ВЕЧЕР
С любопытством посмотрев на два огромных чемодана из добротной красивой кожи, Ольга спросила:
— Это все — для меня?
— Да, Ольга Владимировна, мне поручено это передать вам.
Ольга внимательно взглянула на представительного, лет сорока пяти мужчину, одетого в элегантный светлый костюм.
— Простите, а вы не ошиблись, это мне от Анны? Точно от нее?
— Да, мадам просила найти вас и вручить в качестве презента.
Ольга засмеялась:
— А почему вы Анну называете мадам?
Теперь удивился мужчина:
— Она мадам и есть, Анна Морель из Франции.
Ольга перестала улыбаться:
— Ничего не понимаю. Тут что-то не так. Вот заберу эти красивые чемоданы, а потом окажется, что ваша мадам предназначала их для кого-то другого.
Мужчина достал сигарету, щелкнул золотой зажигалкой.
— Вы ведь Ольга Владимировна Аристова, редактор городской газеты?
— Да.
— Ну тогда не сомневайтесь и забирайте презент. Мадам лично звонила мне, поручила через справку найти ваш редакционный телефон и все это, — он показал на чемоданы, — передать лично вам. Ошибки быть не может.
— Простите, а мадам отдавала распоряжения на каком языке?
— На французском, разумеется. Я, между прочим, ее личный переводчик.
Ольга недоуменно пожала плечами.
— Извините, я через минуту вернусь.
Шурик поставил машину недалеко. Он увидел лицо Ольги: оно было растерянным и озабоченным. Она остановилась, отыскивая взглядом его машину, увидела, двинулась быстрым шагом.
— Шурик, я ничего не понимаю, пойдем-ка со мной.
По пути она поделилась с ним своими сомнениями.
— Наверняка это не та Анна.
— Ну почему не та, — сказал он. — Тебе она сама звонила и тоже говорила про подарок, и гостиницу эту назвала.
— Да, это так. Но что-то меня смущает. Ладно, забираем чемоданы, они, кстати, огромные и тяжеленные, так что придется тебе поработать моим носильщиком.
В немноголюдном холле чемоданы сразу бросались в глаза. Переводчик докуривал сигарету.
Ольга представила ему Смелякова, мило улыбнулась:
— Вы уж простите, ради бога. Но не каждый день приходится получать подарок в виде больших чемоданов.
— Не сомневайтесь, — Серж улыбнулся. — Они точно ваши. И я даже знаю, что в них, потому что по поручению мадам следил за упаковкой. Вы не будете разочарованы, любая женщина обрадовалась бы такому подарку.
Он оценивающе оглядел Ольгу:
— Вам должно подойти. Вы с Анной одной комплекции и роста.
Смеляков взялся за ручку одного чемодана, но сразу же поставил его на место.
— Можно вас спросить?
— Да ради бога!
— Мадам Анна где вчера провела вечер?
— Здесь, в гостинице.
— Не сочтите за простое любопытство, с кем и до которого часа?
Переводчик чуть помолчал:
— С шести вечера мадам давала обед. Были госпожа Минеева, господа Ращинский и Мезенцев.
У Ольги округлились глаза:
— А по какому поводу такое изысканно-громкое общество?
— Мадам подписала протокол о намерениях, она собирается открыть здесь филиал своей фирмы.
— А чем занимается мадам?
Переводчик поглядел на них, как на малых детей:
— К вашему сведению, косметическая марка «Анна Морель» — одна из самых известных во Франции.
— И мадам никуда не отлучалась из гостиницы?
Переводчик усмехнулся:
— Это личное дело мадам.
— Еще раз простите, но это очень важно… Где была мадам примерно в полночь?
— Извините, я спешу. Вот вам чемоданы — поручение мадам я выполнил. Всего доброго.
Смеляков и Ольга переглянулись. Делать нечего — не бросать же чемоданы в холле!
— Давай, Шурик, тащи. Меня распирает любопытство. Едем сначала ко мне, я быстро соберу вещи для девчонок, потом надо захватить маму и ехать к Коновалову. Но эта мадам не выходит из головы. Что-то тут не так… Может, в одном из чемоданов есть какая-нибудь записка?
Шурик засмеялся:
— Скажи уж прямо: не терпится поглядеть, что там внутри.
— Конечно, не терпится. Но также не терпится и дослушать твой рассказ. Костик-то где сейчас?
— Отвезли его в Пушири, там сестра его живет, побудет в деревне до конца недели. Возможно, за это время удастся разговорить Русовского.
— Это человек Бессарабова?
— Да. Мы его забрали якобы по подозрению в угоне машины. Взяли тихо, чтобы никому не смог сообщить. Он, конечно, сразу к своей иномарке ринулся, у него мобильник там, но ребята были настороже. Никто пока не знает, что он у нас. Ругается так, что стены скоро треснут, требует адвоката, пугает жалобами — в общем, все как обычно. Но когда узнал, как погиб сегодня утром его ближайший дружок Квадрат, не поверишь — заплакал. Долго рассматривал фотографии с места происшествия, задумался.
— Неужели, Шурик, во главе всех этих дел Бессарабов? Но зачем лично ему смерть Шерсткова, Ляхова, Маши Одинцовой, наконец, этого придурка Квадрата?
— Надо сначала удостовериться, что Бессарабов причастен ко всему этому. Фактов ведь никаких, одни догадки, сплошные предположения. А Лев Павлович сегодня — это не прежний Лева Бессараб, его, как Русовского, просто так на улице не остановишь и лапшу на уши в виде несуществующего угона машины не повесишь. Вся наша схема, что так красиво выстроилась, вполне может полететь к черту. Но проверить ее надо.
— А если Русовский так и будет молчать?
— Надеемся, что не будет. Квадрат бы молчал до упора, а дружок его должен понимать, что Лева не щадит никого, кто хоть каким-то боком причастен ко всем этим делам. Он теперь птица высокого полета, пожар ни в коем случае не должен опалить его крылышки.
— Ну-ка расскажи еще раз, как вдруг возникла мысль о причастности Бессарабова. Хоть убей меня, не могу понять, зачем ему это было нужно — ввязываться в «мокрые» дела.
