ЧАСТЬ II

Жизненный путь участкового Юры Ростовского так прост и прям, что задай ему, как бывало в школе, тему сочинения «Как я провел предыдущие двадцать лет своей жизни?» — Юре просто и вспомнить будет нечего. Никаких волнующих воспоминаний. Осталось от этих двадцати лет только ощущение… Ощущение, что всегда делал не то, что хотел.

Сначала ходил в детский сад, потом в школу. Сначала водили, потом заставляли…

К тому же после школы, страшно обрадовавшись, что «бодяга наконец закончилась», он не вовремя расслабился и в институт поступать не стал. И его взяли прямо тепленьким в армию.

К счастью, в «горячую точку» он не попал. Попал в теплую: служил в Краснодарском крае. Точней, не столько служил, сколь много и плодотворно работал: копал, рыл и строил на участках и дачах вышестоящих чинов. А когда у них нечего было копать и строить, Юру вместе с другими солдатами «сдавали в аренду» гражданским лицам, небесплатно, конечно, — для вышестоящих чинов.

В общем, если до призыва Юре часто приходило в голову, что жизнь вокруг устроена довольно глупо, то, попав в военную часть, он убедился, что настоящего идиотизма, оказывается, он еще не видел.

Апофеозом службы были учения: оружия им не дали — надо было падать на землю, вытягивать вперед руку, делать вид, что стреляешь, и говорить «Пух-пух!». Дома, когда он, вернувшись, об этом рассказывал, ему не верили: думали, анекдот такой на армейскую тему. Юра не пытался разубеждать друзей и родных и только усмехался. Он уже понял: в том-то и изюминка «здешней жизни», что граница между анекдотом и былью уже давно пройдена.

Вернулся Юра очень загорелым. И с какой-то уже просто противоестественной для «хомо сапиенс», «человека разумного» — биологического вида, к которому Юра все-таки принадлежал! — пустотой в голове. А также очевидной, на уровне рефлексов, укоренившейся привычкой выполнять команды.

Поэтому, когда родители настоятельно посоветовали ему не просиживать диван у телевизора, а устраиваться на работу, он послушно устроился. Причем на ту, что «сама на него вышла». Эту работу порекомендовал Юре сосед по подъезду, следователь уголовного розыска Сережа Ваняйкин.

Серега был на несколько лет старше Ростовского и всегда, когда они еще пацанами тусовались во дворе, немного как бы опекал Юру. Давал «мудрые советы старшего товарища». Причем бесплатно. И теперь вот тоже посоветовал: «Иди в менты, Юрок. Всегда, при любом раскладе будешь с куском хлеба и масла. И заметь, Юрок, ничего от тебя особого при этом не требуется».

И Юра стал милиционером. Ну не следователем, конечно, как Ваняйкин, он-то институтов юридических не заканчивал. Ростовский стал просто милиционером. Участковым.

И все бы ничего: живи себе дальше да живи. Жизнь волочет тебя кое-как и понемногу — ну и славно. Поел, попил, поспал, получил немного денег, чтобы снова повторить этот «цикл»… Так, без особых желаний и стремлений, тихо, как амебы, прожили жизнь Юрины родители, и ему бы туда же, лопуху.

Однако в Москве, куда Юра вернулся из армии, в той, не самой сытой части населения, где он и вращался, существовали слова «подняться» и «раскрутиться». И даже тех, кому по-прежнему хотелось бы жить тихо и «амебно», этот соблазн порой «заводил» и будоражил.

Причем лучше всего «подняться» и «раскрутиться», по Юриным наблюдениям, удавалось тем, кто что-нибудь продавал. В широком, так сказать, смысле слова, — необязательно корейскую лапшу или нефть. Некоторым удавалось, например, продать красоту или личную преданность. Мозги пока, по Юриным наблюдениям, особым спросом не пользовались.

В общем, время шло, и Юре, перебивавшемуся на «смешные деньги», все больше хотелось что-нибудь продать…

Однако желающих заработать на продаже давно уже было больше, чем товара — все кругом уже было продано и перепродано. Кое-что уже по многу раз.

Так что Юре оставалось только мечтать. Иногда он просто просыпался с этой мечтой: что-нибудь наконец продать! Так, чтобы на жизнь хватило. Ибо жизнь, которую в Москве вели те, кто ничего не продавал, вряд ли можно было назвать жизнью.

Поэтому, прочитав «Дневник» и думая о шестьдесят девятой квартире, Юра оценивал случившееся именно с такой точки зрения: нет ли здесь чего-то эдакого? Такого, что можно было бы «продать»?

Интересной информации, например? Или чего-то, о чем Юра пока даже и не подозревает? В общем, такого-эдакого… Чтобы продать и извлечь хоть какую-то для себя пользу. Материальную, разумеется.

Так, например, имя знаменитого Оскара Звездинского, фигурировавшее в этих странных записях, было овеяно в Москве слухами о немалых, даже для такого города, деньгах. А его дурацкий белый лимузин, длиной с московский трамвай, перевозивший артиста с концерта на концерт и с большим трудом разворачивавшийся в тесных переулках, просто был притчей во языцех.

Да и вообще… Уж больно загадочной и неординарной была вся эта история с «воющей собакой».

И была ли в шестьдесят девятой квартире собака? Если да, то была она, конечно, «зарыта». Причем глубоко!

Кто, например, тот мертвый мужик? И не он ли это и выл, пока был живой? Кто это? Одичавший от долгого заточения заложник?

И если выл именно он, то почему выл, а не стучал по батарее, не разбивал окно, стараясь привлечь внимание прохожих и соседей, не кричал и не ругался матом?

И стоит ли чего-нибудь эта тетрадь Эллы Фишкис? В том смысле: есть ли у нее цена?

Если кто-то все это просто сочинил, то, может, отнести куда-нибудь в издательство и напечатать? Юра вот где-то слышал, что один знаменитый писатель свой роман чуть ли не в походном ранце убитого на войне офицера нашел. Напечатал — и стал знаменитым.

Однако еще более странной вся эта история показалась Ростовскому после того, как он случайно открыл газету «Вечерняя Москва» и наткнулся на небольшое объявление… «Концерты Оскара Звездинского в Театре эстрады, назначенные на двадцать четвертое, двадцать пятое и двадцать шестое число сего месяца… отменяются. Возврат билетов в кассах театра…»

Тут уж Юра Ростовский не выдержал. Прямо руки зачесались от жажды деятельности.

Однако все-таки армейская инерция была еще велика. И сработало вбитое уже армией, на уровне рефлекса, желание «доложить начальству».

Что Юра Ростовский и сделал.

* * *

Однако начальство, выслушав странный Юрин рассказ, особого интереса не проявило.

— Значит, говоришь, ничего не известно, — вздохнуло начальство. — Ничего непонятно в этой истории, ничего не известно. Так?

— Так.

— Ах, ах, как нехорошо…

— Нехорошо, — поддакнул Ростовский.

— Прямо «нехорошая квартира»… — заметило начитанное начальство. — Но кто-то же прописан в этой нехорошей квартире? Кому-то она принадлежит?

— Принадлежит, конечно. Сейчас все кому-нибудь уже принадлежит.

— Это-то можно узнать?

— Это-то известно. — Ростовский заглянул в свои записи. — Пожалуйста. Петухов Георгий Петрович, 1911 года рождения.

— Старик, что ли?

— Выходит, так.

— Ну и?

— Вы хотите сказать, не следует ли побеседовать с этим Петуховым Георгием Петровичем?

— Именно.

— Это невозможно.

— Что так?

— Я не могу его найти.

— А хорошо искали?

— Честно говоря, не очень. Поискать получше?

— Да нет… — Юрино начальство вздохнуло. — И догадываешься, Ростовский, почему не стоит?

— Не дурак, — тоже вздохнул Юра.

— Вот именно. У нас и так висяка нераскрытого хватает. А тут что же получается? Пропал, значит, этот Петухов Георгий Петрович 1911 года рождения? И хрен его знает, куда запропастился?

Юра согласно кивнул.

— Станешь искать, Юра, этого старпера — и еще неизвестно, что найдешь! Неизвестно, каких сюрпризов нароешь…

— Но, понимаете, эта тетрадка…

— Ростовский, ты, наверное, книжек много в детстве читал из серии «Библиотека приключений»? Верно? Читал?

— Допустим.

— Хорошо, что ты хоть допускаешь такую возможность. Так вот… А тебе, Ростовский, не приходит в голову: что это просто-напросто художественный вымысел? Скажем, чистой воды сочинительство? Вдруг это просто рассказ или повесть? Может быть, даже начало романа?

— Нет.

— Почему же?

— На начало не похоже. Там есть финал. Причем очень невеселый.

— Ну хорошо, пусть не роман. А эта твоя Прекрасная долина, в которой некая девушка внезапно очнулась… Ты сам-то не пробовал, часом? Один укол — и тоже очнешься в какой-нибудь Прекрасной нереальности, долине, пустыне или вообще на другой планете!

И тут Ростовский собрался с духом и протянул своему скептически настроенному начальству газету «Вечерняя Москва».

— Что это ты тут фломастером обвел? — удивилось начальство, отталкивая предусмотрительно газету.

Мудрый жизненный принцип «чем меньше знаешь, тем спокойней спишь» начальству был, видимо, хорошо известен.

— Это объявление, — отчеканил по-военному Юра. — Разрешите прочитать вслух?

— Ну попробуй, попробуй… — недоверчиво хмурясь, смилостивилось все-таки начальство.

— «Концерты Оскара Звездинского в Театре эстрады, назначенные на двадцать четвертое, двадцать пятое и двадцать шестое сего месяца, — бодро начал читать Юра, — отменяются. Возврат билетов в кассах театра. Берсеневская набережная, дом…»

— И что же? — перебило Юру начальство.

— Как? Разве это ни о чем не говорит?

— Ни о чем не говорит, Ростовский, ни о чем.

— Но как же?!

— А может быть, этот Звездинский просто заболел гриппом? Или, например, сильно запил?

— Может быть, — согласился Юра, уже вполне уяснивший позицию своего непосредственного начальства. — Так что же — выкинуть, значит, мне эту тетрадку?

— Выкинь, Юра, выкинь. И не захламляй свою молодую голову всякой ерундой. У нас и так дел хватает.

* * *

Велика, однако, сила природы: сколько ни вытаптывай траву, а наступит весна — и снова она зазеленеет. Сколько ни промывают и ни отбивают молодому человеку мозги, а если они есть, то съест он батончик «Марса», и начинают эти мозги регенерировать, восстанавливаться и — что интересно! — работать.

Любопытное совпадение с отменой концертов шоумена Оскара Звездинского и гибелью означенного персонажа, описанной в таинственной тетрадке, не то чтобы не давало Юре покоя… Но словно бы в некотором роде подзуживало его естественное человеческое любопытство и любознательность. А что, в самом деле, может означать такое совпадение?

Возможно, что и ничего. Например, солист Юриной любимой группы — на все времена любимой! — однажды вдруг отказался выйти на сцену. Причем «без комментариев». И так больше никогда и не вышел. Хотя был на гребне успеха. Говорят, ему просто «все это надоело». Говорят, это бывает и в шоу-бизнесе. Без комментариев.

«Итак… — не на шутку задумался Юрочка. — Действительно ли художественный вымысел в этой тетрадке? В этом странном дневнике Эллы Фишкис? Правда ли, что это всего лишь «сочинительство», как намекало начальство?

Но ведь отменили же в Театре эстрады концерты знаменитого Оскара Звездинского? Реально отменили. Куда-то же этот Оскар подевался?

Может, попробовать разузнать?

Конечно, в дневнике Эллы Фишкис, если ему верить, ясно описано, «куда» этот Оскар, собственно говоря, «подевался».

Но уж больно это странная история…»

* * *

Как бы то ни было, а, проявляя заботу о населении и «доброе отношение к народу», Юра персонально навестил еще раз престарелую пенсионерку Беленькую.

— Ну как, Ида Сергеевна, больше никто не воет? — заботливо поинтересовался Юра, когда ему любезно открыли дверь. Что случалось теперь в Москве с милиционерами все реже и реже. — Не беспокоит вас никто больше?

— Да больше вроде никто, — удивилась неожиданному визиту пожилая женщина.

— Ну вот и замечательно, что никто не беспокоит! — порадовался Юра.

— Куда уж лучше… — вздохнула Ида Сергеевна. — Теперь, главное, самой бы не завыть — с такой-то пенсией и прожиточным минимумом!

— Да, тяжело старикам, тяжело, — сочувственно покивал Ростовский. — А раньше вас, Ида Сергеевна, скажите, — ну до известного нам случая, — шестьдесят девятая квартира никогда не беспокоила?

— Да нет. Вроде прежде там все всегда было прилично. Все как у людей. Георгий Петрович Петухов хорошим соседом был.

— Ах, вот что: «был», значит. А Георгий Петрович — это хозяин шестьдесят девятой квартиры? Если не ошибаюсь?

— Ну да… Вы же, Юрочка, в курсе — чего ж спрашиваете?

— А вы, кстати, давно его видели?

— Кого?

— Георгия Петровича.

— Давно видела. Точней сказать, давно не видела. Да вы ж и об этом, Юрочка, знаете.

— И насколько давно вы его не видели? — гнул свое Ростовский.

— Ну, года полтора.

— А что так?

— Так нет же Георгия Петровича.

— А где же он? Не знаете, случайно?

— Так в деревню его перевезли. Воздухом дышать.

— Ах, вот что… И что же — он так с тех пор не пишет, не звонит, не приезжает?

— Да нет вроде…

— И кто же его так… перевез? Что ни слуху ни духу?

— Ну кто, кто… Известно кто! Племянник его Вася.

— Та-ак… Ну а племянника его, Васю, вы когда в последний раз видели?

— Племянника? Васю? Так уж с недели две или поменьше — точно не помню, — но тоже его не видала…

— Вот как?

— Вообще-то после того, как Георгия Петровича увезли, этот Васька его квартирой пользовался. Часто здесь бывал. Да вот теперь тоже куда-то запропастился!

— Значит, говорите, не приезжает Георгий Петрович Петухов? Не звонит? Может, все-таки пишет?

— Да нет же, говорю вам. Будет этот скупердяй Петухов на конверты тратиться — писать письма такой старой карге, как я!

— Ой-ой-ой! Как вы к себе строги, Ида Сергеевна! Слишком строги. Какая же вы карга?! Вы — женщина, можно сказать, в расцвете зрелых сил.

— Вот, может, только если товарищу Воробьеву Петухов весточки подает? — немного подтаяла от милицейского комплименты пенсионерка Беленькая.

— Воробьеву?

— Ну да… Это его знакомый. Он к Петухову раньше довольно-таки часто заходил.

— А вы не знаете, случайно, где этот старый знакомый Воробьев проживает, Ида Сергеевна?

— Представьте, знаю! — оживилась пенсионерка. — Он ведь мне, видите ли, Юрочка, одно народное средство поставляет. Просто чудодейственное, знаете ли! Что-то вроде бальзама Биттнера или «Московии». Знаете, как в рекламе: «Живу спокойно я — бальзам «Московия»!» Вот я и записала когда-то адрес товарища Воробьева. Это, знаете ли, совсем рядом.

* * *

К счастью для Юры, «товарищ Воробьев», несмотря на то что был, очевидно, ровесником Петухова, оказался не старым маразматиком, с трудом выговаривающим слова, а старичком подтянутым и бодрым.

Из-под свитера у него выглядывал воротничок свежей сорочки — причем маркой, светлой. К тому же он был домовито и аккуратно подпоясан фартуком. Даже тапочки у господина Воробьева были новые… Словом, этакий, как понял Юра, «бодрячок до самой смерти» и неуемный хлопотун по хозяйству.

— Как мне вас величать-то? — поинтересовался Юра, вежливо представившись хозяину.

— Да зовите меня просто дядя Гена, — разрешил «товарищ Воробьев».

— Вот такое дело, дядя Гена… Как бы нам разыскать Петухова Георгия Петровича, 1911 года рождения, не подскажете?

— Да я уж и сам его заждался, — заметил, вытирая фартуком руки, хозяин квартиры. — Когда уезжал, говорил: вряд ли задержусь. Какой, мол, из меня деревенский житель? Заскучаю…

— Так куда же он все-таки уехал?

