Вениамин Белинский. 4 августа 2002 года. Нижний Новгород

До дому он добрался часам к трем ночи. Еще со двора увидел, что в супружеской спальне и в тещиной комнате светятся окна. В детской, слава богу, было темно. То есть встречать блудного отца с духовым оркестром все-таки не будут. Хотя Инна здорово перепугалась, когда он позвонил и сообщил, что находится в милиции. Долго разговаривать было недосуг, он только и протараторил, что на одном из его вызовов был обнаружен труп и сейчас приходится принимать участие в опознании и всем таком прочем. Из голоса жены сразу пропал металл, и Веня философски подумал, что нет худа без добра. Теперь, со страху, она простит ему, что сбежал из дому в воскресный вечер неведомо куда. Сейчас, конечно, кинется на шею и обольет его слезами. Но это лучше, чем ледяное обиженное молчание! Какое счастье, что Капитонову не чужда оказалась мужская солидарность! Услышав сбивчивое Венино объяснение, он только вскинул брови, но вмешиваться не стал. Дождался, когда Веня выключил телефон, и продолжил допрос.

Собственно говоря, допросом это было назвать трудно, да и ни в какой милиции Веня, если честно, не был. Все окончилось разговором в той же сорогинской, вернее, шведовской халупе на улице Маршрутной, но разговор этот оказался столь затяжным, что к концу его Веня совершенно отупел и даже перестал обращать внимание на жуткий беспорядок вокруг, жуткий запах от полусгнивших продуктов на кухне и жуткую матерщину за стеной. Надрывался шведовский сосед, которому не давала спать его собственная, не в меру любопытная жена. Она все время пыталась подслушать – то высунувшись в окно, то прошмыгнув под дверь, – что происходит в соседней квартире. Именно ей Фрида и Белинский были обязаны тем, что их разговор оказался прерванным явлением Капитонова со товарищи. Соседка углядела сорванную печать – и немедля позвонила по телефону, который был оставлен всем жильцам дома на тот случай, если кто-либо чужой начнет интересоваться местопребыванием Шведова. Да, такого милицейского коварства ни Фрида, ни Белинский не предусмотрели, за что теперь и расплачивались, отвечая на въедливые вопросы Капитонова и слушая назойливый мат за стенкой.

– Вы хоть понимаете, что я могу вас обоих задержать на трое суток без предъявления предварительного обвинения? – спросил Капитонов для начала. – Во-первых, за проникновение на чужую жилплощадь, к тому же опечатанную органами, а во-вторых, за систематические помехи ведению расследования?

– Что вы имеете в виду? – высокомерно спросила Фрида. – Ладно, первую претензию я готова признать справедливой. Хотя это самое «проникновение» тоже можно объяснить моим страхом за судьбу близкого мне человека. А какому следствию я мешала и каким, интересно, образом?

– Тут я имею в виду в основном гражданина Белинского, – уточнил Капитонов, – Вениамина Григорьевича.

– А я чем же виноват? – со всей возможной наивностью осведомился вышеуказанный.

– Перечислить? – вновь вскинул брови Капитонов. – Не боитесь, что это займет чрезмерно много времени?

– Ну хотя бы некоторые факты хотелось бы узнать, – петушился Веня, а сам думал, что не так уж сильно и мешал он этому самому следствию. Подумаешь, определил личность убитого и не сообщил в милицию! Вполне можно соврать, что до него это дошло вот только что, просто не успел еще доложить. А к чему еще можно прицепиться? О том, что он был у Вятского, известно лишь им двоим!

– Факты? Да пожалуйста, – покладисто сказал Капитонов. – Только я для начала привет вам хочу передать от одного человека.

– От кого? – насторожился Веня. Честно говоря, он почему-то подумал о Климушке и сейчас торопливо размышлял, может ли оказаться криминалом чаепитие с бывшим кандидатом в мэры. Правда, чаепитие происходило в служебное время доктора Белинского, причем было сопряжено с винопитием. Может быть, это расценивается как взятка? Не в особо крупных размерах, но все же...

– Привет вам от Вятского Олега Евгеньевича, – проговорил Капитонов, и Веня на какое-то мгновение ослеп и оглох.

– Знаете такого?