— Все это еще нужно доказать. Пока же, повторяю, никаких фактов и даже фактиков, только предположения. Кому стал опасен Квадрат? Супруге Бессарабова — она знает, что Квадрат причастен к смерти Ляхова. Далее — Костику, которому Бессарабова по пьянке проговорилась. И наконец, Анне — ей эту историю пересказал Костя.
Ольга фыркнула, неожиданно громко засмеялась.
— Ты чего? — удивился Смеляков.
— Ой, не могу, прости, Шурик, просто представила, как мадам Анна, как ее там, Морель, кажется, глава фирмы, француженка и так далее, обсуждает с нашим Костиком убийство в тюрьме Ляхова. Черт-те что и сбоку бантик — точнее не скажешь. Продолжай, пожалуйста.
— Да, с мадам и впрямь неувязочка. Кстати, Анну из этого списка можно исключить, если знать наверняка, что Квадрат слышал только разговор Бессарабовой и Кости. До жены Льва Павловича ему добраться — руки коротки, а к Косте, в телецентр, он и отправился с утра пораньше. И кто-то об этом знал. И этим кто-то вполне может быть Бессарабов, если накануне Квадрат имел с ним разговор.
— Думаешь, Квадрат пригрозил Леве?
— Да ни за что! Бессараб для Квадрата — как в старые времена первый секретарь горкома партии для рядового коммуниста. Но именно жена Льва Павловича узнает Квадрата, именно она раскрывает Косте тайну смерти Ляхова, именно к Косте отправляется Квадрат — и погибает.
Смеляков направил машину во двор, переключил скорость.
— А Русовского мы взяли потому, что они с Квадратом как братья. С давних пор дружат, в интернате вместе росли. Оба вьются вокруг Бессарабова еще с тех времен, когда Лев Павлович собирал молодых волчат в своем спортклубе. Если Русовский сам не участвовал в интересующих нас делах, наверняка кое-что о них должен был слышать.
— Останови, Шурик, рядом с подъездом. Мы ненадолго ко мне. Чемоданы дотащишь?
— Расплачиваться когда будешь? Вожу тебя, истории интересные рассказываю, чемоданы какие-то непонятные тащу.
— Тащи-тащи, сейчас такой кофе тебе сварю — лучше любой платы.
В квартире они первым делом раскрыли чемоданы. Смеляков присвистнул:
— Полный гардероб, Оля, но давай, пока не выясним, кто такая эта Анна, ничего трогать не будем.
— Шурик! Ты с ума сошел! Хоть что-то примерю немедленно, что первое попадется под руку.
Прихватив что-то блестящее, она исчезла в ванной. Смеляков отправился в кухню, нашел кофейные зерна, привычным жестом достал кофемолку. В трескучем жужжании он не услышал щелчка открывшейся двери ванной комнаты, а когда оглянулся, замер: Ольга была в длинном вечернем платье из тонкой ткани, переливающейся темно-зелеными всполохами. Платье держалось на двух тоненьких бретельках и было сшито, как на заказ — точно на Ольгу.
— С ума сойти! — сказали оба почти одновременно.
* * *
Конечно, Анна волновалась, если не сказать больше — трусила. Встречаться с Ращинским было очень рискованно. Но и отказаться от этого свидания, плюнуть на все и сегодня же уехать — нет, это было невозможно! Да, она устала, в одиночку ей действовать трудно, но она обязательно сделает то, за чем вернулась в родной город, отомстит всем, кто исковеркал ее судьбу и украл жизнь Анастасии.
Анна защелкнула небольшой саквояж. В нем самое необходимое, что она возьмет в дорогу, когда, дай бог, благополучно возвратится в этот дом. Хорошо послужившую ей «девятку» она оставит в гараже. У француженки Анны Морель не может быть российской машины: она воспользуется такси, чтобы добраться до гостиницы, и на такси ровно в восемь прибудет сюда к соседнему дому, в котором живет и будет ждать ее Коленька Ращинский.
Последний взгляд в зеркало — удобный брючный костюм, обувь без каблука, маленькая сумочка с деньгами и документами. Вперед, Анна Морель!
На крыльце дома она на минуту замерла: как хорошо! Вечернее солнце посылало на густую зелень уже не жаркие, но все еще яркие лучи. Со стороны озера доносились голоса, шум потревоженной ныряльщиками воды, где-то далеко куковала кукушка. Она хотела посчитать, потом махнула рукой: сколько б ни осталось лет — все ее!
По переулку, вынырнув из густых кустов, не спеша проехали красные «Жигули». «Нет, частника останавливать не буду, — решила Анна. — Время есть, пройдусь пешком до проспекта, там неподалеку троллейбусная остановка, поймать такси будет несложно».
Она свернула к тропинке, ведущей в рощу, медленно пошла по тенистой аллее, срывая на ходу ромашки, их было множество, с маленькими, в ноготь, головками. Неспешная ходьба заняла всего четверть часа. А вот и двенадцатиэтажки. Мельком глянула на коробку нужного ей гаража.
Около троллейбусной остановки, как она и предполагала, стояли две машины-такси в ожидании пассажиров. Анна подошла к одной из них, коротко произнесла: «Отель «Центральная». Водитель кивнул. Едва они миновали перекресток, он, озабоченно поглядывая в зеркало, пробормотал: «И чего прилепились?» Через два квартала обратился к Анне: «Придется остановиться». Анна молча смотрела в окошко.
Почти впритык к такси прилепилась белая «Волга». Таксист приоткрыл дверцу, собираясь выйти из машины. «Сидеть!» — дал команду коренастый мужчина, направляясь к дверце со стороны Анны. Он небрежно достал из кармана удостоверение, протянул сквозь открытое окошко.
— Капитан милиции Антонов. Прошу вас, девушка, следовать за мной.
Анна приветливо улыбнулась, достала из сумочки документы, протянула их капитану, спросила по-французски: «Проверка документов? Это интересно. Пожалуйста, вот мои».
Капитан несколько смешался, полистал документы.
— Вы говорите по-французски? — спросила, все так же ослепительно улыбаясь, Анна.
— Что? — растерянно переспросил капитан.
Таксист вмешался:
— Она спрашивает, говорите ли вы по-французски?
Анна развернулась к водителю:
— О, мсье, вы мне поможете?
