Книга: Париж.ru
Назад: Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа
Дальше: Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа

Вениамин Белинский. 4 августа 2002 года. Нижний Новгород

Веня и сам не мог бы объяснить, почему вдруг назвал неизвестную даму этой загадочной фамилией. Вроде бы не с чего, но вот осенило, а вернее будет сказать – шарахнуло догадкой по голове. Ведь раньше он даже не подозревал, что таинственный «ответственный редактор Ф. Голдфингер» – особа женского пола. Но было в этой низенькой, почти наголо стриженной женщине, во всем ее облике что-то такое... безапелляционное, грубое, предельно самоуверенное, словно выставленный вперед указующий перст. Веня сначала не понял, что, собственно, брякнул, но уж если даже он ощутил изумление, то что же сказать о гостье?!
Сумка выпала у нее из рук и со стуком приземлилась на ступеньку. Москвичка несколько мгновений молча смотрела на Веню, потом с усилием разомкнула губы и проскрежетала:
– У него, что, снова передозировка?
Если бы у Вени имелась в наличии сумка, он бы ее тоже выронил. И ему тоже требовалось немалое время, чтобы слегка прийти в себя и удержать на кончике языка глупейший из всех вопросов на свете: «Какая передозировка?» Ответил уклончиво:
– Нет, дело не в том.
– С ним что-то случилось? – спросила женщина тем же странным, скрежещущим голосом, и Веня наконец-то понял, что у нее пересохло горло от волнения.
И на свет снова выглянуло чувство, которое уже однажды показало свою робкую, но неодолимую силу в квартире Олега Вятского. Это была жалость.
Как бы ни была неприятна Белинскому эта женщина, Сорогин что-то значил для нее. Пусть их связывали всего лишь деловые интересы, однако известие о смерти даже и бизнес-партнера, которое ей предстоит получить, – немалое потрясение. Но наверняка между ними было и что-то личное. Случайному человеку не станет известно о тайных пристрастиях Сорогина, который, оказывается, был наркоманом. Кстати, этим многое объясняется в его так называемом творчестве... Но не только в этом дело! Веня был великим женолюбом (в просторечии бабником) и знатоком женской души. Он всякие такие нюансы с полувздоха просекал. И сразу ощутил, что между этой неприятной женщиной и отвратительным Сорогиным были близкие отношения. Ну что ж, два сапога – пара. Змеи уж на что страшны, а ведь тоже спариваются. Подобный подобного ищет, и было бы смешно, окажись любовницей антропофага Сорогина какая-то маменькина дочка. Только такая вот бандерша могла быть ему под стать!
– Вы знаете, где он и что с ним? – снова спросила женщина. Но это был уже другой голос, и Веня своим обострившимся чутьем понял, что она пришла в себя и готова к любым неожиданностям. Самым неприятным!
Быстро же она очухалась. Не по-женски быстро!
И что делать? Сказать ей правду, как есть?
– Ну говори! – нетерпеливо потребовала женщина. – Ты кто? Ты из милиции?
– Нет, я врач, – правдиво ответил Веня.
Она глубоко вздохнула.
– Так... так я и думала. Ну, теперь все ясно. И что они мне там голову морочили, в Париже?
Это были как бы мысли вслух, она разговаривала сама с собой, однако следующая фраза уже адресовалась Вене:
– Пойдем-ка.
Он не успел спросить – куда, как женщина («Госпожа Голдфингер, я полагаю?») повернулась к двери с цифрой «восемь», вынула из кармана ключ и уже собралась вставить его в замочную скважину, но вдруг замерла:
– Что за черт? Квартира опечатана!
Ошарашенно повернулась к Вене:
– Что это значит?
«Это значит, что я дурак и недооценил товарищей Малышева, Капитонова и иже с ними», – подумал Белинский, но, разумеется, ничего подобного не сказал. Прежде всего потому, что женщина не дала ему такой возможности. Воззрилась на бумажку, соединявшую косяк с дверью – на бумажке виднелась какая-то неразборчивая надпись и что-то вроде печати, – потом громко фыркнула, сорвала бумажку, резко втолкнула ключ в замок и, возмущенно прошипев:
– Ну уж нет! Ну уж нет! – открыла дверь.
Подхватила сумку, зашвырнула в глубину коридора, потом впихнула туда же Веню и, войдя, захлопнула за собой дверь.
Тотчас щелкнул выключатель, загорелся свет, и Веня зажмурился, не зная, от чего больше недоумевать: от того, что эта особа так свободно обращается с незнакомыми людьми или что она так свободно ориентируется в квартире Сорогина. Сразу видно – была здесь не один раз и даже не два.
Потом он открыл глаза – и внутренне рухнул.
