Катерина Дворецкая,
15 октября 200… года, Париж
У меня не сестра, а чистое золото. Я имею в виду младшую сестру, конечно. Маришку. Она мигом поняла, что со мной что-то неладно, а потому положила в колыбель очень кстати уснувшую Лизоньку, набросила плащик и сама сбегала и в булочную, и во «Франпри»! Принесла не один «Браунис», а три. Сегодня на обед, сегодня на ужин и завтра на обед. Поскольку сладкое – лучший транквилизатор.
Мы наелись, как удавы, китайскими штучками и «Браунисом», а потом, воспользовавшись тем, что Лизочек угомонилась, а на улице начался дождь, то есть не больно-то погуляешь с младенцем, сами залегли поспать. После «Брауниса» спится просто сказочно, смею вас уверить! Мы все очухались только в четыре часа. Потом началась суматоха типа постирать-погладить, помыть Лизоньку и ее успокоить, а она не успокаивалась, и день истаял, как льдинка на горячей сковородке, мы и не заметили, как наступила ночь. Марина, которая собиралась взять на себя ночную вахту, вдруг слабым голосом заявила, что она умрет, если не поспит хотя бы два часа. И ушла к себе. А я привычно начала качаться у окна с Лизочкой и размышлять.
Странно – на сей раз не о Кирилле и о своей дурацкой жизни. А впрочем, именно о ней! Я вспомнила разговор с этим, как его там, Бертраном Луи Баре. Возмущение поулеглось – и я смогла обдумать его спокойно.
Нет, куда там – спокойно! Теперь мне стало вот именно что страшно. Откровенно страшно!
В газетах так много пишут об убийствах, которые совершают маньяки… А кто такой маньяк? Это человек, которым владеет какая-то навязчивая идея. Вот, например, Бонифасом Зиселом владеет навязчивая идея, что шантажистка, которая держит в руках его тайну и доброе имя, а значит, карьеру и престиж, – это я. Русская наглая дуреха в потертой замшевой куртке и с волосами, «выбившимися из прически». Завтра в полдень он получит от детектива мои координаты, и… Что произойдет затем?
Хорошо, если он поступит как цивилизованный человек и придет поговорить по душам. Может быть, мне и удалось бы убедить его, что он ошибается, категорически ошибается, что его шантажирует какая-то другая женщина. А если он не предоставит мне права на защиту? Что, если Баре не зря опасается – и его клиент намерен решить проблему традиционным, самым действенным способом? По принципу «Нет человека – нет проблемы»?
Между прочим, авторство этого решения напрасно приписывают русским «математикам». Во все времена гордиевы узлы нетерпеливыми людьми именно разрубались, а не развязывались! А судя по серьезности тона месье Баре, его клиент явно не страдает переизбытком терпения.
Мое буйное воображение мгновенно нарисовало такую картину: вечером в дверь звонят. Я открываю – и в ту же секунду в конце моей дурацкой жизни ставится свинцовая точка.
Да ладно бы только моей! А если он сочтет, что Маришка и Морис тоже посвящены в его дурацкую тайну?
А с Лизонькой что будет?!
Меня начинает так трясти, что «котенок», уже задремавший было на моих руках, снова просыпается. Я кладу Лизину тепленькую головку себе на плечо и начинаю рыдать от ужаса перед тем, что может приключиться только потому, что какому-то придурку моча ударила в голову. Слезы текут ручьями, и перед глазами опять расплываются синие, желтые, зеленые заставки и один белый экран с бегущими по нему черными полосами.