Парень покраснел:
— Да нет, я не знаю языка, просто услышал «Франсе» и догадался.
Анна продолжала ожидающе смотреть на него.
— Нет, мадам, нет, я не знаю французского.
Анна пожала плечами, снова уставилась на капитана. Тот позвал напарника.
— Дамочка-то, оказывается, француженка. По нашему — ни бельмеса. Может, это не та, которая нам нужна?
Парень лет тридцати внимательно оглядел Анну.
— Да нет, вроде та. Светлый костюм, черная сумочка, пепельные волосы до плеч. Мадам, — обратился он к Анне, — вы должны поехать с нами.
Анна непонимающе глядела на него.
— Вот черт!
Оба стали показывать жестами на свою машину и на Анну. Она потянулась к своим документам, коренастый сказал решительно «Нет!», ловко спрятал руку за спину и снова показал на «Волгу». Анна пожала плечами, нахмурилась, спросила нервно: «Полиция?» Мужчины дружно закивали.
Она обратилась к водителю с длинной тирадой, говорила убежденно и пылко, но тот только смущенно улыбался и разводил руками.
— Ну что ж, — сказала она громко по-французски, — я поеду с вами. Но это, господа, не доставит вам радости.
С таким же успехом она могла рассуждать о погоде, прочесть стихотворение, обозвать Антонова и этого другого с ним болванами — они терпеливо, не понимая ни слова, ждали, когда она пересядет в их машину.
«Куда же они меня везут? Наверняка в отделение. Ольга не зря предупреждала. Формальные показания? Если бы только это. Хоть бы Серж был на месте!»
Она достала из сумочки пачку сигарет, зажигалку, закурила, демонстративно не замечая своих спутников.
Ее доставили в областное управление внутренних дел. После небольшой заминки у постового — Антонов звонил подполковнику Сумину — ее все так же молча препроводили на третий этаж. Симпатичный подполковник доложился, кто он такой и в каком звании. Она кивнула, что поняла, сухо представилась: «Анна Морель». Сумин долго изучал ее документы, звонил кому-то, интересовался переводчиком. Анна курила, глядя в потолок. Ровно в семь она показала вопросительно на телефон. Сумин подвинул аппарат: «Пожалуйста».
Она буркнула: «Мерси», достала записную книжку, нашла гостиничный телефон Сержа. Слава богу, он ответил сразу. Анна без всяких эмоций, сухо глядя на подполковника, сказала Сержу, что сейчас передаст трубку подполковнику милиции Сумину, Серж должен внятно объяснить, кто она, с какой целью приехала в город, на каком уровне решались вопросы. Пусть подполковник знает, что ровно в восемь у нее встреча с первым заместителем губернатора. Серж должен немедленно связаться с Ращинским, объяснить, в каком она положении и где находится, потребовать, чтобы Ращинский срочно предпринял меры.
Подполковник, насторожившийся при прозвучавшей фамилии первого заместителя губернатора, взял трубку, внимательно выслушал все, что ему сказал Серж.
— Вы не могли бы приехать ненадолго, наше управление в пяти минутах езды от гостиницы. Спасибо. Я высылаю машину и заказываю вам пропуск.
Сумин облегченно вздохнул.
Через семнадцать минут Серж был в кабинете. Не скрывая удивления, начал отвечать на вопросы подполковника. Анна молча курила. Она знала, что Ращинский будет здесь с минуты на минуту — так он сказал Сержу. И точно — знакомый бас она услышала задолго до того, как Коленька ввалился в кабинет вместе с первым заместителем начальника областного УВД. Не глядя на подскочившего Сумина, Ращинский первым делом подошел к Анне, молча поцеловал руку, грозно обратился к подполковнику:
— Вы с ума сошли. По какому праву вы все это себе позволяете?
— Но у нас есть данные…
— Очень интересно, какие же? Может, мадам ограбила кого-то или убила, ведь у вас должно быть веское основание, чтобы схватить ее прямо на улице и приволочь сюда?
— Очень надежный источник сообщил, что эта женщина была вчера весь вечер с погибшим Масловым в его ресторане на Горького, а после его гибели сразу же исчезла.
— Пошли свой надежный источник знаешь куда? Не знаешь — могу подсказать. Мадам вчера с шести вечера обедала в обществе жены губернатора, директора биофабрики Мезенцева. Лично удостоверить это может господин переводчик и я собственной персоной. До десяти вечера мадам была в гостинице, до двух ночи — у меня в гостях. И я уверяю, что ни на минуту она не отлучалась. Позорище! Если об этом узнает губернатор, а он — я вам это обещаю — узнает обязательно, даже не представляю, что вас ждет с вашими надежными источниками. Извинитесь перед мадам немедленно и верните ей документы.
Сумин достал платок, вытер вспотевший лоб. Молча положил перед Анной паспорт, заискивающе глянул в глаза.
Анна не стала слушать извинений. Взяв под руку Ращинского, она покинула кабинет. Серж последовал за ними.
Иванов, первый заместитель начальника УВД, тяжело опустился на стул.
— И кто же это, Миша, у тебя такой надежный источник?
Сумин нехотя ответил:
— Есть один. Действительно надежный.
— Ладно, держи в тайне. Но тогда сам и отдуваться будешь за все эти игры. Понял?
— Так точно, товарищ полковник.
Когда за Ивановым закрылась дверь, Сумин подождал минуты три, приоткрыл — никого.
Щелкнул замком — ни для кого его нет. Он набрал номер телефона, терпеливо переждал несколько длинных гудков. Когда трубку на другом конце подняли, тихо произнес:
— Ты меня подставил. И очень крепко. Да, ее зовут Анна. Но это не та Анна, которую мы ищем и которая почему-то интересует тебя. Мы взяли француженку Анну Морель, вчерашний вечер она провела с женой губернатора и Ращинским. Есть еще двое свидетелей. Конечно, я ее отпустил, куда деваться, еще и извинение пришлось просить. А вот это не знаю, может, в администрацию поехали, может, в гостиницу — у нее на восемь часов была назначена встреча с Ращинским.
В трубке раздались длинные гудки. Сумин выругался вслух. В конце концов Бессарабов мог и попрощаться, не говоря об элементарном — извиниться. Еще неизвестно, чем обернется для Сумина вся эта история. Ну что ж, придется Леве расщедриться. Очень даже придется. И впредь быть с подполковником милиции вежливее. Вот именно так — вежливее.
