Данила Холмский. Ночь на 31 июля 2002 года. Нижний Новгород
Он вбежал в комнату с бутылкой воды и стаканами:
– Минералки налить?
Хозяин тихо лежал на диване и смотрел на Данилу своими темными глазами. Взгляд у него был совершенно бессмысленный.
«Господи, надо же так надраться!»
Данила с отвращением вспомнил раз или два, ну, может, три в своей жизни, когда ему тоже случалось «надраться» подобным образом. Надо полагать, в жизни каждого мужчины хоть единожды, но возникали такие «провалы в никуда». И все-таки Даниле казалось, что ему лучше, чем его невольному знакомцу, удавалось сохранять человеческий облик. Нет, в самом деле, до чего же неприглядный вид! Какая-то нелепая, скрюченная поза, словно его руки и ноги судорогой свело, рот приоткрыт, глаза, наоборот, полузакрыты... весь зеленый какой-то. Полное впечатление, что перед тобой мертвый человек. Нет, все-таки омерзительно это – так напиваться!
И вдруг – словно шевеление какое-то прошло по комнате, шепот, шелест, шуршание – ну, некое бестелесное движение. А потом вновь воцарилась тишина. И в это мгновение Данила осознал, что лежащий на диване человек и впрямь мертв – вот только что умер. Вот только что душа его изошла из тела, этот миг и застал Данила.
У него резко потемнело в глазах, потом зрение вернулось – и он разглядел то, что не заметил в первую минуту. Это было темное пятно на боку мертвого человека. Темное, влажное, красноватое пятно. Из него что-то торчало.
Данила подошел ближе. Это была пластиковая рукоять ножа.
Что-то зазвенело – мелодично, неровно, пугающе. А, ну да – это у него руки затряслись, стаканы ходуном ходят.
Этот звон невыносимо действовал на нервы. Надо избавиться от стаканов. Данила, шатаясь, побежал на кухню, но в коридоре ему вдруг послышалось, что из комнаты донеслись шаги. И стаканы, и бутылка так и рухнули на пол. «Ессентуки-17» запрыгали, как мячик. Данила подхватил бутылку и тупо посмотрел на хрустальные осколки. Потом заглянул в комнату.
Нет, почудилось: никто там не бродит. Хозяин квартиры так и лежит с ножом в боку.
Данила отнес бутылку на кухню, поставил на стол, постоял рядом сам, не в силах понять, что теперь делать, куда идти. И снова померещился шорох...
Опрометью ринулся назад, причем в его пустой доселе голове вдруг вспыхнула мысль: а что, если незнакомец жив? Не убит, а только ранен? И пока Данила тут качается из стороны в сторону, словно стукнутый пыльным мешком по голове, он там цепляется за последние минуты уходящей жизни? Пытается шевельнуться – и тут же вновь впадает в бессильное оцепенение? Ждет помощи – и не может ее дождаться? Так надо скорей вызвать «Скорую»!
На кухонной тумбе стоял алый телефонный аппарат. Данила набрал 03.
– «Скорая» слушает, – отозвался спокойный голос.
– Приезжайте! – выкрикнул он. – Как можно скорей!
– Да вы не волнуйтесь, – добросердечно посоветовала дежурная. – Что у вас случилось?
Ничего себе, не волнуйтесь! Посмотреть на нее, как она заволнуется, когда Данила ляпнет: «Ножевое ранение, а может, даже убийство!»
Нет, скажи ей про убийство, а она его отошлет в милицию звонить. Сейчас ведь все норовят мало-мальский груз ответственности с плеч свалить и на другого перебросить. Пусть приедет «Скорая», а там врач сам решит, вызывать милицию или как.
– Подозреваю, что инфаркт.
– Ишь, какой подозрительный, – проворчала дежурная. – С чего взяли, что инфаркт? Врач, что ли?
Ага, скажи ей – врач, она и скажет: «Ну так и лечи сам».
К счастью, его профессиональная принадлежность уже перестала интересовать дежурную:
– Адрес говорите.
Адрес?.. Данила растерянно огляделся. Ох, ну какой же дурак! Он же знает адрес.
Сказал.
– Имя, отчество, фамилия, год рождения больного?
– Не знаю! – заорал он в бешенстве. – Тут человек умирает! Может быть, уже умер!
И шваркнул трубку.
Побежал в комнату.
Ох, неизвестно, когда еще эта «Скорая» приедет. Надо все-таки набраться храбрости и самому осмотреть рану!
Данила бросился в комнату, подбежал к дивану, склонился над лежащим, выхватил нож... Кровь слегка толкнулась из раны – и все, и не хлынула, как он ожидал. А Данила осознал, что совершил самую страшную глупость, какую только можно сделать по отношению к раненому человеку: вытащил из раны нож! Потому что очень часто именно это становится причиной смерти раненого. Но поскольку незнакомец уже был мертв, Данила ему не навредил.
Повезло.