Да... сразу видно: та квартира, где Сорогина настигла смерть, – случайность. Чужое жилье и чужая жизнь, чужие картины на стенах, чужие изысканные вещи. Та квартира – просто маска, которую иногда надевал на себя Сорогин! А здесь он был воистину самим собой, полу-, а вернее, недочеловеком: в этой непролазной грязи, удручающем беспорядке, свалке винных, водочных и пивных бутылок, как стеклянных, так и пластиковых, в клочьях пыли, затаившихся по углам, и в заржавевшей, замумифицированной селедке на газете, и в мутных стаканах с подтеками заплесневелого чая. Неописуемо все было здесь, неописуемо и отвратительно, и Веня озирался с ужасом, как если бы застал в этом жутком месте следы пиршества сорогинских персонажей. Наткнулся взглядом на компьютер – и только головой покачал при виде грязной, залапанной клавиатуры со стершимися буквами, при виде пыльного экрана. Чудилось, это был монстр-подмастерье монстра-мастера.
Да, сразу видно, что писать Сорогин мог только в этом логове. Вот она, его творческая лаборатория! А там, в той рафинированной квартирке, он пытался принимать человеческий облик, необходимый для того, чтобы люди не плевали ему в лицо при встрече, ее обстановка как бы убеждала его самого: ну произошел, уже произошел он от обезьяны!.. Интересно, подумал впервые Веня, Сорогин гордился своей скандальной славой или стыдился ее? А может быть, он боялся персонажей, порожденных его воображением, и там, в чистоте, порядке, подобии роскоши, пытался спрятаться от них? Сам себя силился уверить, что он не такой, что он другой, а значит – сгиньте от меня, пропадите, изыдите прочь, призраки, порожденные моим воображением!
А эту женщину, похоже, нисколько не смущал кошмар, царивший вокруг. Она по-свойски включила компьютер, подождала, пока засветился экран (Веня уже не удивился, увидев на «Рабочем столе» маску скелета со скрещенными костями, только устало подумал, что Сорогин мог бы и не стараться быть таким уж типичным людоедом, мог бы не так откровенно демонстрировать это... а впрочем, возможно, он просто не мог иначе), открыла Word, начала перебирать какие-то файлы, – и все это быстро, проворно, деловито.
Веня видел в профиль ее голову – с коротким, сильным носом, тяжеловатым подбородком, с выпуклым, умным лбом. Светлыми волосы оказались только спереди, надо лбом и на макушке, а сзади они были темно-русые. Наверное, для того, чтобы отчетливее выделялись две узкие дорожки, виртуозно выбритые крест-накрест на ее подстриженном под машинку затылке. Такого Веня в жизни своей не видал, а потому какое-то время пялился на эти дорожки совершенно обалделыми глазами.
– Ага, вот оно! – воскликнула вдруг дама с выстриженным затылком, удовлетворенно глядя на открывшийся текст. Она вставила в процессор дискету, пересохранила содержимое, выхватила дискету, открыла другой файл, записала на другой дискете – и так несколько раз.
Прошло уже минут пять этих компьютерных игр – Веня стоял столбом. У него не было возможности прочесть хоть слово на экране – слишком быстро мелькали файлы. Потом женщина запустила какую-то программу – Веня решил, что это, возможно, антивирус, – как вдруг экран поблек...
– Ну все, – удовлетворенно сказала она, выключая компьютер. – Теперь все его вещи только у меня на дискетах. И ему придется еще побарахтаться, чтобы...
Она осеклась. Веня понял, что в пылу работы она забыла даже о судьбе Сорогина. Главное для нее было – скопировать его романы, видимо новые, может быть, даже и вовсе не дописанные. Теперь он не сомневался ни мгновения, что перед ним именно издатель Сорогина. Так что он не ошибся, назвав ее с места в карьер Голдфингер.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Фрида, – проговорила она. – Фрида Михайловна.
– Ваша фамилия и правда Голдфингер? Или это псевдоним, как у Сорогина? – задал Веня давно мучивший его вопрос, но в ответ получил только уклончивое пожатие плеч:
– А тебе что за дело? И вообще, не пора ли вам объясниться? С кем я разговариваю? Где Сорогин? Ты сказал, ты доктор... он что, в твоей клинике реабилитируется?
Глаза ее были холодны, лицо напряжено. Очень сильная женщина. Никаких ответов Веня от нее не добьется, пока не прошибет ту броню, в которую она себя заковала. Предположительная болезнь Сорогина оказалась не в состоянии взять эту броню. Ну что ж, возможно, известие о его смерти станет более действенным средством.