— Да в деревню какую-то…

— Не знаете, в какую?

— Сейчас посмотрю: у меня где-то записано. — Дядя Гена направился в комнату. — Все никак не могу запомнить… То ли Синюшкино, то ли Говнюшкино… Извините, отчего-то путаю все время.

— Ничего, ничего, — успокоил Юра. — Не извиняйтесь.

— Нет, все-таки Синюшкино! — прокричал «господин Воробьев» из комнаты. — Деревня Синюшкино Калужской области. Понимаете, какое дело… Уезжал Георгий на лето, а уж скоро много больше года будет, как не приезжает, — с заметным огорчением в голосе пожаловался Воробьев, возвращаясь в коридор.

— Ну, может, не заскучал?

— Может, и не заскучал. Хотя что-то мне не верится в его веселье. — И товарищ Воробьев отчего-то вздохнул. — А с этим, извините, Синюшкином ведь и связи-то никакой нет! Понимаете?! Ни позвонить туда, ни письма написать. Георгий говорил, когда уезжал, там и почты-то нет.

— Ну хорошо, спасибо за информацию, — поблагодарил Юра. — Постараемся отыскать Георгия Петровича.

— Уж постарайтесь. Хороших знакомцев терять в нашем возрасте — сами знаете, как… И так почти никого не осталось.

— Понимаю… А что, вы действительно давно с ним знакомы?

— А то как же! Мы с ним вместе работали когда-то… Летали на одном самолете. Понимаете, «служили два товарища», так сказать… Петухов и Воробьев. Возили почту и пассажиров. В одной далекой географической точке. Очень далекой! И без малого тому полвека назад это было, а то и больше.

— Да-а. Давно!

— А вы-то зачем его ищете? — вдруг, уже на пороге, провожая участкового, озадачился дядя Гена.

— Да в квартире у него беспорядок. Соседи жалуются.

— Протекает? — всерьез обеспокоился дядя Гена. — Или что похуже?

— Похуже, — не вдаваясь в подробности, заметил Ростовский. — Значительно хуже.

* * *

«Имя Элла не слишком распространено в России, — рассуждал сам с собою участковый милиционер Юра Ростовский, — а фамилия Фишкис так просто редкая… Ну а сочетание Элла Фишкис — и вовсе почти уникально».

Причем, судя по содержанию тетрадочки, проживала эта странная девушка в Москве, в собственной однокомнатной квартирке. И надо же, на Тихвинской улице… Вот ведь какое совпадение — в Юрином околотке.

В общем, если не все, то кое-что из того, о чем в дневнике пишется, проверить можно… Ну почему бы и не уточнить? А вдруг не вымысел все это?

И другие вещи тоже ведь можно проверить.

Например, трактир «Ядрена-Матрена» реально существует в природе. У него вполне конкретный московский адрес. И тоже — опять совпадение! — совсем неподалеку.

И дух наживы — ну, вот просто нутром Юра почуял: есть тут, чем поживиться! — толкнул милиционера вперед.

Вперед, к новым открытиям. Правда, было Юре Ростовскому при этом немного не по себе. Потому как… Ну если не вымысел это, то что же?

Что же за всей этой историей скрывается?

* * *

На улице Тихвинской, в квартире принадлежащей, судя по документам, Элле Вениаминовне Фишкис, никто дверь участковому милиционеру не открыл.

Юра зашел раз, Юра зашел два… Утром заходил, и вечером, и днем… Что-что, а это участковые умеют! Однако результат этих посещений был один и тот же… Никого!

Юра оставил записку, поскольку, руководствуясь некоторыми сугубо личными соображениями — отчего-то ему не верилось, что Элла Вениаминовна Фишкис когда-нибудь сама откроет ему дверь этой квартиры! — Ростовский решил ее соседей не беспокоить. И даже не слишком на глаза им попадаться.

Записка, оставленная Юрой, так и проторчала в двери нетронутой.

Почтовый ящик под номером восемь был под завязку набит рекламными листовками. Давно, стало быть, никто ящичек не открывал.

Но самое интересное Юре сообщили на телефонном узле.

Ростовскому сообщили, что телефонный номер, который его интересует, отключен за неуплату еще месяц назад. И что любопытно: с той поры хозяйка даже ни разу не поинтересовалась судьбой своего отключенного за неуплату номера.

Стоит ли уточнять, что номер этот телефонный был зарегистрирован на имя Эллы Вениаминовны Фишкис?

И тогда Юрий решился.

Может быть, он бы и не стал при другом раскладе это делать… Но по удивительному стечению обстоятельств квартира Эллы Фишкис действительно находилась на его участке.

Набор отмычек, которым («ну, Серег, понимаешь, очень надо!») снабдил Ростовского его приятель и «старший товарищ», следователь уголовного розыска Сережа Ваняйкин, оказался очень кстати.

Набор этот был накануне изъят Серегой у домушника, взятого с поличным во время взлома квартиры. И можно сказать, хранил еще «тепло рук» настоящего профессионала.

Поэтому возился Юра с запертой дверью квартиры Эллы Вениаминовны не слишком долго.

И вот замок послушно щелкнул…

И Юра — в общем, это было уже преступление! — переступил порог. Порог законности и, конкретно, порог пустой и темной — чужой! — квартиры.

Стандартная однокомнатная квартира, по всей видимости, служила ее хозяйке одновременно и мастерской… Поскольку первое, что Ростовский увидел, очутившись в квартире, был портрет.

С холста на Юру в упор смотрела девушка.

Портрет был, очевидно, еще не оконченный. Но, наверное, неплохой… Поскольку, переступив порог, Юра даже вздрогнул, наткнувшись на этот взгляд.

Тихо, полутемно — только свет уличных фонарей падает в окна… И эта девушка на портрете — ну как живая.

Юра постоял немного в нерешительности — и включил в чужой квартире свет.

При ярком электрическом свете люстры девушка на портрете показалась Юре уже менее живой — и не слишком юной. Самому Юре нравились помоложе.

У изображенной на портрете девицы были длинные светлые волосы и серые глаза. И, в общем, все — и возраст, и внешность — сходилось с тем, как описывала себя в своем дневнике Элла Фишкис. Кроме того, девушка на портрете держала в руке кисть.

Юра почему-то сразу понял, что это автопортрет. Как-то чересчур серьезно, не улыбаясь, можно даже сказать, печально смотрела на Ростовского сама Элла Фишкис.

«Так вот ты какой, северный олень…» — пробормотал Юра свою любимую присказку из анекдота и обстоятельно принялся за дело. То бишь за обыск Эллиной квартирки. Разумеется — не дурак! — надев предварительно перчаточки…

И довольно быстро милиционер нашел то, что хотел.

Это была папка с рисунками — с надписью «Ядрена-Матрена», непроданное».

Ростовский медленно перебирал карандашные наброски, собранные в этой папке. Особенно внимательно он изучал надписи на них, сделанные одним и тем же почерком. Почерком автора этих рисунков и дневника.

Так он и добрался до листа, в углу которого торопливо было записано «ул. Станкостроителей, 44».

А изображен был на нем «потягивающий себя за нос» мужчина, похититель небесного камня.

Юра специально сверился с тетрадкой — он предусмотрительно прихватил ее с собой, — тетрадкой, где Элла Фишкис довольно подробно описывает появление на свет в трактире «Ядрена-Матрена» этого рисунка и мужика, который тянул себя за нос.

«Итак… — Юра внимательно рассматривал карандашный набросок. — Итак, это, по всей видимости, тот самый портрет… Портрет человека, причастного к похищению Эллы Фишкис. А также, возможно, человека, организовавшего столь экзотический вип-тур для Оскара Звездинского. Человека, которого они называют Петуховым».

Под такой фамилией, во всяком случае, его описывает шоумен Звездинский. И опознает художница Фишкис.

Юра открыл в тетради нужную страницу и внимательно ее перечитал. Там Оскар рассказывал о человеке по фамилии то ли Синицын, нет, Петухов, который организовал их тур, и о его привычке тянуть себя за нос.

«Петухов! — думал Юра Ростовский. — Совпадение? Вряд ли… Они не называют его ни Георгием, ни Василием. Но вряд ли это старик, увезенный в деревню Говнюшкино. Значит, Вася?»

В общем, получилось, что милиционер Юра Ростовский провел что-то вроде заочной «очной ставки».

Сличил по дневнику показания художницы Эллы Фишкис и шоумена Оскара Звездинского.

Человек на портрете изображен был, очевидно, тоже довольно искусно. Можно сказать, как живой… Потому что, разглядывая его, Юра вдруг вспомнил что-то очень важное — и заторопился.

Но вначале Юра все же аккуратно поставил все — все, до чего дотрагивался в этой, квартирке! — на место.

А потом уж тщательно закрыл за собой дверь квартиры Фишкис и направился к себе в отделение.

Шел Юра Ростовский, глубоко — слишком глубоко для милиционера! — задумавшись. И потому совершено не замечал при этом незнакомца, который выскользнул вслед за ним из того же, где проживала Элла Фишкис, подъезда…

А незнакомец этот, следуя за ним на некотором расстоянии, «проводил» Ростовского до самого его родного отделения. А потом еще и, дождавшись, когда Юра выйдет оттуда — причем прошло не менее часа! — проводил его и до самого Юриного дома.

* * *

Со своим приятелем Сережей Ваняйкиным, следователем угро, Юра выпил в жизни вместе уже достаточно пива, чтобы обращаться к Сереже не только с уставными просьбами, но и «чисто не в службу, а в дружбу, старик!».

Однако прежде у Юры такой настоятельной необходимости как-то не было, а теперь вот с некоторых пор появилась.

— Серег! — догнал он Ваняйкина, бодро шагающего по коридору.

— Привет, старик.

— Помнишь, с неделю назад труп мужика нашли?

— Какой именно, Юрок?

— Ну мужик, молодой такой, без документов… На моем участке его обнаружили. Прямо на улице… Его еще так и отправили в морг неопознанным. Ну с огнестрельным ранением, помнишь?

— А-а, этот… Ну помню… И что?

— Мне, понимаешь, взглянуть бы на него еще разочек.

— Разочек?

— Ну да, старик, очень надо.

— Что так? — немного удивился Ваняйкин.

— Да так…

— Вспомнил что-нибудь?

— Нет, нет!

— Зацепило что-то? Мысля посетила? Что-то в голову пришло?

— Да нет же…

— А чего, Юрок?

— Да говорю же, ничего особенного!

— Просто очень хочется еще на труп посмотреть? — хмыкнул Сережа Ваняйкин.

— Считай, что так.

— Ну, ну… Человек — хозяин своих желаний, как любят повторять извращенцы.

И Сережа Ваняйкин, у которого слишком много было своих дел, чтобы «брать в голову» еще и чужие, оформил Юре Ростовскому допуск в морг. Нужно Юрку, значит, нужно.

* * *

Когда Ростовский так энергично возражал другу Ваняйкину, утверждая, что интерес его к «неопознанному трупу с огнестрельным ранением», обнаруженному в его околотке, совсем праздный, он, конечно, лгал.

На самом-то деле мысль в Юрину голову, конечно, пришла.

И была она довольно неожиданной. Ему вдруг показалось, что человек, изображенный на карандашном рисунке Эллы Фишкис, и убитый мужчина, обнаруженный с неделю назад на его, Юрином, участке, — это одно и то же лицо.

Могло такое быть? Юра попытался рассуждать, как самый что ни на есть заправский детектив.

Итак, на его участке, на небольшом пространстве, на ограниченной территории, исчезли двое мужчин: Петухов-старший и Петухов-младший.

Зато нашлась парочка трупов…

Впрочем, довольно необычного мертвеца в квартире шестьдесят девять Юра Ростовский пока «вынес за скобки», решив сосредоточиться на трупе неизвестного мужчины, найденного на улице с огнестрельным ранением.

«Рассуждаем дальше… — пробормотал Ростовский. — Старшего Петухова, Георгия Петровича, соседи потеряли из виду довольно давно. А вот Вася Петухов исчез недавно! Возможно, как раз незадолго до появления трупа с огнестрельным ранением. Или одновременно с его появлением?

Отсюда, напрашивается вполне очевидный вывод…»

Однако Юрино посещение морга до конца «ситуацию» не прояснило. Карандашный, мимолетный набросок и труп недельной давности — попробуй тут сличи их!

Кроме того, Юра не имел ни малейшего представления о том, как племянник Вася Петухов выглядел при жизни.

А выяснить, не знает ли кто из окрестных жителей убитого из пистолета мужчину, было, в общем-то, прямой Юриной обязанностью.

И Ростовский начал свой «опрос населения» с Иды Сергеевны. Но так получилось, что на этом «опрос» и закончился.

— Ну точно это Вася… племянник Георгия Петровича! — безапелляционно заявила пенсионерка Беленькая, едва взглянув на фотографию трупа с огнестрельным ранением.

— Точно?

— Да точно! А что это с ним, Юрочка? Как он тут на фото плохо получился.

— Действительно, неважно, — согласился с гражданкой Беленькой Юра, убирая фотографию трупа в папочку. — Плохо Вася получился. Хуже не бывает.

«Вот значит как… — думал Ростовский, выходя из квартиры пенсионерки Беленькой. — Вот, значит, что получается… Племянник Вася Петухов, Петухов, причастный к похищению Эллы Фишкис, Петухов из «Эдвэнчерс», организовавший путешествие шоумена Звездинского, и наконец убитый неделю назад на Юрином участке из пистолета мужчина — тоже Петухов… Получается, что это один и тот же человек?!

И этот человек погиб!

Эх, эх, погиб Вася Петухов… Причем при весьма загадочных обстоятельствах. И, судя по всему, именно поэтому квартира шестьдесят девять осталась без присмотра. Но кто же этого племянника укокошил?

И зачем?»

* * *

На улице Станкостроителей, сорок четыре, Юре выяснить ничего не удалось. Он вспомнил строки из дневника Эллы:

«Тянулась улица Станкостроителей вдоль железнодорожных путей и вся состояла из каких-то складов и гаражей. Однако все-таки около семи вечера я добралась до этого самого дома сорок четыре, который тоже оказался складом».

Однако склад, возле которого грузилась когда-то «Газель», склад, который описывала Элла Фишкис, склад, откуда начались ее приключения, арендовали теперь другие люди.

Очень бурно они доказали Юре, что арендуют этот склад совсем недавно и, кто тут раньше был, не знают, да и знать не хотят.

В отличие от самого Юры, который как раз очень хотел это узнать. И выяснил.

Правда, на том ниточка и обрывалась… Поскольку выяснилось-то, что склад прежде арендовал некто Василий Петухов…

Тот самый Вася… Небезызвестный Вася, про которого Ростовскому доподлинно уже было известно, что лежит он в морге.

Ниточка оборвалась, однако «чем дальше в лес, тем больше было дров». В том смысле, что становилось понятно: многое из того, что описано в тетрадке, — правда… Правда, а не вымысел.

Неужели и остальное — тоже правда?

* * *

И милиционер Ростовский снова заглянул в тетрадь, чтобы «освежить» в памяти информацию:

«Единственный мой доход — это трактир «Ядрена-Матрена». Его хозяин Славик Чугунов в третьем классе был немного в меня влюблен. Школьная любовь…

…Славик Чугунов разрешает мне сидеть в углу, неподалеку от «телеги с закусками», и рисовать на заказ посетителей «Ядрены-Матрены». Они жуют, а я рисую…

…Так и живу — что нарисую, тем и поужинаю. Самое же удобное, что трактир «Ядрена-Матрена» находится совсем близко от моего дома — не надо тратить время на дорогу».

«В общем, понятно, почему эта Элла столкнулась с Васей Петуховым именно в трактире «Ядрена-Матрена», — рассуждал Ростовский. — Оба они жили неподалеку от него. Фишкис потому там и работала, что близко. А Вася Петухов потому там и обедал, что недалеко».

И Ростовский наметил визит к хозяину этого заведения.

* * *

В «Ядрене-Матрене» было пустовато.

В ответ на немой вопрос «чего изволите?», застывший в очах официанта, Ростовский отложил так и не раскрытое меню и коротко заказал:

— Славу Чугунова!

