Александр Бергер, 8 октября
200… года, Нижний Новгород

Судя по табличке на кармане халата, дежурного врача – рыжего, волосатого и добродушного увальня – зовут Сергей Иванович Ромулик. Табличка была новенькая, блестящая, ламинированная, а халат старый, застиранный. Сейчас таких и не носят – у врачей все больше зеленоватые робы. Но в этой окраинной больничке, похоже, не скоро еще переоденутся – не раньше чем сменят линолеум, от которого остались только разрозненные островки на облезлом полу, или заново выкрасят окна с хлопьями старой краски на потрескавшихся рамах. В ординаторской, где Бергер разговаривал с Ромуликом, беспрестанно раздавалось какое-то шуршанье и попискиванье из шкафа, в котором хранились истории болезней. Вполне возможно, это были мыши. Ну, о тараканах, которые задумчиво зависали то на стенах, то на потолке, просто не стоит упоминать. Это было жуткое, трудно вообразимое место, с холодными батареями, щелястыми окнами, из которых немилосердно дуло. Какое-то КПЗ, а не учреждение, где, теоретически, должны людей лечить!

Никакого понятия об отделениях – хирургии, терапии, ну, там, урологии, что ли, здесь не было: в палатах лежали со всеми хворями подряд; правда, мужские палаты находились на одном этаже, женские – на другом. Спасибо и на том!

Впрочем, для бомжеватых больных с переломанными конечностями, обострениями застарелых язв и «профессиональными» пневмониями это было роскошное место, что-то вроде санатория. Вид у них был всем довольный, безропотный, даже какой-то благостный. Возмущался условиями только раненый Салтанов – тот самый, подстреленный проститутками. Доктор Ромулик доверительно сообщил Бергеру, что с удовольствием избавился бы от скандального пациента и, пользуясь своими связями, перевел бы его в другую больницу, однако – тут он скромно опустил свои очень зеленые, очень яркие, хоть и немало заплывшие глазки – это платная услуга. А поскольку Салтанова не только подстрелили, но и обчистили, ему платить нечем и приходится всецело зависеть от милосердия именно этого лечебного заведения.

– Странно, почему же он не сообщит каким-нибудь своим знакомым, родственникам о том, в какое положение попал? – удивился Бергер.

– Да он же не местный, – пояснил Ромулик. – Прописка у него краснодарская, а вообще откуда он – черт его знает. Может, родни и нет, а что до друзей – у таких ведь не друзья, а подельники. Выйдет на них – и заложит невзначай. Небось не похвалят! Вот и приходится терпеть. Ну ничего, на нем все как на собаке заживает, – сообщил добрый доктор с явным сожалением. – Недели через две сможем выписать. Пускай на зоне долечивается, экспортер поганый!

Бергер задумчиво поглядел на доктора. Нет, его не удивило озлобление последнего – род деятельности Салтанова был уже всем известен, и это не добавило ему ни популярности среди однопалатников (так и хочется сказать – сокамерников!), ни сочувствия медперсонала. Настораживало другое. Свое недоумение, хорошенько подумав, Бергер облачил в форму следующего вопроса:

– Но если вы готовы выписать человека с недолеченными огнестрельными ранениями, почему до сих пор держите человека, у которого нет ничего, кроме синяков? Я имею в виду того парня, которого нашли на рельсах.

Зеленые глаза Ромулика как-то вдруг выцвели и стали туповато-серыми.

– Так ведь у него амнезия! – внушительно проговорил доктор. – Я не могу выгнать на улицу человека, который ничего не помнит, даже как его зовут.

То, что Ромулик валял ваньку, стало бы понятно и непрофессионалу. А Бергер все же был им. Но он задал еще один вопрос:

– А не лучше ли в таком случае перевести его в соответствующее лечебное учреждение? Где занимаются именно проблемами амнезии? Или тут дело тоже в том, что он не может оплатить эту услугу?

Доктор только хмыкнул, но ничего не ответил. Но стал смотреть не на Бергера, а на шкаф, где мыши знакомились с документацией.

– Но тогда, – продолжил Бергер, – логично было бы сообщить в милицию об этом случае. Возможно, удалось бы установить его имя и адрес, родственники забрали бы его и заплатили вам.

– Ну, деньги – это еще не все, – сообщил доктор шуршащему шкафу.

– А почему, кстати, вы не сообщили в милицию о том, где и в каком состоянии этот человек был найден? – дожимал Бергер.

– А что тут такого? – Глаза доктора, вновь вернувшиеся к Бергеру, стали вовсе бесцветными. – Привезли пьяного, который уснул на рельсах. Это ведь не уголовное преступление! Его даже не «Скорая» доставила. Привез тот же вагоновожатый, под трамвай которого он чуть не угодил. Вы же видели, у нас тут остановка в пятидесяти метрах. Так что трамвайщику было по пути.

– А почему этот «трамвайщик», как вы говорите, сам не вызвал «Скорую»? – продолжал допытываться Бергер.

– А как он вам ее вызовет? – буркнул Ромулик. – Вы можете представить себе хоть один телефон-автомат на окраине Автозаводского района? Я имею в виду, работающий автомат!

Бергер не мог.

– А скажите… – проговорил вдруг Ромулик, бросая на него взгляд исподлобья, и Бергер заметил, что глаза его снова налились пронзительной зеленью. – Скажите, это правда, что в вашем бюро гарантируют клиентам анонимность?

Доктор почти слово в слово повторил вопрос, который не далее как вчера задала Бергеру его приятельница, и тот, понятно, насторожился:

– Ну да. А что?

– То есть вы не следуете общепринятому принципу «Падающего толкни»?

Бергер несколько раз растерянно моргнул, потом покачал головой:

– Нет…

– Ну вот и я тоже – нет, – усмехнулся Ромулик. – А если клятва Гиппократа сплошь и рядом вступает в противоречие с законами общества, к которому я принадлежу, то это проблемы общества. А не мои и тем более – не Гиппократа! Так что, будете говорить с нашим пациентом, учитывая его… амнезию?

– За этим я и пришел, – кивнул Бергер.

– Тогда ждите. Я вам его приведу.

Бергер подошел к облезлому окну, на котором сиял неземной красотою буйно-розовый «ванька мокрый», цветок из его детства, и задумчиво посмотрел на улицу. Убогая больничка была с трех сторон окружена необычайно красивой березовой рощицей. Ветер шало трепал зеленые березовые косы с вплетенными в них золотыми осенними лентами.

Да, похоже, с этим Тумановым (если догадка приятельницы Бергера верна и в больнице в самом деле находится Кирилл Туманов) ситуация еще сложнее, чем казалось сначала. Возможно, он каким-то образом посвятил в свои проблемы рыжего эскулапа. А не исключено, этого и не понадобилось: доктор Ромулик видел-перевидел здесь, в этом «КПЗ», столько всякого, что ему и говорить ничего не надо: все сам понимает.

Значит, падающего не толкни? Ну что ж, постараемся…

Дверь скрипнула. Бергер обернулся и посмотрел на черноволосого и черноглазого человека в кошмарной коричневой пижаме, который стоял на пороге. Первой мыслью его было, что у его приятельницы явно извращенный вкус, если этого изможденного, мелово-бледного, с синяками под глазами парня она сочла красивым. И тут же в черных глазах мелькнул испуг, Туманов отшатнулся к двери, резко развернулся – бежать. Что-то было в этом его движении – легком, скользящем, стремительном – очень знакомое… Мелькнуло воспоминание – и исчезло, потому что парень схватился за дверь и сам задержал свой порыв к побегу. Бергеру почему-то показалось, что ему стало стыдно собственной трусости, вот он и замер, и обернулся – с выражением нескрываемой ненависти на лице.

– А, так вот это кто – независ-симый юрис-ст! – даже не процедил, а просвистел он сквозь стиснутые зубы. – Поня-атно! Заморочили, значит, голову доктору. Он человек добрый, всем верит. Независимый юрист, убиться лопатой! Ну, если вы – независимый юрист, то я – голова профессора Доуэля.

Он умолк и несколько раз моргнул, как если бы не совсем понял, что именно сорвалось с языка. Бергер тоже, если честно.

– Значит, все-таки без вас здесь не обошлось… – зло выдохнул Туманов. – Я так и думал с самого начала, что это вы всю кашу заварили! Только при чем тут аэропорт, я не пойму? Чем вам тот мужик не потрафил, которого вы в парке убили? Что, узнал про ваши взрывоопасные делишки? Ну, ему хорошо, он хоть что-то успел понять! А я? Вы не верите, но ведь я и в самом деле ничего не видел, никого… Знаете что, не в службу, а в дружбу! Вы меня все равно убьете, так скажите хоть, за что, ладно? Последнее желание приговоренного надо выполнять! Вы вроде на нормального человека похожи, не то что ваш киллер…

Он бессознательно потер свой тощий живот, и Бергер догадался, что «киллер» бил его по животу. Да, наверное, не только по животу – об этом нетрудно догадаться. Куда труднее понять, почему Туманов называет истязавшего его человека «ваш киллер». В смысле – киллер Бергера. И что вообще означает вся ахинея, которую он только что нес? Может быть, после избиений у него крышняк съехал? Такое бывает, но вот какая штука – в глазах парня нет ни признака безумия или истерии. У него взгляд загнанного зверя, это да, вконец замученного человека, но признака безумия Бергер не видел. И страха – тоже.

А между тем его приятельница говорила, что Туманов очень напуган. Ну что ж, это бывает. Дрожал, дрожал человек от неизвестности, а как встал лицом к лицу с тем, в ком видит врага, тут же и отринул свой страх, и презрел себя за него, и решил умереть красиво и с достоинством. Вот ведь даже называет Бергера, которого ненавидит до скрежета зубовного, на «вы». А ведь это признак сильного характера, примета человека, который за свое достоинство готов постоять!

Ладно, все это хорошо и замечательно. Но все-таки почему именно в Бергере Туманов видит своего палача?! Может, с кем-то путает?

Вот оно, объяснение этим странностям: Туманов принял его за другого. А на самом деле они ведь никогда не встречались. Или встречались? И опять мелькнуло смутное воспоминание – и исчезло.

Неужели все-таки виделись?

Ладно, это потом. Сейчас главное – успокоить этого героического бедолагу. Он настолько измучен, что его сил надолго не хватит.

– Слушайте, сядьте, а? – негромко попросил Бергер. – Давайте поиграем?

Туманов уставился на него так, что его огромные, ввалившиеся глаза, казалось, стали еще больше.

Бергер спохватился, что парень воспринял эти слова за издевку, и поспешил пояснить:

– Я вижу, что тратить время на биение себя в грудь и крики: «Я хороший, я и в самом деле независимый юрист!» – бессмысленно. Потому что я не пойму, в чем должен оправдываться. Поэтому есть такое предложение: поиграть в доверие. Вы поверите, что я именно тот, за кого себя выдаю, а главное, что нет у меня никаких киллеров и вашей крови я не жажду. Ну а я поверю всему, что вы мне расскажете. Что захотите рассказать, – уточнил он. – Садитесь, пожалуйста, садитесь.

Туманов не сел, а рухнул на стул. Глаза его как впились в лицо Бергера, так и не отрывались от него, и тот с трудом удерживал желание провести рукой по лбу и щекам, чтобы «смахнуть» этот напряженный взгляд.

– Ловите, да? – пробормотал Туманов. – Хотите выяснить, что я все-таки знаю? Разумно, хотя и запоздало. Ну, может, хоть теперь поймете, что совершенно ничего. Что зря напустили на меня этого вашего…

Теперь он безотчетным движением прижал руку к лицу. Значит, его и по лицу били. Ну да, нос распухший и щека желто-синеватая, еще не все побои сошли.

Бергер с нескрываемым сочувствием рассматривал синяк. И вдруг, словно эхо, в его голове отдались три слова – только три слова из тех, что недавно произнес Туманов.

«В парке убили», – сказал Туманов.

«В парке убили…»

– Ага, – воскликнул Бергер. – Так вот где я вас видел! Вспомнил наконец!