Глава 7

– Наше счастье, что Колобок в отъезде, а то получили бы мы за Баженова все, что причитается, чтобы до конца жизни хватило, – с облегчением вздыхал молодожен Селуянов, который боялся полковника Гордеева до дрожи в ногах и ничего не мог с этим поделать.

– Ничего мы не получили бы, – успокаивал его Юра Коротков. – Ты сам посуди, мы о встрече Баженова с Лыткиным узнали меньше чем за час до назначенного времени. И вообще, скажи спасибо, что хоть узнали. А кабы Аська не позвонила Артему? Лежал бы Денис во дворе всю ночь и кровью истекал. Так лучше, что ли, было бы?

– Ты меня не уводи в дебри, – не сдавался Николай. – Если б мы не знали – с нас один спрос. Но мы ведь знали! Мы же успели на «Красные Ворота» вовремя, а нападение предотвратить не сумели. Что мы за менты такие неудалые?

– Колян, не преувеличивай. Представь себе, что мы подбежали бы к ним и схватили Лыткина. И дальше что? У него в руках диск, у Баженова – деньги, факт договоренности о купле-продаже подтверждают оба. И мы попадаем в интересное положение, а все кругом в белом. Ты же опер, не вынуждай меня объяснять тебе очевидные вещи. Расчет был на то, что Лыткин только завяжет знакомство с Денисом и они мирно разойдутся, а мы бы потом отработали этого торговца по всем правилам. Кто ж мог предположить, что Лыткин сразу за нож схватится! Если бы они хотя бы драться начали…

– Да понимаю я все, не маленький, – огрызнулся Селуянов. – Не первый год замужем. И все равно мне каждый раз бывает не по себе. Будто я в чем-то виноват.

– Ни в чем ты не виноват, – продолжал убеждать друга Коротков. – Ребятам сказано было русским языком: шарик – это поисковый признак, не ходите с ним по улице, не светитесь. А если к вам кто-нибудь проявит интерес, немедленно сообщите – и телефоны все оставили. Мы же с тобой не няньки им, не можем водить их за ручку. Если бы Баженов еще днем сообщил нам о встрече, мы смогли бы организовать все так, что с него ни один волосок не упал бы. Колян, хватит рвать на себе волосы, надо делом заниматься. Ну-ка вспомни, что я теперь твой начальник, и доложи по всей форме, что происходит в той конторе, куда наш друг Дударев ходил якобы на работу устраиваться.

– Пока ничего не происходит, – признался Селуянов, понурив голову.

– Это почему же?

– Я там не был.

– Я понял, что не был. Почему?

– Ну Юр, ну поимей же совесть! Вы мне чуть свадьбу не сорвали, хотя в приличном обществе молодоженам полагается трехдневный отпуск. Я что, железный, что ли? У меня тоже чувства есть. Или ты думаешь, если я второй раз женюсь, то мне это так, по фигу?

– Нынче принято говорить «по барабану», – заметил Коротков. – Коля, давай мы с тобой один раз договоримся и больше к этому возвращаться не будем. Тебе нравится, что замом у Колобка сделали меня, а не пришлого варяга?

– Нравится, еще бы.

– Тогда не напрягай меня попусту. Можешь мне поверить, быть начальником над теми, с кем вчера работал в одной упряжке, – это не самый сладкий сахар, который существует. Так что не дави на мои дружеские чувства, а то я начинаю думать, что я монстр какой-то и людям жизни не даю.

Николай надулся и замолчал. Коротков решил попробовать не обращать внимания на обиду давнего друга. Что толку копаться в этом? С самого начала он знал, что так и будет, так всегда бывает, когда на руководящую должность назначают кого-то из своих. Знал и пошел на это с открытыми глазами, так что теперь придется терпеть. Колька пока первый, кто сделал попытку сыграть на старой дружбе и обидеться. Но потом будет и второй, и третий. Игорь Лесников, Миша Доценко, Ася… Хотя Аська, пожалуй, не станет, у нее характер не тот.

– А кстати, где наша подполковница? – спросил он совершенно некстати.

– Не знаю, наверное, в больнице у Дениса, – ответил Селуянов. – Мы с ней вчера там сидели, пока операция не закончилась, потом я ее домой отвез, она говорила, что с утра туда вернется.

– Зачем? – удивился Коротков. – С ним же, наверное, еще разговаривать нельзя.

– Ну и что? Она просто там посидит, подежурит.

– Больше некому?

– Некому. У Дениса мамаша та еще, она, по-моему, и не собирается к нему ездить. А ты Аське все равно отгул обещал за два прошлых воскресенья, вот она и использует его.

– Ладно.