Воображаемые страхи, как ни странно, порой бывают куда сильнее реальных, это вам любой психолог скажет. И я знаю это по собственному опыту. Лизочек уже снова заснула, а я на подгибающихся ногах все мотаюсь по комнате, не решаясь положить малышку в кроватку, боясь хоть на мгновение выпустить ее из рук, словно чертов Зисел – это тот самый волчок, который вот сейчас придет – и «схватит Лизу за бочок», чем я ее чуть ли не еженощно стращаю в своих колыбельных песнях. Как выскочит, как выпрыгнет – пойдут клочки по закоулочкам…
И наконец меня осеняет. Все в моих руках! Мне надо не ждать, трясясь, решения своей участи, а просто пойти в полдень в контору Бертрана Баре. Встретиться там с этим чокнутым Зиселом и попытаться убедить его, что налицо печальное недоразумение, которое не должно стать трагедией. Надеюсь, у меня это получится.
А вдруг у Зисела есть дурацкая привычка стрелять в шантажистов, где бы их ни встретил, безразлично, у них дома или в конторе частного детектива? Увидит даму с кудлатыми русыми волосами, серо-голубыми глазами, в пресловутой курточке и джинсах – и от бедра короткими очередями…
Хотя нет, от бедра короткими очередями можно стрелять из автомата. А у безумного Зисела наверняка окажется в кармане пистолет. И – опять мы вернулись к свинцовой точке в конце сложносочиненного предложения – моей жизни!
Значит, надо поступить похитрее. Самое малое – не идти в той же одежде, которая способна вызвать такую взрывную реакцию. Переоденусь! Благо есть во что. А также надо загримироваться. Замаскироваться! Причесаться иначе.
Как? В каком стиле?
Я знаю, в каком!
Маринка так и проспала до утра без просыпу, теперь полна сил, бодрости и раскаяния. Сама занимается ребенком и умильно предлагает мне не подниматься с постели хоть до обеда. Но вместо этого я отпрашиваюсь у нее погулять.
– Хоть весь день! – великодушно предлагает сестра, но мне так много не понадобится. Хочется верить, что я вообще-то вернусь…
Ухожу в одиннадцать.
Понимаю, это рановато, учитывая, что агентство месье Баре расположено за два дома от нашего, но не туда несут меня ноги. Вызвав для маскировки лифт, я спускаюсь на первый этаж, но тут же поднимаюсь на шестой. Здесь двери, ведущие в мансарды. Я вхожу туда, в этот пахнущий пылью прохладный полумрак (жалюзи всегда опущены), включаю свет и сажусь за то самое бюро, о котором недавно вспоминал Морис. Ошеломляющая вещь, конечно! Одни эти витые полумесяцы ручек, укрепленные в инкрустированные перламутром овалы, чего стоят! Потрясающий вкус, потрясающая работа! Когда касаешься ручек, не хочется потом разжимать пальцы, расставаться с такой красотой. Скорей бы Морис нашел этой уникальной вещи место в своей квартире. И вон тому трехстворчатому зеркалу – не удивлюсь, если оно тоже из Мальмезона. Конечно, кое-где амальгама потускнела, но все равно – я вполне хорошо могу рассмотреть свою постную физиономию, которая вызывает такую ненависть Бонифаса Зисела. Трачу на это несколько минут, потом достаю из сумки мой российский паспорт. Туда вложены две фотографии. Во-первых, это Маришка с Лизонькой – еще в роддоме. Усталая до блаженства мама и ошеломленная новым миром, красненькая и малость шурпатенькая дочка. На другом снимке Элинор в ореоле своих рыжеватых буйных кудрей. Я смотрю на нее до тех пор, пока, как всегда, не начинаю ощущать ее присутствие, ее поддержку, улыбаюсь ей, шепчу: «Все будет как надо!», а потом откладываю снимки в сторону и снимаю обложку с паспорта.
Под ней у меня хранятся еще две фотографии. На первой – Кирилл. Эти потрясающие глаза, победная улыбка, стремительное движение стройного стана. Очень удачный снимок, хоть и сделан украдкой – во время занятий в школе, когда Кирилл показывал, как делать спиральный поворот в румбе, а толпа девиц обмирала, любуясь им. Вторая фотография – портрет молодой женщины с невероятной уверенностью в огромных глазах, серо-голубых, как у меня. И волосы тоже русые, как у меня, только пышные, блестящие, словно пронизанные светом. Яркие губы приоткрыты в обольстительной улыбке. Ресницы бросают тени на румяные щеки. Голова чуть откинута назад, шея напряжена, и в глубоком вырезе бирюзового пуловера видна ложбинка между грудями.
Красивая женщина. Это признаю даже я, хотя ненавижу ее.
Почему ненавижу? Потому что это моя сестра, у которой есть все, чего нет у меня. А прежде всего – свободная душа!
Если присмотреться, сходство между нами можно найти. А первое впечатление – два абсолютно разных человека! Но я-то знаю, что передо мной – всего лишь умело раскрашенная кукла, и если ее как следует отмыть, никакой красоты не останется, она – просто воздушный шарик, ничто, пустота: и внешне, и внутренне!
Иногда мне хочется взять что-нибудь острое и выколоть ей эти наглые глаза, оставить борозды на ярких щеках. Хотя бы фотографию изничтожить, если невозможно пока выкинуть ее саму из моей жизни. Я это сделаю, я знаю, что сделаю, но пока что близняшка мне еще нужна. И портрет ее – тоже.
Для чего? А вот, например…
Я достаю из косметички массу всякой необходимой ерунды, от тонального крема до помады, и осторожно, дрожащими от напряжения руками пытаюсь сделать из своей физиономии, с которой теперь опасно и на улице появиться, некое подобие того голливудского личика, которое смотрит на меня с фотографии. Я спешу, нервничаю, но все-таки спустя полчаса результат получается вполне удовлетворительный.
Потом я вытаскиваю из-за бюро саквояж. В саквояже джинсы, свитерок без рукавов и очень дорогая и модная курточка – швами наружу, разумеется, почти такая же, как на брюнетке, увиденной мною на Блошином рынке. На той самой, которая по гороскопу Дракон и для которой нет ничего невозможного… Здесь же туфельки якобы из крокодиловой кожи. А может, и в самом деле некогда это жил да был крокодил, он по Невскому ходил. Все-таки вещи куплены в бутике «Черутти» в Галери Лафайет, а эта фирма веников не вяжет. У «Черутти» работает Маришкина подружка Вероника, с ее помощью Арина и приобрела эти несусветные шмотки.
Кстати, я не сказала? Это не мои вещи. Это вещи моей близняшки, которая держит здесь часть своего барахла! С моего попустительства, разумеется. Маришка об этом знать не знает. И если кто-то из моих родственников найдет их, они упадут в обморок от изумления, если я начну врать – шмотки-де мои.
И правильно сделают, что упадут!
В обычное время мне до этих вещей и дотронуться противно. Но сейчас не до брезгливости!
Переодевшись, нашариваю на дне того же саквояжа гель и принимаюсь придавать волосам тот свалявшийся вид, который называется «эффект мокрых волос». Любимая прическа Арины! Теперь волосы еще больше напоминают щупальца, которые свешивались с головы Медузы Горгоны. Но сходство с русыми космами Катерины Дворецкой они утратили наверняка, про них теперь не скажешь, что они «выбиваются из прически»!
Смотрюсь в зеркало и с трудом сдерживаю гримасу отвращения. Ладно, потерпи час-другой, ничего с тобой не сделается. Хочешь жить – умей вертеться!
На всякий случай я надеваю еще очки-«хамелеоны» без диоптрий и выхожу из мансарды. Еду в лифте, молясь, чтобы не наткнуться в вестибюле ни на кого из соседей. А впрочем, они меня не узнают. Я похожа на кого угодно, скажем, на проститутку, которая отправляется на промысел, только не на себя.
Вот и прекрасно! Такая задача передо мной и стояла!
Бегу по улице, с некоторым усилием управляясь с каблуками. Впрочем, это не самая большая трудность. Джинсы такие тугие, что сковывают шаг, очки сползают со вспотевшего носа, в конце концов я их снимаю, чтобы не разбить. Голова под слоем геля вдруг начинает чесаться. Очень хочется вернуться и как следует помыться. Но – вперед, гасконец! Нас ждут великие дела!
Может быть…
Времени без четверти двенадцать. До визита неумолимого Бонифаса осталось ровно полчаса. Ничего, лучше прийти пораньше, чтобы приготовиться к встрече не только физически, но и морально.
Так, вот она – дверь, около которой в тот ветреный денек стоял Бертран Баре. Точно, я не ошиблась: среди нескольких табличек, прикрепленных около двери (оказывается, здесь живут и педиатр, и гинеколог, и дантист, и профессор консерватории по классу скрипки, и еще какие-то столь же полезные люди), одна такая скромненькая: «Частный детектив».
Квартира восемь, пятый этаж. И телефон – тот же, что указан на визитке месье Баре. Я проверяю – все точно. А еще на визитке указан код входной двери.
Нажимаю четыре кнопки, вхожу во дворик, потом в подъезд. Какой потрясающий лифт! Стеклянная коробочка. Она медленно ползет вверх, а я смотрю на садик, усеянный опадающими разноцветными листьями. Меж полуголых кленов – темно-зеленые, какие-то знойные пальмы и магнолии. Лифт поднимается над крышами, и я вижу множество труб. Такое ощущение, что смотришь на перевернутый орган. Только трубочиста не хватает на этой крыше. Сказка! Если бы жила в этом доме, я, наверное, только и делала бы, что каталась на лифте. Туда-сюда, туда-сюда…
Пятый этаж, медная табличка с цифрой 8. Да уж, детектив наш не бедствует. Эта ручка, этот звоночек – явный антиквариат, и дорогой антиквариат!
Значит, так. Я – не я, а обманутая жена. Я хочу установить слежку за неверным мужем. За этим и пришла к частному детективу. Полчаса проморочу ему голову, а когда Зисел позвонит в дверь, как бы одумаюсь, изображу сомнение, скажу, что мне надо еще подумать, что боюсь поглядеть в лицо фактам… Ну и все такое. В приемной встречусь с Зиселом и вступлю с ним в разговор.
Хотя нет, глупый план. Я не должна морочить голову Бертрану Баре. Мне нужно сразу раскрыться перед ним, объяснить мой гениальный план и привлечь его на свою сторону.
Но не перестаралась ли я с маскировкой? Не придется ли мне умываться, чтобы убедить Баре, что я – это именно я, что именно с меня он снимал ту поганую газетенку?..
О, вот и пароль! Определенно об этом эпизоде знаем только мы двое. Так что стоит только упомянуть о газете, и наш детектив немедленно поймет, кто перед ним. Применение метода дедукции и индукции на практике.
Дергаю за цепочку, прикрепленную к очаровательному колокольчику. Где-то в глубине квартиры слышится звон, потом раздаются шаги, щелкает замок, и на пороге появляется мой, так сказать, приятель.
– Бонжур, мадам! – произносит он, чуть вскинув брови.
Не услышав привычного «бель демуазель», я несколько теряюсь, не сразу соображаю, с чего начать, но следующая фраза Баре повергает меня в полный нокдаун.
– Бон Дье! – шепчет он. – Мон Дье! Неужели на улице снова ветер? И пока вы шли ко мне, к вашему прелестному личику прилипла еще одна газета? На сей раз – грязная?!
Я стою столбом.
Пароль… Значит, пароль?! Пароль назван!
Так он меня узнал?! Каким образом?
В это время за моей спиной начинает тихо урчать лифт. Баре хватает меня за руку и втаскивает в маленькую приемную: вешалка, диванчик, кресло, журнальный столик со стопками «Elle» и «Men’s Health».
– Вы с ума сошли? – шипит он. – Зачем вы пришли?
– Но вы же с-сами меня п-приглашали… – заикаюсь я, все еще не очухавшись от изумления.
– Судя по этому маскараду, вы вовсе не намерены каяться в грехах! – Его шипенье становится громче. – Так?
Ну и ну! Вот это дедукция с индукцией! Правильно сделал мужик, что в детективы пошел. Натурально видит людей насквозь.
– Да не в чем мне каяться! – наконец-то я обретаю возможность связно выражаться. – Я ни в чем не виновата, клянусь, чем хотите. Господом богом клянусь!
Я крещусь по-русски: щепотью, справа налево, Баре озадаченно моргает, потом соображает, что означает это движение, и слабо улыбается:
– Ладно, готов поверить. И что вы намерены сделать?
– Поговорить с этим месье Зиселом. Разубедить его…
– Этого я и боялся! – стонет Баре. – Говорю вам, этот человек опасен. Понимаете? Опасен и очень умен. Почему вы думаете, что ваш маскарад так удачен и он не узнает вас с одного взгляда, как узнал я?
– Ну, вы профессионал, – бормочу я. – А он…
– Дело не в том, что я профессионал, – тихо и очень серьезно отвечает Баре. – А в том, что некоторые чувства обостряют проницательность. Поэтому я и узнал вас с первого взгляда. Но беда в том, что мой клиент тоже обуреваем определенными чувствами. Правда, совершенно противоположными моим, но смею вас заверить, что ненависть обостряет проницательность не меньше, чем…
Он осекается и смотрит на меня почти с ужасом.
Я – тоже. Я вообще в полном ступоре.
Что он хотел сказать?! Что он имел в виду?!
И тут раздается звонок в дверь.
Баре наклоняется к «глазку» – и мгновенно выпрямляется так стремительно, как если бы кто-то кольнул его шилом в зад.
По жутким гримасам я понимаю – это пришел Бонифас Зисел. Раньше времени, между прочим!
И тут мне снова становится страшно. А если Баре прав? Если ненависть и в самом деле обострит проницательность чокнутого Бонифаса?
У меня начинают трястись ноги, но Баре хватает меня под руку и тащит в кабинет. Подводит еще к одной двери:
– Подождите меня здесь. Я спроважу этого типа. Попытаюсь его успокоить. Попрошу еще один день на ваши поиски. А потом мы подумаем, что делать. Слышите? Ждите здесь, только тихо-тихо!
Он прислоняет меня к стене, смотрит в глаза. Его лицо очень близко. Он переводит взгляд на мои губы, потом хмурится, качает головой и уходит, прикрыв за собой дверь.
Я оглядываюсь. Похоже, это квартира Бертрана Баре. Частные помещения, привэ, как говорят французы. Ну да – широкий диван, стеклянный столик, телевизор, мощная стереоустановка. Но все это я вижу словно в тумане.
– Прошу вас, месье Зисел, – как сквозь вату, слышу я голос детектива, доносящийся из соседней комнаты. – Прошу прощения, что задержал вас. Я не сразу расслышал звонок. К тому же вы явились несколько раньше времени.
– Ну? – слышу я неожиданно тонкий, можно сказать, пронзительный голос. – Вам удалось?
Итак, Зисел берет быка за рога без всяких преамбул!
Меня опять начинает колотить, и это содрогание передается двери. Створки ее слегка отходят одна от другой.
Смотрю на них с ужасом. А если Зисел заметит? А если заглянет сюда?! Бежать, надо бежать!
Уже делаю шажок от двери, но любопытство оказывается сильнее. Приникаю глазами к чуть заметному просвету между створками.
Спиной ко мне стоит высокий – выше Баре! – человек. У него длинные черные волосы до плеч – широченных, как у борца, кожаный черный пиджак – длинный, приталенный, бывший немыслимо модным в прошлом году, а в этом их вообще не видно на улицах, элегантные серые брюки, которые совершенно не гармонируют с пиджаком. Больше мне ничего не разглядеть, а через секунду я и этого не могу увидеть, потому что Зисел отходит в сторону.
Черт! Плечи, волосы, рост – это все хорошо. Но мало! Мне бы на лицо, на лицо его посмотреть! Может, узнаю, если вдруг столкнусь на улице! Может, успею хоть перекреститься, перед тем как он в меня пальнет!
Я в отчаянии озираюсь – и вдруг вижу дверь. Приоткрываю – это выход на черную лестницу.
Выйти… подкараулить Зисела на улице, около подъезда… Мысль!
И в следующую минуту меня уже нет в квартире месье Бертрана Луи Баре. Я кубарем скатываюсь по лестнице, обегаю дом и останавливаюсь перед витриной буланжери́ на противоположной стороне улицы – как раз напротив подъезда, где живет детектив. Тут есть на что посмотреть, в этой витрине! Такого количества потрясающих пирожных «макарони» – самых моих любимых после «Брауниса» – я нигде не видела. Клубничные, мятные, фисташковые, ванильные, шоколадные… Почему мы с Маришкой зациклились на «Браунисе»? Пора переключиться на «макарони»!
И вдруг я вижу, что между разнообразными «макарони» возникает широкоплечий силуэт.
Точно! Неистовый Бонифас вышел на улицу! Что-то больно быстро… Ох и яростный же у него вид!
И тут меня пронзает жуткая догадка. А что, если, не получив от Баре нужной информации, он пристрелил моего героического защитника?! Надо скорей вернуться, посмотреть. Может, он еще жив. Может, я успею ему помочь…
Да. Но сначала – проследить за Зиселом. Хорошо, если не придется бежать за ним на другой конец Парижа!
Зисел стремительным, пружинистым шагом идет по улице Прованс. Я перебегаю от витрины к витрине – следом. Черт, эти джинсы… такие тугие! А впрочем, чего ждать, если каждый день снимать стрессы таким количеством пирожных? Хватит «браунисов», «макарони» и кошмарно жирных «сент-полей», надо худеть!
В это мгновение Зисел останавливается и начинает рыться в карманах. Я вжимаюсь в какую-то дверь. Зисел достает пульт – и тотчас открывается дверца синего «Ситроена» с тонированными стеклами, приткнувшегося к тротуару неподалеку от стеклянных дверей высокого здания. Зисел садится.
Вот зараза! Как я буду пешком преследовать автомобиль?! Сейчас он умчится – и пропал мой единственный шанс увидеть его лицо!
Однако «Ситроен» не трогается с места. И только теперь до меня доходит, что Зисел устроился на заднем сиденье, а не за рулем. Или в автомобиле его кто-то ждал? Но тогда почему он воспользовался пультом?
Задняя дверца «Ситроена» распахивается снова. Из машины выходит высокий мужчина в элегантном сером костюме и синей водолазке. На носу у него очки, одной рукой он безуспешно старается пригладить свои короткие черные волосы так, чтобы прикрыть небольшую плешь, а другой нажимает на кнопку пульта, включая сигнализацию.
Перебежав через дорогу, он входит в те самые стеклянные двери, о которых я уже упоминала. Чем-то мне знакомы и эти двери, и здание, которому они принадлежат, и большая табличка у входа. Я тупо вчитываюсь.
«СА «Кураж», – вот что написано на ней.
Оборачиваюсь и внимательнейшим образом оглядываю дверь, к которой прижалась. На ней синяя кованая решетка, которая тоже кажется мне чем-то знакомой. Господи Иисусе, да ведь это наш подъезд!
Ну, теперь неудивительно, что человек, вышедший из «Ситроена», тоже показался мне знакомым. Ведь это тот самый трудоголик, компьютер которого работает по ночам.
Так вот кто он такой – Бонифас Зисел!
Тут я окончательно перестаю что-нибудь понимать. Открываю дверь и поднимаюсь на лифте в мансарду. На ходу раздеваясь, пробегаю в крошечный туалетик, включаю воду над маленькой раковиной. Где туалетное молочко, где жидкость для смывки туши? Скорей, скорей! Бертран… Может быть, он ранен, может, истекает кровью, зовет меня на помощь…
Я сейчас! Я уже бегу! Но не прежде, чем сниму с себя эту личину. Не прежде, чем снова стану самой собой.
