Александр Бергер,
15 ноября 200… года
Сначала Бергер нашел в почтовом ящике извещение. Ценная бандероль из Парижа? Он не поверил своим глазам. В Париже никого знакомых не было – кроме Кирилла Туманова. Неужели Кирилл прислал сувенирчик? Бергер в сомнении покачал головой. Расстались они с парнем не то чтобы холодно, а как бы смущенно. Оба проявили слабость, оба стали свидетелями слабости другого… Мужчины не любят таких отношений.
С утра, по пути на работу, он заглянул на почту – и, что характерно, оказался прав: маленькую плоскую бандерольку ему прислал не Кирилл. Париж, названия улицы не разобрать, но отправителем оказалась женщина – какая-то Е. Д. Дворецкая.
Конвертик был хорошенький, пестренький, с бумажной изолирующей прокладкой, а внутри оказался еще один конверт – пластиковый, с пупырышками, предохраняющий от постороннего воздействия компьютерную дискету.
На почте играло радио. И, словно нарочно, звучала песня, старая-престарая, еще из тех времен, когда в моде было слово «романтика»:
Ну что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри – вокруг тебя тайга.
Подбрось-ка дров в огонь,
Послушай, дорогой,
Он – там, а ты у черта на рогах.
Бергер невольно засмеялся, сунул кассету в карман куртки и ринулся по улице Ошарской мимо ТЮЗа, вниз, вниз, через стадион «Водник» – на работу. Бежал, согнувшись от ледяного ветра – по-зимнему заворачивало! – и вспоминал, что там дальше, в этой песне. Что-то про Монмартр у костра и пляс Пигаль… Нет, не вспомнить!
Приветственно махнув «железному Генриху», который уже раскладывал газеты на своем столике, Бергер пробежал в свой кабинет, скинул куртку и, включив компьютер, вставил в процессор дискету.
Подумал: «Ну вот теперь посмотрим, стоит моя интуиция хоть чего-то, или я сугубо рациональный, умственный человек!»
Формат дискеты оказался txt, так что на первый вопрос интуиция Бергера ответила правильно.
Открыл тест и начал читать.
«Здравствуйте, уважаемый Александр Васильевич! Вы меня не знаете, мы с вами незнакомы. Меня зовут Катерина Дворецкая, я слышала о вас от двух своих знакомых – Виктора Сергеевича Малютина и Кирилла Туманова. Оба они о вас очень хорошо говорили, вы с ними обошлись как сугубо порядочный человек, и я подумала, что могу обратиться к вам с просьбой. Пожалуйста, когда из Парижа вернется Кирилл, расскажите ему о том, что здесь прочтете. Может быть, он все-таки сумеет меня понять и… простить.
История довольно длинная, поэтому вы наберитесь терпения, ладно? Одна просьба: прочтите все сразу до конца. Иначе… иначе все теряет смысл.
Итак. Я, Екатерина Дмитриевна Дворецкая, сознаюсь в непредумышленном убийстве Геннадия Валерьевича Симанычева. Ни Малютин, ни Шурик Кича вам не солгали – это действительно произошло совершенно случайно. Если бы он играл с нами по-честному, был бы и сейчас жив. Но он кинул нас один раз, деньги в карман положил, а обещанного не отдал. Поэтому во время второй встречи нервы мои были на пределе. И когда он начал меня лапать и болтать всякую чушь насчет того, что никогда не спал с двумя женщинами одновременно, я не выдержала – и брызнула в него из баллончика. Но я не знала, что у него аллергия на перец. Между прочим, это довольно распространенная аллергия, даже в истории Франции известны некоторые ее примеры. А впрочем, я отвлеклась.
Короче, Симанычев упал, я забрала дискету и ключи, и, оставив Шурика вызывать милицию и давать показания (мне не хотелось, чтобы труп валялся до утра), я понеслась к Симанычеву домой – стирать все файлы в его компьютере. Да, это сделала именно я – Малютин тут вообще ни при чем. Я уже не верила Симанычеву и хотела подстраховаться. В общем-то, все должно было пройти нормально, если бы в парк не занесло Кирилла. Я его знала – знала довольно хорошо, хотя мы не были знакомы. И даже его присутствие не представляло для нас особой опасности, но он зачем-то сказал, что видел ту женщину, которая была рядом с Симанычевым… То есть меня.
