21
Трелевочный затарахтел под окнами на рассвете.
Букварь вышел на крыльцо. Высокий, худой Дьяконов в своем жестяном плаще суетился около трактора, поглаживая мокрый металл, и у него были глаза цыгана, которому понравился конь.
Из кабины трактора выбрался Эдик Зайцев с бледным небритым лицом, и Букварь обрадовался ему.
— Привет, Эдик!
— Привет, Букварь, — устало сказал Эдик.
Дьяконов ходил вокруг трактора, осматривал, причмокивал губами, покачивал головой, словно собирался сейчас назначить Зайцеву цену за трелевочный.
— Сплю и вижу этот трактор, — сказал Дьяконов. — Мне бы его на два дня. А то взрывчатку приходится таскать на руках. Через ручьи, а то и через Канзыбу А? Может, получится?
Эдик замотал головой:
— Нет. У нас же там наводнение. Остров у нас там...
— Я знаю.
Только сейчас Букварь заметил, что комбинезон у Эдика мокрый до пояса и даже выше. Букваря знобило. Наверное, у него была температура, и он без особой радости подумал о том, что ему придется снова встречаться с канзыбинской водой.
— Зайдем ко мне, — предложил Дьяконов.
Для профилактики выпили коньяка. Уже на улица Эдик сказал:
— Не знаю, как тебя пристроить. На щите тоже намокнешь. Может, посадить тебя на крышу и привязать, чтобы не свалился?
— А сам ты будешь сидеть в кабине?
— Я привычный, — сказал Эдик.
— Я тоже привычный.
Эдик пожал плечами, а Дьяконов покачал головой. Букварь подумал, что температура у него, наверное, перевалила за тридцать восемь, и ему захотелось лечь. Но он подошел к трактору и залез в кабину.
— Поехали, — сказал Эдик.
Он уселся слева, трелевочный заурчал и медленно покатил мимо темно-коричневых домиков. Под соснами, под кедрами, похрустывая ветками, выбрались на узкую, покрытую черно-бурой кашей дорогу.
— Зименко в Кошурникове? — спросил Букварь.
— Там. Будешь курить?
— Нет. Спасибо.
— Он с бригадой Мамаева у моста. В воде. Мост спасают. Джебь тоже взбесилась.
Эдик прикуривал, а трелевочный урчал и пробирался между сосен и кедров, словно выдрессированный. Потом Эдик стал рассказывать о Кошурникове.
Вчера Кошурниково превратилось в остров. Джебь разлилась на все двести, затопила контору Артемовского лесозавода, прорвала трубу перед мостом ипромыла галечную насыпь. На Большой земле в Артемовске остались все тракторы и все машины, кроме одного старенького самосвала. Прораб Мотовилов бегал по Артемовску и искал лодочника. Артемовские качали головами: они не сумасшедшие и не любители острых ощущений. И все же один нашелся. «За десять рублей в день», — сказал. Мотовилов переплывал Джебь, стоя в лодке, посасывал мундштук, важный, как адмирал, вез на «остров» работников столовой. Но оказалось, что на «острове» нет хлеба. Из Артемовска к Джеби доставили фургон с хлебом и устроили его у трелевочного на спине. Трактор медленно форсировал Джебь. По воде плыла одна кабина. Эдик по грудь сидел в воде. Метрах в восьми от берега трактор остановился. Берег был обрывистый, и на «остров» Эдик забраться не смог. Тогда цепочка кошурниковцев спустилась к трактору. Эдик выдавал хлеб, а ребята уносили его на руках. По пояс в воде. По нескольку буханок каждый.
— Знаешь, когда бывает трудно, — сказал Эдик, — вспоминаю о Михалыче, ну об этом изыскателе, о Кошурникове, чьим именем станция названа. Это был коммунист... Вспомню о нем, и как-то стыдно становится... Вот и в те дни...
— Ага, — кивнул Букварь, — я тоже часто о нем вспоминаю. Помогает...
— Те буханки носили осторожно. Как снаряды, — улыбнулся Эдик.
Эдик улыбался редко, а улыбка у него была детская.
— Ты не спал ночью?
— Много тут поспишь! — проворчал Эдик. Букварь вдруг захотел спросить Эдика, видел ли он
Зойку и как там она, но не успел. Трактор вздрогнул и остановился. Впереди была Канзыба.