На профессионально бесстрастном лице официанта наметилась некоторая мимика, брови чуть дрогнули:

— Что-нибудь передать Вячеславу Георгиевичу?

— Да. Передайте ему привет от Эллы Фишкис.

Официант ушел. А Ростовский, немного волнуясь, откинулся на спинку стула. Вот он — момент истины! Сейчас все и выяснится: вернется официант и скажет: никакого тебе Славы Чугунова — или заказывай уху с расстегаями, или пошел вон!

Но официант не вернулся вовсе. Вместо него к Юриному столу подошел дородный представительного вида мужчина.

— Вы от Эллы? — поинтересовался он у Юры.

— Напротив. Я к ней.

— Не понял?

— Я ее ищу.

— А вы кто?

— Я ее участковый милиционер.

— Милиция? А чего же тогда шутки шутите? — возмутился мужчина. — «Привет от Эллы»? Что это значит, уважаемый? А ну-ка, предъявите удостоверение!

Юра протянул удостоверение.

— Вроде бы нефальшивое… — Слава Чугунов вернул ему книжечку. — Слушаю вас внимательно!

— Это я вас слушаю, гражданин Чугунов. Гражданка Фишкис исчезла. И нам необходимо установить ее местонахождение.

— А я-то чем могу помочь? Вы вообще как меня разыскали? — настороженно поинтересовался Чугунов.

— Нам пришлось вскрыть квартиру гражданки Фишкис. Среди ее бумаг был обнаружен дневник. Некоторые его страницы посвящены вам.

— Да ну?!

— Например, гражданка Фишкис пишет, что вы были влюблены в нее в третьем классе.

— Во втором… — поправил Юру хозяин трактира. И вдруг оживился: — Правда? Так и пишет?

— Правда.

— Вот уж не думал, что Элла об этом помнит! Я и сам-то уж забыл. А ведь было, было… — Выражение лица у Чугунова вдруг стало сентиментально-растроганным. — У меня, господин милиционер, весь второй класс руки потели, когда Элла со своей первой парты ко мне оборачивалась. Такая была любовь — просто жуть. Кстати, говорят, самый распространенный тип школьных романов. «Хорошая девочка» и «дрянной мальчишка». Говорят, нужны друг другу, как темная и светлая сторона луны.

— Так вы знаете, где сейчас Элла Фишкис?

— В том-то и дело, что понятия не имею! Откуда мне знать?! Элла уже очень давно перестала приходить в «Ядрену-Матрену».

— Насколько давно?

— Сергей! — крикнул Чугунов в глубину зала. — Сколько времени Элла уже не появляется?

— Месяца два, кажется… — донесся в ответ мужской голос.

— Ну вот, видите… Два месяца.

— И что же, вас, Вячеслав Георгиевич, совсем не взволновало, что Элла Фишкис перестала появляться на работе? Причем, насколько я понимаю, безо всяких с ее стороны предупреждений?

— Да какая это для Эллы работа! Ерунда… Я подумал: перестала ходить в трактир — ну, значит, надоело ей. А может, с деньгами у нее стало получше.

— Вот как?

— И потом, как вам сказать… Конечно, я еще в том возрасте, когда замечают исчезновение красивой женщины. Но поймите… У меня семья, трое детей, и вот этот бизнес! — Чугунов обвел рукой трактирный зал. — Бизнес по-русски — с ежедневными нервотрепками. Я вообще ничего не успеваю, понимаете?

— Ой ли?

— Клянусь! Представьте… Вот сегодня жена, когда утром кофе пил, поцеловала в макушку и говорит: «Славка, у тебя лысина появилась!» А тут мобильный зазвонил — и понеслось… Я даже расстроиться не успел. А ведь в юности думал: лысина появится — повешусь. А вот появилась — и даже внимания не обратил. Посмотришь по телику рекламу и диву даешься: и когда это люди операции делать успевают — волосы пересаживать? Тут, кажется, ногу потеряешь и то не заметишь, дальше так и побежишь.

— Неужели так некогда? — Ростовский намеренно недоверчиво покачивал головой, слушая раскованно-откровенный монолог своего собеседника.

— Нет, ну, конечно, иногда успеваешь о чем-то подумать. О женщине, например… Это волнует. Но ведь для того, чтобы подумать, надо найти время! А где его возьмешь?

— В общем, насколько я понял, вас совсем не удивило исчезновение вашей сотрудницы Эллы Фишкис? — строго уточнил Ростовский.

— Да какой там сотрудницы! — протестующе замахал руками Чугунов. — Говорю же — это не работа… Так, фигня! Нет, конечно, я удивился немного, что Элла перестала появляться в моем ресторане…

— И что — не звонит?

— Да…

— И на звонки не отвечает?

— Да…

— И что же?

— Я даже хотел к ней заглянуть. Но закрутился, конечно, и забыл.

— И?

— А вот вы пришли — и я вспомнил.

— Хорошо, что хоть теперь вспомнили.

— Нет, нет, нехорошо, — пробормотал Чугунов. — Ах, как все это нехорошо…

— То есть? Поясните.

— Понимаете, конечно, это все-таки свинство, что я не поинтересовался ее судьбой. Свинство, настоящее свинство! Элла ведь у нас, понимаете, я уже вам говорил, типичная «хорошая девочка». При том мямля, рохля, интеллигентка… Понятия не имею, как она умудряется существовать! Элла, понимаете, как мимоза среди кактусов.

— Не понял?

— Ну, я хочу сказать, что она абсолютно не приспособленный для нашей жизни человек. Она, понимаете ли, мимозка, а кругом одни кактусы. А с кактусами ведь шутки плохи. Мы вот тут с женой купили в подарок знакомым кактус. Здоровенный такой! «Когти дьявола» называется. Поставил я его в багажник. И забыл. А потом спьяну в темноте полез — и на эти «когти дьявола» напоролся… Так две недели с перевязанной рукой ходил. Хорошо, что хоть не мордой в этот кактус уперся.

— Давайте ближе к теме, — остановил ботанические сравнения своего собеседника милиционер. — Что конкретно с ней могло случиться? Кроме покупки кактуса…

— Ох, даже не знаю… Да, в общем, все что угодно… Такая мямля!

— Ну подумайте, подумайте еще как следует, Вячеслав Георгиевич.

— Слушайте… А может, она все-таки у родственников гостит?

— У Горчицких?

— Точно. Кажется, именно такая фамилия у ее двоюродной тетки…

— Агнессы Йозефовны?

— Ага, точно, Агнессы!

— Вы так думаете? Элла Фишкис что-то вам говорила об этом?

— Хотя нет… Элла обычно прежде всегда отпрашивалась, когда к своим ездила гостить.

— А в этот раз нет?

— Нет…

— Просто исчезла — и все?

Чугунов вздохнул:

— И все!

— А вы — ноль внимания…

— Я же вам все сейчас объяснил!

— Неубедительно.

— Уж как получилось…

— Ладно. — Юра сделал вид, что встает из-за стола. — Мне, пожалуй, пора.

— Так вы будете ее искать? — несколько настороженно поинтересовался хозяин трактира у Ростовского.

— Буду, — твердо заверил Юра.

— Тогда вот что… — Слава Чугунов достал из бумажника несколько купюр. — Тогда это от меня… Взнос… чтобы вас стимулировало.

— О'кей… — Юра взял деньги.

— Пообедать не желаете?

— Можно.

Вышел Юра из трактира «Ядрена-Матрена» в настроении хорошем, сытом и вполне оптимистичном.

Ничто так не убеждало Юру, что он на правильном пути, как эти чугуновские купюры. Юный милиционер еще только начал действовать, а деньги уже сами, без всякого нажима с его стороны шли к нему в руки.

И Юра решил не снижать темпа и развивать удачу.

* * *

Кроме трупа Васи Петухова, следователь Ваняйкин разрешил Юре еще осмотреть и вещи, принадлежавшие убитому.

Ничего, кроме одежды, — никаких других вещей на трупе «человека с огнестрельным ранением» не было. Поэтому с уверенностью можно предположить, что труп хорошенько «почистили». Не обобрали, а именно «почистили». И именно для того, чтобы он как можно дольше, а лучше и вовсе навсегда, оставался «неопознанным».

Но то ли Юра не так торопился, как те, что прежде осматривали вещи погибшего — осматривали «по долгу службы»… То ли Юре Ростовскому было «больше всех надо».

Но при дотошном и тщательном выворачивании карманов рубашки убитого выяснилось, что к внутренней стороне одного из них прилипла постиранная вместе с одеждой записка.

В нагрудном кармане рубашки убитого Юра обнаружил скатанный и слипшийся в крошечный шарик клочок бумаги. Записан на нем был телефон. И слово… Не имя и не название, а просто слово. «Товар».

И разглядывая этот клочок бумаги с полустертыми буквами, Ростовский вот о чем подумал…

Он решил, что если просто наберет этот номер, то ничем особенно это повредить ему не сможет.

И Юра набрал номер.

А когда в трубке мужской голос произнес: «Алло», Ростовский произнес заветное слово.

Юра просто сказал:

— Товар.

В ответ на что голос в трубке отчего-то сразу потеплел:

— А-а, это вы… наконец-то! — явно обрадовался неизвестный мужчина. — Куда это вы исчезли?

— Да так… Возникли непредвиденные обстоятельства, — отделался Ростовский вполне обтекаемой фразой. — Временные трудности.

— Ничего серьезного, надеюсь? — не на шутку встревожился Юрин собеседник.

— Да, ничего… Ничего особенного.

— Это хорошо. А то я уж заволновался.

— С чего это вдруг вы так разволновались? — входя в роль, заинтересовался Ростовский. Теперь ему стало окончательно ясно, что слово «товар» — это надежный пароль…

— Думал, кинул ты меня, и привет! Пропала моя предоплата… — объяснил мужчина.

— Нет, нет, не волнуйтесь, — поспешил успокоить незнакомца Юра.

И, кажется, Ростовскому это удалось.

— Так как с товаром? — поинтересовался тот.

— Товаром?

— Ну да! Прибыл, надеюсь?

— Прибыл, прибыл… — снова успокоил собеседника Ростовский. И, решив, что следует идти напролом, добавил: — Надо встретиться!

— О'кей… — согласился его собеседник. — Давай, как обычно…

— Как обычно?

— Да… В двенадцать у метро «Каховская».

— Только давай внизу, — поторопился опередить его Юра, — у последнего вагона из центра. «На этой «Каховской» столько выходов, — подумал Ростовский. — Выяснять, у какого именно они «обычно» встречаются, — слишком подозрительно».

— Договорились.

«Ну я и влип…» — задумался Ростовский, когда в трубке раздались гудки.

«Ладно, — решил Юра. — Просто посмотрю издалека, кто там будет топтаться возле этого последнего вагона в двенадцать дня… А потом… Может, мне даже удастся проследить, куда этот мужик пойдет?»

Но в двенадцать на «Каховской», когда он и в самом деле увидел на пустынном перроне человека в очках, средних лет и незапоминающейся внешности, явно пребывающего в ожидании, Юра вдруг почувствовал «кураж». Это когда вдруг кажется, что можешь «все». Причем кажется, что исполнишь это «все» — легко и просто.

Ростовский вышел из-за облицованной мраморной плиткой колонны и с самым непринужденным видом решительным шагом направился к незнакомцу.

«Человек ждет какой-то товар и, судя по поведению, очень заинтересован в том, чтобы его получить, — рассудил Юра. — Какая ему, в сущности, разница от кого?»

На то и был у Юры расчет.

Нужно уверенно изобразить из себя преемника в этом бизнесе!

Ростовский подошел вплотную к ожидающему, произнес вполголоса волшебное заветное слово «товар», явно означавшее пароль, и, не давая собеседнику опомниться, жестко произнес:

— Дело теперь будешь иметь со мной. Васька из игры выбыл.

— А товар? — разволновался человек в очках, к счастью для Ростовского, не проявивший к судьбе Василия никакого интереса.

— Понимаешь, какое дело… Товар испортился… Протух!

— Давай другой! — возмутился человек в очках.

— Другой?

— Ну да. Давай замену. Васька же базарил, что может даже постоянные поставки организовать?

— Так-то оно так… — обтекаемо заметил вконец озадаченный Ростовский.

— Или тебе деньги не нужны?

— А-а…?

— Что уже и сто тысяч долларов не привлекают? Расчет ведь будет без заминки. У меня, знаешь, все как в Сбербанке. Как договаривались!

— Д-деньги мне, конечно, нужны, — чуть заикаясь, заметил участковый милиционер Юра, совершенно потрясенный озвученной суммой. — Но, понимаешь, нужно и время.

— Сколько?

— Я это… Я еще тебе позвоню. Проясню некоторые моменты и позвоню.

— Ну ладно. Так и быть.

— А забирать-то кто его будет? — поинтересовался Юра.

— Его?

— Ну товар!

— Да я сам подъеду — на своем «Опеле»… Подъеду и возьму.

— Ах, вот что. Ну лады! По рукам.

До дома Юра дошел на ватных ногах.

Ну вот. Сбылось! Наконец и ему представился случай что-то продать… Правда, он пока и понятия не имеет, что же именно! Ему предлагают продать нечто…

Сто тысяч долларов!

Товар… Какой-то товар.

Во всей этой импровизированной встрече у метро с клиентом, ждущим «товара», встрече, полной блефа и вранья с Юриной стороны, единственной правдой было лишь то, что Ростовскому и в самом деле настоятельно необходимо было «прояснить некоторые моменты».

* * *

Предложение клиента с «Каховской» не давало Юре покоя.

И Ростовский снова принялся за изучение тетради. Оправдываясь, впрочем, мыслью, что делает это «просто так», ради исключительно любопытства. И что никогда не поздно отступить. И что, скорее всего, не станет он ввязываться в это дело.

Однако Юра Ростовский совершенно упустил при этом из виду некое исключительно важное обстоятельство.

Дело в том, что самому Ростовскому не удалось после встречи на «Каховской» проследить, «куда тот мужик пойдет». Слишком Юра был потрясен предложенной суммой. Все мозги отшибло на какое-то время — не до слежки стало…

А вот самого Ростовского после той встречи на «Каховской» проводили… «Проводили» до самого дома.

«Итак, Васи Петухова нет, он погиб, — рассуждал милиционер Ростовский. — А где тогда его «товар»?»

На складе, который Петухов арендовал, теперь Посторонние люди и, стало быть, другой товар.

Да и не о складе, забитом тоннами куриных окорочков или парфюмом, судя по всему, идет речь.

Клиент собирается забрать «это» на своей машине!

А в квартире, совершенно пустой квартире Петуховых, — какой там мог быть товар?!

Компактный… Товар этот был относительно компактный, не слишком громоздкий. Не нужен для такого товара ни трейлер, ни грузовик.

«Я бы хотела, чтобы вы все-таки пришли в шестьдесят девятую квартиру и послушали, Юрочка! — вспомнил Ростовский слова пенсионерки Иды Сергеевны Беленькой. — Понимаете, Юрочка… Тоска просто смертная в этом вое. Она так воет, эта тварь, словно бы даже и не собака».

Вот оно что… Не собака!

Юра поспешно открыл тетрадь Эллы Фишкис…

«— Вы слышите по ночам вой, Элла? — вдруг спросила меня Нинель, с интересом оглядываясь по сторонам.

— Слышу, — призналась я.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Что я могу думать? — Я вздохнула. — Кто-то воет!

— И кто же? Как вы думаете?

— Ну животное какое-нибудь.

— А вы…

— Хотите знать, не видела ли я его?

— Угу… Хочу знать.

— Да нет, не видела.

— Правда?

— К счастью или к сожалению, не видела…»

«Вой! Вот оно что… — задумался Юра. — Вой в Прекрасной долине, и в квартире номер шестьдесят девять тоже странный вой. Так-так-так…» И милиционер снова увлеченно уткнулся в тетрадь Эллы Фишкис. На этот раз он нашел место, где Оскар рассказывает ей об экзотической охоте:

«— Видите ли, Элла, это вип-тур, — стал обменять мне Оскар Звездинский. — Запланирована «экзотическая охота». Понимаете? Нам обещали необыкновенную охоту.

— Так вы прилетели на охоту?