Странно – вот сейчас он не ощущал никакой жалости. Эта дама с ее выбритым затылком не оставляла в сердце мужчины места ни для каких нормальных чувств. Она вызывала одно желание – очутиться от нее подальше. Но... ты сам этого хотел, Жорж Данден, он же доктор Белинский, ты жаждал ее увидеть – так получи, фашист, гранату, расхлебывай эту кашу!
– Я доктор со «Скорой помощи». Так вышло, что я был вызван в квартиру на улице Минина... вам известно об этой квартире?
Тонко выщипанные брови чуть дрогнули:
– Разумеется.
– Ну вот... Не знаю, снимал ее Сорогин, а может, просто пользовался жильем друзей, да это, по-моему, не суть важно, – отмахнулся Веня, потому что это и в самом деле было совершенно неважно. – Дело в другом... Три дня назад господин Сорогин был убит в той квартире.
Она растерянно моргнула, но только раз. Потом уставилась в лицо Вени таким неподвижным, словно бы загипсованным взглядом, что он успел подумать: эта дама вполне могла быть занесенной в книгу рекордов Гиннесса – как человек, который способен не моргать поразительное количество времени. Потом медленно раздвинула губы в улыбке:
– Ты что, из «Бутлегера»? Я тебя раньше там не видела. Ты кто?
Теперь настала очередь Вени ставить рекорд по немиганию. Он был настолько ошарашен, что даже покачнулся.
– Да, твой босс уверял меня, будто может провести такую рекламную акцию для Сорогина, что рядом с нею все проекты «Глобуса» станут жалкими потугами. Эффектно, не спорю: запустить известие о смерти автора. А потом что? Известие окажется несколько преувеличенным? Как «Бутлегер» намерен его воскрешать? И главное, какой в этом смысл сейчас, пока еще не расторгнуты договоры Сорогина с «Глобусом»? Его новый роман существует в единственном варианте: в том, что у меня скопирован на дискету, все файлы в компьютере автора я стерла. Если Сорогин и передал вам какие-то свои закорючки, они все равно не закончены. И без моей помощи никогда не будут закончены. К тому же название придумано мною, я могу это доказать. Без моего согласия его нельзя использовать. «Слава, Люда, еду!» – моя выдумка! Название забойное, в нем уже половина успеха. Мне принадлежит и идея этого романа, так же как и всех прочих. Вы что, не догадывались, что фактически Сорогин – это два лица: Алешка Шведов и Фрида Голдфингер? Не понимаю, почему вы со своим предложением пришли сначала к нему?! Он без меня – ничто, уверяю вас – ничто!
Она что-то еще возмущенно говорила, кого-то упрекала – Веня практически не слышал. На какой-то миг он вырубился: когда до него дошло, что зашифровано в этом «забойном» назывании, которым так гордится Фрида.
«Слава, Люда, еду!» – это ведь «Слава Людоеду!».
О господи... Да они что, окончательно с ума сошли?! Вот уж действительно людоеды! Он сообщает о смерти человека – а эта дама лепечет о какой-то рекламе, о каком-то «Бутлегере»... Что еще за бутлегер? Который промышлял продажей спиртного в годы сухого закона в США?! Или это название конкурирующей фирмы, соперничающего издательства? Пожалуй, что так.
Стоп, а если Фрида просто не поняла, что произошло? Если до нее не дошел смысл страшного известия? Сработал некий защитный механизм, заблокировал потрясенное сознание – вот она и порет всякую чушь, создает вокруг себя защитную зону...
Какая она никакая, а все-таки женщина. Не в силах быстро освоиться с ужасной новостью.
– Фрида Михайловна, – промолвил Веня как мог мягко. – Я не из «Бутлегера». Честно говоря, даже не знаю, что это такое. Я в самом деле врач – врач «Скорой помощи». Белинский моя фамилия.
– Белинский был всех больше мил... – пробормотала Фрида.
– Что?! – вытаращился на нее Вениамин.
– Это Некрасов, – спокойно пояснила она. – «Белинский был всех больше мил», тара-дарада-тара-ра... не помню строчку, что-то насчет лени, а потом вот это, знаменитое: «Учитель! Перед именем твоим дозволь смиренно преклонить колени!»
«Она заговаривается?!»
Фрида заговаривалась, сцена затягивалась и все больше напоминала театр абсурда.
– Ладно, хватит чушь молоть, – вдруг громко сказала Фрида. – Я поняла, что ты – доктор. Еще я поняла, что Сорогин не реабилитируется ни в какой клинике и передозировки у него нет. Судя по трагическому выражению твоих красивых глаз, ты сейчас опять скажешь, что Сорогин умер. Но ведь это полная чушь. Если он умер, то как он мог прилететь в Париж?
И опять пришлось таращить глаза Вене.