Коротков вздохнул и в очередной раз подумал, а прав ли он был, соглашаясь на это повышение в должности? На уровне старшего опера ему и в голову не приходило, о какой ерунде постоянно должна болеть голова у начальника. Даже такая, казалось бы, мелочь, как ежечасное и ежеминутное точное знание, кто из подчиненных где находится. Он должен быть во всеоружии, ежели кто из вышестоящих начальников вздумает сказать: «А где твой имярек?» Подставить оперативника – много ума не надо, зато желающих найдется немало. Сколько раз бывало, раздается Колобку-Гордееву телефонный звоночек со словами: дескать, твой сотрудник уличен в коррупционных связях и в данный момент парится в баньке в приятном обществе известного авторитета. Или «пьянствует водку» в ресторане, известном и популярном среди криминалитета. Или иные какие «безобразия нарушает». Такие сообщения всегда малоприятны и заставляют начальника дергаться и судорожно оправдываться в попытках прикрыть подчиненного. Или нагло врать, что человек находится на спецзадании, и чувствовать себя при этом полным идиотом. Но это в том случае, если начальник на самом деле не знает, где сейчас находится злополучный подчиненный и что он там делает. А хороший начальник всегда должен это знать и давать злобным клеветникам и послушным чужой воле дуракам достойный отпор. Вот Каменская, например, один раз попалась, дело дошло до отстранения от должности и служебного расследования, а все почему? Потому что пошла в ресторан на встречу с крупным мафиози, Колобку не доложилась, а доброжелатели-то – они всегда тут как тут. Сфотографировали и снимки руководству ГУВД направили. Руководство Гордеева на ковер – и снимочки перед ним разложили, вот, мол, Виктор Алексеевич, полюбуйтесь, ваша любимая Каменская за одним столом с известным преступником, вот он ей ручку целует, а вот он ей прикурить дает, а вот они мило общаются. Если бы Гордеев заранее об этой встрече знал, он бы тяжелой артиллерией запасся на такой случай, а так пришлось краснеть в начальственном кабинете и грубить. Нехорошо вышло. Гордеев из тех начальников, которые своих подчиненных считают своими детьми и вышестоящему руководству никогда не сдают, всю вину берут на себя, да и грех обмана тоже. Правда, деткам после этого влетает – мало не покажется. Конечно, если детки и вправду нашкодили. А ежели это все происки горячо любящих доброжелателей – так он может и вовсе не сказать ничего, чтобы зря человека не нервировать.

Гордеева нет в Москве, так что отвечать за каждого должен он, майор Коротков. Стоило ли столько лет совершенствовать свой профессионализм сыщика, чтобы в итоге оказаться надсмотрщиком? Вот что беспокоило Юрия. Но, честно говоря, беспокоило пока не очень часто, даже не каждый день.

Вся семья Кипиани была в больнице с восьми утра. Когда Настя около девяти часов пришла в хирургическое отделение, она сразу увидела Артема, который нервно ходил взад-вперед по лестничной площадке перед дверью, забавно крутя головой. Конечно, он ее не узнал и просто посторонился, чтобы пропустить. С расстояния в два метра он не мог различить детали лица, видел только общий контур человека.

– Ты давно здесь? – спросила она, останавливаясь рядом с ним.

Артем повернулся к ней.

– Это вы? Я вас по голосу узнал. Мама сейчас с врачом разговаривает.

– Вы здесь вдвоем? – удивилась она.

– Папа тоже пришел. Его за минеральной водой отправили. Врач сказал, что, когда Денису можно будет пить, нужно много минералки. Как вы думаете, он поправится?

– Наверняка, – твердо сказала Настя. – Даже не сомневайся. Но сюда ты напрасно пришел.

– Почему?

– Потому что еще вчера ты меня уверял, что у тебя ангина. Уверял или нет?

– Да какая разница! Подумаешь, ангина… Денис тяжело ранен, и я должен быть здесь. И вообще я уже почти поправился.

– Это никого не интересует, Артем. Ты – вирусоноситель, и в палату к тяжелому послеоперационному больному тебя никто не пустит.

– А никто и не узнает, я же не скажу.

– И плохо сделаешь, если не скажешь. Денису сейчас только твоих бактерий не хватает для полного комплекта. Неужели твои родители этого не понимают?

В этот момент на лестницу вышла Екатерина.

– Артем, папа еще не приходил?

Она заметила Настю и рассеянно кивнула ей, не узнавая. Потом, видимо вспомнив ее, резко повернулась.

– Вы видите, на что вы толкали моего сына? Вы же уверяли меня, что опасности никакой нет. Неужели вам не стыдно? Вы, милиционеры, готовы на что угодно, вы даже детей подставлять готовы под пули, чтобы решить свои служебные задачи. Ни стыда у вас, ни совести. И не смейте разговаривать с Артемом, я вам запрещаю!

– Мама!

Артем попытался вмешаться, но мать даже не услышала его, в ней кипела ярость, вызванная безумным страхом за сына.

– Прошу меня извинить, – вежливо, но холодно сказала Настя, – мне вы ничего запретить не можете. Если вы не хотите, чтобы ваш сын со мной разговаривал, вам следует запрещать ему, а не мне. Денис попал в беду исключительно потому, что не послушался меня. Он сделал как раз то, чего делать нельзя было, и я его предупреждала об этом. Ваш сын оказался рядом с местом преступления, и его там видели. Более того, по стечению обстоятельств вышло так, что он общался с преступником. Ни вы, ни я не могли повлиять на этот факт или отменить его, правда? Моей задачей было обезопасить Артема на тот случай, если кто-нибудь начнет его искать. И я подробнейшим образом проинструктировала мальчиков о том, как себя вести. А Денис мои инструкции нарушил. Ваш сын делал так, как я советовала, и сейчас он цел и невредим. У вас еще есть ко мне претензии?

– Мама, ты же ничего не знаешь… Анастасия Павловна права, все было так, как она говорит.

– Не хочу ничего слышать! – почти выкрикнула Екатерина. – И не смей ее выгораживать. Ты что, тоже на больничную койку захотел? Мы немедленно едем домой, слышишь?

– Я не поеду, – Артем упрямо наклонил голову. – Я останусь здесь.

– Нет, поедешь.