— Точно.

— Вот как?

— Да, мы будем охотиться! Мы добудем необыкновенную дичь…

— На кого же охота?

— А вот этого я вам пока сказать не могу…»

— Потрясающе! — повторил шепотом, отрываясь от чтения тетради, Юра.

Необыкновенная дичь, то есть — необыкновенное животное! И необязательно, что «устроители тура» в него стреляют! Возможно, они его ловят. Ловят с помощью капканов или усыпляют с помощью выстреливающих из специального ружья ампул со снотворным. А потом увозят добычу с собой.

Итак, необыкновенная дичь…

Ростовский продолжил чтение и нашел место, где Элла описывала логово и запах в пещере на Скалистой, следы костра и реплику Оскара:

«— Разумеется… Все на свете звери — все до единого! — боятся огня… — уверенно заметил Оскар.

— Верно…

— Я не знаю ни одного животного, способного греться у костра, и тем более его разводить! — продолжал Звездинский. — Ни одного, кроме…

— Кроме человека?! — прошептала я».

— Так как же этот товар, этот «человек», выглядит? — пробормотал Юра. — Как?

Ростовский опять нашел нужную страницу в дневнике Эллы, где было описание наружности проводника Звездинских:

«В это время Диди вдруг взволнованно залаял. И я увидела, что из-за деревьев появился еще один новоприбывший. Темноволосый смуглый мужчина небольшого роста. Он появился неслышно и, почти беззвучно ступая — отчего-то под ногами у него не хрустнул ни камешек, ни ветки, — подошел к нам…»

Вот! Вот как он выглядит: темноволосый смуглый мужчина небольшого роста. Точно такого, во всяком случае, очень похожего, Юра и обнаружил в квартире Петухова!

И там тоже был скверный странный запах. Человек, запертый в этой квартире, не мог позвать соседей на помощь. То есть, возможно, ему была недоступна членораздельная человеческая речь.

Он только выл и питался сырым мясом. «Муму», а не человек, одним словом.

«Погляди! — Юра вспомнил, как милиционер Свистунов указал ему на обглоданные кости, разбросанные по комнате. — Видно, сырым мясом пса кормили».

И Ростовский снова стал лихорадочно листать страницы дневника Эллы Фишкис:

«— Ваши устроители уже, должно быть, в Прекрасной долине кого-то поймали и приручили… — сказала я Звездинским.

— Вот как?

— Этот проводник никогда мне не казался похожим на нормального человека.

— Вы уверены? — усмехнулась Звездинская. — Далеко нас могут завести такие рассуждения!»

«Далеко не далеко, а вывод напрашивается», — подумал Юра, закрывая тетрадь.

Однако именно сумма вознаграждения — сто тысяч долларов — проясняла, как казалось Ростовскому, окончательно, о чем, собственно, идет речь.

У него похолодело сердце, когда Ростовский понял, какого именно товара ждет человек с незапоминающейся внешностью, назначивший встречу на «Каховской».

Сбылось-то сбылось…

Однако в мечтах, ожидая счастливого случая, Юра рассчитывал, что товар, которым ему доведется торговать, будет все-таки не таким… не таким страшным.

Бизнес убиенного Василия Петухова приобретал все более ясные и зловещие очертания. Итак, речь, по всей видимости, идет о транспортировке некого «живого материала»…

Раньше, когда Юра читал о людях, которые упаковывают накачанных транквилизаторами шимпанзе в коробки и отправляют авиабагажом, ему казалось, что у них нет сердца. Теперь…

«Ну при чем тут сердце? — думал Юра Ростовский. — О каком сердце может идти речь, когда предлагают такие деньги!»

Воющий человек в квартире Васи Петухова! Да люди для трансплантации — это сотни тысяч долларов!

И судя по всему, додумался до всего этого убиенный племянник Вася Петухов.

Это «муму», это дикое существо, не владеющее членораздельной человеческой речью, было и в самом деле идеальным товаром. Попадись торговец вместе с «муму» милиции — он запросто выкрутится. Оно не может дать показаний, не может пожаловаться, выдать. Не может убежать. Оно может только выть и умирать с тоски, как животное, лишившееся привычной среды обитания.

Но все остальное, то, что нужно «для дела», у «муму» — как у человека. Это вам не свинья, у которой наиболее «трансродственные» человеку органы. Это есть сам человек!

Итак… Кажется, все, о чем повествует тетрадочка, правда.

Имело смысл тетрадочке довериться. Это настоящий дневник, который Элла Фишкис вела с пылом и старанием одинокого человека и наблюдательностью художника.

Но откуда берется этот «товар»? Где она, эта Прекрасная, в полном смысле этого слова «прекрасная», долина?

И как все-таки тетрадка Эллы Фишкис попала в квартиру Петухова? Почему дневник находился рядом с воющим человеком?

Возможно, когда Элла погибла, кто-то нашел его и забрал в Москву. Сам или не вполне самостоятельно, а с чужой помощью… С помощью кого-то, кто решил-таки избавиться от ненужной в Прекрасной долине, лишней жилички. Возможно, кто-то из соратников по бизнесу убиенного Васи Петухова. Не один же он всем этим, довольно сложным предприятием заправлял?

В общем, когда Элла Фишкис погибла, то этот некто по каким-то ему лишь ведомым причинам дневник не уничтожил, а захватил с собой в Москву, когда вез «товар». Интересно, кстати, сколько таких «ходок» с «товаром» Вася успел сделать? По разговору с клиентом Ростовский понял, что погибшая «партия» была не первой. Что-то, верней сказать, «кого-то» заказчик от Васи уже получал.

Вот так тетрадка и оказалась в квартире.

И если Прекрасная долина существует… то где она? Где, спрашивается, эта долина находится? Ну не в Юрином, конечно, околотке. Она где-то далеко… Возможно, очень далеко от Москвы.

И Юре показалось, что ситуацию мог бы немного прояснить человек, который очень хорошо знал обоих Петуховых, не только младшего, но и старшего.

«Мы с ним вместе работали — летали на одном самолете», — так сказал пенсионер Воробьев о пенсионере Петухове.

«Служили два товарища Петухов и Воробьев. Возили почту и пассажиров… — размышлял Юра Ростовский над словами старика Воробьева. — И происходило это все в одной далекой географической точке. Очень-очень далекой…»

* * *

— Не нашли мы вашего друга в деревне Синюшкино, дядя Гена, — прямо с порога начал Ростовский.

— Да что вы?!

— Сделали мы запрос, просили наших товарищей-коллег в Калужской области поискать…

— И что же?

— Как показалось нашим товарищам, никто уже давным-давно в деревне Синюшкино не появлялся. Во всяком случае, следов от этого появления там никаких не осталось.

— Как это?

— Да вот выяснилось, что стоит деревня Синюшкино забытая, заброшенная, с заколоченными домами, и никто в ней давно уже не живет.

— Ну надо же! — горестно вздохнул пенсионер Воробьев, слушая печальный рассказ милиционера. — Беда-то какая…

— Да, дядя Гена, «нет повести печальнее на свете», чем об одиноком пенсионере, владеющем в столице правом собственности на двухкомнатную квартирку. Желающих отправить его на тот свет — огромное количество! И представляете, дядя Гена, даже и спросить в этом Синюшкине не у кого, появлялся ли там когда Георгий Петрович Петухов.

— Эх-хе-хе…

— Где же нам теперь его искать, как вы думаете?

— Говорил я Георгию, — опять вздохнул дядя Гена, — гони ты от себя этого Ваську.

— Ваську?

— Да. Уж больно вострый у Георгия племянник вырос. Ведь это он Георгия в ту деревню и упек. Василию Петухову палец в рот не клади — он всю руку откусит… До плеча!

— Значит, вы, дядя Гена, знакомы и с Василием Петуховым?

— Да уж знаком, знаком… Будь он неладен.

— А этого человека вы не узнаете? — Ростовский догадливо достал из папки фотографию «трупа с огнестрельным ранением».

И сразу понял, что дядя Гена Воробьев узнал.

— Почему же не узнаю?! Он это и есть, — не стал отрицать Юрину догадку дядя Гена.

— Кто именно? — уточнил на всякий случай Юра.

— Георгия племянник, Василий Петухов! — подтвердил пенсионер.

И деловито поинтересовался, продолжая разглядывать фотографию, которую протянул ему участковый:

— Пришили, что ль, Ваську-то?

— Угадали, Геннадий Васильевич.

— Ну я так и думал…

— А что вы думали-то?

— Ну что добром он вряд ли кончит.

— А почему ж вы так решили?

— Да уж больно парень был хищный. На все готовый. Настоящий пионер. Знаете, вот вы чем-то на него похожи.

— Я? — удивился Юра.

— Ага… Напряженный вы какой-то.

— То есть?! Что значит «напряженный»?

— Слушай… Можно я на «ты» буду с тобой? — вдруг попросил дядя Гена. — А? Ты ведь молодой совсем… А мне, когда на «ты», легче как-то разговаривать.

— Ну попробуйте, дядя Гена…

— Ты вот все, наверное, думаешь, к чему силы применить? Молодой, нерастраченный… Так? Смотри, поосторожней. А то ведь их можно так применить, что и без головы останешься… Живой пример — Васька.

— Уже не живой.

— Вот именно. Слушай-ка… «Биттнера» моего не хочешь попробовать? Народное средство!

— Нет-нет! Спасибо, не стоит! — всерьез испугался Юра, тревожно оглядывая мутноватые баночки, расставленные по окнам. Перспектива отведать мутноватую жидкость, самым предсказуемым и безобидным ингредиентом которой был в лучшем случае чеснок, совсем не прельщала Ростовского.

— Напрасно отказываешься. Организм очищает! Вообще все шлаки выводит, понимаешь! Ну все до единого. Ни одного не остается. Тонус сразу — до небес! Я полрайона нашего этим бальзамом снабжаю.

— Да я уж заметил, — вздохнул Юра. — Смотрю, народ в околотке стал какой-то подозрительно спокойный, бухой и радостный… Теперь понятно. Хлопнут чудодейственного средства — и никакой политики! Только глазки блестят: нормальная жизнь в нормальной стране. «Живу спокойно я — бальзам «Московия», так? Волшебник вы наш.

Воробьев скромно потупился.

— Вы все-таки, дядя Гена, поосторожней с этим своим «опиумом для народа», — довольно строго заметил Юра, прозрачно намекая на свой статус участкового милиционера.

— Да я что ж! Я только ведь…

— Ну ладно, ладно… Я вас, в общем-то, совсем о другом хотел спросить.

— Спрашивай! — облегченно перевел дух Юрин собеседник.

— Дядя Гена, а Вася этот, племянник, которого укокошили, он случайно романов не сочинял?

— Чего? — удивился Воробьев.

— Это его почерк? — поинтересовался Ростовский, доставая из своей папки дневник Эллы Фишкис.

Воробьев надел очки и осторожно взял тетрадь в руки.

— Почерка я Васькиного не знаю, — заметил он. — Писем он мне не писал. А вы где это нашли? В квартире Георгия Петровича?

— Именно там. В квартире Георгия Петровича.

— А почитать можно?

— Почитайте, почитайте…

* * *

В офисе менеджера и финансового директора шоумена Оскара Звездинского Семена Семеновича Приходько Юра поначалу довольно долго общался с телохранителями.

Однако скромный, но все-таки милицейский Юрин статус, а также то, что Юре удалось убедить охрану в своей относительной безвредности, дали ему возможность получить доступ непосредственно к телу Семена Семеныча.

— Ну что там у вас? — недовольно воззрился на Юру Ростовского полный лысоватый человек лет пятидесяти.

Юрина легенда состояла в том, что «он-то сам — ничего», но вот некая дама… Некая дама «возникает»! Точней сказать, «подала на алименты» — на шоумена Оскара Звездинского. И он, милиционер Ростовский, счел нужным поставить в известность Оскара Феликсовича.

Менеджер и финансовый директор Семен Семенович Приходько взорвался при первом же упоминании этого имени — Звездинский.

— Какие алименты, юноша?! При чем тут алименты? О чем вы? Да вы с ума сошли — разве об этом нужно сейчас говорить!

— А о чем нужно сейчас говорить? — вежливо уточнил Юра.

— О чем? Вы еще спрашиваете, о чем?!

— Ну я же не знаю, что случилось.

— Да случилась катастрофа!

— Катастрофа?

— Да! Форменная катастрофа… Национальная! Я его родил! Понимаете, я! Я их всех рожаю, как свиноматка-рекордистка. — Семен Семенович показал на свой живот, которому и вправду позавидовала бы любая декретница.

— То есть? — все-таки немного удивился Ростовский, несмотря на свой не слишком солидный возраст, давно привыкший ничему не удивляться.

— Ну аллегория это… Я их рожаю — в том смысле, что произвожу их на свет, делаю людьми. Известными, популярными людьми! А они набирают силу и начинают от меня морду воротить… Понимаешь ты или нет?! Видно, и Оскар туда же! Он от меня сбежал!!!

— Сбежал?

— Да! Этот гад уехал!

— Уехал?

— И исчез!

— А куда же он уехал?

— Да хрен его знает куда!

— То есть?

— В отпуск.

— Ах, в отпуск… Но неужели Оскар Феликсович ничего вам не сказал перед отъездом? — простодушно подивился Юра. — То есть я хочу сказать, неужели вы его отпустили, даже не поинтересовавшись, куда он отбывает?

— В том-то и фокус! Это пункт нашего договора. Оскар — мой с потрохами. Но два раза в год я на три недели обязан оставить его в покое — забыть о его существовании!

— И что же? Так он уехал — и с концами?

— Угадали, юноша! Сколько времени уже прошло, а он так и не появился.

— Ну надо же…

— Ну, он не появился — ладно… Оскар — известный обормот. Но Нинель! Как она могла! Умнейшая ответственнейшая женщина…

— Это его жена?

— Естественно! Ну как она-то могла на такое пойти? Мы терпим невероятные убытки, платим неустойки, теряем партнеров… А они — неизвестно где и что! А ты говоришь алименты…

— Сочувствую!

— Да что мне твои сочувствия! Да если б я его нашел — я бы сам этой твоей бабе алименты платил!

— А вы иска…

— Даже не произноси вслух этот глупейший вопрос! Искал! Разумеется, искал! Я обшарил всю Москву! Более того — все известные курорты мира! Поставил на уши все турагентства. Нанял частных детективов, задарил немыслимыми взятками милицию. Понимаешь ты это или нет?! Но они как в воду канули.

— Неужели вообще ничего не известно?

— Все, что известно… — вздохнул Семен Семенович. — Название турагентства, с которым Звездинские контактировали перед отъездом. Оскар случайно обмолвился в разговоре с одной своей знакомой.

— И что же?

— Название этого агентства — «Эдвэнчерс».

— Ну это же хорошо?

— Ничего хорошего.

— Так название же известно?! И что же?

— Да ничего же! Такого агентства не существует.

— Вообще не существует?

— Вообще!

— Просто удивительно… — опять простодушно поразился Юра. — Ну неужели вы так и не можете своего Звездинского найти?

— Да не могу же! Не могу!

— Да… Видно, остался бедный ребенок без алиментов!

С этими словами сожаления на устах Юра Ростовский и ретировался из офиса великого менеджера.

* * *

— Сереж, а как наши доблестные органы отлавливают мошеннические турфирмы? Ну тех, кто «кидает» клиентов? Таких ведь дел, наверное, предостаточно?

— Да уж хватает…

— И кого-нибудь удается отловить?

— Представь, удается.

— Неужели?!

— Фраеров всегда ведь губит жадность. Обычно, однажды успешно исполнив трюк и смывшись с деньгами клиентов, мошенники на этом не успокаиваются. Появляются снова. Очень хочется повторить успех!..

Юра Ростовский терпеливо расспрашивал своего друга Ваняйкина. Ему было очевидно: для того, чтобы приблизиться к Прекрасной долине, битком набитой долларами, следовало поискать в Москве концы этой таинственной «Эдвэнчерс».

— Понимаешь, Юрок, — объяснял другу Ваняйкин, — поскольку работают мошеннические турфирмы обычно по одной и той же схеме, терпеливым правоохранительным органам нужно только отслеживать появление вновь зарегистрированных подозрительных фирм. Которые, как правило, предлагают клиентам неестественно большие скидки и тому подобное. Заманивают дешевизной.