Он перевел взгляд на свои пальцы, стиснутые на рукояти этого длинного, острого кухонного ножа, острие которого, несомненно, достигло сердца незнакомца. Вдруг ему страшно стало того, как ловко, как легко сжались пальцы: именно так держат нож, чтобы нанести удар. До дрожи пронзило брезгливостью – Данила отшвырнул нож. И в то мгновение, когда лезвие его зазвенело об пол, Данила Холмский вдруг словно проснулся от оцепеняющего сна и ощутил такой ужас, что желудок сжался в комок и подкатил к горлу.
Запах крови, неподвижное тело на диване, этот нож на полу... Вон отсюда! Скорей!
Он ринулся в коридор, начал хвататься за замки, крутил что-то куда-то, пока не сообразил, что дверь не заперта. Распахнул ее, уже переступил через порог, когда краем глаза заметил в углу свой пластиковый портфельчик с документами.
Боженька! Чуть не забыл! Счастье, что не забыл!
Схватил портфельчик, прихлопнул дверь и – со всех ног понесся вниз по лестнице.
Из подъезда. Через двор. Куда-то вперед по улице. От потрясения он никак не мог собраться с мыслями и сообразить, в какую сторону бежать. Да не все ли равно? Главное – подальше отсюда! О, маршрутка!
Нет, это «Скорая». Неужели по его вызову? Точно, поворачивает за угол... Его затрясло, когда представил, как врач входит, открывает дверь, видит этого убитого на диване. Захотелось оказаться как можно дальше отсюда – все равно где, только дальше, дальше! А вон и правда маршрутка!
Данила замахал рукой – «пазик» затормозил рядом. В салоне сонно клевали носами двое каких-то полуночников, ну да – времени-то сейчас уже... Данила посмотрел на часы и тут обнаружил, что запястье запачкано кровью. Это вновь надолго выбило его из колеи. Хорошо, что попутчики подремывали, не обращая на него никакого внимания. Постепенно Данила отдышался, смог выпрямиться (а то сидел, согнувшись крючком, даже спину заломило), поглядел в окно.
Секундочку! Это что такое слева по борту? Под луной темно блестит вода. Ока, что ли? А справа промелькнуло здание Нижегородской ярмарки, потом гостиница «Центральная». Вот это да! Получается, он опять оказался в Заречной части? Ну и водит его сегодня, ну и крутит! Куда же направляется маршрутка? А, понятно, на вокзал. Интересно, найдет ли он в такую пору транспорт наверх? Попадет ли наконец на Советскую площадь, домой? Как хочется спать... Лечь, уснуть, а проснувшись, убедить себя, что никакого убийства не было, что все это – лишь морок от усталости, что переутомился агитатор Холмский, бегая с анкетками... Он нервно прижал к груди портфельчик и вдруг увидел, что из него что-то торчит.
Ну да, столько анкет, что они уже вываливаются!
Стал поправлять то, что торчало, – и замер, как давеча, там, в жуткой квартире. Никакие не папки с анкетами высовывались из пластикового портфельчика. Это был запечатанный магазинный пакет с аккуратно сложенной зеленоватой мужской рубашкой. Поперек пакета броская надпись: «Paris. BURTON». А на воротничке рубашки, изнутри, этикетка с меленькими буковками: «Pure cotton». Чистый хлопок, значит...
– Приехали! – сообщил водитель, обернувшись в салон. – Все, выходим. Московский вокза-ал...
Поскольку на слове «вокзал» он широко зевнул, из разинутой пасти его вырвалось устрашающее рычание.
Данила вылетел вон и рысью бросился к бессонному, ярко освещенному зданию вокзала. Сразу спустился вниз, в подвальный этаж, где сверкали витринами множество закрытых на ночь киосков, нашел укромный закуток между ними, забился туда, положил на поднятое колено портфельчик, щелкнул замочком... и если бы стоял в не столь узком пространстве, то тут же рухнул бы навзничь. А так его просто шатнуло к стеклянной стенке соседнего киоска, но на ногах он удержался.
Где его документы? Где его файлы? Где с таким трудом собранные анкеты?! Что это за зеленая рубашка? А вот еще одна – желтая, в аналогичном пакете. Из множества файлов только один заполнен какими-то документами. Темно-бордовая книжечка загранпаспорта, красно-синяя, длинненькая, с надписью «Аэрофлот» – это что, билет на самолет? Белый конверт без марки, из которого торчат разноцветные бумажки... Это что такое? Это чужое! Это не его, не Данилы, портфель! Откуда он к Даниле попал?
Откуда?
И тотчас вспомнилась полутемная прихожая на улице Минина, его тырканья в незапертую дверь в поисках пути к бегству, вспомнилось, как он, не глядя, схватил стоящий в углу портфельчик.
В углу! Вот именно! В углу прихожей. В то время как свой портфель с документами он поставил возле телефонной тумбочки в комнате. Надо думать, он там до сих пор находится. В той самой комнате, где на телевизоре стоят красивые чугунные часы. В той самой комнате, где на диване лежит труп человека, убитого ударом ножа. А нож этот валяется на полу.
И только теперь Данила Холмский сообразил, что, собственно, произошло. Он оставил на ноже свои отпечатки пальцев. Он вообще где только их не насажал, пока метался по квартире, как испуганный конь! Но даже конь поступил бы гораздо умнее. Он-то не хватался бы за что попало с перепугу. Прежде всего потому, что хвататься коню особенно нечем.