Послышались шаги снизу, и через секунду в лестничном пролете показалась черноволосая голова Тенгиза Кипиани. Он шел быстро, несмотря на тяжелую сумку с бутылками нарзана.

– О, и вы здесь? – улыбнулся он Насте. – Здравствуйте. Катюша, что сказал врач?

– Я тебе дома расскажу. Отнеси воду в палату, и едем.

Екатерина демонстративно взяла Артема за руку и потянула вниз по лестнице. Юноша вырвал руку и отступил назад.

– Мама, пожалуйста, разреши мне остаться. Ты должна понять, Денис мой друг, и, когда к нему будут пускать, я должен быть первым, кого он увидит.

– К нему сегодня еще не пускают. А завтра папа тебя привезет сюда. Идем, сыночек.

Тенгиз поставил сумку с бутылками на пол и строго посмотрел на жену и сына.

– Я не понял, что здесь происходит? Что за истерика в общественном месте?

Настя заметила, что при этих словах Екатерина как-то стихла. Пожалуй, действительно в этой семье главенствует Тенгиз, решающее слово принадлежит ему.

– Никакой истерики, что ты, тебе показалось, – Екатерина сделала попытку улыбнуться. – Просто я объясняю Артему, что сегодня к Дениске еще не пускают, поэтому мы должны ехать домой.

– Артем останется здесь, – отрезал Тенгиз. – Он должен вести себя как настоящий мужчина, а не как маменькин сынок. Здесь находится его друг, и я перестал бы уважать своего сына, если бы сейчас он поехал домой. Иди в машину, Катюша, и жди меня, я отнесу воду, и мы поедем.

Настя с нескрываемым любопытством наблюдала за этой сценой. Глава семьи мгновенно расставил все по своим местам, ни на полтона не повысив голос. Артем стоял пунцовый не то от гнева, не то от стыда, и Настя ему от души сочувствовала. В девятнадцать лет, наверное, уже не бывает все равно, когда родители делят влияние на тебя, да еще в присутствии постороннего. Екатерина послушно пошла вниз, успев кинуть на Настю уничтожающий взгляд, Тенгиз скрылся за дверью, ведущей в отделение, и они с Артемом остались вдвоем.

– Ужасно, да? – Он слабо улыбнулся и снова закрутил головой, стараясь поймать Настю глазами.

– Ничего ужасного, со всеми это бывает. Родители с трудом мирятся с тем, что их ребенок перестает быть ребенком и становится взрослым. Им почти всегда этого очень не хочется, просто такое нежелание принимает самые разные формы. К этому надо быть готовым и относиться с пониманием. И ни в коем случае не стесняться.

– Как же не стесняться… Неудобно так получается… Я даже не знаю, что сказать.

– Не нужно ничего говорить. – Настя мягко взяла Артема за руку. – Никогда не нужно стесняться собственных родителей, это грех. Родителями нужно гордиться, какими бы они ни были. Они дали тебе жизнь, и они для тебя самые лучшие. И ведут они себя совершенно естественно, все другие родители сделали бы в точности то же самое.

– Значит, вы не сердитесь на маму?

– Нисколько. Я ее понимаю. Может быть, тебе кажется, что я излишне резко ей ответила?

– Ну да, я и подумал, что вы рассердились.

– Это разные вещи, Артем. Не согласиться с человеком, когда он не прав, – одно. Сердиться на него за то, что он не прав, – совершенно другое. Наверное, я была резка с твоей мамой, но я на нее не обиделась.

Открылась дверь, снова появился Тенгиз.

– Сколько ты хочешь здесь пробыть? – спросил он сына.

– Я не знаю, – растерялся Артем. – Я думал, пока к Денису пускать не начнут. Но мама сказала, что пускать будут только завтра.

– Хорошо, – кивнул отец. – Ты остаешься здесь, это решено. Мало ли что понадобится. Когда за тобой приехать?

– Я сам доеду на метро.

– Ладно. Не забывай звонить матери, она волнуется.

Он легко хлопнул Артема по плечу и сбежал по ступенькам вниз. Настю он, казалось, не замечал, хотя и поздоровался с ней вначале. Что это, демонстрация согласия с позицией жены? Он тоже считает Настю в чем-то виноватой? Наверное, так. Только у него в отличие от супруги хватает выдержки не устраивать ей сцен.

Они молчали, пока не стихли шаги и не хлопнула дверь на улицу.

– Хорошо, что я тебя здесь встретила, – сказала Настя. – Ты подождешь, пока я переговорю с врачом?

– Конечно, – с готовностью ответил Артем.

Она еще спрашивает, подождет ли он! Да он готов ждать ее часами, если она рада встрече с ним. А она рада, она же сказала: «Хорошо, что я тебя здесь встретила». Артему казалось, что он может без конца слушать ее голос, похожий на колыбельную.

Каменской не было долго, так, во всяком случае, ему показалось, и Артем начал беспокоиться. Может быть, с Денисом что-то неладно? Он решил подождать еще немного и сам идти в отделение, но спустя несколько минут одумался. В помещении за этой дверью он ни разу не был, он не знает, где что расположено, а для того, чтобы прочитать надписи на дверях, ему придется утыкаться в эти двери носом. Ничего себе картинка! И каждому объяснять, что он ничего не видит и ищет женщину из милиции. Глупость какая-то! Нужно набраться терпения и ждать, Каменская обязательно придет. Он спустился на один пролет и присел на подоконник.