Последнее слово он произнес хоть и беззвучно, но медленно, зло, по слогам.
* * *
Сказать, что Лева Бессарабов был ошарашен, — не сказать ничего. Какая, черт возьми, француженка, какие дела у нее с Ращинским? Ошибки быть не могло! Серега заметил эту Анну сразу, как только она вышла из дома, не таясь, проехал мимо, запомнил, в чем одета, как выглядит и тут же сообщил. Сумину было проще простого направить две машины — других дорог от особняка нет. Или на троллейбусную остановку отправится Анна через рощу, или по переулку выйдет на проспект. Сработало! И вдруг сюрприз: дамочка вроде ни слова не говорит по-русски. Ну что ж, придется ему самому ехать к Ращинскому. Анну он видел вчера недолго, но запомнил очень хорошо. С собой захватит Серегу — тот наблюдал девицу не только сегодня, но и вчера следовал за ней по пятам. Даже если у Ращинского с этой Анной любовное свидание — наплевать! Надо в конце концов выяснить, что за таинственная гостья появилась в городе, общаясь и встречаясь почему-то именно с теми людьми, которые на данный момент далеко не безразличны Леве.
Он позвонил на проходную «Нефтепродуктов», Серега был на месте. Приказал: пусть найдет Лешу-Отмычку с инструментами, возможно, тот понадобится. Ждать надо все в том же Соловьином переулке, не выпускать из поля зрения особняк Ращинского и уже знакомый Сереге соседний дом. Он, Бессарабов, выезжает туда немедленно.
Свой «Опель» он поставил рядом с воротами, набрал телефон Ращинского, удивился, что тот дома и ответил. Ращинский с ходу послал его, но куда — договорить не успел, потому что Лева потребовал немедленной встречи и настаивал с таким упорством, что заместитель губернатора сдался.
— Черт с тобой, заходи. У тебя пять минут — не больше. И если, Лева, с ерундой какой — не обессудь.
Ворота автоматически открылись. Ращинский встретил его в прихожей:
— Что за пожар?
Лева спросил:
— Анна у тебя?
— А тебе-то она зачем? — изумился Ращинский.
— Слушай, Николай, ты меня знаешь, я по пустякам волну не гоню. Но с этой Анной не все чисто. Что бы ты там ни говорил, я ее лично видел вчера в ресторане у Кири. И на моих глазах Киря после страстного поцелуя с этой дамочкой вдруг скатился с лестницы и разбился намертво. Не думаю, что Маслов втайне от всех выучил французский язык, но с этой девицей он говорил по-русски. И так же по-русски она общалась с Аристовой, Одинцовым, Костей Шурановым. Мои люди вели за ней слежку и могут подтвердить.
— А я тебе говорю, что Анна вчера, никуда не отлучаясь, с шести часов вечера и до двух ночи была со мной. И это тоже могут подтвердить по меньшей мере двое, не говоря об обслуге ресторана в гостинице. Была бы Клава жива — то же самое сказала бы тебе.
— Так она у тебя, эта Анна?
— У меня. — Ращинский подмигнул. — Ты, Лева, совсем не вовремя явился.
Анна неожиданно появилась в дверях, приветливо глянула на Леву.
— Это твой друг? — спросила она.
Ращинский буркнул:
— По-моему, она просит познакомить тебя с ней. Ну ни словечка не могу вспомнить, кроме «ля мур».
— О! — Анна нежно защебетала, прижалась к его плечу, все так же приветливо улыбаясь Бессарабову.
— Хоть убей меня, Коля, но это та девица, о которой я тебе говорил. Дурака она с нами валяет — это точно. Дай ты мне ее, прошу для твоего же блага, на полчаса — ребятки мои ее расколют, вспомнит все словечки русские.
Анна улыбнулась Ращинскому, спросила, кивнув на Леву:
— Твой друг чем-то озабочен?
Ращинский наливался злостью, Лева это почувствовал, поспешил сказать:
— Эта девка шныряла к Одинцову, и не раз, между прочим, а живет она, если хочешь знать, в соседнем с тобой доме. Если не помнишь, кому давал разрешение на постройку его, я напомню.
— Да пошел ты, Лева, знаешь куда со своими фантазиями! Ты что, совсем меня за дурака считаешь? — Голос Ращинского уже гремел. — Я тебе еще раз говорю, отстань от мадам. Мне не веришь, спроси у Минеева, он тоже с ней знаком. У меня она была вчера, понял? У меня и со мной! Или тебе моего слова мало?
Анна, продолжая мило улыбаться, переводила глаза с одного на другого. Казалось, ее забавляет эта перепалка, в которой, было написано на ее лице, она ничего не понимает.
— А что твое слово? — вспылил Бессарабов. — Или я уже получил обещанное разрешение на строительство завода? Мое слово — это да, кремень. Все, что обещал тебе и губернатору, сделал.
— Ну и где же негативы? — усмехнулся Ращинский.
— А вот, может, у девки твоей. Чует мое сердце, имеет она к нашим делам самое прямое отношение.
Ращинский смотрел с сожалением:
— Ты, Лева, явно переутомился. Или смерть друга на тебя так подействовала, что чушь порешь без остановки. Уймись, я тебе сказал! Не та это Анна, не та — еще раз тебе говорю.
— А я тебе говорю, что девка эта морочит нам всем голову. Знать бы только, какие у нее цели, кто она на самом деле?..
Ращинский устало вздохнул. Глянул на Анну.
— Вот смотри, — повернул ее за шею. — Видишь засос? Это мой, вчерашний. Это со мной она страсти-мордасти крутила вчера в полночь, а не с твоим Кирей.
Анна испуганно схватилась за ягодицу. Ращинский засмеялся, покачал головой, нежно прижал Анну к себе.
— На заднице у нее точно такой же засос. Но тебе я его демонстрировать не буду. Извини.
Лева разозлился:
— Слушай, давай я своих ребят свистну, они тут рядом. За девкой этой следили два дня. Посмотри на их лица, когда они войдут и увидят ее. Ну зачем, скажи, мне все это придумывать?