Тут я сделаю маленькое отступление. Помните, Малютин показывал вам список пассажиров, которые улетали в Париж в тот день, когда была устроена небезызвестная инсценировка в аэропорту? Вы заподозрили его в каком-то мошенничестве, потому что не нашли в списке имени Арины? Но этого имени быть не могло, потому что в Париж улетала Екатерина. То есть я. И в аэропорту с Кириллом разговаривала я. И его внимание на мобильник, якобы положенный в сумку, обратила тоже я… Это я и есть – Арина, понимаете?
Пожалуй, нет. Понять и правда трудно… Но попробую объяснить.
Мои родители разошлись, когда я была совсем маленькая. Отца я не видела ни разу. Мне было лет семь, когда мама снова вышла замуж. Родилась Маришка – моя любимая младшая сестричка. Маришку любили все, в том числе и моя мама. А меня… как-то не очень. Я это ощущала каждый день своей жизни: равнодушие, нелюбовь, иногда ненависть. Спустя много времени я узнала, в чем дело. Оказывается, нас у матери родилось двое. Две сестры-близняшки. Одну она назвала Ариной, другую Катериной. И как-то так случилось, что Арину она любила больше, чем Катерину. Наверное, такое бывает. Мы были еще совсем маленькими, когда заболели болезнью Боткина. Очень тяжело. И Арина умерла. А я осталась жива.
Мне было года три, наверное, когда это произошло, поэтому я не помню ни сестру, ни эту болезнь. Но смерть Арины произвела на мать страшное впечатление. Она стала невыносимой сама, она сделала невыносимой жизнь отца – он ушел. Она измучила меня за то, что я осталась жива! Я в этом не виновата, я не виновата в смерти Арины, но думаю, у мамы было что-то вроде психического заболевания. Ведь она потеряла любимую дочь!.. В принципе, я могу ее понять. Простить? Не знаю… если бы не ее сестра Элеонора (я называла ее тетушка Элинор), у которой я фактически выросла, я вообще не знаю, что со мной стало бы. Может, я сошла бы с ума или покончила с собой, потому что думала: если меня ненавидит родная мать, значит, я недостойна жизни. И недостойна любви. Ничьей!
Элинор помогала мне, как могла, я ей всем на свете обязана, она меня почти вылечила от всех моих комплексов, кроме одного: я страшно боялась мужчин. То есть не то чтобы я кидалась от них с криком ужаса – нет, конечно. Просто я не верила, что могу кому-то понравиться. Я была уверена, что все они смеются надо мной, презирают меня. Честно говоря, лет до семнадцати я и в самом деле была сущая уродина: толстуха неповоротливая, замкнутая, угрюмая. Только и знала, что читала книжки, – и думала о том, как была бы счастлива мама, если бы в живых осталась Арина, и как умела бы эта Арина наслаждаться жизнью. Она красилась бы, она училась бы танцевать, она одевалась бы в самые короткие, обтягивающие платья, она запросто приглашала бы на «белый танец» самых красивых парней… да ей это и не понадобилось бы, у нее и самой не было бы отбоя от кавалеров! Если бы Арина осталась жива, то она раньше всех начала бы гулять с парнями, целоваться с ними, на ней не стояло бы клеймо: «Старая дева», как оно стояло на мне!
Я росла, я взрослела, мне хотелось того же, чего хочется всем молодым девушкам. Я хотела любить и быть любимой. Но… не могла, потому что не считала себя достойной любви.
И однажды я решила поиграть в Арину. На эту мысль натолкнула меня та же тетушка Элинор. Она прекрасно понимала, что я не смогу выбраться из своей скорлупы такой, какая я есть. И она позволила мне превратиться в Арину точно так же, как гусеница превращается в бабочку. Это очень точное сравнение, несмотря на то что в природе это происходит однажды, а я превращалась в Арину столько раз, сколько хотела. Благодаря тетушке Элинор у меня появились немалые деньги, я купила квартиру и там… там чувствовала себя Ариной на все сто! Отрывалась как могла! Пускалась во все тяжкие! Устраивала такие гулянки, что соседи иногда готовы были вызвать милицию. У меня появились друзья, любовники, у меня было все. И я им всем со смехом рассказывала про свою скучную, унылую сестру – старую деву, которую я презираю. Они презирали ее вместе со мной.