Ближе к десяти часам больница стала оживать, по лестнице сновали люди, и двери хирургического отделения все время открывались и закрывались, заставляя Артема вздрагивать. Он не мог различить, кто выходит на лестницу, только по контуру фигуры определял, что идет человек в халате или без него. Каменской все не было, и Артем стал думать о музыке, чтобы время шло быстрее. Для него это был испытанный способ скоротать минуты и часы. В голове начинали звучать музыкальные фразы, и он тут же мысленно перекладывал их на нотные знаки, произнося в уме: правая соль четверть с точкой, пауза восьмушка, триоль ля – си-бемоль – ля, левая ми – соль – си-бемоль… Интересно, сможет ли Денис научиться записывать партитуры? Впрочем, отец обещал со временем купить тот самый компьютер, который может записывать ноты, если подключить его к электронному инструменту. Интересно, получится ли из него композитор? Отец говорит, что обязательно получится, если много и упорно работать, отец вообще свято верит в силу труда и упорства и считает, что они помогают преодолеть любые сложности.

Дверь снова открылась, и Артем даже удивился, что в тот же момент понял: это она. Это действительно была Каменская.

– Ты меня заждался?

– Немножко. Как там Денис?

– Ничего. Состояние средней тяжести, это всегда бывает после полостных операций. Если все будет благополучно, завтра его переведут в общую палату. Но тебе лучше к нему не ходить, пока ты сам окончательно не выздоровеешь. Это ненужный риск.

– Я здоров… – начал было Артем, но Каменская прервала его:

– Пойдем на улицу, там есть где поговорить.

Вокруг больницы не было настоящего парка, было лишь некое подобие сквера, где прогуливались или просто сидели на свежем воздухе ходячие больные. Сейчас время утреннего обхода, все пациенты находились в палатах, и им удалось без труда отыскать свободную скамью.

Каменская достала из сумки плейер и кассеты.

– Я хочу, чтобы ты это прослушал. Здесь три варианта Шотландской симфонии.

Артем надел наушники. Запись на первой кассете он отмел сразу, вторую слушал чуть дольше. Конечно, это она, та самая запись, которая доносилась из наушников незнакомца в то воскресное утро. Он хотел было сказать об этом Каменской, но решил подождать и дослушать первую часть до конца. Музыка завораживала его своим суровым холодом, даже мурашки по коже побежали. Он слушал эту симфонию много раз, но никогда музыка Мендельсона не звучала так, как сейчас. Перед глазами вставали скалистые горы и глубокие озера, наполненные ледяной водой, в этих озерах отражалось свинцовое тяжелое небо, на котором собирались грозовые тучи, налетал ветер, порывы его делались все сильнее и сильнее, пока не превращались в ураган, ломающий деревья, сметающий все на своем пути и заливающий искореженные обломки холодным проливным дождем… А потом все закончилось, ветер стих, дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло.

– Это она, – сказал он, снимая наушники.

– Хорошо, – Каменская убрала кассету в сумку, – теперь послушай вот это. Это запись разговора Дениса с тем человеком, который его ранил. Я хочу, чтобы ты попробовал вспомнить, не с ним ли разговаривал тогда, когда слышал музыку.

Нет, этого голоса Артем не слышал никогда, он мог бы в этом поклясться. Тот человек на скамейке разговаривал совсем иначе, и тембр был другим, и интонации.

– Нет, – покачал он головой, снимая наушники, – не он.

– Хорошо, – повторила Каменская, и Артем не понял, что же здесь хорошего, если человек оказался не тем.

– А почему он хотел убить Дениса?

– Не знаю. Может быть, ему действительно показалось, что твой друг хочет забрать диск и не заплатить.

– Неужели за это можно убить? – изумился Артем. – Это же всего пятьдесят рублей каких-то…

– Сегодня и за меньшее убивают. Теперь расскажи мне как можно подробнее, слово за словом, шаг за шагом, что говорил Денис вчера.

Артем начал рассказывать, стараясь ничего не упустить. Он плохо видел лицо Каменской, но чувствовал запах ее духов и хотел запомнить их надолго. Неужели ей и в самом деле столько лет, сколько его родителям? Наверное, у нее есть дети такого же возраста, как и он сам. Чем они занимаются, какой у них характер? А вдруг у нее есть дочка, и у этой дочки такой же голос, как у Каменской?

Мысли текли параллельно, одной частью мозга Артем следил за деталями собственного рассказа, другой – думал о женщине, которая сидела рядом с ним, о ее духах и ее голосе. Он давно уже научился думать о нескольких вещах одновременно, не теряя нити размышлений, не сбиваясь и не путаясь.

– О чем ты думаешь? – внезапно спросила Каменская.

Артем вздрогнул и почувствовал, как начинают гореть щеки. Неужели так заметно?

– Неужели так заметно? – произнес он вслух, прежде чем успел прикусить язык.

– Заметно. Твои глаза где-то… не со мной. Вроде бы разговариваешь со мной, а думаешь о чем-то другом. Верно?

– Верно. – Он улыбнулся. – А у вас есть дети?

– Нет.

– Значит, вы не замужем?

– Замужем. Почему ты спросил?

– Просто интересно. Я подумал, что, если у вас есть дочка, у нее обязательно должен быть такой же голос, как у вас. А как называются ваши духи?

– Артем, откуда такие странные вопросы? Мы с тобой говорим о преступнике, который напал на Дениса, а не обо мне.

От ее голоса повеяло прохладой, Артем сразу это почувствовал. Минуту назад голос Каменской был похож на тихую фортепианную элегию, а теперь в нем явственно проступала партия трубы. Холодный острый металл.