— Интересно.

— Да что у тебя-то за интерес?

— А была, понимаешь, Сереж, такая турфирма «Эдвэнчерс». Поработала — и как в воду канула! А так бы хотелось повидать кого-нибудь из тех, кто имеет к ней отношение. У меня, понимаешь, одна подружка от них пострадала.

— Ну, подружкам надо помогать! Пожалуй, я сведу тебя с нужными людьми. Может, они что и знают по этой самой «Эдвэнчерс».

— Как скоро?

— Что — как скоро?

— Ну когда ты меня сведешь с нужными людьми?

— Да погоди денек-другой. Уж больно торопливая твоя подружка… Я ведь не волшебник!

* * *

Пока суд да дело, пока «денек-другой», пока пенсионер Воробьев читал дневник Эллы Фишкис, а друг Ваняйкин искал концы таинственной «Эдвэнчерс», сам Юра Ростовский тоже времени даром не терял.

Что-то подсказывало юному милиционеру, что терять его, время, не стоит.

И Юра опять довольно интенсивно принялся отыскивать ниточки, за которые следовало бы потянуть так, чтобы размотался весь клубок. Он вспомнил о ее родной сестре Эмме — мастере спорта по стрельбе из лука, как следовало все из того же дневника. Сестра Эллы, Эмма Фишкис, как удалось Юре без особых хлопот выяснить, оказалась довольно известной в определенных кругах спортсменкой.

Ростовский даже наведался в соответствующую Федерацию.

— Да Эммы Вениаминовны уж давно здесь нет… — объяснили Юре вежливо то, что он, в общем, уже знал.

— Где здесь?

— Да в этой стране.

— А где же она?

— Ну обычное дело… Нашла спонсоров и тренируется за рубежом.

— Давно?

— Давно.

— А где, не подскажете, как ее найти?

— Отчего не подсказать… Подскажем.

И Юре назвали и улицу, и дом, и номер квартиры в одном испанском городке.

— А телефон?

— А телефон Эмма Вениаминовна не дает.

— А как же с ней поговорить?

— Ну поезжайте да поговорите, если уж такая необходимость, — доходчиво растолковали Ростовскому в Федерации.

Юра прикинул расходы…

И решил Эмму Фишкис, сестру Эллы, пока не тревожить. Да и что она может знать, если уже столько времени в отлучке?

* * *

И тут позвонил Сережа Ваняйкин.

— Зайди-ка, Юрок, на минуточку…

— А чего?

— Есть тут кое-что, кажется, по твоей турфирме.

— «Эдвэнчерс»?

— Не совсем… Понимаешь, Юрок, в офисе фирмы под названием «Ищу приключений!» были обнаружены некоторое время назад два обгоревших трупа. К тому же пожар едва не уничтожил там все документы и компьютеры.

— И что?

— А то! Выяснилось, что клиенты «Эдвэнчерс» выходили на эту самую фирму, которую, кстати сказать, никто никогда в глаза не видел, только через другую фирму — «Ищу приключений!».

— Ах, вот оно что!

— То-то и оно! А теперь и от самой «Ищу приключений!» только два обгоревших трупа остались.

— А когда это случилось?

— Довольно давно уже.

— И кто их так?

— Так и не выяснили.

— А предположения?

— Ну то, что само собой напрашивается… Самый, так сказать, естественный мотив.

— Какой же?

— Да «кинутые», разъяренные клиенты, наверное, отомстили мошенникам.

— То есть… Ты хочешь, Серег, сказать, что некоторые люди так любят путешествовать, что за сорванный тур могут и…

— Получается, что могут.

— А кто учредил эту «Ищу приключений!»?

— Ну забеги — расскажу.

При встрече Ваняйкин показал Юре ксерокопии документов фирмы «Ищу приключений!».

— Так-так-так… — удовлетворенно выдохнул Ростовский.

«И тут Вася! — подумал он про себя. — Значит, «Ищу приключений!» учредил не кто иной, как племянник Георгия Петровича Петухова Василий Петухов».

Подозрения Эллы Фишкис, что вип-тур в Прекрасную долину для Звездинских организовал «человек из музея», не были лишены оснований.

И вот почему, возможно, Звездинские так и не дождались самолета!

Кто-то ликвидировал «Ищу приключений!» и ее сотрудников. По всей видимости, именно поэтому самолетик в назначенное время и не прилетел за Звездинскими.

Как там, в дневнике?

«Такими деньгами, Элла, не бросаются. Я и сейчас уверен, они расшибутся в лепешку, но прилетят нас забирать. Если только они там все не померли…» — так сказал Оскар Звездинский.

И как в воду глядел.

«Ищу приключений!» кто-то прямо на корню извел… Дотла.

Получается, турфирма вовсе не «кидала» наивных путешественников Звездинских. Ни в переносном смысле, ни в буквальном смысле слова — на произвол судьбы.

Их просто не смогли вовремя забрать обратно из Прекрасной долины. Форсмажорные обстоятельства! Убийственный пожар!..

Возможно, Петухов замешкался из-за пожара в своей фирме.

А когда Петухов наконец прилетел в долину, все уже было кончено. Звездинские погибли. А Элла?

Очевидно, тоже.

Остался ее дневник.

Петухов взял «товар». Прихватил и дневник. Вернулся в Москву. И кто-то — возможно, тот же, кто ликвидировал «Ищу приключений!», — поквитался в Москве и с ним.

Расстрелял из пистолета практически в упор — неподалеку от дома Петухова.

В упор… Значит, Вася подпустил убийцу близко? Значит, это был кто-то свой? Во всяком случае, хорошо знакомый ему человек!

* * *

Видимо, волшебное снадобье, самодельный «бальзам Биттнера», которым пользовал себя дядя Гена, было не всесильно.

Потому что вид у него, когда он открыл Юре дверь, был какой-то бледноватый и растерянный, можно даже сказать, сникший.

«Видно, со здоровьем у старика не очень! — забеспокоился Юра. — Плоховато».

Однако время Юру здорово поджимало, и потому перешел он сразу к делу.

— Ну как, почитали тетрадочку, дядя Гена? — поинтересовался Ростовский.

— Почитал… — отчего-то вздохнул Воробьев.

— Ну и о чем подумалось?

— Да ни о чем, Юрок.

— Да что вы? Неужели — ни о чем?

— Ага… Ерунда какая-то. Вроде как сказка.

— Не быль?

— Нет, Юрок… Не быль. Сказка.

— Значит, и поговорить нам не о чем?

— Ну, о погоде бы можно.

— Да нет, дядя Гена, так дело не пойдет! Мне ведь не семьдесят лет, чтобы тратить время на разговоры о погоде. Кстати, я вам, дядя Гена, тут принес протокол опознания одного трупа.

— Чего?!

— Да-да… Протокол опознания одного трупа, найденного в селении Рогожкино Калужской области.

— Рогожкино?

— Да… Не Синюшкино, а Рогожкино. Почитать?

— А мне зачем?

— А вы все-таки послушайте.

— Ну, если вы так настаиваете, что ж… — неохотно согласился Воробьев.

— Так вот… — И Юра громко начал читать: — «Мужчина лет семидесяти… Смерть наступила в результате…»

Дядя Гена слушал, низко опустив голову.

— А вот еще… — Ростовский достал из папки другой листок. — Заключение судебно-медицинской экспертизы. Тоже мужчина. Этот труп нашли в Ярославской области, тоже в деревне. Калякино, кажется, называется! Итак, зачитываю: «Мужчина в возрасте. Скончался в результате…»

— Что, Юрок, — прервал вдруг Воробьев участкового, — так теперь и будешь ходить ко мне и описания трупов читать? Пытка третьей категории тяжести, да? Мало ли стариков, которых из их квартир в дальние деревни вывезли? Что ж, так и будешь мне сердце надрывать? Чтобы я каждый раз друга заново хоронил?

— Ну вы же не хотите по-другому — по-хорошему — разговаривать?

— Ну почему же не хочу. Я ведь так не сказал!

— Так что — с тетрадкой? — жестко вернул Юра старика в русло нужной ему темы. — Что с дневником этой бабы — быль это или сказка?

— Эх-хе-хе… — завздыхал Воробьев.

— Хватит охать! — Юра не собирался давать Воробьеву возможности юлить и уводить разговор в сторону.

— Так я же…

— Время только теряете!

— Ну что тебе сказать! — сдался дядя Гена. — Говоришь, нету в деревне Синюшкино старого Петухова? Не нашел?

— Нету…

— Эх, — опять начал вздыхать Воробьев. — Так ведь…

И вдруг он побледнел до синевы, охнул и, схватившись рукой за сердце, стал оседать на пол…

— Ну, блин, «Пиковая дама» какая-то… — вспомнил Юра историю из школьной программы о том, как один молодой мужик, сильно нуждающийся в деньгах, пытался вытрясти нужную информацию из одной старой бабки, а она совсем не вовремя дала дуба.

— Такой вот, блин, вечный сюжет… — пробормотал растерянно Юра.

Ростовский наклонился над пенсионером Воробьевым, который все больше — не на шутку! — бледнел, сипел, хрипел и хватал ртом воздух…

Сообразив, что симуляцией тут и не пахнет, милиционер быстро набрал номер «Скорой».

* * *

Тень, сливавшаяся с ночной темнотой, отделилась от стены и заступила Юре дорогу, когда он уже почти подошел к своему дому.

— Что не звонишь?

Юра обомлел. Как же они его разыскали?! Ах, ну надо же… Мерзавцы… Проследили!

Перед ним стоял «заказчик» с «Каховской».

— Я же сказал: сам позвоню, свяжусь… — растерянно пробормотал Ростовский.

— Да что-то больно долго собираешься!

— Дело-то не быстрое…

— Хватит, не юли… Так где товар? — Человек в очках говорил таким тоном, что у нетрусливого, в общем-то, Ростовского холод к сердцу подступил.

— Понимаешь, какое дело… — начал он нерешительно.

— Смотри, не виляй! — предупредил торговец.

— Товар… — Юра замялся. — Будет товар… Говорю же: с тем товаром, что прибыл, заминка вышла.

— А я говорю — давай другой! — снова возмутился человек в очках. — Базарил, что можешь постоянные поставки организовать, — отвечай.

— Да я же не отказываюсь…

— А может, соскочить решил? — угрожающе поинтересовался очкарик. — Так ты только скажи…

— Скажу. Твердо решил не соскакивать, — попробовал утихомирить очкарика Юра, ясно чувствуя, чем грозит ему «соскакивание» и такое признание.

— Смотри. А то…

— И что будет?

— Да дело будешь иметь с та-акими ребятами… Пожалеешь, что родился!

— Сообразил… Не бестолковый, — вздохнул Юра.

— Почему Васька-то из игры выбыл?

— Плохо ему стало.

— Плохо? От чего это?

— От пистолета Стечкина.

— А-а… Ну, значит, теперь с тебя спрашивать будем… Нам какая разница — с кого! В общем, смотри, я предупредил.

— Так-то оно так… — снова стал возникать Ростовский. — Однако и ты пойми… Риск возрастает, товар портится…

— Денег мы прибавим, — перебил его очкарик.

И торговец назвал новую сумму.

— А-а… — опять впал в кратковременный ступор Ростовский, ошеломленный нулями.

— Снова повторяю: расчет будет без заминки. И в том случае, если с товаром не подведешь… И особенно в том случае, если кинешь нас! У меня, знаешь, не задержится. Как обещаю, так и будет.

Да уж… Юра, вздыхая, открыл дверь своей квартирки. Что и говорить… Отношения с мафией оставляли желать лучшего.

* * *

— Доктор, скажите, как себя чувствует пациент Воробьев?

Врач, который осматривал дядю Гену, сейчас торопливо шагал по длинному больничному коридору, тормозить не собирался, и потому говорить с ним Ростовскому приходилось буквально на ходу.

— Ну что можно сказать про этого пациента… Соответственно возрасту! Чувствует себя пациент Воробьев соответственно возрасту.

— То есть?

— То есть помереть старикан может в любой момент.

Врач был молодой — с отсутствующим взглядом, выглядел Юриным ровесником. Кроме того, сам Ростовский отнюдь не выглядел безутешным родственником. А с человеком посторонним можно говорить и без обиняков.

— Правда, может такое случиться? — уточнил Юра. — Может помереть?

— Может.

— А что же делать?

— Ну что делать… Лечиться. Использовать новейшие медицинские достижения.

— Может, ему этого… «Биттнера» попить? Дедушка все какие-то бальзамы пьет «чудодейственные».

— Какой, на фиг, «Биттнер»… — вздохнул врач. — Вы еще предложите вашему дедушке чаю с малиной попить. Ему операцию надо делать.

— Да?

— Да.

— И в чем же дело?

— В чем дело? — немного изумился Юриной наивности доктор. — Да такая операция стоит несколько тысяч долларов.

— Даже так…

— Бабки-то немыслимые для пенсионера…

— А что за операция?

— Шунтирование. Ну как, сами знаете, у кого… Сердце надо дедушке кое-где подлатать, подновить. И продержится еще лет пять-семь.

— Поскрипит?

— Да не поскрипит, а поживет. Причем хорошо. Хорошо себя будет чувствовать, бодро. В общем, понаслаждается жизнью еще пяток-другой лет. Операция, конечно, дорогая, но оно того стоит.

— Понятно…

— Вы ведь не родственник?

— Да нет… Нет, я из милиции.

— А-а…

Доктор пожал плечами и еще быстрее зашагал по длинному больничному коридору.

* * *

— Ну что, дядя Гена, плохи твои дела? — Ростовский выложил апельсины на край больничной тумбочки и присел рядом с постелью «пациента Воробьева».

— Да, Юрок, хреновато…

— Врач говорит, операция нужна?

— Говорит…

— И дорогая?

— Дорогая.

— Иначе пропадете?

— Иначе пропаду.

— Да, плохо без денег, дядя Гена.

— Плохо, Юрок… И не говори!

Ростовский и Воробьев помолчали.

— Так что… говоришь, нету в деревне Синюшкино старого Петухова? — первым нарушил паузу дядя Гена Воробьев. — Не нашел его там?

— Нету, дядя Гена. Не нашел.

— Н-да… Ох-ох-ох…

— Что «ох-ох-ох»?

— Видно, уж и не найдешь, Юрок.

— Думаете?

— Да говорил я ведь ему, старому дураку, не болтай ты много с племянником Васькой о той истории, не откровенничай.

— А он?

— А Георгий, видно, разоткровенничался.

— А вы не хотите?

— Чегой-то?

— Пооткровенничать?

— С кем?

— Да хоть со мной.

— О чем это?

— Да «о той истории».

— А-а… Предложение, что ли, мне делаешь?

— Делаю.

— Ох-ох-ох! Дело, надо признаться, это давнишнее. Я ведь, знаешь, Юрок, только на своих «бальзамах» и держался всю свою тяжелую жизнь. На них держался и на самодисциплине. Если бы организм не очищал, давно бы в дерьме утонул. Меня ведь, знаешь, как жизнь прикладывала! Причем бывает, что человек сам на себя неприятности накличет — поведением своим безрассудным. А у меня — ну, ровно как кирпич на голову! Да какой-то там кирпич… Катаклизм, понимаешь? Настоящий катаклизм!

— Может, расскажете?

— Может, и расскажу. Когда-нибудь…

— А что сейчас удерживает?

— Ну а какой мне прок? Сам-то подумай…

— А что — неужели такая ценная информация, что может и прок от нее быть?

— Может, Юрок. Даже дивиденды может принести эта информация.

— Вот как?

— Ты бы смог…

— Что — смог?

— Ты, я думаю, смог бы ею распорядиться. Этой ценной информацией. Ты парень активный, хищный… На все готовый.

— Ну так в чем же дело?

— Да ты мне кое-что пообещать должен… В долю взять! — Воробьев легонько похлопал себя по левой стороне груди. — В долю должен меня взять! Сообразил?

— Сообразил! Ну, если мы заработаем что-нибудь на вашей ценной информации — тогда конечно. Мы нам тогда подлатаем сердчишко-то, дядя Гена. Операцию дорогую сделаем. Может, еще даже в Монте-Карло съездите.