Ращинский помолчал минуту, внимательно глядя на Бессарабова. Почти миролюбиво сказал:
— Вот и я об этом думаю. Мне б тебя выпроводить, а ты еще ребяток кликать надумал. Пойдем, покажу тебе одну штуку. Есть у меня доказательство.
Он обнял Анну, ласково улыбаясь, повел в гостиную, усадил в большое кресло, подкатил столик с бутылками и сигаретами. Лева с усмешкой наблюдал за всем этим, лицо его было злым и напряженным. Ращинский кивком головы позвал его с собой в кабинет. Дверь, заметила Анна, осталась полуоткрытой. Она тихо подошла к тяжелой шторе, чуть подвинула ее. Ращинский подошел к небольшому сейфу, который стоял рядом с письменным столом. Прикрыв его широкой спиной, набрал шифр. Что это у него в руках? Видеокассета. Сейф защелкнулся.
— Я для себя, — говорил Ращинский, — иногда интересное кино снимаю. Чтобы в старости не скучно было о себе, молодом, вспоминать. Вот смотри.
С места, где застыла Анна, экран телевизора просматривался хорошо. Ращинский в постели с двумя молоденькими девочками.
— Нет, не то, сейчас будет, подожди, — он нажал скоростную кнопку на пульте.
— Вот. Гляди.
Анна напрягла глаза. Обнаженная Люсьен, смеясь, оседлала Ращинского.
— Да ты не на мадам смотри, — негромко сказал Ращинский. — Погляди, что высвечивает пленка: 20.06. Это вчера, Лева, было. А время видишь? 23.55. А теперь вот и мадам крупным планом: узнаешь мой засос на шее?
Анна потихоньку вернулась в кресло, капризно позвала:
— Николя!
Ращинский выключил видеомагнитофон. Нарочито спокойно произнес:
— Шел бы ты, Лева, домой. Тебе отдохнуть надо. А у меня, между прочим, свидание.
Бессарабов молча кивнул.
Ращинский отодвинул штору, улыбнулся Анне.
— Да, чуть не забыл, — он тронул Бессарабова за рукав. — Как у нас дела насчет общака для похорон?
Лева зло сбросил руку:
— У нас? У нас все будет нормально. Как всегда. В отличие от вас — Минеева и тебя лично. Проку пока от вас — как от козла молока. «Общак»! Сплюнул бы я, да ковры у тебя хорошие.
Не попрощавшись, он вышел из дома, не глянув на Анну.
Ребята ждали его. Бессарабов подошел к своей машине, побарабанил пальцами по капоту, потом вдруг со всей силой стукнул ногой по колесу. Набрал по мобильному телефону номер. В губернаторском доме охранник поднял трубку.
— Скажи мне, какой сейчас прямой телефон у Минеева. Он сейчас у себя? Все, пока.
* * *
— Лева, смотри, вот она!
Анна секунду постояла у ворот дома Ращинского, потом резко повернула и пошла быстрым шагом.
— Сидеть! — приказал Лева. — Если войдет в дом, никуда от нас не денется.
Лешка-Отмычка кивнул утвердительно. За час с небольшим, пока Бессарабов и Серега не сводили глаз с дома первого заместителя губернатора, он, изрядно повозившись, сумел освоить замки в соседнем особняке — и от автоматически закрывающихся ворот, и от входной двери дома. Наведался и в гараж, в машине кое-какие проводочки отсоединил — не умчится птичка. В доме второго выхода не обнаружил, а высоко поставленные окна нижнего этажа были зарешечены кованым железом. Так что пусть девочка шагает домой, прав Лева, никуда она от нас не денется.
Две машины — темный «Опель» и красные «Жигули» — они вогнали в густую зелень деревьев и заросших кустарников, вряд ли Анна заметила их. Да она особенно и не присматривалась — вон как чешет к дому, не глядя по сторонам. У ворот замешкалась.
— Лева, — Серега не сводил с Анны глаз. — У нее пакет в руках, видишь, черный пластиковый? Его раньше не было. Была только маленькая сумочка, что болтается на плече. Харчами, что ли, снабдил ее Ращинский?
Бессарабов не ответил. Черный пакет он заметил сразу. Ладно, с Анной этой разберется позже. Сейчас главное — Ращинский. Он засунул руку в карман, прикосновение к холодному металлу подействовало успокаивающе. Он, Лева, дурак будет, если упустит такой момент.
…Когда Минеев ответил по телефону, номер которого знало очень ограниченное число лиц, Бессарабов, коротко представившись, выразил губернатору соболезнование.
Минеев, помолчав секунду, сухо произнес:
— Да. Я слушаю.
Он знал, что просто так Бессарабов не посмеет беспокоить.
— Прошу не удивляться моему вопросу. — Лева откашлялся, подумал обреченно: «Пан или пропал». — У вас, Аркадий Борисович, прошу прощение за бестактность, были интимные контакты в доме Ращинского?
— Что?!
— Еще раз прошу извинить. Но, поверьте, это важно для вас, и только для вас. Ращинский не предлагал вам свой дом для встреч, в том числе и любовных?
Трубка молчала.
— Аркадий Борисович, вы меня слышите?
— Слышу. Объясните мотив вашей любознательности, Лев Павлович.
И Лева коротко доложил губернатору о том, что пять минут назад Ращинский продемонстрировал ему видеозапись последнего, весьма откровенного любовного свидания самого Ращинского. Если Николай Семенович создает видеотеку для себя, любимого, и с собой в главной роли — это его личное дело. Но если в спальне у Ращинского побывал кто-либо из его близких друзей — нет никакой гарантии, что это останется в тайне. Сюжет, записанный на видеопленку, может быть, как уже многие убедились, взрывоопасным.
— Думаю, не стоит напоминать о бывшем генеральном прокуроре? — спросил Лева.
— Не стоит. — Минеев долго молчал, и Лева не торопил, понял, что попал в точку. Наконец губернатор спросил:
— У вас есть возможность изъять все кассеты и тут же доставить их мне?
— Есть. Я сейчас рядом с домом Ращинского. Но…
— Я вас понял. Действуйте по обстановке. Кассеты сегодня должны быть у меня. Все до единой.