– Извините, – пробормотал он, – я больше не буду отвлекаться.

В среде сотрудников фирмы «Турелла» единодушия не было, Сергей Зарубин понял это сразу. Интриги процветали, сплетни были основной темой разговоров, и каждый имел собственную версию организации убийства Елены Дударевой. Однако в том, что один из инициаторов убийства работает в «Турелле», все дружно сомневались. Или, по крайней мере, так говорили.

Коля Селуянов, подувшись на своего начальника минут десять, отправился в организацию, вызвавшую наибольшие подозрения, и быстренько свел знакомство с той самой Галочкой, на которую указала ему Анастасия. Галочка действительно знала все и обо всех, но самое главное – любила об этом рассказывать. За первые два дня знакомства Николаю удалось узнать о сотрудниках торгово-закупочной фирмы массу интересного, но не относящегося к делу. Задавать вопрос о Дудареве впрямую ему не хотелось, но время шло, а Галочка рассказывала о чем угодно, только не о нем. Наконец он решил пойти ва-банк.

Встретив свою новую знакомую после работы, Селуянов предложил где-нибудь поужинать. Галя с восторгом согласилась.

– А куда мы пойдем? – с любопытством спросила она.

– Есть такой симпатичный кабачок, называется «У Тимура». Слыхала?

– Но это же далеко, – удивленно протянула девушка. – Неужели поближе ничего нет?

– Поближе есть, но мне нужно в те края. Сегодня годовщина смерти одного человека, которому я был очень обязан, и мне хотелось бы положить цветы на могилу. А ресторан как раз рядом с кладбищем.

– А-а, – разочарованно протянула Галя. – Ну ладно, поехали.

Всю дорогу до кладбища Селуянов мысленно хвалил себя за странную привычку собирать информацию «на всякий случай, авось пригодится». Во время похорон Елены Дударевой он внимательно осмотрел находящиеся рядом могилы и постарался запомнить имена и даты: он хорошо знал по опыту, что это бывает очень полезным и часто помогает заводить нужные, но с виду вполне естественные знакомства.

Купив цветы у бабульки, торгующей перед входом на кладбище, Николай уверенно повел Галю по дорожке вдоль могил. Топографическая память у него была отменная, и что такое «забыть дорогу», а уж тем более «заблудиться», он не знал. Свежую могилу Дударевой, накрытую ворохом венков с быстро увядшими на жаре цветами, он нашел быстро, но прошел мимо к тому захоронению, которое было ему нужно. Он отчетливо помнил, что Дудареву похоронили рядом с человеком, на памятнике которого было высечено: «Кошелев Федор Иннокентьевич, 19.02.1929 – 10.06.1992». Умер он, стало быть, шесть лет назад в этот самый день, 10 июня. Николай положил цветы, постоял минутку молча.

– Смотри-ка, кого-то недавно похоронили. – Он сделал вид, что только сейчас заметил могилу Дударевой. – А я думал, что в этой части больше не хоронят, здесь места нет. Еще шесть лет назад, когда Федор Иннокентьевич умер, помнится, это место с огромным трудом выбили, все связи подняли. Уже тогда здесь не разрешали новые захоронения. Ан нет, смотри-ка, еще кому-то удалось. Наверное, какой-нибудь финансовый воротила из «новых русских».

Он наклонился над могилой, будто читая надпись на табличке.

– Дударева Елена Петровна… Надо же, молодая совсем, тридцать шесть лет всего.

Галя стояла рядом бледная, с дрожащими губами.

– Ты что, расстроилась? – спросил Селуянов. – Тебя пугает, когда молодые женщины умирают?

– Не в этом дело, – резко сказала девушка. – Пошли отсюда. Терпеть не могу кладбища.

– Ну пошли, – покладисто согласился Николай.

Он не торопясь повел Галю к выходу, но не той дорогой, которой привел к могиле, а другой, более длинной, надеясь на то, что она не вспомнит маршрут.

– Представляешь, каково мужу этой Дударевой, если он у нее был, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Он, наверное, примерно ее возраста, молодой мужик, остался один с ребенком или даже с несколькими детьми. И как ему дальше жить?

– Да перестань ты о ней говорить! – раздраженно бросила Галя, пытаясь ускорить шаг.

Но идти быстрее ей не удавалось, потому что дороги она не знала и вынуждена была у каждого поворота ждать Николая, который вовсе не торопился.

– Неужели ты так равнодушна к чужому горю? – укоризненно покачал головой лицемер Селуянов. – Вот ты только представь себе, молодой мужчина и молодая женщина жили вместе, любили друг друга, растили детей, строили планы на будущее, может быть, собирались в этом году ехать в отпуск. Они думали о том, какое образование дать детям, как отремонтировать квартиру, что подарить на день рождения друзьям. И вдруг – раз! – и все переломилось. Жены больше нет, остается молодой вдовец с детьми на руках. Я уж не говорю о том, как сильно он переживает, но ведь есть и другие моменты. Например, он работал на двух или трех работах, чтобы обеспечивать семью, а что ему сейчас делать, когда дети требуют ухода и присмотра? Уходить со всех работ сразу и умирать с голоду? Или нанимать прислугу? Но ей платить надо. Самый тривиальный выход – найти новую жену, которая будет присматривать за детьми и хозяйством бесплатно, а много ли желающих найдешь? Поэтому жениться он вынужден будет не по любви, и очень скоро этот брак превратится в пытку. Дети будут ревновать и закатывать истерики, для них это станет моральной травмой, сам вдовец будет мучиться рядом с нелюбимой, но необходимой ему женщиной, и в результате лет через пятнадцать-двадцать это обернется для него еще одной трагедией. Холодный вымученный брак высосет из него всю кровь, жена тоже будет чувствовать себя нелюбимой и превратится в истеричку или в сварливую бабищу, а дети постараются как можно быстрее смотаться от них, потому что им невыносимо жить в такой атмосфере. Они никогда не будут испытывать к отцу благодарность за то, что он загубил свою жизнь ради них. И останется этот вдовец у разбитого корыта, всеми брошенный и никем не любимый. А ведь еще неделю назад все было так радостно, и ему казалось, что впереди длинная и счастливая жизнь с любимой женой и прелестными детками…