— Да если бы я его починил… Сердчишко-то! — Воробьев снова легонько похлопал себя по левой стороне груди. — Я бы на волнения в казино его не тратил бы! Нашел бы, как остаток дней прожить.

В палату заглянула медсестра:

— Все, товарищ милиционер. Дайте дедушке покою.

— Я завтра приду, — пообещал Ростовский взволнованно.

— Приходи, Юрок.

— Все-таки нам есть о чем поговорить, дядя Гена?

— Может, и есть.

— Вы только не…

«Вы только не умирайте!» — хотел сказать Юра, но вовремя удержался от этого искреннего проявления чувств и вслух лишь произнес:

— Выздоравливайте!

* * *

За ночь ничего не случилось. Старик, к счастью, не помер.

С самого утра, как только разрешили посещение больных, Юра был уже в палате Воробьева.

Дядя Гена лежал в постели, чисто, аккуратно выбритый, сложив ручки чинно поверх одеяла. Смирный, просветленный и сосредоточенный… Только очень бледный. Видно было, что человек принял какое-то решение.

— Ну так что? — Юра с искренней, неподдельной тревогой окинул взглядом болезненно бледного старика. — Я вас слушаю…

— Слушай, Юрок, слушай…

— Весь внимание.

— В общем, так… Произошло это не здесь и не сейчас. А далеко и давно. В тот злополучный рейс, о котором я хочу тебе сейчас рассказать… В тот рейс мы отправились вдвоем с Георгием Петровичем Петуховым.

— Тем самым?

— Тем самым Георгием.

— И что же? Что за рейс?

— Не торопи… История длинная. Так вот… Отправились мы с Георгием в тот день, как обычно, в полет. Как я уже тебе говорил, мы с ним вместе работали — летали на одном самолете. Понимаешь, служили два товарища. Петухов и Воробьев. Возили почту и пассажиров. В одной далекой географической точке. И без малого тому полвека назад, а то и больше…

— Давно…

— Да… Дело давнее.

— Ну рассказывайте…

— Так вот, лететь нам нужно было из областного центра — в небольшой городок, затерянный в горах.

— А что за груз был?

— Деньги.

— Так-так…

— Ну прилетаем. Деньги в сберкассу, как положено, сдали и собрались обратно. А нам говорят: подождите! «Мы тут, — говорят, — тоже подготовили кое-какой груз к отправке. Только еще не оформили все как надо. Мы еще с областным центром его отправку не согласовали. Вы пока, товарищи летчики, погуляйте, подождите. Груз очень важный! Очень ценный и секретный».

— Тоже деньги?

— Нет. Ящик металлический. Опломбированный. «Хотим, — говорят нам, — этот ящик вместе с вашим самолетом обязательно отправить. У нас, видите, неспокойно тут, в Гаиме…»

— Гаиме?

— Да, городок тот так назывался…

— А что у них неспокойно-то?

— Да у них уже за неделю до этого несколько толчков случилось… Не слишком сильных, правда.

— Каких толчков-то?

— Ну каких… Известно каких! Землетрясение.

— Ах, вот оно что!

— Да. Ну вот… А мы с Георгием и сами видим: в городе этом Гаиме творится что-то несусветное. Собаки мечутся, как бешеные, воют; коровы мычат без остановки, во дворах ишаки кричат… Я и говорю напарнику…

— Петухову?

— Ага… Пойдем, говорю, Георгий, погуляем, пока время есть. Пойдем погуляем — от греха подальше.

— Интуиция, значит?

— Точно… Я, знаешь, Юрок, сызмальства такой: чувствую всеми фибрами души, а точней говоря, просто задницей ощущаю, когда что-то надвигается.

— Хорошее свойство организма!

— Ага… Ну вот мы с Георгием взяли охотничье ружьишко и пошли в горы. Забрались далеко. Идем… И вдруг гул страшный! И ка-ак толкнет — я даже на ногах не устоял! Упал… Поднимаюсь, оглядываюсь назад. А в городке этом, Гаиме, дома, как игрушечные, заваливаются…

— ??

— Рухнул Гаим, рухнул! И столб дыма и пыли над ним — до небес! А одна гора навстречу другой словно бы поехала. Понимаешь? Раскололо ее трещиной огромной — и склон сползает…

— Страсть-то какая…

— Еще бы! Горы сошлись, понимаешь? Как половинки занавеса сдвинулись. И мы здесь, а наш самолет и все, что называлось городом Гаим, осталось там…

— Ну и дела…

— Когда все стихло, мы еще долго прийти в себя не могли. А когда немного очухались и соображать начали, стали думать, как выбираться… Дороги-то все разрушило, засыпало… Где была река — реки нет. Где было ущелье — гора стеной встала…

— Ну и что дальше-то?

— Долго мы с Петуховым до людей добирались. А когда вернулись — нас сразу в органы. Где деньги? Где самолет? Почему вы живы остались? Почему с ружьем? Подозрительно им стало! Целый город погиб, а мы живы остались. В общем, мне эта история, надо тебе сказать, Юрочка, стоила потерянной работы, инфаркта и сломанной жизни.

— Правда?

— Ну не вру же! Особенно деньги те областное руководство волновали. У этой истории с деньгами, Юрок, ведь любопытное было, знаешь ли, продолжение…

— Да что вы? — не удержался от чересчур взволнованного восклицания Ростовский. — Что же случилось еще, дядя Гена?

— Было, было продолжение…

— Да рассказывайте вы, не томите!

— В общем, поставило тогда областное руководство перед специалистами цель: определить, на какой глубине лежат руины Гаима, и достать сейф с деньгами из гаимского Сбербанка. А город-то, говорят, лежал под семидесятиметровым слоем грунта.

— Да ну?!

— Мне потом один человек рассказал, как все это происходило.

— Что происходило-то?

— Ну доставание этих денег… По слухам, провели там даже специальную вертикальную шахту в грунте. А грунт этот похож был, говорят, на густую сметану, да еще и нашпигован гранитными глыбами… Даже пришлось их взрывать. Вот ведь на какие труды пошли!

— Да уж… И Что дальше?

— Но повезло проходчикам: шахта вышла на угол здания, в котором находились деньги. Правда, сейфа как такового, говорят, уже не было, вместо него — стальная лепешка. Но, знаешь, Юрок, извлекли все-таки эти деньги. Правда, они в какую-то спекшуюся монолитную массу превратились.

— Ну так-то деньги бумажные, могли вообще сгореть. Может, это байка? — заметил Ростовский. — А ящик?

— В корень проблемы, парень, зришь… — похвалил Юру Воробьев. — Верно! Ведь ящик неотправленный тоже там остался — в Сбербанке гаимском.

— Что ж там было, дядя Гена? В том ящике?

— Что было? — Старик Воробьев хитро прищурился. — Угадай с трех раз.

— Деньги?

— Бери выше. Какие там деньги! То, что в огне не горит, да и в инфляции вашей новомодной не сгорает.

— Неужели?

— Точно, парень. Золото, драгоценные камни… Да какие камни! Россыпи бесценные… Баснословной стоимости!

— А не сказки вы мне рассказываете, дядя Гена?

— Сказки?! Стал бы ты, парень, сидеть тут со мной разговаривать — если бы думал, что речь идет о сказках! Какие уж там сказки… Видно, вот и Васька Петухов смекнул, что к чему. Догадался, что не сказка все это.

— А откуда ж взялся тот ящик?

— Да, говорят, выявили там, в Гаиме, незадолго до того землетрясения энкавэдэшники бывшего главаря басмаческой банды. Знаменитого главаря! Легендарного Рустам-хана. И те ценности несметные — у него изъяли.

— Да вы что!

— Экспроприировали! А отправить в областной центр, видишь, не успели. Так и погибло все…

— Думаете, погибло?

Дядя Гена опять хитро прищурился.

— А ты надеешься, что нет?

Юра скромно потупился. Ему не очень нравилось, когда кто-нибудь угадывал его мысли.

— Что — сердчишко-то застучало?

— С чего вы взяли?!

— Да ты не смущайся, Юрок. Ясно, что это первым делом приходит в голову. Сокровища-то там были несусветные. Хан или бей этот восточный уж постарался — скопил на черный день! Там земля такая: сапфиры, рубины прямо под ногами лежат!

— Правда?

— Правда!

— Значит, вы думаете…

— Догадливый ты паренек… Хорошо соображаешь. Действительно, камни и золото — это ведь не бумажки гознаковские. Верно? Попрочней материал. Что им будет? Лежат себе и лежат, поди, под завалами-то. До сих пор… Верно? Почему их теперь и не поискать, а?

— А почему, дядя Гена, деньги те, что вы привезли в Гаим тогда, полвека назад, искали так упорно и старательно? А ящик с ценностями, причем столь великими, — вообще не искали? — настороженно поинтересовался Ростовский, оставляя вопрос своего собеседника без ответа.

— А-а! В том-то и изюминка всей этой истории… — усмехнулся пенсионер. — Отчего и не устарела, Юрок, эта информация с годами! Ой, не устарела… Деньги-то те на балансе были, понимаешь? За них отчитываться нужно было, причем конкретному начальству. А ящика-то вроде как и не существовало! Понимаешь? Ну, может, и было кое-что запротоколировано, когда Рустам-хана этого подпольного энкавэдэшники кокнули. Но ведь люди, которые этим занимались — «сдал — принял» и все такое! — погибли вместе с Гаимом. Так ведь?

— Так…

— И информация об этих ханских сокровищах, по всей видимости, так и не успела дойти до «большой земли». Понимаешь, Юрок? Они тогда в Гаиме небось и дозвониться не успели в областной центр. Только, видно, хотели сообщить, что собираются те ценности, изъятые у хана, с нашим самолетом отправить. А тут как раз — ка-ак шарахнет! И все — на полвека тишина.

— А вы, значит, с Петуховым тоже — ни гугу?

— Мы что — самоубийцы?! Не спрашивают нас ни о каком ящике органы — и хорошо! Нас и так из-за бумажных денег, которые мы всего лишь перевозили, чуть не сгноили… А если бы еще эта история с ящиком всплыла? Да нам с Георгием тогда и вовсе не оправдаться. Уж точно обвинили бы, что сами мы это землетрясение и устроили! Как английские шпионы по заданию империалистической разведки.

— Думаете, дядя Гена, если деньги нашли, то и ящик тот найти можно?

— А почему нет? Ведь после землетрясения место, где Гаим похоронен, на целые десятилетия закрыли.

— Как это?

— Так это… И все, что случилось — и само землетрясение, и гибель Гаима, — большим секретом стало. Время такое было…

— Какое?

— Да все начальники знали, что стихийные бедствия не должны тревожить людей. О землетрясениях да наводнениях в газетах тогда писали очень редко и осторожно. А в тот год еще был юбилей великого вождя! И такой праздник омрачать никак нельзя было. Какой же это подарок к празднику — город погиб? В общем, в газетах о «захлопнутом» горами Гаиме не было ни слова. А тут еще духовенство местное активизировалось: пошли разговоры о том, что землетрясение — это кары всевышнего за то, что народ отступил от законов шариата.

— И что же?

— В общем, чтобы избежать народных волнений, на эту тему официальные власти наложили строжайшее табу. На дорогах, ведущих в ту сторону, где прежде был город Гаим, были поставлены шлагбаумы. Тех, кто пытался нарушить запрет, приглашали в милицию. Все разговоры о запретной зоне строго пресекались. Короче, на многие годы все подступы к долине, где погиб город, стали запретной зоной.

— Вот оно что…

— Хотя пешком туда и прежде было особо не добраться. По силам это только очень выносливым и хорошо знающим местность людям. Правда, мне довелось много лет спустя говорить с одним человеком, пытавшимся проникнуть в эту изолированную от мира долину.

— Неужели?

— Это был местный, из Гаима, парень. В то время, когда случилось землетрясение, он служил в армии. После армии он вернулся в родные края и узнал, что в его кишлак не пускают.

Однако местные люди привычны к суровым горным условиям. Он взял с собой лепешек, изюма и якобы все-таки через горные перевалы пробрался туда. Так вот этот человек утверждал, будто бы видел в долине огненные отсветы, похожие на огни костров. Ночью ему казалось, что он видит огонь. Правда, ему не удалось обнаружить в долине ни людей, ни следов их пребывания. Так что можно было предположить, что те огненные блики — действительно свидетельство вулканической деятельности. Однако…

— Так кто это был?

— Откуда ж мне знать… Ну а что касается полетов туда на самолете, после землетрясения об этом и речи никакой быть не могло.

— И долго так продолжалось?

— Запрет этот сохранялся многие годы. Десятилетия! До тех пор… Ну, в общем, когда уж все стало можно…

— Все, что не запрещено, разрешено? Перестройка?

— Да… Я вот полжизни промолчал — боялся рот открыть. Георгий Петухов тоже.

— А потом?

— Ну а потом другое время настало: свободы глотнули немного… Вот Георгий, наверно, и разговорился, на свою беду, — поделился, видно, с Васькой своими воспоминаниями. И о деньгах, наверное, рассказал, и о ящике… дурачок!

А Васька-то алчный — я ведь уже тебе говорил! Вот, видно, и решил Петухов-младший подзаработать на нашей информации и до тех сокровищ добраться.

— Так вы думаете, что Прекрасная долина, о которой пишет эта баба, эта Элла Фишкис, и есть то самое место, где прежде город Гаим находился?

— Думаю, что так. И думаю, что Васька Петухов туда добрался!

— А чем ему, Ваське, родственник его, Петухов-старший, помешал?

— Да, видно, уж слишком болтлив стал последнее время друг мой Георгий. Не только с Васькой своим стал трепаться на эту тему. Видишь ли, даже с корреспондентами встречаться стал.

Воробьев достал из записной книжки, лежавшей на тумбочке, сложенный вчетверо клочок газетного листа и протянул Юре.

— Я вот тут как-то вырезал из газеты… Хочешь, почитай.

Юра развернул листок.

«Похожая на гигантское чудовище громада надвигалась на город. Люди убегали… Это и вправду было похоже на охоту чудовища. Неторопливо и бесстрастно — никуда не денутся! — оно догнало их и проглотило тысячи жизней. В тот же миг поднялся жуткой силы ветер, вырывавший с корнем деревья. Я видел, как лошадь, привязанную на краю картофельного поля, вместе с деревом выбросило на противоположный склон ущелья.

В это время Воробьев присел и закрыл голову руками. Я вслед за ним. Над нами, чуть не задевая наши головы, проносились обезумевшие птицы… Тучи птиц. Как при вавилонском столпотворении, перемешавшиеся в кучу — разномастные, разнопородные, — они летели, дергаясь из стороны в сторону, зигзагами, словно обезумев.

Потом я узнал, что это было одно из самых сильных в двадцатом веке землетрясений».

Юра вернул старику газетную вырезку.

— Ну и?

— Ну и доболтался Георгий. Да и квартира, наверное, понадобилась для чего-то Ваське.

«Это верно… Понадобилась, — подумал про себя Юра. — Как перевалочный пункт!»

— Как подыскать летчика, который возьмется за такое дело, я тебе, Юра, подскажу, — заметил дядя Гена.

— Правда?

— Контакты у меня в тех краях остались. Я тамошний народ и обстановку хорошо знаю. Летать там, правда, непросто. Денег тебе будет стоить. Авиатрасса пролегает не над горами, а по ущельям. Это опасно. В ущелье, например, может «зайти» облако.

— А пешком?

— Дорогами в тех краях можно пользоваться только с июля по октябрь. Что же касается того места, где прежде был Гаим… — Воробьев задумался.

— Да?

— Вряд ли там они вообще есть, дороги… Но, думаю, найдутся люди, которые тебя в Прекрасную эту долину доставят. Только и ты уж, Юрок, когда вернешься, старика Воробьева не забудь… — Дядя Гена снова легонько похлопал себя по левой стороне груди.

— Не забуду, дядя Гена, не забуду! — просветленно, вдохновленный открывающимися перспективами, пообещал милиционер.

* * *

«А что, если эта девица, Элла, все-таки у родственников? У Горчицких у этих?» — так думал Юра Ростовский, снова и снова листая тетрадь Эллы Фишкис.