– Нет, – вытолкнул из себя Веня. – То есть да. Мы к его дочери по вызову приезжали, к Ларисе. Получается, я его знал.

– Знал... – задумчиво повторил Капитонов. – Это вы правильно сказали, Вениамин Григорьевич. В прошедшем времени...

Веня быстро взглянул на Капитонова:

– Что вы имеете в виду?

– То самое. Олег Евгеньевич умер сегодня утром. Сердечный приступ. Вы же знаете, он был очень болен. А все случившееся ускорило его смерть. Он предчувствовал, что к этому идет, и успел оставить прощальное письмо, в котором во всем признался. Как поклялся отомстить Сорогину за то, что произошло с Ларисой. Как искал его – сначала в Москве, а потом случайно выяснил, что тот, оказывается, наш земляк. Как следил за ним, дожидался удобного случая сквитаться с тем, в ком он видел главного виновника несчастий своей дочери и всей семьи. Правда, об этой квартире он ничего не знал – был уверен, что у Сорогина одно жилье, на улице Минина. Долго не мог найти возможности осуществить свой преступный замысел, но наконец ему, как он выразился в письме, повезло. Удобный случай представился известной вам ночью. Сорогин вернулся домой поздно, правда, не один. Он был совершенно пьян, и его вел «какой-то мальчишка» – это слова опять же Вятского. Ни тот, ни другой не заметили, что Вятский идет за ними буквально след в след. Он сначала хотел прикончить Сорогина еще в подъезде, но это значило бы засветиться при свидетеле. Не убивать же заодно и его, будто в каком-нибудь криминальном боевике! Этого у Вятского и в мыслях не было. Он так и написал в своем предсмертном послании: «Я не убийца какой-нибудь. Я мститель!»

Капитонов невесело хмыкнул и продолжал:

– На его счастье, Сорогин даже не подумал запереть дверь. А молодой человек был слишком озабочен тем, чтобы удержать своего спутника в вертикальном положении. Так что Вятский свободно вошел в квартиру, выждал, пока юноша отлучился на кухню, – и убил Сорогина ударом ножа, который в последнее время носил с собой, держал наготове. Вятский особо подчеркнул, что хоть и мечтал о предсмертных мучениях жертвы, но все-таки прикончил Сорогина «милосердно» – одним смертельным ударом, о котором прочитал в каком-то из рассказов жертвы. Затем убийца вышел вон, никем не замеченный, однако сразу не скрылся – затаился во дворе, подождал, пока из дому выскочил насмерть перепуганный юноша и кинулся бежать куда глаза глядят. Вятский тоже хотел отправиться восвояси, с чувством, так сказать, исполненного долга, однако тут во двор влетела «Скорая», врач ринулся в тот подъезд, в котором находилась квартира Сорогина, – и Вятский забеспокоился. Ему стало казаться, что он не убил Сорогина, а только ранил, и он решил не уходить, пока не убедится, что с «ненавистным писакой» – это его слова, – уточнил Капитонов, – покончено. Вслед за «Скорой» приехала наша машина, и Вятский почти поверил, что сделал свое дело успешно. И все же он еще ждал час или два, пока из дому не вышел доктор, не сел в «Скорую» и не сообщил своему шоферу, что наверху – труп.

– Дверца! – вскричал Веня. – Дверца не закрывалась! Я помню, было такое ощущение, что дверцу кто-то держит! А это он стоял и слушал наш разговор!

– Видимо, так оно и было, – кивнул Капитонов.

У Вени похолодела спина. Вспомнил, как сидел в машине с открытой дверью, болтал с водителем, а в метре от него стоял убийца. Маньяк, по сути дела! Интересно, как поступил бы он, узнав, что Сорогина чудом удалось-таки спасти? Уж не решил бы отомстить не в меру человеколюбивому доктору, не ткнул бы и его ножиком в бок? Тем же «милосердным» ударом?..

Вот этот запоздалый страх и заставил сейчас Вениамина облиться холодным потом. Но через миг он смог свободно перевести дух, потому что вспомнил: нож Вятского оставался в квартире Сорогина. Не носил же он с собой целый «кухонный набор»! А потом, что-то долго до Вени доезжает, ох долго! Поперся тогда домой к Вятскому предъявлять убийце обвинение... С ума сошел, конечно. Вот и трясись теперь, как заячий хвост, в запоздалом испуге! Воистину, русский мужик задним умом крепок.