Селуянов рассуждал пространно и неспешно, зорко следя за реакцией своей спутницы. Галя, поняв, что не заставит его идти быстрее, шагала рядом с видом великомученицы и демонстративно смотрела в сторону, никак не поддерживая разговор. Но в конце концов не выдержала.

– Да заткнись ты! – грубо выкрикнула она. – Не хочу ничего слышать про этого вдовца!

Селуянову не составило большого труда разыграть обиду и ловко повести дальнейший разговор таким образом, что, когда они подошли к его машине, Галя сухо сказала:

– Знаешь, я не хочу в ресторан. Отвези меня домой, я устала.

Николай с удовольствием выполнил просьбу, с трудом сохраняя обиженную мину. Не очень-то ему и хотелось в этот ресторан. А уж если совсем честно, то и вовсе не хотелось. Дома его ждала Валюшка, отменная кулинарка, и приготовленный ею ужин даст фору любому ресторанному меню. Валюшка, его свет в окошке, его девочка любимая, которая встретилась Николаю, когда он был на полпути к тому, чтобы окончательно спиться. Валюшка, отчаянная автогонщица и прирожденная милицейская подруга, готовая ждать Николая с работы до самого утра, периодически подогревая ужин, чтобы был горячим в любой момент, преданная и любящая. Валюшка, тоненькая как тростинка, с талией, которую можно обхватить кистями рук, и с ногами, которые растут прямо от шеи. Конечно, Валюшка не сравнится ни с какой Галочкой и вообще ни с кем.

Селуянов уже понял, что встречаться с Галей ему больше не требуется, но хотелось добавить к общей картинке завершающий штрих, чтобы уж наверняка. И он слегка изменил маршрут.

– Через Садовое кольцо не поедем, там сейчас пробки – жуть, попробуем объехать переулками, – сказал он, переезжая перекресток насквозь, вместо того чтобы свернуть налево на Садовую-Каретную.

Ближе к площади у «Красных Ворот» он сделал еще несколько маневров и выехал прямо на улицу, где жил Дударев. Точно в том самом месте, где стояла когда-то его фиолетовая «Шкода Фелиция», у Селуянова благополучно забарахлил движок. Николай открыл капот и занялся имитацией ремонта. Выдержки у Галины хватило ненадолго. Первые три-четыре минуты она нервно поглядывала на дверь подъезда, потом выскочила из машины и яростно хлопнула дверцей.

– Только такой кретин, как ты, может возить даму на сломанной машине. Вот и возись с ней до завтра, а я поймаю такси.

Николай помахал в воздухе грязными руками и изобразил воздушный поцелуй.

– Счастливой дороги, моя принцесса! Ищи дураков в лимузинах, они обожают подвозить таких красавиц, как ты.

Галя умчалась, сердито стуча каблучками, и Николай облегченно вздохнул. Пусть она думает, что он невоспитанный и неотесанный мужлан. Пусть думает, что они поссорились навсегда. Пусть считает, что это она его бросила. И совсем ей не нужно понимать, что на самом деле это Николай Селуянов, оперативник из уголовного розыска, ловко избавился от нее, как только она стала не нужна.

А она действительно больше не нужна. Ибо совершенно понятно, что в ее контору Георгий Николаевич Дударев приходил именно к ней. И судя по тому, как нервно она восприняла рассуждения о семейной жизни и молодом вдовце, приходил он к ней не по «убойному» делу, а исключительно по сердечному. Дамочка плохо владеет собой и явно не особенно умна, маловероятно, что господин Дударев привлек ее к убийству собственной жены в качестве помощницы. Не в меру болтлива наша Галя, этого даже полный идиот не сможет не заметить. Полагаться на нее нельзя. Конечно, Галочку еще проверят по всей форме, и, может быть, Селуянову еще придется с ней помириться, правда, ненадолго. Но скорее всего здесь нет ничего, кроме флирта или даже некоторого романа. Ай да Дударев, ай да дамский угодник, иметь красивую богатую жену и как минимум двух любовниц – это надо суметь. Это не каждому дано.

В этот момент Селуянов почему-то подумал об Ольге Ермиловой. Ведь это именно ее, а вовсе не пустую, болтливую Галочку, Дударев просил по телефону найти хорошего адвоката. И, судя по отчетам наружников, Ермилова нашла адвоката и даже встречалась с ним вместе с Дударевым. Отчего-то Дударев вторую свою подружку этим заданием не загрузил. Почему? Считал, что Ольга лучше справится? Точно знал, что Галя не сумеет ничего толкового сделать? Или по еще каким-нибудь соображениям?