…Пришла пора действовать. С губернаторским «добро» это будет не так уж и трудно. Есть ли в сейфе у Николая пленка, интересующая губернатора, или ее нет и никогда не было — значения не имеет: Коля Ращинский слишком задолжал Бессарабову и, похоже, отдавать долги не собирается.
— Леша, ну-ка быстренько открой ворота. — Он кивком показал в сторону дома, где сейчас была Анна. — И бегом сюда, пойдешь со мной к Ращинскому. А ты, Серега, устраивайся открыто на крылечке дома нашей птички. Если надумает выйти, не тебя учить, что делать: из дома ни шагу. Закончим дела здесь, — он посмотрел на особняк Ращинского, — потом займемся этой особой.
Леша-Отмычка вернулся быстро: дело свое он знал, и прозвище получил не случайно.
В дом первого заместителя губернатора они проникли без помех: стальные двери ворот, пять минут назад выпустившие Анну, были открыты, у входной двери Отмычка провозился минуты три. Лева бесшумно миновал прихожую, приоткрыл дверь в гостиную — в полумраке блестела зеркальная поверхность круглого журнального стола, уставленного бутылками. Ращинского тут не было. Он подошел к тяжелой шторе, прикрывающей дверь кабинета. Дверь была закрыта. Кивнул Леше — тут замок был посложнее. Пока Отмычка возился с ним, Лева вышел в прихожую, осторожно поднялся по витой лестнице на второй этаж. Здесь он не был ни разу. Так… две гостевые комнаты с туалетами и ваннами, узкое помещение со шкафами-купе по обеим стенам. А вот и спальня — тоже пусто! И непохоже, чтобы здесь совсем недавно резвились влюбленные, — широченная кровать аккуратно застлана шелковым покрывалом. Где-то тут — Лева обшарил глазами стены — вмонтирован глазок видеокамеры, а сама она наверняка упрятана в одном из шкафов гардеробной.
Разбираться с этим некогда, да и незачем. Он подошел к туалетной комнате — ни звука, тихонько приоткрыл дверь, подивился огромной ванне-бассейну — пусто!
Негде больше Коле быть, кроме как в кабинете. Непонятно, зачем Ращинский закрылся там.
Леша ждал его у дверей. Лицо его было встревоженным.
— Я это, Лева, глянул, — зашептал он, кивая на дверь, — так он… это… то ли спит, то ли что похуже.
Бессарабов оттеснил Отмычку, крадучись, вошел первым.
Ращинский сидел за большим письменным столом, закинув голову на спинку кресла, руки его безвольно повисли. Леша бесшумно подошел, прислушался:
— Живой. Дышит.
Бессарабов показал рукой на сейф, тот находился прямо за спиной Ращинского. Леша кивнул, по-кошачьи бесшумно обогнул кресло, но почти сразу же обернулся:
— Открыт он, Лева.
Бессарабов, накручивая на пистолет глушитель, вскинул удивленные глаза: не может быть!
Держа под прицелом Ращинского, подошел к сейфу: действительно, открыт. Пошарил рукой — кассет не было. Ни одной! А ведь стопочку целую заметил в прошлый раз — штук пять-шесть точно было!
— Включи свет! — сказал, не понижая голоса.
Лешка испуганно глянул на Ращинского, потом на пистолет, который сжимал в руке Лева, все так же бесшумно проскользнул к выключателю — яркий свет залил помещение.
— Следи за ним, — приказал Лева.
Он еще раз обшарил сейф. Какие-то коробочки, бумаги — кассет не было! Теперь он знал, что было в черном пластиковом пакете Анны — эта сучка каким-то образом завладела кассетами! А это что здесь лежит? Пистолет! Вот так подарочек от Коли!
Бессарабов быстро, не спуская глаз с головы Ращинского, проверил оружие — заряжено. Глянул на свой глушитель — а зачем? Рядом только дом, где прячется эта сучка.
Свой пистолет он спрятал в карман, вытащил платок, тщательно вытер оружие, найденное в сейфе.
— Лева! — громко шепнул Отмычка. Бессарабов кивнул: он тоже заметил, что Ращинский шевельнулся. Подошел совсем близко, пистолет, который держал через носовой платок, опустил вниз.
Ращинский слабо застонал, попытался приподнять голову со спинки кресла, снова в изнеможении откинулся назад. Приоткрыв глаза, он ничуть не удивился, увидев над собой лицо Левы.
— Лева…
Говорить ему, видимо, было трудно. Каждое слово он выпихивал с натугой:
— Лева… Ты был прав… Никакая она… не француженка… Обокрала меня, стерва… Лева… Она знаешь… кто?.. Она Терехина… Сестра Насти… Помнишь?..
Лева не помнил. Мадам Морель, теперь Терехина… Он с самого начала знал, что с этой Анной не все в порядке.
— Где видеокассеты из твоего сейфа? — громко спросил он Ращинского.
Тот приподнял голову, но тут же снова обмяк в кресле.
— Говорю ж тебе… обокрала… все, все забрала… Надо, Лева, ее догнать… И все отобрать… Ты поможешь мне, Лева?
Бессарабов кивнул. Ращинский благодарно прикрыл глаза.
Лева дал знак Отмычке. Тот, встав сзади кресла, обхватил цепко безвольные плечи Ращинского. Бессарабов вложил пистолет в руку Ращинского, твердо сжимая его пальцы, прижал курок к груди. Когда прогремел выстрел, Отмычка разжал руки — тело первого заместителя губернатора распласталось в кресле. Пистолет валялся на полу, рядом.
— Готов, — сказал Лешка.
Лева скомкал свой носовой платок, засунул в карман.
* * *
Через окно свой спальни Анна увидела, как легко распахнулись ворота дома и длинный парень в замызганных джинсах и цветной рубахе, не прячась и не таясь, открыто, даже как-то подчеркнуто-нахально прошагал по двору и, усевшись на каменной лестнице перед входной дверью, вытянул ноги и закурил. Всем своим видом он демонстрировал: я здесь надолго, и, если понадобится, я так же легко проникну в дом.