По счастью, дрожь его осталась никем не замеченной. Капитонов продолжал свой рассказ:

– Узнав, что месть свершилась: Сорогин в самом деле убит, – Вятский удалился с чувством исполненного долга. Но это облегчение, по его словам, он ощутил только в первые минуты, ну, часы, а на другое утро его начало мучить раскаяние. И чем больше проходило времени после убийства, тем большая тяжесть наваливалась на душу. Особенно когда Лариса снова попыталась покончить с собой. Отец не решился рассказать ей о совершенной мести: побоялся напомнить о том страшном случае на Сортировке, – однако теперь понял, что напоминать Ларисе нет никакой надобности. Она этого никогда не забудет. Ее психика окончательно надломлена. Пролить кровь Сорогина – еще не значило исцелить дочь. Это открытие доконало Вятского. А уж когда к нему явился со своими разоблачениями доктор Белинский...

– Он и про это написал? – вскричал изумленно Веня – и тут же заметил, что взгляд Капитонова вильнул в сторону. Вильнул – и тотчас проворно вернулся, вновь приковался к задержанным, однако Веня присосался к Капитонову, как пиявка: – Договаривайте уж, раз начали! Написал или нет?

Его трясло от возмущения и обиды. «Я не смог на него, на убийцу, донести, а он... а он заложил меня?! Человека, который спас его дочь, который, можно сказать, закон преступил ради него! Неужели донес?»

– Нет, – буркнул наконец Капитонов. – Успокойтесь. Он написал только одно: «Передайте привет доктору Белинскому. Я ему очень многим обязан». Сказать по правде, я решил, что речь идет о том, что вы спасли Ларису при этой попытке суицида. Но стоило мне увидеть вас здесь, как у меня в голове словно щелкнуло что-то! – Капитонов прищелкнул пальцами у виска, иллюстрируя свои слова. – Я мгновенно связал концы с концами. Если вы добрались до настоящего имени Сорогина, если оказались здесь, значит, вы вполне могли докопаться и до роли Вятского в этом деле. Ведь так? Так оно и было?

– Ну так, – неохотно согласился Веня. – То есть не то чтобы... Я просто предположил... это была попытка угадать...

– Погодите! – воскликнула Фрида, которая сидела все это время неподвижно, словно какая-нибудь каменная баба в степи. Если они, конечно, сидят, а не стоят, эти самые бабы. – Какая Лариса? Какой Вятский?! Какая месть? Сорогин, что, переспал с этой девкой, и разгневанный папаша его... – Она сделала жест, напоминающий удар ножом. – Ни за что не поверю! Это полная чушь! Творчество поглощало всего Сорогина целиком, без остатка, налицо была полная и классическая картина абстинентного синдрома. По сути дела, он являлся почти импотентом, я же помню, сколько сил мне приходилось потратить, чтобы заставить его... – Она на миг осеклась, поняв, что выдала то, что, быть может, хотела сохранить в тайне, но в следующую минуту вызывающе вздернула голову.

– Нет, речь идет не об изнасиловании, – неприязненно сказал Капитонов. – Кстати, как я понял, вы имеете прямое и непосредственное отношение к э-э... творчеству Сорогина? Тогда вам будет любопытно прочесть вот это. Информация о прямом и непосредственном результате ваших совместных с Сорогиным усилий.

Он достал из папки отснятый на ксероксе большой лист, свернутый вчетверо. Даже не глядя, Веня заранее знал, что это такое. Но все-таки бросил косой взгляд. И сразу заметил крупный заголовок:

Правильно, он так и предполагал.

Фрида, высоко, в точности как Капитонов, вскинув брови, взяла листок, причем лицо ее приобрело отчетливо брезгливое выражение.

«Погодите, госпожа Голдфингер! – с угрюмым злорадством подумал Веня. – То ли еще будет, когда прочтете!»

И он не ошибся. Гримаса отвращения и недоверия исказила тяжелое лицо Фриды.

«Может, теперь она задумается? Может, наконец теперь поймет, что нельзя безнаказанно плодить монстров?!»