Все просто, как сказка про репку, решил Селуянов, подъезжая к дому. Ольга знает, что его подозревали и продолжают подозревать в убийстве жены, так что с ней скрытничать глупо. Ольга узнала об этом от мужа. А Галя этого может и не знать. Сказать ей об этом не мог никто, кроме самого Георгия Николаевича, а он, по всей вероятности, этого не сделал. Почему? Опять же все просто. Финансовое положение Дударева не из завидных, Елена Петровна наличные в доме не держала, а те, что находились в сейфе в офисе, никто ему не отдаст. Дураков нет. Офис – собственность фирмы, и все, что в нем находится, тоже. Ты сначала докажи, что эти деньги твои, а не фирме принадлежащие, а потом, может быть, ты их получишь. И то не сразу. Те же вклады, которые находятся в банках, переходят по наследству, и на это требуется немалое время. А жить уважаемому Георгию Николаевичу на что? Недаром он кинулся судорожно искать себе работу. Но с работой не все так просто, а кушать хочется каждый день, и не по одному разу. Галочка женщина небедная и принадлежит к той категории людей, которые, влюбившись, готовы кинуть к ногам возлюбленного все, что имеют. Вероятно, Дударев одалживает у нее некоторые суммы, рассказывая о временных трудностях с обналичиванием денег. Естественно, в долг, и точно так же естественно, не говоря ни слова о том, что может в любой момент снова оказаться в камере, и на этот раз уже надолго. Кто ж тебе даст в долг, если тебя посадить могут?

Приехав домой, Николай с удовольствием стащил с себя влажную от пота одежду и залез под прохладный душ. Запахи Валюшкиной стряпни разносились по всей квартире и проникали даже в ванную. Намыливая волосы шампунем, он пытался по запаху угадать, с какой начинкой будут пироги, с мясом или с грибами. Но в том, что будут именно пироги, он не сомневался ни секунды. «Какое счастье, – думал он, смывая мыльную пену, – что можно быть дома и гадать о том, с чем твоя жена испекла пироги, а не о том, пойдет она сегодня на свидание с любовником или вернется с работы вовремя. Тьфу, опять я про первую жену думаю. Надо же, до какой степени она мне мозги отравила! Сейчас даже вспомнить страшно, в каком кошмаре я тогда жил…»

Пироги оказались с яблоками, и Селуянов признался себе, что угадыватель из него получился никудышный.

Когда раздался телефонный звонок, Ольга Ермилова загружала бельем стиральную машину. Едва услышав в трубке голос адвоката Храмова, она почувствовала, как сердце болезненно сжалось. Голос у него был таким, что Ольга сразу поняла: он скажет что-то плохое. Неужели с защитой Георгия ничего не получается? Неужели он действительно виновен и доказательств его вины столько, что увернуться никак не удастся? Впрочем, в том, что он виновен, Ольга была почти уверена, только надеялась все время, что адвокат что-нибудь придумает и вытащит Дударева из беды.

– Ольга Васильевна, мне очень жаль вам это говорить, но вам придется подыскать себе другого адвоката, – сказал Храмов.

– Почему? – оторопела Ольга.

Она ожидала чего угодно, только не этого.

– Видите ли, я не могу больше заниматься вашим делом.

– Но почему?

– По семейным обстоятельствам. Мне нужно уехать как минимум месяца на два, а может быть, придется задержаться и подольше. Вы уж извините, что так получилось, но я действительно не могу заниматься вашим делом сейчас. Найдите себе другого адвоката, а аванс, который вы мне выплатили, я вам верну. Полностью.

– Нет, зачем же, – вяло ответила Ольга, – вы же работали, тратили время… Оставьте себе хотя бы часть денег, вы их заработали.

– Нет, Ольга Васильевна, у меня есть свои правила. Я беру деньги только в том случае, если довел дело до конца, то есть сделал все, что от меня зависело. Давайте не будем это обсуждать, аванс я верну. Поверьте, мне очень жаль, но я вынужден отказаться. Если вы найдете другого адвоката, можете рассказать ему о той линии защиты, которую я избрал. Может быть, она покажется ему перспективной. Хотя, возможно, он сможет придумать что-нибудь получше.

Ольга обессиленно присела на диван в гостиной. На нее навалилась давящая усталость, руки и ноги, казалось, оцепенели и уже никогда больше не смогут двигаться. Нужно искать другого адвоката… Где его искать? Снова идти к тому старому юристу и просить еще об одной консультации? Ну и кого он посоветует? Опять какого-нибудь молокососа, который возьмется за дело, а потом откажется, не устояв перед перспективой поехать в отпуск на теплое море. В том, что Храмов отказался от дела как раз по этой причине, Ольга не сомневалась. Лето, невыносимая московская жара, какой уважающий себя человек будет торчать в городе, если есть хоть малейшая возможность плавать в прохладной воде и дышать горным или морским воздухом, а не тяжелыми выхлопными газами, от которых першит в горле и слезятся глаза. Одни, богатые и счастливые, поедут отдыхать, а другие, на которых обваливается неожиданная беда, будут сидеть в московских квартирах, не спать ночами, плакать и ждать чуда. Которое так и не случится.

На всякий случай Ольга, достав записную книжку и найдя нужный номер, позвонила тому старому адвокату. Ей вежливо ответили, что он уехал из Москвы и до середины сентября не вернется. Ну конечно, с горечью подумала Ольга, богатые и счастливые могут себе это позволить.

Она услышала, как из комнаты сына вышел Михаил и направился на кухню. И Ольга решилась. В конце концов, она должна сделать все, что от нее зависит, чтобы спасти человека, который ей доверился. И плевать на самолюбие.