– В какой Париж? – наконец выговорил он.
– Париж – столица Франции, – любезно пояснила Фрида. – Ну, я понимаю, Некрасова можно навскидку не узнать, но про Париж знают даже малые дети.
– С чего вы решили, что Сорогин в Париже? – игнорируя откровенную издевку, почти грубо спросил Веня.
– С того, что мне оттуда час назад позвонили мои бизнес-партнеры, – ответила Фрида. – Я только что сошла с поезда. Если бы они дали о себе знать раньше, я бы не сорвалась в Нижний. Но, честно говоря, я тогда была убеждена, что с Сорогиным что-то случилось. Он три дня не подавал о себе никаких вестей. Я названивала в Париж – там отмалчивались. Оказывается, они его не смогли встретить в аэропорту, они его просто потеряли. Да еще произошла какая-то путаница с его документами, я до сих пор толком не поняла, в чем дело. Но самое главное выяснилось – он там.
Выяснилось?! Наоборот, по мнению Вениамина, все еще больше запуталось! Театр абсурда продолжался. И спектакль не собирался заканчиваться.
Белинский вяло огляделся, подтащил к себе стул и сел, потому что от всей этой чепухи у него уже подкашивались ноги. И вдруг, стоило ему сесть, как в голове промелькнула догадка – такая, что Веня невольно снова вскочил.
Неужели?.. Неужели такое возможно?! Но это единственно правильный ответ. Как сказал тогда Вятский: «Этот мальчишка такого деру дал со своим портфельчиком!» А Веня в ту минуту очень удивился, потому что сам видел портфель Холмского в квартире Сорогина. Но теперь, кажется, все объясняется благодаря этой невероятной новости. Или Фрида блефует? Может быть... с нее станется. Как бы добиться от нее откровенности? Наверное, только будучи вполне откровенным с ней.
– Фрида Михайловна, – начал он, стиснув руки, чтобы они не дрожали нервически. – Вы послушайте, что произошло. Сегодня у нас воскресенье, так? Три дня назад, а именно в четверг, вернее в ночь на четверг, я был вызван по адресу улица Минина, четырнадцать, квартира двадцать шесть. Якобы у человека микроинфаркт. Это оказалась неудачная шутка, потому что неизвестный мужчина был мертв – убит ударом ножа.
– Неизвестный мужчина?.. – перебила Фрида. – Но почему вы решили...
– Погодите, – покачал головой Вениамин. – Да, при нем не оказалось никаких документов. И какое-то время он оставался неизвестным и для меня, и для милиции. Я выяснил его личность случайно: увидел портрет в книге.
– О, вы читали Сорогина?! – оживилась Фрида. – Ну и как?
Глаза ее заблестели, как у наркоманки, почуявшей дозу.
«Она ненормальная?! – уже в который раз предположил Веня. – Я говорю... я ей говорю о чем?! А она!.. Вот уж правда что – людоеды! Что он, что она!»
– Ну и как? – настойчиво повторила Фрида, явно напрашиваясь на комплимент.
– Омерзительно, – спокойно ответил Белинский. – Но сейчас не о том речь. Короче говоря, мне стало ясно, кто убит, а потом удалось узнать также и его настоящее имя, а также – кто его убийца. Судя по всему, личность покойного теперь выяснена и милицией.
– И с чего вы это взяли? – пожала плечами Фрида. – Ваша уверенность в том, что тот труп на улице Минина – Сорогин, основана, стало быть, всего лишь на сходстве с фотографией? Ну это не довод! Мало ли похожих людей!
Она громко, с подчеркнутым облегчением вздохнула:
– Теперь мне все ясно! Вы просто были введены в заблуждение сходством. А Сорогин и в самом деле в Париже.
– Фрида Михайловна! – чуть ли не в отчаянии вскричал Вениамин. – Да вы что?! Очнитесь! Ведь мы вошли в опечатанную квартиру! В опечатанную! Значит, я не ошибся! Значит, здесь уже была милиция! Значит, им тоже известно, кто убит, им известна настоящая фамилия Сорогина. Опечатанная дверь – это уж самое веское доказательство того, что я говорю правду.
У Фриды снова сделался тот же загипсованный взгляд.
– Нет, нет, этого не может, не может... – бессвязно пробормотала она. – Но кто же тогда приехал в Париж?! И если... если это правда... как же теперь быть?!
– Всем оставаться на местах, – послышался спокойный, деловитый совет, и Веня, испуганно обернувшись, увидел стоящего у двери уже известного ему товарища Капитонова. Как и прежде, он был в штатском, однако рядом с ним замерли два суровых парня в форме, отрезая всякий путь к отступлению.
Назад: Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа
Дальше: Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа