Глава 8
Ситуация стала проясняться быстро, с каждым днем находились все новые и новые улики, подтверждающие первоначальную версию: Георгий Дударев организовал убийство собственной супруги при помощи третьего человека. Претендентов на роль «третьего» было пока двое: задержанный при нападении на Дениса Баженова Василий Лыткин, который, разумеется, ни в чем не признался, кроме самого нападения, и ныне покойный Константин Вяткин, наркоман, прочно сидевший на героине и устроивший у себя дома подпольный цех по изготовлению пиратских записей.
Судебные медики после вскрытия тела Вяткина заявили, что Константин уже не довольствовался чистым героином, а сочетал его с барбитуратами для усиления эффекта. Барбитураты и могли стать причиной того, что речь его была не плавной, как у тех, кто колет чистый героин, а замедленной и словно затрудненной. Артем Кипиани именно так характеризовал речь того мужчины, с которым разговаривал воскресным утром незадолго до взрыва. И симфонию Мендельсона нашли у Вяткина. Все указывало на него, только совершенно непонятно, что общего могло быть у бывшего офицера Дударева и молодого наркомана.
– Надо искать связку, – горячо убеждал Настю Юра Коротков. – Не мог Дударев ни с того ни с сего познакомиться с первым попавшимся наркоманом и привлечь его к убийству. Он же нормальный человек, разумный, он не стал бы так глупо рисковать. Привлекать к убийству непроверенного сообщника – это вообще головы не иметь надо. А голова у Дударева есть, это точно.
Настя была согласна. На одной кассете с Шотландской симфонией далеко не уедешь, запись существует не в единственном экземпляре, и тот факт, что она оказалась в квартире Вяткина, может рассматриваться только как подкрепляющая улика, но не как доказательство его причастности к убийству. Что еще есть на Вяткина? Есть человек, который может достаточно уверенно опознать его голос, ну а толку-то? Человек есть, а голоса, который нужно опознавать, нет. Вяткин больше не разговаривает ни с кем. И наконец, самое главное: то обстоятельство, что несчастный Константин случайно находился вблизи места убийства, само по себе ничего не означает, Артем Кипиани тоже там находился, между прочим. Ох, не зря все следователи любят приговаривать, что целый состав, груженный косвенными уликами, всегда весит меньше, чем одно доказательство. Доказательство, правда, при этом должно быть безупречным, то есть иметь отношение к предмету разбирательства, и добыть его следует только тем путем, который определен в законе, и никаким иным. А где ж его взять, такое доказательство? Искать надо.
Итак, связка. Через кого Дударев мог познакомиться с Вяткиным? Самое вероятное предположение – он с Константином вообще знаком не был, передал заказ через третье лицо, а может быть, там были еще четвертые и пятые. И их непременно нужно вычислить и отыскать, иначе подозрения в адрес Дударева так и останутся одними лишь подозрениями. Подкрепить их будет нечем.
Двигались, как обычно, с разных сторон. От связей Дударева, от фирмы «Турелла» и от контактов так не вовремя умершего Кости Вяткина. А заодно и от окружения Василия Лыткина, ибо не могло быть простым совпадением, что Вяткин изготавливал на дому аудиозаписи, а Лыткин ими торговал. Торговал от фирмы с красивым названием «Мелодия-Плюс».
Коллеги, пытавшиеся бороться с «пиратством», старались установить, кто забирал у Вяткина готовую продукцию и привозил ему «сырье», и для этого трясли всех соседей покойного наркомана: кто к нему приезжал, на каких машинах, может быть, номера запомнили? Первой и самой устойчивой версией была прямая связь Вяткина с фирмой «Мелодия-Плюс», но это еще нужно было доказать. Фирма, конечно же, от всего открещивалась, там тоже не дураки сидели.
– Если бы нам найти хотя бы по одной точечке соприкосновения между Дударевым и этими двумя фирмами, туристической и музыкальной, мы бы их в момент раскрутили, – вздыхал Селуянов, глядя на огромное бумажное полотно, на котором Настя размечала квадратиками и стрелками связи всех интересующих их объектов.
Количество стрелок и квадратиков росло с каждым днем, но соприкасаться они пока что не торопились. Что же касается свидетелей, которые могли бы рассказать хоть что-нибудь о посетителях квартиры Кости Вяткина, то их число было катастрофически малым. Просто, можно сказать, ничтожным. Никто никем не интересовался, и никто ни о ком ничего не знал. Огромный многоподъездный и многоквартирный дом, в котором жил Вяткин, походил на муравейник, битком набитый отчужденными друг от друга людьми. Сергей Зарубин с тоской вспоминал тихие пятиэтажки у «Красных Ворот», где совсем недавно он проводил поквартирные обходы сразу после убийства Елены Дударевой. По две квартиры на этаже, по десять на подъезд, все друг друга знают, одно удовольствие работать. А в новостройках всегда сплошное мучение, а не работа.
Единственным более или менее сносным источником информации о Вяткине оказалась все та же тетя Клава, соседка, к которой Константин, почувствовав себя плохо, обратился с просьбой вызвать ему «Скорую». Клавдия Никифоровна оказалась дамой словоохотливой и о Косте рассказывала с удовольствием. Правда, рассказывала она не совсем то, что хотелось бы. К примеру, никаких постоянных визитеров, которые приносили бы и уносили от Кости целые ящики продукции, она не заметила.
– Они, верно, по ночам приходили, – высказала она соображение. – Я иногда слышу, как по ночам у него дверь хлопает. А днем ничего такого не замечала.
Что ж, вполне могло быть и такое. По ночам мало кто бежит к окнам смотреть на подъехавшую машину, люди в основном спят. Хотя если это бывало не глубокой ночью, а очень поздним вечером, то имеет смысл поговорить с владельцами собак. Они гуляют, как правило, в одно и то же время и почти всегда замечают, если кто-то с завидным постоянством грузит ящики у одного и того же подъезда.
– С ящиками не видала, – безапелляционно заявила Клавдия Никифоровна.
– А без ящиков? – на всякий случай спросил Зарубин, почти ни на что не надеясь.
– Без ящиков видала, а как же.
– Кого?
– Так разве ж я знаю, кто он? Представительный такой мужчина, подтянутый, выправка как у военного.
– Поподробнее расскажите о нем, пожалуйста, – попросил Сергей, еще не смея верить своей удаче.
Неужели все так просто? Они ищут связь через третьих лиц, а Георгий Николаевич Дударев является к Косте Вяткину собственной персоной. С ума сойти! Бабка его опознает – и с этого можно начинать раскрутку Дударева по всему фронту. Не отвертится.
– Так чего подробнее… – Клавдия Никифоровна задумалась, прихлебывая чай из красивой фарфоровой чашки. – Высокий, значит, он такой, волосы темные, седины совсем мало. Красивый мужчина. Брови густые, на переносице почти срослись.
– Надо же, – льстиво похвалил ее Зарубин, – вы даже такую мелочь, как брови, запомнили. Вы очень внимательный свидетель, Клавдия Никифоровна. Еще что вспомните?
– Еще? Шрамик у него на щеке, рядом с ухом, вот здесь. – Она показала пухлым пальчиком на то место, где у нее висела крупная серьга.
– Какой шрам? Круглый, длинный?
– Длинненький такой, вот столько примерно. – Тетя Клава развела большой и указательный пальцы на расстояние трех сантиметров.
– Во что он был одет?
– Да как все, я особо не всматривалась.
– Ну, Клавдия Никифоровна, не может такого быть, – снова подлизался к ней Сергей, – вы такие детали замечаете, а на одежду внимания не обратили? Никогда не поверю. У вас прекрасное зрение и превосходная память, вы меня просто покорили своей наблюдательностью. Давайте-ка опишем его одежду поподробнее.
Тетя Клава возвела глаза к потолку и стала старательно вспоминать, во что был одет посетитель соседской квартиры. Брюки светло-серые, рубашка с короткими рукавами, кремовая. Больше ничего вспомнить не смогла, но это и понятно, в такую жару на человеке вряд ли будет надето что-то еще, а уж для того, чтобы обратить внимание на мужскую обувь, надо быть не рядовым свидетелем, а специалистом. С женской обувью проще, она разнообразна по фасону и цвету, и очень часто свидетели вспоминают «серебряные босоножки на шпильке» или «красные туфельки». Мужская же обувка проще и однообразнее, и для того, чтобы на нее кто-нибудь обратил внимание, нужно носить по меньшей мере ковбойские сапоги с серебряными подковками или индейские мокасины с кистями и вышивкой.
– Когда приходил этот человек?
– Первый раз я его видела недели три назад, – деловито сообщила Клавдия Никифоровна.
– А что, был и второй раз?
– И второй был, и третий. Я потому его и запомнила, что несколько раз видела. Первый, значит, раз это недели три тому назад было, потом спустя неделю примерно.
– А третий?
– Да почти тогда же, когда и второй, на другой день. Я еще подумала, зачастил к Костику этот гость, а он и пропал. Больше не приходил.
Два визита примерно две недели тому назад, то есть накануне взрыва, в котором погибла жена Дударева. Рослый симпатичный мужчина лет сорока пяти с темными волосами, густыми бровями и шрамом возле уха. Это точный портрет Дударева. Нет, таких легких удач не бывает… Хотя почему они легкие? Разве без малого две недели каторжного труда – это легко? Разве это слишком малая цена за удачу?
* * *
Настя уже собиралась уходить с работы, когда позвонил Алексей и предупредил, что несколько дней должен будет провести в Жуковском. Ему предстоит срочная работа, и времени ездить из Москвы и обратно не будет.
– Не сиди голодной, – строго сказал он. – Ешь хоть что-нибудь кроме сырных шариков.
– Ты отстал от жизни, – пошутила Настя. – Сырные шарики давно исчезли из продажи. Но я приму во внимание твои научные рекомендации.
Что ж, домой можно не торопиться. Она подумала, что давно собиралась навестить Татьяну и Стасова, да все время никак не выберет. Может быть, сделать это сегодня вечером?
Она уже потянулась к телефонной трубке, чтобы позвонить Татьяне, но аппарат зазвонил снова.
– Настасья, ты? – послышался веселый голос Павла Дюжина, ее коллеги по работе у генерала Заточного.
– Утром была я, а сейчас уже и не знаю.
– Занята?
– Нет, домой собираюсь.
– О, отлично! Я к тебе приеду, – заявил Дюжин.
– Зачем? – Она недовольно поморщилась и села за стол.
– Помоги составить программу, а? Я же не умею.
– Паша, я не благотворительная организация. Пойди к программистам и попроси их.
Она попыталась, не вставая с места, дотянуться до стоящей под шкафом уличной обуви, которую Настя обычно снимала, приходя на работу, и меняла на другую, более легкую. Попытка оказалась не очень удачной, до теннисных туфель она не дотянулась, зато чуть не свалилась со стула.
– Эй, ты где? – окликнул ее Дюжин.
– Я здесь. Паша, не морочь мне голову.
– Ну ладно тебе, брось ломаться! – Дюжина было не так-то просто сбить с толку. Если он чего-то хотел, то добивался упорно, пренебрегая эмоциями и приличиями. – Мы с тобой вместе начинали эту работу, вместе и закончить должны. Я еще хотел с тобой посоветоваться насчет сопряжений.
– Так и сказал бы сразу, – проворчала Настя.
Ей удалось наконец сменить обувь, не отходя от телефона. Прижав трубку плечом, она собрала сумку и спрятала в сейф документы. Теперь можно уходить.
– Так я приеду?
– Давай. Только у меня ужина нет, я сегодня в девушках.
– Я привезу что-нибудь, – радостно предложил Дюжин, довольный тем, что получил разрешение приехать.
– Привози для себя, мне не нужно.
– Разберемся. До встречи.
– Пока, – рассеянно бросила Настя.
Ну вот, вечер, посвященный друзьям, отменяется. Конечно, она могла бы не согласиться помогать Дюжину, она теперь не обязана это делать, она уже не работает в главке у Заточного, но в одном он прав: они действительно вместе начинали работу по обследованию милицейских высших учебных заведений, и будет правильным, если Настя примет участие в ее завершении. Ведь программу исследования составляла она, и если теперь что-то не получится из-за того, что программа была составлена недостаточно хорошо или просто неправильно, то это ее вина, и нужно сделать все возможное, чтобы поправить дело.
Павел Дюжин отчего-то вызывал у нее ассоциации с Чеширским котом. Казалось, его хорошее настроение и благорасположенность к окружающим существуют сами по себе, независимо от того, в каком настроении на самом деле находится сам Дюжин. Человек, попадающий в трехметровую зону вокруг Дюжина, начинал глупо радоваться жизни и продолжал это бессмысленное, на взгляд многих, занятие еще в течение получаса после того, как Дюжин уходил. В чем был секрет этого феномена, Настя не знала, но подозревала, что капитан настолько искренне любит и жизнь, и всех людей на Земле, что эта любовь не может не влиять на окружающих. Впрочем, возможно, это были лишь ее субъективные ощущения. Павел был ей симпатичен как человек, и она глубоко уважала его за умение и желание учиться и за хорошо организованное мышление. Ее раздражала, а порой и доводила почти до бешенства его бесцеремонность и неделикатность, но поскольку он был не оперативником, а штабным работником, то эти качества на успешность служебной деятельности не влияли. Как любил приговаривать Коля Селуянов, плохо покрашенная дверь на ходовые качества автомобиля влияния не оказывает, а потому внимания не требует. Умение работать с документами и цифрами и склонность к аналитическому мышлению являлись «ходовыми качествами» штабного работника, а потому к некоторым личностным особенностям Дюжина Настя относилась именно как к плохо покрашенной двери.
Павел явился чуть раньше, и, когда Настя подошла к своему подъезду, он уже сидел на скамейке и с аппетитом жевал кусок пиццы.
– Пока тебя ждал, поужинать успел, – сообщил он. – С тебя только чай.
Войдя в квартиру, он сразу же прошел в кухню, включил чайник и, вернувшись в комнату, принялся раскладывать принесенные с собой папки прямо на полу. Настя сделала Павлу чай, себе приготовила кофе, принесла чашки в комнату и уселась на пол рядом с Дюжиным.
– Скажи в двух словах, что получилось, – попросила она.
– Что-то получилось, что-то – нет, – загадочно ответил капитан. – Если в двух словах, то целенаправленного втягивания наших мальчиков в черные сети мафии пока не наблюдается. Хотя используют их со страшной силой, но в сиюминутных целях, а не с видом на перспективу.
– Что чаще всего встречается?
– На первом месте – выбивание долгов. Нанимают пацанов зеленых в форме и просят пойти попугать нерадивого должника. Те и пугают, причем иногда так входят в раж, что допугивают аж до статьи. Хорошо, если побои или легкие телесные, а то и до тяжких доходит. На втором месте перегон машин, как купленных, но не оформленных должным образом, так и краденых. Опять же если за рулем сидит человечек в форме, то риск существенно уменьшается. На третьем месте наркотики. Тут все – и охрана при перевозке крупных партий, и дилерство, и мелкая торговля. Ребята глупые еще, денег хотят, все кругом на иномарках разъезжают и сотовыми телефонами трясут, и им кажется, что они ничуть не хуже, вот и негодуют, почему это у них всего этого нет. Дураки, одним словом. Но свою голову ведь не приставишь. Эх, русская наша душа, мы даже преступления совершаем по-русски, а не только деньги зарабатываем.
Настя рассмеялась.
– Ты имеешь в виду направленность на мгновенную выгоду?
– Ну да. Не умеем и не хотим ждать, не умеем и не хотим планировать и работать на перспективу. Такой благодатный материал – эти глупые мальчишки, и куда только криминальные структуры смотрят? Приложи они сейчас минимальные, но умные усилия, и через три-четыре года они смогут прибрать к рукам всю правоохранительную систему страны. Но что им три года! Им сейчас все подавай, а три года они могут и не прожить. Я тут в журнале «Интербизнес» интересную статью читал про английские частные школы. Знаешь, что там написано? Год обучения стоит примерно двадцать пять тысяч долларов, учиться ребенку там нужно восемь лет. Платить требуется каждый год. Так наши «новые русские» просят, чтобы им разрешили заплатить за все восемь лет сразу, двести тысяч хотят выложить зараз, хотя можно платить и ежегодно. На них там смотрят как на психов, разве в Англии могут понять, что в России человек, у которого есть двести тысяч долларов, не может знать, будет ли завтра жив. А если останется жив, то государство может наложить лапу на все счета и заморозить их или еще какую пакость придумать в целях борьбы с экономическими передрягами. Ладно, это все лирика, а вот это, – он вытащил из папки стопку таблиц, – голая фактура. Кто, где, когда, а также у кого, что, почем.
Настя склонилась над таблицами и анкетами и уже через полчаса почувствовала легкий укол сожалений. Ей так нравится эта работа, она с удовольствием занималась бы ею двадцать четыре часа в сутки. Может быть, она поторопилась возвращаться на Петровку? И чего ей у Заточного не сиделось? И тут же она вспомнила, как тосковала по прежней работе, когда занималась аналитикой. И так нехорошо, и эдак неладно. Странное существо человек, все время ему чего-то не хватает для полного счастья.
Работа шла быстро, у Павла были интересные идеи, и Настя даже забыла на какое-то время о деле Дударева. И в этот момент раздался звонок в дверь. Она недоуменно взглянула на часы – половина десятого, поздновато для визитов, особенно без предварительной договоренности.
– Муж, что ли, вернулся? – спросил Дюжин, не поднимая головы от таблиц.
– Не должен.
Настя открыла дверь. Перед ней стояла красивая молодая женщина в длинной шелковой юбке и обтягивающей трикотажной кофточке.
– Вы – Анастасия Павловна? – спросила красавица.
– Да. Что вы хотите?
– Мне нужно с вами поговорить.
– О чем?
– О вашем муже.
Очень интересно. И что это юное прелестное существо собирается сообщить о Чистякове?
– Ну говорите, – разрешила Настя.
Она не предложила девушке войти, продолжая держать ее на пороге. Эти уловки были хорошо знакомы, а Настя за годы работы в уголовном розыске твердо усвоила, что приглашать незнакомых людей в квартиру можно только тогда, когда не пригласить нельзя. Во всех остальных случаях нужно оставлять за собой возможность захлопнуть дверь.
– Можно мне войти? – робко спросила девушка.
– Нельзя. Так я вас слушаю. Кстати, как ваше имя?
– Юля.
– Кто вы, где и кем работаете?
– В том же институте, где работает Алексей Михайлович.
– Кем?
– Я… лаборант-исследователь.
– Чудесно. Что вы хотите мне сказать, Юля?
– Я хотела… Хочу… Вы уверены, что нам следует разговаривать здесь?
– Уверена. Если вас не устраивает место, ничем не могу вам помочь. Или говорите, или мы прощаемся. У меня много дел.
Настя была абсолютно спокойна, она твердо знала, что ничего плохого с Чистяковым не случилось, десять минут назад они разговаривали по телефону, Алексей был бодр и весело шутил, так что дурные новости девушка принести не могла.
– Ну, если вы настаиваете… – Юля глубоко вздохнула. – Анастасия Павловна, отпустите Алексея Михайловича.
– Куда отпустить? В командировку?
– Нет. Ко мне.
– Куда-куда?
– Ко мне. Я люблю его.
Вот это номер! Такого Настя никак не ожидала. Ей стало весело.
– А он вас любит?
– Да.
– Вы уверены в этом?
– Уверена. Он любит меня, но он благородный человек и не считает возможным открыто говорить об этом, пока он женат на вас.
Настя с трудом сдерживала смех, но старалась сохранять серьезное лицо. Вариантов было всего два: либо кто-то из тех, по чьим делам она сегодня работает, решил ее деморализовать и попытался сделать это таким «убойным» способом, который наверняка сработал бы с девяноста пятью процентами женщин, либо эта Юлечка действительно влюблена в Чистякова и считает его джентльменское поведение проявлением личной и глубокой заинтересованности.
– Что ж, пусть он разведется со мной и скажет вам о своей любви. От меня-то вы чего хотите?
– Отпустите его, – тупо повторила Юля.
– Да я его и не держу, голубушка! Алексей Михайлович взрослый человек, он сам принимает решения и выполняет их. Если бы он хотел со мной развестись, он бы давно уже это сделал.
– Нет, он не хочет вас обижать, поэтому не заговаривает о разводе. Он не может первым начать этот разговор, понимаете?
– Ну что ж поделать, – Настя пожала плечами, – не может так не может. Это его проблемы, и решать их он должен сам. Что еще вы хотите мне сказать?
– Анастасия Павловна, пожалуйста, не надо так со мной… Я действительно люблю вашего мужа и точно знаю, что он меня тоже любит. Он не говорит об этом, но я чувствую, я не могу ошибаться, женщины всегда это чувствуют. Я прошу вас, – глаза Юли налились слезами, губы задрожали, – начните этот разговор сами, помогите ему сказать вам, что он хочет уйти. Вы благородный человек, вы умный человек, вы же не станете удерживать около себя Алексея Михайловича, зная, что он больше вас не любит, правда же?
– Правда, – согласилась Настя. – Не стану ни за что.
– Вот видите. Так вы обещаете мне?
– С чего это вы так решили? – удивилась Настя. – Я вам ничего не обещала.
– Как же так… вы же сами только что сказали, – растерянно проговорила девушка.
– Милая Юля, у меня нет привычки вмешиваться в личную жизнь людей, и на моего мужа это правило тоже распространяется. Я уважаю его свободу и не хочу заставлять говорить со мной о том, о чем он говорить не хочет. Это его право решать, говорить мне о своей любви к вам или нет, просить развода или нет. Вам понятна моя позиция? Я, разумеется, учту то, что вы мне тут рассказали, но не надейтесь, что, вернувшись в Жуковский, вы обнаружите моего мужа готовым к употреблению. Вы еще что-то хотите добавить?
– Вы… вы ужасный человек, – выпалила Юля.
– Неужели? – Настя приподняла брови.
Ситуация начала ее тяготить. Ну чего от нее хочет это очаровательное существо? Чтобы она выгнала Чистякова? Чтобы устроила ему скандал? Глупенькая молоденькая девушка, насмотревшаяся фильмов и начитавшаяся книжек про благородных мужей, которые любят своих юных возлюбленных, но не могут бросить своих старых нелюбимых жен по вполне уважительным причинам (маленькие дети, тяжелая болезнь жены, какие-то давние обязательства и так далее, набор был широким, ибо фантазия у кинематографистов и писателей богатейшая).
– Вы холодная, черствая… Вы не любите его. Да-да, вы не любите его, вы просто держитесь за него, потому что никто другой на вас никогда не женится! Вы вцепились в него…
– Настя, все в порядке? – раздался у Насти за спиной голос Дюжина. – Или нужна помощь?
– Не нужно, Паша, все в порядке. Я уже иду.
Дюжин слегка отстранил Настю, окинул оценивающим взглядом молодую красавицу и вернулся в комнату.
– Ах вот, значит, как! – Девушка прищурилась. – У вас самой есть любовник, и вы с ним встречаетесь, когда Алексей Михайлович уезжает. Как же вам не стыдно!
– Но ведь моему мужу не стыдно крутить с вами роман. Почему же я должна этого стыдиться? – возразила Настя.
– Я не встречаюсь с ним!
– Да? А вы что, переписываетесь? Или перезваниваетесь?
– Я не в том смысле… Я не встречаюсь с ним ТАК.
– Как это «так»? Вы уж сделайте одолжение, формулируйте свои мысли точнее, а то мне трудно их понимать.
– Я не встречаюсь с ним в пустой квартире, когда вы уезжаете. И вообще я нигде не встречаюсь с ним, кроме института.
– Ну так встречайтесь, кто ж вам запрещает?
– Так в том-то и дело, что Алексей Михайлович не хочет этого делать, пока он состоит в браке. Вы что, не понимаете? Он не бабник, он не хочет изменять вам, он хочет, чтобы все было по закону.
– Юля, вам не кажется, что вы слишком много знаете о моем муже? Вы совершенно уверены, что точно знаете, чего он хочет, а чего не хочет. Откуда? Он вам это говорил?
– Нет, но я знаю.
– Это не аргумент. Юлечка, дорогая, я – юрист, более того, я – милиционер, вам это, вероятно, известно, и разговоры на кухонном уровне меня не устраивают. Мне нужны твердые доказательства и четкие аргументы.
– Вы действительно милиционер, а не женщина! Я не понимаю, как он может с вами жить!..
Юля разрыдалась, но Настя не испытывала к ней ни жалости, ни даже элементарного сочувствия. Каждый должен сам платить за свою глупость, иначе он никогда не поумнеет.
– А вы спросите у него, – хладнокровно посоветовала Настя. – Думаю, он вам расскажет много интересного.
Она отступила назад и закрыла дверь. Чушь какая-то! Надо же, явиться сюда и требовать отдать ей мужа. Совсем с ума сошла. Неужели Чистяков дал ей повод думать, что такой визит может принести плоды? Что у них за отношения? Серьезные? Или так, легкий флирт, который девушка по неопытности приняла за проявление настоящего чувства? Сколько раз Настя говорила Чистякову, чтобы он вел себя с женщинами аккуратнее, чтобы не давал им повода… Лешка всегда был любимцем женщин, он умел, когда хотел, изумительно говорить комплименты, он мог так смотреть в глаза, что собеседница таяла и теряла голову. И еще у него была опасная привычка касаться руки человека, с которым он в данный момент разговаривал. Мужики-то внимания не обращали, а вот дамы частенько принимали этот дежурный жест за намек на интимность. Леша каждый раз со смехом рассказывал Насте о связанных с этим недоразумениях, а Настя каждый раз предупреждала его, что это может плохо кончиться. Вот и приехали.
Она вернулась в комнату, понимая, что Юле все-таки удалось выбить ее из колеи. На душе кошки скребли. А вдруг… Вдруг все не так, как она думает? Вдруг Юля права? Черт, как неприятно!
Увидев ее, Дюжин моментально вскочил с пола.
– Что случилось? На тебе лица нет. Плохие новости?
– Пока не знаю. Паша, ты согласен с тем, что плохие новости нужно узнавать как можно быстрее?
– Не знаю. Когда как. Зависит от ситуации. Ты можешь мне объяснить, что случилось? Настя, от тебя такая волна идет, что мне в прямом смысле слова плохо, я же очень чувствую это, ты сама знаешь.
– Сейчас, Паша, сейчас, подожди две минуты и помолчи, ладно?
Она села в кресло и сжала виски пальцами. Мгновенно разболелась голова, стало подташнивать. Пока разговаривала с этой нахальной девчонкой, еще держалась, а теперь ее развозило прямо на глазах. Нет, так нельзя, надо позвонить и все выяснить. В конце концов, если девочка права, то лучше дать Чистякову возможность сказать все и больше не возвращаться сюда. Может быть, он мучается и терзается, а Настя вовсе не хотела, чтобы ему было плохо. С другой стороны, если Юля ошибается, то лучше прояснить ситуацию сразу же и не мучиться тягостными подозрениями.
Настя потянулась к телефону. Чистяков снял трубку сразу же, после первого гудка.
– Леша, кто такая Юля? – начала Настя с места в карьер.
– Юля? – переспросил Алексей. – Какая Юля?
Голос его был спокойным, без малейших признаков тревоги или волнения.
– Она работает у тебя лаборантом-исследователем.
– Ах Юлька? Да, есть такая. И что?
– Она только что была здесь.
– Зачем? Она же знает, что я в Жуковском, мы с ней сегодня виделись.
– Вот именно, Лешик. Она знала, что тебя здесь нет, и приехала поговорить со мной в твое отсутствие.
– Что за бред?
Голос по-прежнему спокойный, только очень удивленный.
– О чем она с тобой говорила?
– О тебе.
– Не понял.
– Она рассказывала мне о том, как ты ее любишь, и просила дать тебе развод. Ты будешь это как-то комментировать?
– Ася, что за розыгрыши? Или вы там с Дюжиным выпили сверх меры?
– Никаких розыгрышей, Чистяков, я совершенно серьезна. Юля только что была здесь и говорила о вашей взаимной страстной любви. Ты же понимаешь, что мне с этим нужно что-то делать.
– Господи, Ася, я ушам своим не верю! Неужели эта дурочка всерьез решила, что я к ней что-то испытываю?
– Это ты у нее спроси, а не у меня. Ты давал ей повод так думать?
– Асенька, я со всеми женщинами веду себя так же, как с ней, но у всех хватает ума не принимать это за проявление любви. Ну как я мог знать, что она такая наивная! Да, я называю ее Юленькой, но у меня там все Анечки, Манечки и Танечки, все к этому давно привыкли. Да, я пару раз приглашал ее обедать в нашу столовую, но я всегда зову кого-нибудь с собой и предпочитаю, чтобы это были женщины, а не мужчины, потому что терпеть не могу во время обеда говорить с умным видом о науке. А с женщинами можно потрепаться о чем угодно, кроме работы. Ася, я не верю, что она всерьез…
– Лешенька, – устало сказала Настя, – разберись с ней сам, пожалуйста, ладно? Еще одного ее визита я просто не вынесу. Ты вернешься в субботу?
– Нет уж, дорогая моя, я приеду немедленно.
– Не стоит… – вяло возразила она. – Тебе утром придется рано вставать, а приедешь ты уже за полночь.
– Я сам знаю, что мне делать. И я не допущу, чтобы ты ложилась спать, набрав в голову черт знает каких глупостей. Дюжин еще у тебя?
– Пока да. У нас работы еще примерно на час осталось.
– Попроси его меня дождаться.
– Зачем?
– Затем. Человек, набравший в голову таких глупостей, не должен оставаться в одиночестве, это опасно для здоровья и для имеющейся в доме посуды. Все, Асенька, целую, я поехал.
Настя положила трубку и уставилась невидящими глазами на разложенные на полу листы с колонками цифр. Из оцепенения ее вывел голос Дюжина:
– Настасья, это правда?
– Ты о чем?
– О том, что ты говорила мужу.
– Паша, подслушивать нехорошо, а проявлять свою осведомленность о подслушанном и вовсе дурно. Где тебя воспитывали?
– Во дворе и в советской школе. Кончай мораль читать, тоже мне Песталоцци. Эта девица действительно требовала, чтобы ты дала мужу развод?
– Действительно.
– Она что, его любовница?
– Надеюсь, что нет. Просто она еще очень юная и не устояла перед Лешкиными чарами. Я допускаю, что она сильно влюблена и немножко потеряла голову. Я верю своему мужу, и, если он говорит, что между ними ничего нет, значит, так оно и есть. Хватит об этом, Паша. Давай делом заниматься.
– Да какое тут может быть дело! – возмущенно воскликнул Павел. – Разве можно работать, когда тут такое…
– Какое «такое», Паша? Не устраивай трагедию на ровном месте. Скоро приедет Чистяков, он просил, чтобы ты его дождался. Хочешь еще чаю?
– Хочу. А бутерброд у тебя найдется?
– Поищем. – Настя слабо улыбнулась. – Я тоже есть захотела. Наверное, это на нервной почве.
В холодильнике оказалось достаточно продуктов, предусмотрительный Чистяков, оставляя Настю на несколько дней, сделал необходимые запасы. Они приготовили бутерброды с сыром, ветчиной и копченой лососиной, помыли и порезали огурцы. Аппетит у Дюжина был отменный, и он с удовольствием прикончил почти все, потому что Насте кусок в горло не лез.
– Слушай, а ты не боялась, когда звонила мужу, что он все подтвердит?
– Боялась, – призналась Настя.
– Тогда зачем звонила?
– Чтобы узнать сразу.
– А вдруг он врет? Ты же все равно ничего не узнала. Мало ли что он сказал.
– Паша, когда-то я имела дело с одним человеком… Знаешь, смешно, но его тоже звали Павлом. Правда, он был не сотрудником нашего министерства, а уголовником. Так вот, у меня с ним зашел разговор о том, как отличить правду от лжи. Неважно, правду говорит человек или нет, важно, какие именно слова он считает нужным сказать в каждый данный момент. Его решение сказать то или иное продиктовано определенными побуждениями, так вот эти самые побуждения и есть правда. Понимаешь?
– Больно заумно, – недовольно пробормотал Дюжин с набитым ртом.
– Да нет, если вдуматься, то все предельно просто. Я спрашиваю у мужа, кто такая Юля. И даю ему возможность начать тот разговор, который он сам начать не может в силу слабости характера. Если, конечно, допустить, что между ними действительно серьезные отношения и он действительно хочет уйти от меня. Если же отношения какие-то есть, но разводиться со мной он не хочет, он поведет себя так, как и повел, то есть будет меня уверять, что все это ерунда и яйца выеденного не стоит. Выяснить, каковы на самом деле его отношения с Юлей, я не смогу никогда, но я и не уверена, что стремлюсь к этому. Но одно я выяснила точно: он не ухватился за возможность признаться во всем и заявить о своем намерении развестись со мной, значит, он дорожит нашим браком и нашими отношениями. Вот это я теперь знаю совершенно точно. Вот это и есть правда. Понял теперь?
– Понял. Я бы так не смог.
– Ты просто не пробовал. Разве ты никогда никого не ревновал?
– Не-а! – почему-то радостно сообщил Павел. – Меня девушки пока еще ни разу не бросали.
– А что, ты всегда первым успевал?
– Ага. Я вообще жутко непостоянный, быстро влюбляюсь и еще быстрее развлюбляюсь обратно. Поэтому и не женат до сих пор. Не успеваю до загса добежать.
Настя расхохоталась, тяжесть внезапно спала с души, и ей стало легко и тепло. Все-таки Дюжин – удивительный человек, рядом с ним просто невозможно долго находиться в плохом настроении. Может быть, у него и в самом деле какое-то особенное поле? Надо же, бесцеремонно влез с разговорами на такую деликатную тему, не постеснялся, теребил Настю, тормошил, и вот результат – она смеется, и не вымученно, а звонко, от души.
– Паша, дожевывай еду, и пошли к станку, – скомандовала она. – Когда приедет мой грозный муж, нам придется сворачиваться, ему завтра вставать ни свет ни заря.
Когда в замке лязгнул ключ, они почти закончили. Настя почувствовала, как болезненно сжалось сердце. А вдруг?..
Но когда Чистяков вихрем ворвался в комнату, она увидела его глаза и поняла, что боялась напрасно.