– Миша, можно мне поговорить с тобой?

– Поговори, – равнодушно бросил Михаил.

Он стоял посреди кухни в джинсах и с обнаженным торсом и заваривал себе чай. Ольга невольно залюбовалась его широкими плечами, даже небольшой жирок на талии не портил его. Хотя у Георгия и этого жирка не было, он весь состоял из одних мускулов. «Да что я их сравниваю, – сердито одернула она себя. – Михаил – мой муж, и я буду отныне ему верна. Каким бы замечательным ни казался мне Георгий».

– Миша, я наняла адвоката для Дударева. Ну вот, он проработал неделю, собрал какой-то материал, а теперь отказывается от дела.

Ольга сделала паузу, ожидая реакцию мужа.

– Ну и что? – все так же равнодушно спросил Михаил.

– Пожалуйста, помоги мне найти другого адвоката. Только не такого сопляка, как этот, а серьезного человека, который возьмется за дело и уже не откажется от него из-за пустяка.

– Совсем с ума сошла? – Глаза Ермилова мгновенно налились гневом. – Ты что себе позволяешь? Ты сначала изменяешь мне, а потом, когда твой любовник убивает свою жену, а я его почти сажаю, ты просишь сначала, чтобы я его отпустил, а теперь требуешь, чтобы я ему адвоката искал? Ты за кого меня принимаешь? За тряпку безвольную, которая будет плясать под твою дудку? Не будет этого. Ни-когда. Так и запомни.

Он взял большую чашку с чаем и повернулся, чтобы выйти из кухни, но Ольга перегородила ему путь.

– Миша, пожалуйста… Я все понимаю, и ты не представляешь, как сильно я чувствую свою вину. Я проклинаю себя за то, что сделала. Но я это уже сделала, и изменить это невозможно. Ты можешь обойтись со мной как угодно, только не бросай меня в беде, я прошу тебя. Я должна помочь этому человеку, потому что он попросил меня о помощи. Он тоже в беде, и я не могла ему отказать. Я обещала. А пообещать человеку помощь и бросить его на произвол судьбы – это подло. Я так не могу. Я никогда больше не буду с ним встречаться, я даже не вспомню о нем, но свои обещания я должна выполнить.

– Изменять мужу тоже подло, но тебя это соображение почему-то не остановило, – холодно заметил Ермилов.

– Это было помрачение рассудка. Миша, поверь, такое помрачение рассудка бывает хоть раз в жизни с каждым человеком, только с одними это происходит раньше, когда они еще не состоят в браке, с другими позже. Но это бывает с каждым. Это как корь или ветрянка, этим болеют все, только одни в детстве, и тогда это проходит легче, а другие – когда становятся старше, и болеют они тяжелее. Мишенька, я все понимаю, я себя казню, ты даже представить себе не можешь, как я себя казню. Это было и прошло. Остался только моральный долг, чисто человеческий. Нельзя бросать людей в беде, даже если эти люди тебе никто.

– Ну хорошо, и чего ты хочешь от меня? – устало спросил Ермилов.

Он вернулся к столу, поставил чашку и сел.

– Помоги найти адвоката. Нормального.

– А тот, которого ты нашла сама, чем тебя не устраивает?

– Он меня всем устраивает, но он только что позвонил и сказал, что больше не будет заниматься этим делом.

– Почему?

– Я не знаю. Он сказал, что должен по семейным обстоятельствам куда-то уехать надолго. Я думаю, он врет, просто он молоденький, ему хочется приятной жизни и развлечений. Я так на него надеялась, он ведь сам раньше работал в милиции и сразу сказал мне, как и что нужно делать, и вот теперь… Наверное, его девушка пригласила куда-то на отдых, и он не счел нужным отказываться от этого ради какого-то дела. Мне нужен серьезный адвокат, а не вертопрах. Ты можешь мне помочь?

– Скажи мне, а как ты его нашла?

– Кого? – не поняла Ольга.

– Ну этого… как его…

– Храмова?

– Не знаю я, как его зовут. Ты мне не сказала.

– Храмов Анатолий Леонидович. Мне его порекомендовал один старый адвокат.

– Ну так обратись к нему еще раз, пусть он порекомендует тебе кого-нибудь другого.

– Я пыталась. Он уехал из Москвы и до середины сентября не вернется. А больше у меня никаких связей нет.

– Ну да, конечно, – усмехнулся Михаил, – зато у меня они есть, и ты бесстыдно хочешь этим воспользоваться. Нет уж, дорогая моя, когда ты бегала на любовные свидания к Дудареву, ты не спрашивала ни советов моих, ни помощи. Ты была очень умная и самостоятельная и сама решала, как тебе строить свою семейную жизнь. Что же ты, резко поглупела за последние дни? Шагу теперь без мужа ступить не можешь?

– Миша, я прошу тебя…

– Да не проси ты меня! – вспылил Ермилов. – Ты думаешь, у меня камень вместо сердца? С того момента, как ты мне призналась, у меня все время черно перед глазами! Я не знаю, как жить дальше, а ты требуешь, чтобы я помогал твоему любовнику. Господи, как у меня сердце еще не разорвалось, не понимаю!

Он резко встал и выскочил из кухни. Хлопнула дверь маленькой комнаты. Ольга неподвижно стояла, уставившись глазами на нетронутую чашку с чаем. Внутри у нее разливалась мертвенная чернота.