Однако долго жить в «облике» Арины я тоже не могла. Мне надоедало это бесцельное прожигание жизни, я становилась Катериной. Прошло несколько лет, я жила совершенно как Селестен и Флоридор, как доктор Джекил и доктор Хайд – короче говоря, как любой человек с раздвоением личности, и вот однажды я поняла, что добром это не кончится. Моя ненависть к Арине – то есть к себе самой! – не доведет меня до добра! Мне надо постараться соединить в себе две мои разрозненные сущности: Арину и Катерину. Примирить их.
Поняла я это потому, что влюбилась. Может быть, вы догадаетесь, в кого? Ну да, в Кирилла.
Причем это был тот редкий случай, когда мы влюбились в него обе: и Арина, и Катерина. Арина ходила на занятия в школу танцев, где Кирилл вел уроки. Наверное, эта развратница запросто начала бы приставать к нему, но я как могла держала ее под контролем. Поэтому она только строила ему глазки – и не приближалась к нему. А он ее все-таки заметил, заметил… На свою беду.
Повторюсь: именно любовь к Кириллу придала мне силы сдерживать Арину. И я надеялась, что когда-нибудь мне удастся избавиться от противной сестрички – и в то же время перенять лучшие ее свойства. Стать свободной, раскованной, веселой, терпимой. Мне даже почти удалось это сделать! И тут в моей жизни появился Геннадий Симанычев.
Вернее, он появился в жизни Арины.
Арина познакомилась с ним на какой-то пьянке, и эти два жутких распутника (он – бабник, она – нимфоманка) сразу нашли друг друга. Они перепихнулись – и расстались, но Арина успела ему проболтаться про свою сестричку – старую деву – и пробудила у Симанычева интерес ко мне. Может быть, ему захотелось совратить унылую девственницу. Не знаю. Короче, он стал за мной следить. Расспрашивал обо мне соседей, подруг. И однажды разговорился с нашей старинной соседкой, которая отлично знала, что никакой Арины Дворецкой нет на свете, что она давным-давно умерла и похоронена в Марьиной Роще…
Симанычев был умный человек. Он еще какое-то время следил за мной, присматривался к Арине, потом умножил два на два – и получил, как и следовало быть, четыре. В том смысле, что понял, кто есть кто.
Он пришел ко мне и пригрозил, что опозорит меня перед всеми друзьями, родственниками, знакомыми, а главное, перед Кириллом. Из Симанычева получился бы классный сыщик! Он знал обо мне все, все. И знал, что значит для меня Кирилл.
Но не только в нем, конечно, дело. Я не хотела быть опозорена перед младшей сестрой, перед ее мужем, перед мамой, в конце концов. Она и так всю жизнь презирала меня – теперь получилось бы, что презирала заслуженно? Потому что я – нимфоманка-психопатка с раздвоением личности.
Нет уж, этого я допустить не могла. Я согласилась заплатить те деньги, которые он требовал.
К тому времени он уже держал в своих руках Шурика и Малютина. Шурика – вам известно за что. А Малютина…
Вы никогда бы не узнали этого, Александр Васильевич. Но Виктор сам просил вам все рассказать.
Короче говоря, Малютин служил в Афганистане. Это было в самом конце войны… У него был друг, который спас ему жизнь. А сам погиб. Но, умирая, взял с Виктора слово заботиться о его семье. Виктор уже был женат, но теперь у него стало как бы две семьи, правда, к той, другой женщине он относился как к сестре. Она была одинокая, очень строгая женщина, которая не могла забыть мужа. И вот однажды – лет пять назад – ее изнасиловали в парке два полупьяных подростка, хотя она им в матери годилась! У нее не хватило сил обратиться в милицию. Она все рассказала Виктору. Он нашел тех двух парней и отомстил им. Как надо! Понимаете, он ведь служил в Афганистане и навидался там много жестокого. Весь ужас в том, что друг его умер после того, как его кастрировали «духи». И, расправляясь с этими паршивцами, Виктор мстил как бы и за него. Один парень после этой «операции» умер. Другой выжил – ну, что это за жизнь у него будет…
О том, что совершил Виктор, никто, конечно, не знал. Даже парни не могли понять, как и откуда на них обрушилась месть…»
Дочитав до сих пор, Бергер встал и нервно заходил по кабинету. Он получил враз слишком много ошеломляющей информации, и что-то говорило ему, что впереди еще ждут открытия. Файл большой. Может быть, пока закрыть его? Передохнуть от этого водопада откровений?