Она перешла в соседнюю угловую комнату. Через узкую щель сквозь шторы хорошо просматривался вход в дом Ращинского. Когда из густых кустов вышел Бессарабов и к нему вскоре присоединился невысокий паренек с хитрой лисьей мордочкой и оба они скрылись за воротами, Анна поняла, что Лева видел ее выходящей из соседнего дома и знает наверняка, где ее искать. Только сделать это он решил позже. Почему? Какие срочные дела у него с Ращинским? Полтора часа назад, когда он ворвался в дом, его интересовала Анна, и только Анна. Коленька тогда, узнав, что ребятки Левы рядом с его домом, изрядно струсил и только поэтому показал Леве кассету, чтобы тот и сам ушел и, главное, волчат своих отозвал. Стоп, кассета! Увидев запись, Лева сразу стал держаться по-другому, как-то притих, задумался и, если бы Ращинский не спросил о каком-то общаке, так бы, наверное, молча и ушел. О чем задумался Лева? Правильно, о том, что на видеокассетах Ращинского может быть запись не только любовных игрищ хозяина дома. Конечно же! Он отправился к Ращинскому за кассетами. Не обнаружив их, тут же ринется сюда.
Забрав саквояж и спустившись в тайный бункер, Анна облегченно вздохнула: теперь она в безопасности. Здесь можно отсидеться, отоспаться, отдохнуть и день, и два, и неделю… Но самое позднее — это в полночь сегодня — она должна быть у Одинцова. Она обещала отвезти его на вокзал и забрать Демона.
Дважды опасно: выбираться из бункера сейчас, пока Бессараб и его подручные крутятся рядом, и еще — ехать к Одинцову, прямо в логово к Леве. Глянула на часы: 22.40. Чуть больше получаса она будет защищена стальными дверями и мощными блоками подземелья, потом ей нужно выбираться из этого надежного укрытия, в темноте пробираться через малинник к роще.
Обхватив ноги руками, она вжалась в прохладу кожаного кресла. И заплакала. Она устала. Ей было страшно. Как и тогда, когда за Левой захлопнулась дверь и Ращинский тяжело плюхнулся рядом в соседнее кресло.
Анна потерла ладонями виски. Точно так же, обхватив голову руками, минуты две сидел, забыв о ней, Ращинский. Потом молча налил себе полный стакан виски, уставившись взглядом в пол, осушил его несколькими большими глотками. Она тоже налила себе виски, выпила большим глотком, задохнулась и вскричала:
— Оля-ля!
Ращинский обернулся к ней, слабо улыбнулся.
Анна, как учил ее Ли, посчитала про себя: «Один! Два! Три!», с каждым разом будто открывая невидимые шлюзы энергии, легко вскочила с кресла, капризно потянула Ращинского за собой. Он не сопротивлялся, но вид у него был такой, что, если бы Анна вдруг решила уйти, наверняка был бы только рад. Она подтолкнула его в кабинет, улыбаясь игриво, показала на видеомагнитофон. Кассеты там не было, и сейф, она заметила это сразу, был закрыт.
— Ты хочешь посмотреть кино?
Она закивала, показывая рукой на Ращинского и себя.
— Нет, нет! — Он решительно развернул ее спиной к видеомагнитофону.
Анна взяла его за руку, подвела к креслу за письменным столом, почти силком усадила, отошла на шаг, гордо произнесла: «Вице-губернатор». Потом ловко уселась ему на колени, завела ноги за спинку кресла, крепко обхватила за шею руками и, пристально глядя в глаза, сказала тихо по-русски:
— Ну вот и свиделись, Коленька.
Ращинский в первую секунду не прореагировал и продолжал улыбаться, потом выпрямился в кресле, но Анна удержалась и не расцепила крепкого объятия.
— Ты говоришь по-русски? — почти испуганно спросил он.
Она молча смотрела ему в глаза.
— Слушай, ты кто? Ты кто на самом деле? Неужели Лева был прав? Ты не Анна? Ты не мадам Морель?
— Морель. Даже не сомневайся. Но ты меня знаешь и под другим именем. Не догадываешься?
Она ослабила объятие и поднесла к его глазам руку с кольцом Стаси — бриллиантовая шкурка змейки засверкала.
Ращинский прикрыл глаза:
— Не может быть! Откуда у тебя это кольцо? Кто ты в конце концов?
— Не узнаешь? Напомню, дорогой. Ты похоронил и меня, и Стасю, да? И живешь так, будто нас никогда и не было на свете! Но я, Анечка Терехина, жива и невредима. И пришла к тебе, чтобы забрать то, что принадлежало Стасе, а теперь — мне. Напоминаю: это шесть чеков на предъявителя. Ты знаешь какие. И я знаю.
— Ты — Анна? Как, каким образом…
— Меньше слов, дорогой. Речь сейчас не обо мне, а о чеках. Быстро, где они? Ну!
— Но у меня их давно нет. Честное слово!
— А вот это ты врешь.
…Анна глубоко вздохнула. Не хотелось вспоминать, что произошло с ней час назад. Ращинского она оставила в живых. Как и обещала Люсьен. Пусть живет и пусть каждый день вспоминает ее. Не сможет забыть! Пусть проклинает, пусть горечь потери каждый день гложет его душу. Стася для него была невеликой потерей, всего-то человеческая жизнь: кроме собственной, никакая другая не имела для Коленьки ценности. Деньги — вот что было ценным для него всегда. И когда он стал уверять Анну, что все три миллиона долларов, запрятанные им в банковских сейфах Москвы и Питера, ушли на выборы, она ни на секунду не сомневалась: врет! Если что прилипло к рукам Ращинского, он сдохнет, но не отдаст. Потом стал юлить Коленька, что давно перевел эти деньги в зарубежные банки, «расфасовал», как он сказал, по разным странам. Ей пришлось нажать на пару точек на шее — вмиг оцепенели все органы, ни рукой, ни ногой не смог шевельнуть Коленька. Как параличом разбило его.
«Вот таким и останешься на всю жизнь со всеми своими зарубежными счетами», — сказала она спокойно и сделала вид, что направляется к дверям. Глаза его заметались. «Подожди!» — раздался хриплый стон. И снова юлил и врал — Анна знала: просто так ни за что не расстанется с тем, что принадлежало ему. «Так я ухожу?» — вполне серьезно спросила его. Он почти выкрикнул: «Нет!», страшась и ужасаясь своей неподвижности. И снова соврал, и снова ей пришлось напомнить, что не в бирюльки пришла она сюда играть. После очередной манипуляции дыхание у Коленьки почти остановилось, лицо налилось кровью, крупный пот покатил градом. Она ослабила хватку: «Мы будем говорить серьезно?»