«Профессор Мирослав Горчицкий — главный хранитель отдела минералогии в Национальном музее природоведения. А моя тетя Агнесса после того, как вышла на пенсию, уже лет пять, как просто сидит в залах этого музея и следит за тем, чтобы посетители не трогали экспонаты. Такая у нее работа».

И хозяин «Ядрены-Матрены» намекал: «Вообще-то Элла очень любила у Горчицких гостить».

Конечно, Юра Ростовский не мог позабыть этих слов Славы Чугунова.

«Какой облом-то будет… — думал милиционер. — Выяснится в конце концов, что пенсионер Воробьев — старый маразматик, рассказывающий сказки. А Элла Фишкис в гостях у родственников пьет чай в одной из столиц Балтии или мечтает себе, сидя в музее на бархатном стуле… А ее тетрадка — тоже надувательство, вымысел и неправда!»

Надо сказать, что в глубине души Юра отчаянно надеялся, что так оно и окажется.

Если совсем-совсем честно, Юра принял бы это с облегчением! И зажил бы снова своей понятной и спокойной жизнью дальше. Что касается угроз «клиента», то с помощью Сережи Ваняйкина уж как-нибудь Юра с ним бы разобрался! Поставила бы милиция мафию на место. Хотя бы в одном конкретном случае.

Нет, ну, вдруг?! Вдруг эта Элла, и правда, пьет чай у своей тетеньки Агнессы?

Надо, надо этот вариант проверить… В общем, на эту поездку все-таки следует потратиться.

Да и не Испания все-таки — подешевле обойдется.

* * *

На первом этаже Национального музея природоведения в пустынном кафе стулья стояли ровно по линейке — по всей видимости, их не часто сдвигали с места. Не торопясь, со вкусом Юра выпил там чашечку «Экспрессо» и по широкой мраморной музейной лестнице стал подниматься наверх.

«Интересно, кого сюда может занести по собственной воле? — думал он. — С какого бодуна может человек сюда попасть?»

Юра с удивлением смотрел на длинные ряды витрин — камни, камни, камни… Кому это надо, кого может заинтересовать?

Ответ напрашивался сам собой — никого! Проходя зал за залом, Ростовский так не обнаружил ни одного человека.

Заинтересовала Юру только витрина с «алмазами». Это были копии самых знаменитых алмазов Земли. «Великий Могол», «Граф Орлов» и так далее.

Вообще вид камней в разделе «Драгоценные» немного разгонял скуку. Тем более что из объяснений на табличках следовало, что некоторые из них подлинные. Не копии.

Наконец, слушая эхо собственных шагов, гулко отдающееся под высокими сводами, Юра Ростовский вошел в зал № 14.

Огромное пространство этого зала сияло навощенным паркетом и блистало позолоченной лепниной. И обнаружить, что в углу этого необъятного зала, на бархатном стульчике, дремлет, склонив на грудь голову и клюя носом, крошечная и довольно древняя старушка, было, в общем, не так-то и просто.

Но Юра ее все-таки обнаружил.

— Агнесса Йозефовна! — тихо позвал Ростовский.

Старушка испуганно встрепенулась и, явно смущенная тем, что ее «застукали» — заснула-таки на «боевом посту»! — принялась поправлять свой и без того аккуратный седой пучочек.

— Агнесса Йозефовна сейчас не работает, — наконец смущенно произнесла она.

— Не работает?

— Видите ли… Агнесса Йозефовна заболела.

— Ах, вот что… — Юра не смог скрыть своего разочарования. — А где же я могу ее все-таки увидеть? Не подскажете?

— Ну, если вам разрешат навестить ее в больнице, — вздохнула старушка. — Хотя вряд ли… Говорят, что к ней не пускают никого, кроме мужа…

— Ну а мужа? Можно мне увидеть ее мужа? — воспрянул духом разочаровавшийся было Ростовский.

Старушка важно кивнула:

— Горчицкий у себя в кабинете… Профессор сейчас уже на своем рабочем месте.

— А что — его не было? — заинтересовался Юра.

— Да он часто бывает в командировках… Особенно последнее время. И это в его-то возрасте! — вздохнула старушка. — Нет чтобы поберечь себя.

На третьем, «антресольном» этаже, где находились комнаты сотрудников музея, Юра, поплутав, обнаружил наконец дверь с табличкой «Отдел минералогии. Профессор Горчицкий».

Вопреки его ожиданиям профессор Горчицкий был занят отнюдь не изучением какого-нибудь увесистого и мудреного манускрипта.

Он смотрел выпуск «Новостей» — на его письменном столе помигивал светящимся экраном небольшой портативный телевизор.

— Разрешите? — нерешительно произнес Юра.

Пожилой человек, сидящий за письменным столом, боком к двери, едва повел бровью.

— Заходите… — пробормотал он.

Юра вошел в тесную комнату, заставленную книжными шкафами.

В это время на экране какой-то очередной беженец на какой-то границе жаловался в микрофон корреспондента, что уже «пять лет живет без крова». За эти пять лет его жена родила еще пятерых детей, и теперь их у него уже двенадцать…

— Ну не молодец ли? — воскликнул человек у телевизора. — Ничто их не берет: есть кров, нет крова — плодятся и размножаются!

Профессор Горчицкий брезгливо сморщился, глядя на экран. Юру он едва лишь окинул мимолетным взором.

— А поскольку таких, как этот оборванец, — горячо продолжал профессор, — там еще пара-тройка миллионов, то гуманитарные организации просто сбились с ног, снабжая их едой. Мир похож на сумасшедший дом, потому что мы нарушаем естественный баланс, к которому всегда стремится природа!

Ростовский понял, что просто «попал под руку». А профессор Горчицкий выплескивает эмоции, вызванные телевизионной картинкой. Подобно тому как люди часто, сидя в пустой комнате у телевизора, хлопают себя по колену и раздраженно кричат: «Ну не идиоты ли!» Очевидно, несмотря на появление Юры, комната по-прежнему оставалась для профессора пустой.

— Неужели род людской настолько вас разочаровывает? — осторожно поинтересовался Ростовский, чтобы хоть немного привлечь к себе внимание.

— Да нет… Отчего же!

Профессор теперь смотрел на Юру в упор.

И Ростовский отчего-то по-ученически, словно бы даже заробев, поежился.

Серые, бесстрастно взирающие на собеседника глаза, очки без оправы, тонкие высохшие от времени губы аскета… В нем было что-то от растения, хранящегося в гербарии под папиросной бумагой, — нечто высохшее, шуршащее… Что-то по-настоящему старческое и даже, возможно, уже неживое. Или это сама обстановка музея навеяла подобное сравнение?

— Видите ли, молодой человек… — продолжал Горчицкий. — Один бегемот за сутки перерабатывает в навоз шестьдесят пять килограммов растений! И в этом его высшее «предназначение»: он обогащает, удобряет почву — и дает таким образом жизнь новым растениям. Поэтому никто не будет отрицать важность его «работы».

— Неужели шестьдесят пять килограммов?! — восхитился Юра производительностью бегемота.

— Так вот, молодой человек, что я вам скажу! — остановил его восторги старик. — Когда задумываешься над жизнью некоторых человеческих особей, невольно приходит в голову, что на них в природе лежит та же функция, что и на бегемоте. Они живут для того, чтобы есть!

— Вы так думаете? — немного растерянно пробормотал Юра, чтобы поддержать странный разговор.

— Или попросту говоря: они живут, чтобы потреблять пищу и перерабатывать ее в навоз, — снова горячо воскликнул профессор. — Хотя, согласитесь, справляются они с этой «работой» хуже бегемота, ведь так? Меньшая производительность! Но природе и они для чего-то необходимы.

— Да, да, я вас, кажется, понимаю…

— Однако вот что я вам скажу, молодой человек: этим производителям навоза не следует слишком жаловаться или предъявлять чрезмерные претензии.

— Вот как?

— Видите ли, юноша… Природа не делает случайных движений. Когда какая-нибудь популяция начинает чересчур размножаться, грозовая молния ударяет в дерево, начинается сильный пожар — и равновесие восстанавливается. В мире людей такую функцию берет на себя война. Но людям такое положение вещей кажется чересчур жестоким…

Тем не менее, когда некая популяция грязных оборванных человеческих особей, которые не в состоянии обеспечить даже собственное пропитание, нарушает равновесие в мире, столь необходимое для выживания вида, то ударяет молния… Они совершают нечто или начинают вести себя таким образом, что провоцируют свое уничтожение.

— Но, профессор…

— А вы, собственно, кто и по какому делу? — вдруг спохватился Юрин собеседник.

— Я из Москвы.

— И?

— Мы разыскиваем вашу родственницу.

— Родственницу?

— Эллу Вениаминовну Фишкис.

— Эллу?

— Именно.

— Что вы говорите?! Вы не можете найти Эллу? — Профессор озабоченно смотрел на Юру. — Извините, но я просто не в состоянии в это поверить!

— Придется поверить, профессор. Элла Фишкис уже очень давно не появляется в своей квартире. И никто не знает, где она. На работе она никого ни о чем не предупреждала, просто перестала приходить — и все.

— На работе? — Профессор поднял брови. — Ах, да, вы имеете в виду этот кабак…

— Трактир, профессор.

— Но как же так? Видите ли… Конечно, Элла уже давно не звонила нам. И, увы, никак не давала о себе знать. Но… честно говоря, я-то думал…

— О чем же вы подумали?

— Понимаете, у нас тут произошла, не без ее участия, одна неприятная история. И я просто подумал, что Элла чувствует себя виноватой и потому «не кажет глаз», не напоминает о себе. Это для провинившегося человека естественное поведение.

— Увы, Элла Фишкис никому «не кажет глаз», не только вам, — с довольно лицемерной печалью в голосе заметил Ростовский. — Причем уже довольно продолжительное время.

— Что же с ней могло случиться?

— А вам ничего в голову не приходит?

Профессор огорченно пожал плечами.

— Если бы знал, — горько вздохнул он, — если бы я знал…

— То? Что бы тогда?

— То я непременно бы вам сообщил!

— Непременно?

— Я вас провожу, господин милиционер.

И Горчицкий повел Юру к дверям.

— Огромная просьба… Если вам что-то станет известно, непременно дайте мне знать. И вот еще что… — Горчицкий достал бумажник и вытащил стодолларовую бумажку. — Не бросайте эти поиски. Я лично буду теперь очень волноваться. Кто бы мог подумать! Хорошо хоть, что моя жена ничего не знает — это ее просто сведет в могилу.

Юра не без удовольствия, но все-таки довольно растерянно взял протянутые деньги, пытаясь найти объяснение этой небывалой щедрости.

То ли уже сам вид человека из московской милиции рефлекторно вызывал у людей это желание — достать бумажник, то ли это действительно очень неприятно, когда тебя вдруг невольно уличают в равнодушии? В том, что ты за столько-то времени не удосужился взволноваться и даже заметить, что исчезла твоя родственница?

Уже спустившись по роскошной мраморной лестнице на первый этаж, где находились кафе и гардероб, Юра вдруг остановился. Вестибюль музея украшало огромное живописное полотно. Неизвестный художник очень доходчиво изобразил на нем долгий и нелегкий путь, пройденный человеком от обезьяны до его нынешнего состояния. Вот он какой вначале-то был: чуть не на четвереньках и со скошенным лобиком; потом чуть покраше стал, но все равно еще — не очень… «муму», одним словом… Неандерталец! А потом вона какой стал красавец. Как распрямился… и поднял гордо голову… хомо сапиенс… человек разумный!

Некоторое время Юра задумчиво, задрав голову, рассматривал поучительную картину. А потом вдруг развернулся и снова пошел на третий этаж, к профессору.

Ростовский вошел в его кабинет и протянул Горчицкому тетрадь.

— Совсем забыл. Милиция обнаружила вот это. Вы почитайте, профессор.

— Что это?

— Это называется «Дневник Эллы Фишкис».

— Дневник Эллы? — Профессор, еще больше побледнев, ошеломленно смотрел на Юру. — Дневник?

— Да. И, возможно, он проливает свет на исчезновение вашей родственницы.

— Но…

— И потом… Понимаете… Я бы хотел с вами посоветоваться, профессор.

— Посоветоваться?

— Да. Как со специалистом. Понимаете, мне рассказывал один старый летчик… Там было когда-то землетрясение… А потом все засекретили…

— Любопытно, любопытно… — вздохнул профессор Горчицкий, выслушав сбивчивый Юрин рассказ. — Место, судя по всему, действительно может оказаться уникальным… Флора, фауна…

— Однако больше всего меня интересуют, конечно, не флора и не фауна, профессор, а судьба вашей родственницы…

— Да-да… Разумеется!

— Я к вам сам зайду. Вы почитайте, почитайте, профессор… Я зайду. Завтра.

* * *

Пошел дождь. Погода была балтийская. Что под легкое свежее, из бочки, балтийское пиво и под угря копченого было очень уместно… Гармонично!

Вот ведь благородная рыбка этот угорь — или не рыбка? Червяк, по сути! — а какой вкус… Какой аромат… Как на языке тает. Пальцы жирные, а вкус благородный, не жирный… Вот загадка природы и гастрономии. А еще говорят — пиво с креветками… Ерунда… Вот с чем пиво-то следует вкушать!

Глядя на длинные зигзаги и дорожки, которые прокладывали на стекле дождевые капли, Юра не торопился. Здесь в ресторанах были такие цены, что на обломившиеся от профессора сто долларов можно было гулять и гулять.

Юра сидел у окна, и сквозь мокрое стекло ему был виден изгиб узкой средневековой мостовой — что выглядело крайне романтично…

Эх! Ростовский вздохнул и заказал еще кружечку… Такого же! Легкого светлого балтийского.

Дождь, улица, копченый угорь… И пиво.

Стихи, а не жизнь.

* * *

— Я потрясен… — Горчицкий вернул Юре тетрадь.

— В смысле? Значит, вы верите?

— Я верю, что этот дневник какая-то шутка, мистификация… Может быть, даже самой Эллы. Она вообще-то у нас девушка довольно изобретательная и остроумная.

— Да? А я слышал другие отзывы.

— Не знаю, с кем разговаривали вы на эту тему, но я нашу девочку знаю с детства.

— Так, профессор… Значит, вы думаете, что Прекрасная долина не существует?

— Как вам сказать… Все-таки ответ мой — отрицательный.

— Но есть свидетельство очевидца — старого летчика… Ведь после землетрясения, вполне возможно, что…

— Да-да, вы говорили…

— Ну вот!

— Вы хотите знать мнение ученого? — Мирослав Горчицкий недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, со своей стороны кое-что проверил. Слова этого вашего летчика, например. Нельзя ведь доверять только ощущениям.

— Вот-вот, нельзя! — согласился Юра.

— Так, например, в «Докладе Академии наук» за июль сорок шестого года я нашел сообщение о том, что произошел обвал склонов горы Сокурак. Там был большой кишлак, несколько маленьких кишлаков, тысячи людей, огромное количество скота…

— Ну вот видите… В докладе Академии наук ведь ерунду не напишут!

— Кроме того… Я сравнил карты тридцатых годов с теми, что издавались после войны, и…

— И что же?

— И обнаружил, что на довоенных картах город Гаим есть. А вот потом он с карт исчезает.

— Ну вот видите!

— Вообще, строго говоря, место и время землетрясения, о котором говорит этот ваш летчик, и его мощность известны были еще и тогда, в те годы, сейсмологам. Толчки были зарегистрированы. Причем даже сейсмологами в Южной Америке. Такие вещи ведь не утаишь…

— Ну вот!

— Ведь произошло одно из самых сильных в двадцатом веке землетрясений, господин милиционер. Выход энергии соответствовал энергии взрыва водородной бомбы в сорок мегатонн!

— Я и говорю…

— И если предположить, что район землетрясения был обитаем, то жертвы при таком катаклизме неизбежны.

— Однако?

— Однако данных об этом нигде нет.

— Так что же?

— Так что, вполне возможно, что оно было и правда, засекречено.

— И что из этого следует?