Но интуиция, которая пока ни разу не ошибалась, просто-таки криком кричала, требуя читать не останавливаясь. Он снова сел перед компьютером, потер усталые глаза… и тут память, особа крайне прихотливая и непредсказуемая, взяла и выкинула на поверхность еще один куплет той старой песни!
Здесь, как на пляс Пигаль,
Весельем надо лгать —
Тоскою никого не убедишь…
Монмартр – у костра,
Сегодня – как вчера…
И перестань, не надо про Париж.
Бергер пожал плечами. «Ну и к чему мне это сейчас?» – сердито подумал он и, не затрудняя себя воспоминанием третьего куплета (вроде бы в этой песне был еще и третий куплет!), снова уставился на экран.
«Виктор был уверен, что теперь-то он вернул долг своему другу. Но мы никогда не можем знать, как отзываются наши поступки в душах других людей. И не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад! Эта женщина пришла в ужас от его жестокости и отвернулась от него. Они больше не виделись, и случилось так, что она познакомилась с Симанычевым, очаровалась им – и совершенно переменилась. Она стала его любовницей. Я могу понять ее – ведь и меня изменила любовь к Кириллу… Нетрудно сообразить, что было дальше. Она рассказала ему про Виктора и про то, что он сделал. Ну, и… Симанычев потребовал с него пять тысяч долларов. У него была одна ставка для всех.
Свела нас всех троих, его жертв, Арина. Ну или я, как хотите. Просто однажды Арина была у Симанычева дома и, когда тот спал, залезла в его компьютер. Она девушка крайне любопытная и нескромная во всех смыслах. В отличие от меня. Я ее ненавидела и за это. Она прочла про Малютина и Шурика, потом по отдельным репликам Симанычева поняла, что он намерен «подоить» этих людей. Но умения логически мыслить не отнимешь ни у Арины, ни у меня. И когда Симанычев начал шантажировать меня, я тоже сложила два и два – и получила не стеариновую свечку, а нашла своих товарищей по несчастью.
Один раз мы собрали деньги – в основном платила я, потому что ни у Шурика, ни у Малютина таких денег не было, а я богата благодаря щедрости своей тетушки. Но Симанычев нас подло кинул. Потом случилось известное вам непредумышленное убийство. Скажу честно: никаких угрызений совести я не испытывала. Ладно, мы с Шуриком должны были расплатиться за свои мелкие и крупные грешки. Но по отношению к Виктору Симанычев поступил подло, подло и гнусно. Поэтому мне этого поганого шантажиста не было жаль.
И тут пришло время Маришке рожать – я собралась в Париж. И черт меня дернул принять облик Арины! Я уже решила прикончить ее – ну, думаю, пускай поживет еще денек. И черт дернул Кирилла лететь тем же рейсом. А главное – он заговорил про тот случай… И поддался искушению немного прихвастнуть. Сказал, что видел ту женщину. И так при этом смотрел на меня…
Он мне, дуре, глазки строил! В смысле, Арине. Потому что понравилась она ему, очень понравилась! А я этого не поняла и перепугалась…
Поймите – я испугалась не столько за себя, сколько за своих друзей. Мгновенно позвонила Виктору и рассказала, в чем дело. Тогда он выслал Шурика для проверки. Кирилл не обратил на него никакого внимания. Теоретически можно было успокоиться. Но Виктор… вы, наверное, уже поняли, что этот человек полумер не знает. Он должен был сам поговорить с Кириллом и навести его на происшествие в парке. Он мгновенно измыслил эту безумную инсценировку с мобильником, я сбила с толку Кирилла, заставила его подойти к Виктору…
Остальное вам известно! Вмешался случай, дурацкий, слепой случай. Я до последней минуты надеялась, что Кирилл появится, что вот-вот зайдет в самолет. Вдобавок у нас были места в разных салонах, я могла его просто не увидеть. Только после взлета я поняла, что он не появился. Позвонить Виктору из самолета я не могла. Из Парижа связалась с ним и узнала, что Кирилл исчез.
Но я и предположить не могла, что он попал в беду. Думала, он и правда узнал нас – и решил сбежать. Глупо, конечно, но ведь я ничего не знала!
В Париже меня так закрутила жизнь, что не передать. Честно скажу: уход за маленьким ребенком способен отвлечь от всех проблем на свете. А вдобавок я случайно влипла в одну невероятную историю, совершенно криминальную, которая могла бы кончиться для меня очень плохо, а закончилась неожиданно хорошо. Я и так слишком долго задерживаю ваше внимание, а потому не стану углубляться в подробности. Короче говоря, в меня влюбился один человек… в меня, Катерину! Понимаете? Он видел меня в гриме Арины – и она ему жутко не понравилась. Он любит меня. Нужна ему именно я. И я почувствовала, что почти готова проститься с Ариной. Похоронить ее! И забыть обо всем, что связано с ней.
И тут мне внезапно позвонил Малютин и рассказал совершенно жуткую историю о том, что произошло с Кириллом на самом деле. И о вас рассказал. А еще предупредил, что Кирилл летит в Париж.
И тогда… тогда я поняла, что мы наконец-то стали с Ариной одним существом! Поистине, только она – не я, не Катерина! – могла сыграть с Кириллом ту шутку, которую сыграла я. Сама не знаю, зачем я это сделала. Может быть, мне хотелось как-то загладить перед ним свою вину. А может, решила избавиться от него. Понимаете, мне мало любви Бертрана. В том, что я желанна мужчине, меня должен был уверить еще и Кирилл. Не могу этого объяснить. Мне хотелось завладеть им, получить его, чтобы окончательно стать самой собой! Он был для меня как лекарство, как… ну, не знаю! Как исполнение желаний!
И я добилась своего…
Он крепко спал, когда я уходила. А когда проснулся… Моя подруга, которая помогала мне, мастерски разыграла свою роль и окончательно запутала беднягу. Он уверен, что с ним была Арина, которая просто обвела его вокруг пальца и вернулась в Россию. То есть он ее не найдет. А меня – тем более! Я тоже простилась с ним. Завтра я выхожу замуж. Мой муж француз, фамилия у меня теперь будет совсем другая. Не называю ее – просто так, на всякий случай.
И все же мне не хочется, чтобы Кирилл думал обо мне очень плохо. Поэтому я и прошу рассказать ему все, что вы только что прочли…
А еще скажите Кириллу, что я никогда его не забуду и непременно буду продолжать заниматься в Париже бальными танцами. Но, конечно, таких прекрасных глаз, как у него, не может быть ни у одного учителя танцев!
Прощайте, Александр Васильевич! Желаю Вам счастья.
Катерина – пока еще Дворецкая.
P.S. Кстати, надеюсь, у вас хорошая память? Потому что мой Бертран – а он отлично разбирается во всяких компьютерных делах! – научил меня одной хитрости… Эта дискета запрограммирована на самоуничтожение после прочтения материала. И как только ваш курсор опустится до последней строки, текст исчезнет с экрана.
Всего доброго!»
Бергер какое-то мгновение тупо смотрел на ровненькие строчки, потом схватился за мышку – чтобы скорей поднять курсор вверх! Сохранить текст на жестком диске – тогда, быть может, он не исчезнет!
Ну и, как часто бывает, поступил совсем наоборот: сдвинул курсор точно на последнюю строку.
И…
И по экрану пробежала рябь, а потом текст исчез. Как и было обещано Бергеру.
Он ничего не мог сделать – просто тупо смотрел на опустевший экран. Этого интуиция ему не пророчила! Ну и ну… Выходит, на нее вообще нельзя полагаться?!
Выходит, нельзя. Так же, как на память, между прочим. Вот к чему она сейчас взяла да и напомнила Бергеру этот давным-давно забытый и совершенно ненужный ему куплет?
Немного подожди —
Потянутся дожди,
Отсюда никуда не улетишь…
Бистро здесь нет пока,
Чай вместо коньяка…
И перестань, не надо про Париж.
notes