Эдик вышел из кабины и под дождем, засунув руки в карманы потрепанного комбинезона, походил по травянистому берегу, соображая что-то рассеянно, всем своим видом показывая полное пренебрежение к Канзыбе и ее бешенству, потом сплюнул непочтительно в ржавую воду и вернулся.
— Ладно. Будем считать, что ям здесь нет.
— Раньше тут был приличный брод.
Трактор тронулся мягко и не спеша, накренился вперед, и Канзыба лизнула его. Букварь напрягся, ухватился руками за сиденье, приготовился, стиснув зубы, драться с Канзыбой, тупой и неутомимой, которую он победил вчера и которая не забыла об этом поражении. Ее день, единственный день в году, продолжался, и в этот день она не прощала обид.
Но трактор шел, не обращая никакого внимания на Канзыбу, упрямый и спокойный. Канзыба злилась, била по гусеницам, брызгалась и грязными холодными каплями залетала в кабину. А трактор шел и шел, относясь к ней с пренебрежением, которому он научился у своего хозяина.
Букварь приготовился к тому, что Канзыба будет выкидывать штучки, зло шутить, крутить трактор, волочить его по течению. Но трактор двигался уверенно, упираясь стальными лапами в землю, и река его беспокоила мало. И, когда Канзыба поняла, что с трактором ей ничего не сделать, она принялась за людей.
Она поползла по полу кабины ржавыми струйками, огибавшими сапоги. Потом трактор чуть-чуть вздрогнул и опустился, и Канзыба ворвалась в кабину, била по ногам, шумела, устроила в кабине свою протоку. Букварь подтянул ноги и держал их на весу, а потом скосил глаза в сторону Эдика. Эдик сидел неподвижно, с напряженным, металлическим лицом, приросший к рулю. Ноги его стояли в воде. И Букварь опустил ноги.
Вода медленно и равномерно подымалась, мутная, быстрая, дошла до колен, леденила тело. «Ну и черт с ней!» — успокоил себя Букварь. А вода поднималась неотвратимо, как гангрена, и Букварю на секунду стало страшно. Вода обожгла живот, поднялась до груди Краешком своим щекотала кожу под карманом рубашки...
Букварь посмотрел на Эдика. От него остались только плечи, руки на руле и голова. Как в фокусах Кио. Букварю стало смешно. Он захохотал.
— Надо мной? — серьезно спросил Эдик.
— Над Канзыбой! Чувствуешь, испугалась!
— Чудной ты, — сказал Эдик.
Вода отступала, опускалась, убегала из кабины. Теплее от этого не становилось, но стало веселее. Трактор подбирался к берегу, к серой галечной плеши в ржавых острых камнях. Эдик уже не был таким серьезным и собранным и начал ворчать:
— А теперь еще плестись в Кошурниково и там плавать...
Он ворчал, ругался и вспоминал, в каком симпатичном доме жил в Кунцеве, с палисадником и телевизором, и как удобно было ездить на работу в Москву в утренней переполненной электричке.
Трактор вылез из Канзыбы и, усталый, поработавший, замер на гальке. Букварь высунулся из кабины и сказал Канзыбе:
— Ну привет!
Слева, сбоку, по откосу бежал шофер. Он тащил сапоги и сухой ватник. Он, наверное, бежал так все время, потому что вчера, когда Букваря утягивала Канзыба, он тоже видел бежавшего шофера.
— Все в порядке! — закричал Букварь. Он боялся, что лицо шофера снова станет несчастным и унылым, и кричал поэтому бодро.
— Я тебя все ждал и ждал, — виновато начал шофер, — я уж тут поставил машину у съезда и все ждал... Я уж не спал... За тебя испугался...
— А Кустов твой — сволочь, — сказал Букварь.
— ...Я тебя сейчас с ветерком доставлю...
— Да? — спросил Эдик. — С ветерком? Вдоль Канзыбы? Возвращайся-ка ты домой и ложись на лежанку! Я его отвезу. Там теперь только трелевочный пройдет.
Теперь, когда спало напряжение, Букварь снова почувствовал температуру, и снова его стало знобить, и он обмяк, и прислонился к стенке, и рассеянно слушал далекий разговор.
— А может, — расстроено сказал шофер, — я смогу по насыпи...
