Глава 4
Бестактное предположение — «продал бы пару-тройку находок!» — высказанное Филоновым и нечаянно — так некстати! — услышанное Арсением Павловичем, кажется, с самого первого дня испортило отношения сыщика и археолога.
Но работать в экспедиции Корридова и находиться одновременно в противостоянии с ним же было крайне затруднительно. Более того, практически невозможно.
И на следующий день после обеда, когда все разошлись отдыхать, Филонов подсел к археологу.
Корридов одиноко сидел под тентом за обеденным столом.
Перед ним лежали, как карты в пасьянсе, несколько десятков глиняных черепков. Как обычно, Корридов был занят склеиванием очередного горшка.
— Извините меня, Арсений Павлович, — предупредительно произнес Дамиан.
Корридов даже не поднял головы.
— Извините. Я высказал оскорбительное предположение, но оно не касалось лично вас.
— Мило… Кого же оно касалось? — наконец подал голос археолог.
— Вот вы перебираете, рассматриваете каждый черепок… — Филонов взял со стола обломок керамики. — Так и я! Я должен рассмотреть любую версию, даже самую невероятную… Глупо, если вы за это будете дуться на меня. Это просто работа. Ничего личного.
— Ну и работа у вас…
— Понимаете, моя обязанность в нынешней ситуации рассмотреть любое предположение.
— Какой еще «ситуации»? — недовольно проворчал археолог.
— Как вы и сами понимаете, здесь происходит что-то скверное, Арсений Павлович. Кажется, даже мертвецы разгуливают…
— Я не суеверен.
— Вот как? А не слишком ли легкомысленное отношение?
— Не слишком.
— Почему вы не хотите уехать? Подвергаете опасности людей, которые остаются здесь ради вас?
— Я никого не держу.
— Это не ответ. Почему вы не хотите все-таки уехать? В чем дело?
— Не хочу.
— Детское упрямство.
Корридов, вздохнув, отложил черепок:
— Ну как вы не понимаете?! Ведь вам, наверное, уже все постарались объяснить…
— Я готов послушать еще.
— Да я почти уверен, что речь идет о прежде неизвестной культуре! Городище-то это принадлежит вовсе не дьяковцам, как все думали поначалу… Вы понимаете это или нет?
— Не очень. Но, допустим…
— Сто лет назад Аполлинарий Салтыков допустил ошибку! И ее надо исправить.
— Ошибку?
— Здесь, на Мутенке, Аполлинарий копал два сезона. Крестьян нанимал! За это время раскопали семьсот пятьдесят метров. Понимаете, что это значит?
— Догадываюсь.
— Вот именно! Это значит, что копали «на штык»! Как огород.
— Я, разумеется, разделяю вашу скорбь…
— Да это варварство!
— Допустим. Сто лет назад археология была на ином уровне…
— Для сравнения! Когда я откапывал в Сунгире мальчика и девочку, то мы не копали, а скоблили квадраты ножами, а пыль заметали в совочки… И то мизинчик тогда срезал! Крошечный, — с умилением заметил Корридов.
— У кого это вы мизинчик срезали? — Филонова, кажется, все-таки покинула его невозмутимость.
— У девочки.
— Что за мальчик и девочка, позвольте узнать?
— Да при чем тут они… Сунгирское захоронение — это отдельная история. Так, к слову пришлось. Я вам про Мширское городище сейчас толкую.
— И я внимательно слушаю.
— Сто лет назад Аполлинарий Салтыков производил здесь раскопки, причем совершенно варварским способом. Он не брал кости, керамику…
— Он оставлял керамику? — Филонов кивнул на груду черепков.
— Представьте, не брал!
— Однако… При всей научной ценности этих замечательных осколков они все-таки не могут быть сейчас важнее жизни?
— Вот вы вроде бы сведущий человек, Филонов, а рассуждаете, все равно как бабка из Корыстова. Обывателю понятно, только если копают золото, украшения или оружие… Зачем они, эти остатки битых горшков? Да еще в таком количестве? «На каждом огороде, если поискать хорошенько…» — я это слышу постоянно. Не на каждом. Это во-первых.
— А во-вторых?
— А во-вторых и в главных… Собственно, только по горшкам и можно определить принадлежность, ну, скажем, вот этого городища к определенной культуре. Каждый горшок всегда украшен орнаментом. Понимаете, всегда… Всегда! Голый горшок — это считалось неприлично. На мокрой глине кончиком ракушки выдавливались ямки или полоски. Орнамент на горшки наносили только женщины. И конечно, каждая женщина делала это так, как ее в детстве учила этому ее мать. Если женщина переходила в другую семью или род, то…
— То что?
— Можно проследить родственные связи, понимаете? Только по черепкам глиняных горшков и можно это сделать! Любой другой предмет мог быть привезен, получен путем обмена. Украшения, оружие… А горшок нет!
— И что же?
— А мы не знаем, какие горшки были на раскопанном Аполлинарием городище. Он оставлял черепки, бросал… И теперь мы не знаем: а кто, собственно, селился там, где он нашел своих идолов? Финские племена? Славяне? Скифы-пахари? Понимаете?
— Кстати, Арсений Павлович, — прервал Филонов вдохновенный монолог ученого. — А о чем вы говорили с людьми, которые приезжали сюда на «Хаммере»?
Рука Корридова, потянувшаяся было к бутылочке с клеем, замерла.
— Это не имеет значения, — наконец произнес он.
— Правда? А вдруг имеет?
— Позвольте мне самому судить о том, что имеет значение, а что нет.
— Только до поры до времени, — согласился Филонов. — Пока время терпит…
— К тому же я в долгу, — продолжал археолог. — В долгу перед своим другом. Салтыков хотел исправить ошибку своего деда. И теперь мы с ним, молодой человек, можно сказать, на пороге открытия.
— Неужели?
— Определенно.
— Вам действительно так важно, кто здесь жил пять тысяч лет назад? — Филонов, прищурившись, смотрел на археолога. — Финны или скифы-пахари? И как именно — полосочками или ямочками они украшали свои горшки?
— А вам, кажется, это неважно? — В ответ бородатый мрачный Корридов поднял голову и с таким простодушным изумлением уставился на Дамиана, что обычно абсолютно бесстрастный Филонов даже немного смутился.
— Извините… Я, кажется, не прав. В определенном возрасте вдруг начинает казаться, что понимаешь в жизни все… — пробормотал Дамиан. — Это, конечно, никогда не бывает именно так.
— Подозрительнее всего выглядит искренность, Филонов, — вздохнул археолог. — Мне, наверное, следовало придумать что-нибудь, объясняя вам, отчего я здесь остаюсь несмотря ни на что. Но, увы, все именно так, как я вам сказал.
— Ну а что вы можете сказать об этом камне?
И сыщик протянул археологу увесистый камешек, украшенный бурым запекшимся пятном.
— Ничего интересного. — Корридов мельком оглядел камень. — Кусок известняка с отпечатками ракушек и кораллов. Привет от теплого мезозойского моря, плескавшегося здесь много миллионов лет тому назад. А чем он вас так заинтересовал? С собой даже таскаете…
— Храню вроде сувенира. Знаете, с детства помню: родители с черноморского курорта привезли камешек, а на нем надпись: «Привет из Анапы!» Вот я напишу: «Привет из мезозоя!»
— Ну-ну…
— Пятно на этом камне вас не заинтересовало, Арсений Павлович?
— Пятно?
— Ведь это кровь, Арсений Павлович.
— Кровь?
— Точно, кровь… Видите ли, именно этим «подарком из мезозоя» и треснули по голове вашего соратника, археолога-любителя Владислава Сергеевича Кленского.
— Ну, вот и ловите хулиганов!
И, отвернувшись, Корридов принялся за склеивание глиняного горшка, давая понять, что разговор закончен.
— Трудно с нашим Арсением Павловичем общаться? — посочувствовала Дамиану Китаева, мило, по-домашнему повязанная фартучком. Пока шел бурный разговор сыщика и археолога, она примостилась у стола и чистила грибы.
— Не то слово…
— Зато интересный человек!
— Интересный? — чуть заметно вздохнул Филонов. — Пожалуй, даже чересчур…
— Ну а как вообще?
— Что — вообще?
— Есть тут для вас поле деятельности?
— Поле? — Некоторое время Филонов, задумавшись, смотрел на Веру Максимовну. — Еще какое поле… Целина непаханая!
Про визит парней, приезжавших на «Хаммере», Дамиан расспрашивал всех. И очень подробно. И всем задавал один и тот же вопрос…
И получал один и тот же ответ.
Номер машины никто не запомнил. Даже не обратил на него внимания.
— Неужели не запомнили номер машины?
— У меня с цифрами проблемы, — вздохнула Валя. — Я, честно говоря, их боюсь! По математике — еле-еле тройка.
— Память у нас плохая… — охотно сообщила Зина.
— Девичья! — заметила Наташа.
Дашенька, как всегда, застенчиво промолчала вовсе…
— Вот как? Значит, рассеянные гуманитарии? — уточнил Филонов.
— Мы ведь древностями занимаемся, далеки от реальной жизни, — посожалел «гуманитарий» Вениамин.
— Вот вам бы с Яшей Нейландом поговорить, товарищ сыщик! — посоветовал, усмехаясь, Саша Дерюгин. — С него снять показания. Он тут часто бывает…
— Да уж… Ходит и ходит, — печально подтвердил Миха.
— Вы думаете, стоит побеседовать?
— Мертвецы возвращаются, — серьезно кивнул Тарас. — Можно сказать, «мертвые хватают за ноги живых».
— Так уж и хватают?
— Пока нет… Но, возможно, ждать осталось недолго…
— Вам бы в Яшину записную книжку заглянуть, — уже вполне серьезно посоветовал студент Вениамин.
— Так кадавр вроде без книжечки бродит? — недоуменно заметил Миха.
— И как он там? Без своей книжечки?! — с соболезнующими интонациями произнес Саша, задумчиво глядя вдаль на окутанный сумерками лес.
— Может, как снова появится, окликнуть? — предложила Зина. — И поинтересоваться?
— Сдурела!