Шифр от сейфа он назвал чуть ли не с радостью — испугался Коленька за себя, любимого. Она сняла висевший на ручке двери пакет, покидала туда все кассеты, их было семь. Очень удивилась, что нашла четыре чека почти сразу, они лежали поверх других бумаг, но не в хорошо запираемом сейфе, а в верхнем ящике письменного стола. Прав Коленька, не зря ведь говорят: то, что хочешь надежно спрятать от чужих глаз, положи на виду. В отношении двух недостающих чеков поверила: деньги ушли на строительство особняка, покупку московской квартиры на имя жены, две небольшие квартиры приобрел Ращинский для дочерей, обставил их дорогой мебелью, каждой дочке купил по иномарке. А еще приобрел он на имя жены в Испании небольшую квартирку на самом берегу моря. Так ни разу там и не побывал.
— Неужели все четыре чека заберешь? — с тоской спросил он. — Я же остаюсь ни с чем.
Анна усмехнулась:
— Ни за что не поверю. Неужто почти за четыре года ничего не прилипло к рукам первого заместителя губернатора? Это у тебя-то, Коленька, не прилипло?
Она «отключила» его, вгляделась в безвольное лицо. Ну вот и все: никогда больше Ращинский не сможет быть страстным любовником. Никаким не сможет быть. Усмехнулась: наверное, это для него пострашнее, чем остаться без миллионов.
…Анна встряхнулась: осталось всего полчаса, а ей надо просмотреть семь кассет, не тащить же все с собой!
Третья по счету попалась та, где была запечатлена Люсьен, на предыдущих двух Коленька был с другими женщинами. На скоростной перемотке пленки все это выглядело забавным и смешным. Анна вставила в магнитофон четвертую пленку, настроившись, что и здесь придется наблюдать голого Ращинского в объятиях очередной девицы. На половине пленки так и было: очень быстро — скорость перемотки была большой — Коленька и его партнерши выделывали смешные па, демонстрируя такие немыслимые позы, что Анна пожалела, что у нее мало времени для просмотра.
Стоп! Она выпрямилась в кресле и включила нормальную скорость. На самый краешек огромной кровати Ращинского, стараясь занимать как можно меньше места, уселся, затравленно глядя по сторонам, белоголовый мальчишка лет семи-восьми. Он испуганно вздрагивает, когда дверь комнаты открывается и навстречу ему идет мужчина с радостной улыбкой.
Анна тоже вздрогнула, еще раз внимательно вгляделась. Сомнений нет: это Минеев. Уважаемый господин губернатор.
Она заставила себя, морщась от отвращения и бесконечной жалости к белоголовому пацану, посмотреть несколько минут пленку. Без сомнения, это была первая встреча мальчика со своим обольстителем. Обольстителем опытным и безжалостным. Таймер высвечивал дату этого свидания: 5.10.1999 г.
Она прогнала на скорости кассету почти до конца, снова остановила ее на показе. Сверилась с датой: 26.01.2000 г. Белоголовый мальчик за два с половиной месяца уже многому научился. С каким нетерпением бежит он навстречу, как, взвизгивая, прямо с прыжка бросается на плечи своего опытного любовника, как радостно смеется, обнимая Минеева!
Анна выключила магнитофон. Она вспомнила, где уже видела этого белоголового мальчугана. На фотографии, которую ей показала позавчера Оля Аристова, именно этот мальчонка радостно летит, почти не касаясь земли, в широкие объятия губернатора. Надо бы уточнить, в каком детском доме сделан снимок, — Ольга это знает точно. Белоголовый мальчуган оттуда. Маленький любовник-сирота. Правильно, все просчитано: кто поверит такому крохе и, главное, кто заступится за него? Один он там такой или сластолюбец Минеев завел себе гарем беззащитных мальчишек?
Времени на просмотр остальных пленок не остается, придется все, кроме первых двух, братье собой. Возможно, они понадобятся, чтобы защитить сирот от губернатора-извращенца.
Она упаковала саквояж, присела, чтобы выкурить последнюю сигарету. Пора!
Люк над ее головой бесшумно отодвинулся. Анна поднялась на последнюю ступень лестницы, чуть раздвинула густые кусты малины — в доме, который хорошо просматривался через пустырь, горел свет почти во всех комнатах, сквозь шторы мелькнула тень, вторая, еще одна — в окне первого этажа. Их ведь было трое? А может, больше? А вдруг Лева вызвал к себе людей на подмогу? Не надо спешить, минуту-две она подождет у спасительно раскрытого люка. Нет, вокруг все тихо. Надо выбираться, чтобы опередить Бессараба. Он упрямый, осмотрит каждый закоулок, перетрусит все шкафы. Он уже полчаса, даже больше, ищет ее там, злой, разъяренный и очень опасный.
Анна вздохнула и тихонько поползла по земле. Выбралась с участка — со стороны рощи он не был огорожен. Ойкнула, обернувшись, чтобы в последний раз посмотреть на дом: в двух комнатах погас свет. Но зато зажглись лампы на третьем этаже — поиск продолжается!
Она шла по роще быстрым шагом, обогнала молодую пару, двух собачников, выведших псов на вечернюю прогулку. По темной, неосвещенной аллее, где было безлюдно, почти бежала, крепко прижимая к боку саквояж. Страха не было. Но напряжение было столь сильным, что ей не хватало дыхания и ноги слабели. Когда показались три дома-высотки, она даже не поверила, что так быстро домчалась до них. К третьему гаражу справа подошла уверенно, в темноте сразу правильно вставила ключ, быстро захлопнула за собой стальную дверь. Уф! Можно на минуту перевести дух. Но время, время, неумолимое время поджимает, ей никак нельзя упустить Одинцова. До полуночи он будет ждать — остается всего одиннадцать минут!
Она широко отворила ворота гаража, забралась в джип, потихоньку дала задний ход и сразу развернула машину на пустой площадке. Так, теперь закрыть гараж — и в путь. Если повезет со светофорами, минут через пять-семь она будет на Монастырской. Успеть бы!