Отпечатки, боже мой... Портфель с документами. Данила Холмский – преступник. Искать другого не надо. И не будут! Зачем голову ломать? Кто поверит в ту фантастику, которую он расскажет в свое оправдание?
Все, он пропал. Он погиб. Арест, суд, тюрьма... Сколько мучений впереди! Не лучше ли выйти сейчас же на перрон и броситься под поезд, который грохочет наверху?
– Вниманию встречающих! Фирменный поезд двадцать шесть «Малахит» сообщением Нижний Тагил – Москва прибыл к первой платформе. Стоянка поезда двадцать минут. Повторяю...
Ну, если не везет, то не везет во всем. Даже тот поезд, под которым Данила решил сложить свою дурную голову, и тот остановился. Тронется только через двадцать минут. Так что с избавлением от мучений придется повременить.
Плохо отдавая себе отчет в том, что делает, Данила снова уложил пакеты с рубашками в портфельчик, начал укладывать папку, но та выскользнула из рук. Синяя книжечка с надписью «Аэрофлот» раскрылась. Данила невольно вчитался в красные – почему-то текст в графах был отпечатан красным цветом – буквы.
Это был билет на рейс 253 сообщением Москва – Париж. Самолет вылетал первого августа в тринадцать часов. На нем должен был отправиться в Париж человек по фамилии Chvedov.
«Что за Чведов еще такой?» – уныло подумал Данила, подбирая с полу загранпаспорт. И ахнул, увидев чем-то знакомое лицо.
Да ведь этот тот самый человек... убитый. Это он звался Alexej Chvedov. Это он должен вылететь первого августа из Москвы в тринадцать часов в Париж. Теперь уже не вылетит, факт.
А это что? Билет на поезд номер двадцать шесть... отправление из Нижнего тридцать первого июля 01.30, прибытие в Москву 9.00. Тот самый поезд, который отправляется через двадцать минут? Да, именно так. Кстати, фамилия убитого вовсе не Чведов, а Шведов. Вот, на железнодорожном билете русским языком написано.
«Ну, теперь уже никто не поедет этим поездом, ни Чведов, ни Шведов», – уныло подумал Данила, разглядывая фотографию в паспорте. Чем-то это лицо казалось знакомым. Ну чем, чем, небось смотрел на этого Шведова целый вечер, вот и привык. Хотя убитый не очень-то похож на свою фотографию. Она сделана пять лет назад – срок действия паспорта заканчивается через полгода! – и за эти пять лет Шведов очень сильно постарел. Здесь-то, на фото, ему двадцать семь лет – как Даниле. И волосы он раньше носил точно так же убранными со лба, как носит Данила теперь. И щеки чуть поросли двухдневной щетиной, как сейчас у Данилы, – тогда это был первый писк моды! А интересно, в тюрьме надо каждый день бриться или оттуда выходят с окладистыми бородами?
Тюрьма! Мысль о том, что свою невиновность доказать не удастся, вернулась, как бумеранг. Его посадят в тюрьму! Или казнят за убийство? Нет, вроде бы у нас отменили смертную казнь, чтобы в доверие к Европе втереться. Да чем лучше пожизненное заключение?
Смотри, смотри напоследок на свое отражение в витрине киоска: больше не быть тебе молодым и красивым...
– Ну уж нет, в тюрьму ни за что ни про что я не пойду! – пробормотал он.
Надо исчезнуть. Затаиться. Да ведь его найдут, где бы он ни спрятался: дома, у друзей, у подружек, у родни... Надо скрыться там, где никому и в голову не придет его искать. Может быть, очнувшись и собравшись с мыслями, Данила придумает, как доказать свою невиновность.
Но куда деваться?!
Данила всмотрелся в свое напряженное, бледное лицо. Потом перевел взгляд на фотографию в паспорте. Опять посмотрел на свое лицо... Открыл толстый конверт, который лежал в папке. Ого, сколько разноцветных денег! Это евро. Вот они какие, Данила их раньше не то что в руках не держал, но даже и не видел. А теперь делает и то, и другое. Он быстро переворошил бумажки. Да тут около пяти тысяч! И еще кредитная карточка. Ну без кода она просто ничто, да и ладно, бог с ней, пять тысяч евро – совсем даже не маленькие деньги. Хватит на первое время, а там....
Хватит на первое время – чего? На первое время – зачем? Ты что задумал, Данила Холмский?!
Человек, забившийся в узкую щель между двумя киосками в полуподвале железнодорожного вокзала, не ответил на зов встревоженного благоразумия. Прежде всего потому, что благоразумие окликало какого-то Холмского, а этот человек держал в руках документы на имя Алексея Шведова.
– Фирменный поезд двадцать шесть «Малахит» сообщением Нижний Тагил – Москва отправляется через пять минут с первой платформы. Провожающие, просьба оставить вагоны. Повторяю...
Он больше не колебался. Спрятал деньги, паспорт и авиабилет в портфельчик и, зажав в руке билет на поезд, ринулся сломя голову к первой платформе.
