговорив одного из сокурсников, и начала отслеживать ее с фотоаппаратом. Мне бы, может быть, и не пришла в голову эта идея, если бы не один французский фильм. Не помню сейчас его названия, но ситуация схожая… Так вот я, наделав пачки три ее фотографий, где она с любовником на пляже, в парке, за городом, разослала их по назначению…
— И куда же?
— Первую пачку — мужу, вторую — председателю суда, а третью — в горком партии.
— Ну ты и стерва! — не удержавшись, выдохнула я.
— Еще бы! — самодовольно протянула Лизка. — Я поклялась ей отомстить, и я это сделала!
— И что же с ней стало?
— А ничего! От нее ничего не осталось!
Один пшик! Неприятности посыпались одна за другой. В результате ей пришлось уехать из города в полном одиночестве, но — хочу подчеркнуть — не в гордом. Она была изгнана из дома, осуждена коллегами и получила строгий выговор по партийной линии.
— Да-а-а, — мне оставалось только в недоумении покачать головой. — Страшное это дело — месть…
— Вот и я к тому же, — оживилась сразу Лизка, по-моему, даже немного протрезвев. — Тебе не кажется, что тебе кто-то мстит?..
— Мне?! Да за что?
— Ну.., не знаю… Срок кому-нибудь влепила большой, может, несправедливо поступила с кем-нибудь…
— Нет, Елизавета, все твои аргументы беспочвенны.
— Почему?
— Да потому, что я все это время, кроме как бракоразводными процессами, ничем другим не занималась! — к стыду своему призналась я. — Ничем! Последнее дело было великим исключением и великой жертвой со стороны нашего председателя суда.
— Почему?
— Работаю недавно, ко мне хотели присмотреться… Не все так просто, как ты думаешь…
Лизка разлила остатки водки по рюмкам и, опрокинув содержимое своей, сморщась, пробормотала:
— Тогда я не знаю… Если честно, то я так и подумала, что тебе кто-нибудь мстит.
— Чепуха! Ты представляешь, как надо насолить человеку, чтобы он решился на двойное убийство?! Нет, здесь что-то другое… Вот еще и Тонька пропала… — с горечью вспомнила я о своей подруге.
— Это кто такая? — икнула Елизавета и попыталась сфокусировать на мне свой заметно помутневший взгляд. — Подруга, что ли, твоя?
— Да…
— Это такая красивенькая бабешка? — продолжала расспрашивать соседка. — Статная, модная…
— Да, да, да! Ну, чего пристала? — Хмель понемногу начал одурманивать и мою голову, а вместе с ним росло желание побыстрее остаться одной и как следует выспаться.
— А когда она пропала?
— Не знаю точно… Недели две, может, три…
— Странно, а я ее дня два назад видела.
— Врешь!
— Точно говорю! Видела, как вот тебя сейчас! — Для убедительное! и Елизавета потрогала меня за плечо. — На вокзале железнодорожном. Пара сумок при ней была. Спешила очень она. Ага, вспомнила! У нее еще в правой руке билет был зажат!
— Так вот, значит, да?! — горько закачала я головой. — Это что же получается? Я ее разыскиваю, а она путешествовать собралась? И даже не позвонила!..
— Говорю же, спешила! А ты сама ведь в отъезде была, может, она и не знает, что ты в городе?..
— А может, и правда? — зацепилась я за подсказанную идею. — Может, правда? Хотя все равно могла бы позвонить!.. От мужа ушла, с работы едва не рассчиталась, а я все узнаю последней…
Елизавета подперла подбородок кулаком и уставилась невидящим взглядом куда-то поверх моей головы. Мне даже пришлось оглянуться, чтобы убедиться, что за моей спиной никого нет. Там, как всегда, кроме кашпо с традесканцией, ничего не было. Но Лизка продолжала буравить взглядом стену, не отвечая на мои вопросы. Просидев в такой прострации минут пять, она молча поднялась и двинулась к выходу. У порога задержалась и, повернувшись ко мне, посоветовала:
— А с Сергеем Ивановичем тебе все же нужно встретиться! Он много каких секретов знает, может, среди них и твой завалялся…
— Иди уже! — Я старалась сдерживаться, но ее рекомендации меня опять разозлили. — Тоже мне советчица нашлась!
Лизка открыла дверь, споткнулась о порог и совсем уже было скрылась из вида, но, просунув голову обратно, загадочно прошептала:
— А подругу я твою постараюсь разыскать!
И я даже знаю, с чего начать!
— Лизавета! — угрожающе протянула я и уперла руки в бока. — Тебе пора!
— Ухожу, ухожу, ухожу, — пьяно захихикала она и тут же, поразив меня в который раз контрастом своих состояний, совершенно осмысленно пробормотала:
— Просто я тебе хочу помочь, Анна! И я это сделаю!