Фрида раздраженно отшвырнула листок и выдохнула:

– Это... ужасно! Это отвратительно! Это такая профанация!

– Что? – разом переспросили Капитонов и Белинский, не поверив собственным ушам.

– Профанация, – тяжело дыша, пояснила Фрида. – Дилетанты несчастные! Вот я понимаю, во Львове существует клуб поклонников Сорогина, так они там стараются ни на йоту не отступать от смысла и духа рассказов, воспринимают их как инструкцию, как руководство к действию. Конечно, там все это имеет ярко выраженную националистическую окраску, но педантичность в следовании мельчайшим деталям просто поражает. А это... Бомжиха, главное! Ужас! – Она брезгливо передернулась. – Вся суть рассказа в том, что на шее Ады была цепочка, которую ей подарили ее друзья, собрав деньги: очень дорогая цепочка! И тот, кому досталась потом шея с этой цепочкой...

Капитонов поднес руку ко рту и сделал нервное глотательное движение. Лицо его вдруг позеленело и покрылось испариной.

– А что, – тихо поинтересовался Белинский, – во Львове на примере этого рассказа учатся расправляться с врагами вильной Украины? Или как?

Фрида, видимо, сообразила, что сболтнула лишнее. Неприступно сдвинула брови, вскинула голову и замерла неподвижно. В этом положении было видно, что на затылке у нее две жирные складки. Украшенные выбритыми дорожками.

Веня отвернулся, с трудом подавляя судорогу брезгливости, исказившую рот. Капитонов все еще выглядел позеленевшим.

– Значит, Вятский умер... – пробормотал Вениамин задумчиво. – Царство небесное. Тут ничего другого не скажешь. Теперь вы знаете, кто убил Сорогина, но от правосудия преступник ускользнул. Я думаю, его бог простил, потому и прибрал. А может, он как раз и был орудием божьего промысла.

– Вы что, до такой степени верите в бога? – с трудом выговорил Капитонов.

– Нет, – медленно качнул головой Веня. – Я верю в справедливость. А вы разве нет?

– Я верю в закон, – ворчливо ответил Капитонов, постепенно приходя в себя.

– Но мы оба знаем, что закон – не всегда символ справедливости, – тихо проговорил Веня.

– Ну, это софистика! – изрек Капитонов.

– Ничего себе – софистика! – всплеснул руками Веня. – Да ведь благодаря тому, что покойный Олег Евгеньевич написал свое признание, вы можете перестать разыскивать Холмского!

– А, так вы и про Холмского наслышаны, – кивнул Капитонов. – Наш пострел везде поспел, да? И откуда такая информированность на сей раз?

– Секундочку! – вскинул палец Веня. – Я же слышал ваши разговоры с товарищем Малышевым в тот вечер в квартире Сорогина.

– Вообще-то эти разговоры были служебными, не предназначенными для посторонних, – начал было сердито Капитонов, но Веня безапелляционно перебил:

– Имеющий уши да услышит! Что же, я должен был их заткнуть?

На самом деле он совершенно не помнил, шла ли тогда речь о поисках Холмского. Но ведь могла идти? Могла! Это ложь во спасение.

– Между прочим, вы напрасно беспокоились, – с немалой долей ехидства поглядел на него Капитонов. – Версию насчет Холмского мы практически не отрабатывали. Конечно, на рукояти ножа были его отпечатки, однако там были и отпечатки другого лица. Их же мы обнаружили и на лезвии. Сразу предположили, что с конкретным убийцей не так все просто. Начали проверять версию о мести: ведь у родителей тех ребят была очень большая злоба против Сорогина! К Вятскому мы пришли просто с предположением, не имея никаких конкретных доказательств. И нашли его мертвым. Рядом лежало письмо – словно ожидая нас. Так что с Холмского была снята даже малая тень подозрения. Но вся беда в том, что он сам осложнил свое положение. Исчез! Скрылся! Растворился в пространстве! Его нет ни на работе, ни по тому адресу, где он снимает квартиру, ни дома в Богородске, ни у сестры в Москве. И я не представляю, где он сейчас может находиться!

– А я представляю, – неожиданно для себя самого произнес Веня. – Он сейчас в Париже.