— Кстати… Ушел-то Нейланд тогда на автобус с рюкзаком и, стало быть, с книжечкой… А когда мы Яшу нашли, рюкзака в яме не было, — заметила Валя.
— Не было… — поддакнули и остальные.
— Да, ходит кадавр без рюкзака, — недоуменно повторил Миха. — Это точно.
— А где же, в самом деле, его рюкзак и записная книжка?
— Может, он за своей записной книжечкой и приходит к нам? Ищет? — таинственным шепотом заметила Зина.
— О какой «книжечке» все толкуют? — поинтересовался Филонов.
— О какой? Вы еще спрашиваете… Нейланд вел дневник! — охотно стал объяснять студент Саша. — Бедняга считал себя писателем, а писателям это полагается. Ну, знаете, как это было принято в девятнадцатом веке: «С утра много думал». Да Яша ежедневно делал записи.
— Вот как?
— Может, хватит на сегодня вопросов? — не слишком любезно поинтересовался у Филонова Саша Дерюгин, перебирая струны на гитаре.
— Намек понял. Пожалуй, и правда на сегодня хватит… Пора спать!
И Филонов отошел от костра.
От своей палатки Дамиан слышал, как треньканье гитары смолкло.
Вслед за тем раздался голос кого-то из студентов:
— Сыщик все про номер этого «Хаммера» расспрашивает…
Филонов узнал голос студента Тараса Левченко.
— Да-а… Рыщет!
— Ну, сыщику полагается.
— А мне этот сыщик по фигу, — с детской непосредственностью заметил Саша Дерюгин, снова перебирая струны на гитаре.
— А мне — нет, — кокетливо призналась Наташа.
— Филонов тех парней на «Хаммере» подозревает, — продолжал Тарас. — А при чем тут, спрашивается, уголовщина?
— Как при чем?
— Допустим, те ребята, что на «Хаммере» приезжали, и правда испоганили раскоп. Может быть, даже они — не исключаю! — и Яшу грохнули. Это человеку по силам. Но оживить? Оживить-то они его никак не могли.
— Это точно, — протянул Миха.
— Не в «Хаммере» тут дело, — понизив голос, произнес Тарас. — Я и раньше говорил: неспроста все это… Я лично думаю, какие-то древние мистические и очень могущественные силы проявляют себя здесь. Вот в чем дело!
— Интересно, какие именно? — с неуверенным смешком произнес кто-то у костра.
— Вот послушайте… «Эти нечистые духи вселены заклинаниями в статуи, в идолов. Их наитием последние приобретают власть настоящих богов». Это я цитирую знаменитый «Трактат против язычников», написанный на заре нашей эры…
— Нынче все-таки не «заря нашей эры».
— Продолжай, Тарас…
— Вот вы подумайте… Здесь, на этом самом месте, много тысяч лет назад колдовал древний шаман. У него были идолы, у идолов власть. Мы место потревожили… Я-то думаю, что Корридов с самого начала надеялся найти тут и самого идола. Помните, как Корридов заволновался, когда металлоискатель запищал?
— Ну, помним…
— Наверное, наш Арсений тогда решил: не иначе как идол! Ведь в таком божке, как мширский истукан, бронзы, может быть, будь здоров сколько. А форму для отливки идола помните?
— И что?
— Корридов наверняка надеялся, что появится и он сам.
— Идол?
— Да.
— И он появился?
— А если появился?
— Что-то в этом есть… — задумчиво произнес кто-то.
— Раскоп, конечно, не зря перерыли. Причем с металлоискателем, — заметил рассудительно Вениамин. — Возможно, конечно, кто-то до истукана и добрался.
— А при чем тут Яша Нейланд?
— Как при чем? — изумился подобной непонятливости Тарас Левченко. — «Они так же тайно входят в человеческие тела, как неуловимые духи, причиняют болезни, тревожат умы, повреждают члены…»
— Опять трактат?
— Слушай дальше: «Они скрываются в сумасшедших…»
— Думаешь, духи вошли в нашего сумасшедшего Яшу?
— Да, елочки тогда не помогут, — пробормотал кто-то. — Можно и не посыпать… Все мертвяки начиная с бронзового века тут стаями скоро ходить будут.
— Как примутся «тайно входить в человеческие тела и тревожить умы»…
— Тараске вон уже «потревожили» ум!
— Главное, не поддаваться чарам, — веско заметил Левченко, не обращая внимания на насмешки. — Не играть в игры с истуканами и идолами. Кое-кто уже доигрался.
— Нейланд, ты хочешь сказать?..
— Слышал я, что Яша все время бормотал, сидя у костра…
— Что?
— «Говорят вам, это идол… Говорят вам, это идол!» Я сам слышал, как он это повторял. Кадавр, который появляется, — это лишь оболочка! У древних богов знаете какая сила… С ними шутки плохи, даже если их времена давно минули.
— Будем считать это «сказкой на ночь»… — заметил Вениамин.
— Кстати… — зевнул Саша Дерюгин. — Мы сыщика-то, конечно, припугнули кадавром… А Яшка-то что-то больше не ходит!
— Да, давно не было, — вздохнув, согласился Миха.