— Ну что ж… Давайте смоделируем ситуацию, господин милиционер. Сначала природный катаклизм и создал, и одновременно надежно изолировал Прекрасную долину. К этому добавились запреты властей — почти полвека гибель города была тайной. Сюда не должна была ступать нога человека. А позже, уже в наши дни свободы, когда проблемой в отдаленных географических точках стало добраться даже до населенных пунктов…

— Вот-вот! Что уж говорить о ненаселенных!

— Да… Уже по этой причине долина Гаима, возможно, опять не попала в поле зрения и зоны внимания человечества.

— И вот вам «затерянный мир»!

— Возможно. Но маловероятно.

— Так вы не верите в существование такого «затерянного мира»?

— Я допускаю. Но…

— Но?

— Все-таки хочу сказать: нет.

Юры почесал в затылке:

— А я вот что-то так не думаю.

— То есть вы хотите сказать, что будете продолжать этим заниматься, господин милиционер?

— Да, я хочу это сказать.

— Ну что ж… Конечно, как ученый, я одобряю такой подход. Следует все проверить.

* * *

Если по дороге в столицу сопредельного государства у Юры еще оставалась надежда, что все его фантастические предположения рассеются подобно тому, как исчезает волшебное изображение и пустеет экран, когда в зале кинотеатра включается свет, а исчезнувшая Элла Фишкис просто-напросто загостилась у своих родственников… То теперь… сомнений оставалось все меньше.

Эллы Фишкис в гостях у Горчицких милиционер не нашел.

И что бы ни говорил профессор, Прекрасная долина, скорее всего, действительно существует.

Но главный-то ужас состоял в том, что эта самая долина уже вовсю манила Юру. Манила, ну просто как мираж в пустыне манит обезвоженного путника; как манит видение острова в безлюдном океане на сто восемьдесят четвертый день плавания испанского фрегата соскучившихся по земле моряков.

А если конкретно. Без поэзии?

И Ростовский крепко задумался. Коммерческое использование «затерянного мира» сулило, возможно, барыши несравненные. Что там какой-то ящик с драгоценными камнями, который еще найдешь ли, нет…

Эксклюзивные путешествия для состоятельных любителей суперэкзотики, это раз. В высшей степени перспективные контакты с торговцами «органами». Это два.

И уж что-нибудь он там да и найдет… Причем все, что бы ни нашел, принесет деньги. Если Юра найдет шоумена Оскара — заплатит финансовый директор Семен Семенович. Если найдет «товар» — раскошелится торговец с «Каховской». А если Юра и до ящика, о котором толковал старый летчик, доберется?

Ему уже сейчас платят деньги, хотя он ничего еще не требовал и не просил. Платят деньги просто так — чтобы он нашел эту Эллу Фишкис.

Правда, если быть до конца честным — это единственное, что никак не входило в Юрины планы, — найти Эллу Фишкис.

* * *

На сей раз проникнуть в офис менеджера и финансового директора Семена Семеновича Приходько Юре помог тонкий намек на то, что он владеет кое-какой интересной информацией относительно самого Оскара Феликсовича Звездинского.

Конечно, он снова довольно долго и нудно вел переговоры с дюжими телохранителями Приходько.

Однако бдительные парни дали Ростовскому все-таки возможность пообщаться непосредственно с самим Семен Семенычем.

Увы… За время, минувшее с предыдущей их встречи, менеджер и финансовый директор шоумена Оскара Звездинского довольно сильно сдал. Как показалось Юре, Приходько и похудел, и побледнел, бедолага…

«Вот они, убытки, что с человеком-то делают… — подумал Юра. — Эка мужика скрутило!»

— Я его родил… — как заведенный забормотал, увидев Юру, финансовый директор. — Произвожу их на свет, делаю людьми. Известными, популярными людьми… А они набирают силу и начинают от меня морду воротить… Мы терпим невероятные убытки, платим неустойки, теряем партнеров…

И вдруг, резко прервав свои бормотания, сухо поинтересовался у растерянно застывшего на пороге Ростовского:

— Ну так что у вас за информация, юноша?

— А вы так и не нашли господина Звездинского? — ответил Юра вопросом на вопрос.

— Замолчи! — завопил Приходько. — Не трави душу! Если есть что сказать — говори. Я обшарил всю Москву! Все известные курорты мира! Поставил на уши все турагентства. Нанял частных детективов, задарил немыслимыми взятками милицию. Как в воду канули!

— А если бы я помог вам его найти?

— Ты?

— Я.

— С какой стати — именно ты?

— Ну, если мы заключим принципиальное соглашение, я поделюсь и подробностями, — пообещал Юра.

— Ха-ха… — хлопнул себя по бокам Приходько. — Ловок парень! Да любой мошенник сейчас в курсе, что я пропадаю… Любой мошенник знает, что я готов заплатить любые деньги ради того, чтобы найти Оскара… И любой мошенник может воспользоваться сейчас ситуацией и предложить мне за хорошие деньги информацию, которой якобы обладает!

— Я не предлагаю вам информацию, — скромно заметил Юра. — Я предлагаю вам самого Оскара Звездинского.

— Вот так?

— Ага…

— Дай-ка я тебя расцелую, голубчик! Даже если ты врешь, как самая последняя собака! — Приходько и в самом деле привлек Юру к своему огромному животу и довольно горячо чмокнул его в лоб. — У меня, парень, на три минуты, веришь ли, перестало болеть сердце от твоих слов! Вот что значит — вселить в человека надежду! Но учти, если ты наврал, я тебе накажу! Понимаешь, что к чему?

— Понимаю, не дурак… — Юра вздохнул. Желающих его наказать становилось в этом городе все больше.

Конечно, Ростовский блефовал. Из найденного дневника ясно следовало, что Оскара Звездинского уже никто и никогда не сможет найти.

Но Юра рассудил, что главное — это попасть в Прекрасную долину, а там… Конечно, с Семеном Приходько не следует шутить — нравы в шоу-бизнесе не самые нежные, — но Юра и не собирался менеджера «кидать». Попав в Прекрасную долину, он сумеет предоставить менеджеру неопровержимые доказательства того, что Оскар Звездинский погиб именно там. А уж такой, как Приходько, сумеет распорядиться фактами. Из сенсационной гибели шоумена он наверняка сумеет создать новое шоу и на волне всеобщего интереса к истории загадочного исчезновения вездинского извергнет из своего обширного и плодовитого чрева следующего шоумена…

В конце концов, все, что Юра пообещал директору, — это найти Звездинского. А какого именно, мертвого или живого, — об этом речи не было!

— А что от меня хочешь? — уже без эмоций, сухо поинтересовался Приходько.

— Денег.

— Лаконично! — похвалил Приходько.

— А чего болтать попусту языком…

— А на что они тебе, милок, деньги-то?

— На организационные мероприятия.

— Так-так… — Приходько ненадолго задумался. Видно было, что Юрин ответ ему понравился. — Много нужно? — наконец поинтересовался финансовый директор.

Юра назвал сумму.

— Ну это мне по карману… — вздохнул Приходько. — Честно говоря, юноша, это просто крохи по сравнению с теми убытками, которые меня еще только ожидают! Ведь гастроли Оскара распланированы на полтора года вперед…

— Ну так в чем же дело?

— Да ни в чем… Давай-ка и впрямь поговорим, — предложил Семен Семеныч. — Не против?

— Ну так я за тем и пришел…

— Ну вот и хорошо. Давайте, юноша, потолкуем поподробней.

* * *

Конечно, теперь Юра был осмотрительней — и, подходя к своему дому, внимательно поглядывал по сторонам.

И как оказалось — не зря…

У самого подъезда снова маячил в темноте неясный силуэт.

Снова кто-то дежурил, дожидаясь его возле дома.

Опять заказчик? Не терпится рассчитаться?

Ростовский замедлил шаг.

«Что-то не похоже… — подумал он. — Мужик-то с зонтиком… Не стиль мафии, прямо скажем. Эти на разборки с зонтиками не ходят. И уж тем более — на киллера не похоже!»

И смело шагнув «навстречу опасности», Ростовский решительно заглянул под зонтик.

— Вы?

Юра не верил своим глазам…

Под зонтиком обнаружился не кто иной, как профессор Горчицкий.

— Неужели это вы?

— Да вот, господин милиционер… Я!

— Дома не сидится?

— Не сидится.

— Как вы сюда попали?

— Прилетел… Вечерним рейсом.

— Случилось что-нибудь?

— Да…

— Откуда же вы узнали, как меня найти, пан профессор?

— Вы же останавливались у нас в гостинице… Оставляли там паспортные данные.

— Понятно.

— Видите ли, господин милиционер, мне не дает покоя судьба Эллы. К тому же…

— Что еще?

— Видите ли… мне уже столько лет, что это, очевидно, уже последний шанс…

— Шанс?

— Понимаете, ради науки…

— Ради науки?

— Ради науки — я должен увидеть этот «затерянный мир»! Понимаете, мой коллега, шотландский геолог Джеймс Хаттон сказал как-то, говоря об истории Земли, что не нашел «никаких следов ее начала и никаких перспектив ее конца»…

— Возможно, — согласился Юра. — И что теперь?

— Видите ли… Познание процессов, происходящих на Земле, это так увлекательно. Но это то, что крайне трудно понять, живя в городе… Вы были, господин милиционер, когда-нибудь в Великом каньоне или в Йосемитском национальном парке в Сьерра-Неваде? Нет?

— Нет, профессор.

— Так вот. Посетив Йосемитскую долину, вы ощущаете — ну если, конечно, знакомы с геологией! — что ее великая красота, ее крутые, каскадами низвергающиеся водопады — это плод работы возвышающихся над ней ледников, изрезавших породы горной цепи Сьерра-Невада во время недавнего оледенения…

— Так-так… И что дальше?

— А увидев слои осадочных пород, обнаженные в стенах Большого каньона, вы, господин милиционер, сможете понять, что моря отступают и наступают…

— Что еще?

— В каком смысле «еще»?

— Ну что еще, кроме этой лирики, я могу понять?

— Я специалист, господин милиционер. Я мог бы вам помочь.

— В чем?

— В том, что вы собираетесь предпринять.

— А что я собираюсь предпринять?

— Вы собираетесь в Прекрасную долину.

— С ума сошли? С чего вы это взяли?

— Я читал в газетах интервью с менеджером этого пропавшего шоумена. С Приходько… Он очень оптимистично заверяет публику, что концерты Оскара Звездинского скоро возобновятся! И его подопечный опять появится перед публикой.

— И что же?

— И я понял, откуда этот оптимизм, господин милиционер!

— Как вы, однако, наблюдательны. Сразу, значит, поняли, откуда «ноги растут» у этого интервью?

— Догадаться несложно… Господин милиционер, вы должны взять меня с собой!

— А если я скажу «нет»?

— То… Ну, в общем, вы понимаете, я не дам вам улететь без меня!

— Заложите?

— Юрочка… Я просто вынужден вас шантажировать.

— Ради науки?

— Да.

— А что вы все-таки думаете, профессор, насчет этих «муму»?

— Каких «муму»?

— Ну кто там все время воет в этой Прекрасной долине?

— Ах, это… Ну, это маловероятно.

— Опять у вас все «маловероятно». А потом прибегаете — аж под дождем! — и клянчите!

— Видите ли, господин милиционер… Конечно, в условиях изоляции, в горных ущельях и долинах… В общем, ареалы популяций там могут быть столь малы, что генетические явления в этих популяциях… — забормотал скороговоркой профессор. — Понимаете ли…

— А ну вас… Ни хрена я не понимаю! — Юра махнул рукой, действительно отчаявшись что-либо понять. — Потом объясните.

— Я хочу сказать, господин милиционер, что рецессивные признаки, а также доминантные признаки в ареалах популяций…

— Ладно. Хватит бормотать. Времени у меня сейчас нет, профессор. Потом поговорим.

Юра прикинул перспективы.

Даже если бы у него хватило смелости — все равно убирать старого мухомора Горчицкого уже некогда! А вот если взять его с собой… То кто знает? Профессор старый человек, очень старый… Что, если его хватит по дороге кондратий?! Вот и некому станет шантажировать.

— Хорошо, профессор. Я не возражаю. Принимаю ваши требования — под давлением обстоятельств, — согласился Юра. — Будем считать, что вы сделали мне предложение, от которого невозможно отказаться!

* * *

Перед отъездом Ростовский решил проштудировать найденную в шестьдесят девятой квартире тетрадку. По сути дела, это теперь — его путеводитель. Каждая отмеченная в дневнике деталь может пригодиться, когда он наконец окажется в реальной обстановке.

Теперь, накануне рискованного путешествия, Юра решил заглянуть в дневник Эллы Фишкис еще раз.

Последнее время тетрадка лежала у него на кухне, наверху, на кухонном, висящем на стене шкафчике. Юра встал на стул, чтобы дотянуться до нее, и вдруг остановился в некоторой задумчивости.

Кое-что его остановило.

Ему вдруг показалось, что в его отсутствие в квартире кто-то побывал.

Более того… Ростовскому показалось, что тетрадку кто-то листал, во всяком случае, брал в руки.

Теоретически это возможно. Поскольку окно на кухне было из-за летней духоты все время открытым. Конечно, как милиционер Юра понимал, что окна перед уходом следует закрывать, но в таком случае его квартира превращалась к вечеру в душегубку.

И в общем, как довольно нищий молодой человек, не владеющий ни драгоценностями, ни долларовыми заначками, ни дорогостоящей бытовой техникой, ни коллекцией костюмов от Хьюго Босс — свою самую дорогую вещь, турецкую кожаную куртку, Юра постоянно носил на себе, — особой надобности закрывать окна Ростовский не видел.

Так что теоретически забраться к нему могли. Дом стоял буквой Г, окно кухни с внутренней стороны на самом «сгибе», рядом проходит водосточная труба. Да и практически это было вполне возможно: соседей сверху, с третьего этажа — Юра жил на втором, — грабили уже дважды именно таким образом — несмотря на то, что окна они закрывали очень хорошо. У соседей-то как раз были и драгоценности, и долларовые заначки, и дорогостоящая бытовая техника.

Может, на этот раз домушники ошиблись?

Однако на грабителей не было похоже. Даже не найдя, чем поживиться, воры со зла причинили бы какой-нибудь урон: оставили после себя разгром, беспорядок. А тут…

Юра почему-то решил, что это была женщина: произвели обыск очень аккуратно, по-женски деликатно.

Что касается тетрадки, то Юра хорошо помнил, что придавил ее сверху пепельницей, чтоб сквозняк не шелестел страницами. Так вот, теперь эта пепельница стояла не на тетрадке, а рядом с ней. Более того, в пепельнице лежал окурок от сигареты «Вог».

Юра стал вспоминать, кто из его знакомых девушек курит «Вог» и кто навещал его последний раз или, может, предпоследний.

Однако те, кто навещал, — не курили. А кто курил «Вог», те давно уже не были в гостях.

Вот такая незадача.

Ну что ж… Кто-то в квартире, значит, побывал. Кто-то, видно, почитал тетрадочку и ушел. Что за беда? Однако происшествие не забывалось и — на уровне интуиции — ощущалось Юрой как крайне неприятное.

Не было ли это происшествие продолжением той таинственной слежки, которую он с некоторых пор обнаружил за собой?

Кстати, возможно, что слежка началась с того момента, как он сам побывал в квартире Эллы Фишкис.

Но кого он, Юра, мог заинтересовать?

Да кого угодно. И в первую очередь тех, кого волновали судьба Эллы Фишкис и ее исчезновение.

А кто это мог быть?

Это могли быть ее близкие, родные, знакомые…

Например, существовал бывший муж Эллы. Кроме того, у Эллы была сестра. Конечно, эта Эмма Фишкис далеко… Но вдруг она решила навестить Москву?

Потом был еще Слава Чугунов… Хозяин трактира выглядел в этой истории с исчезновением Эллы, на Юрин взгляд, тоже довольно подозрительно…

Однако размышлять на эту тему Юре было особенно некогда…

Билеты на утренний рейс Москва — Ашхабад уже лежали у милиционера во внутреннем кармане куртки.

Для Приходько, финансировавшего эту «экспедицию», целью Юриных поисков был пропавший шоумен. А профессору Горчицкому, которого Юра вынужден был взять с собой и который не слишком верил, что «господин милиционер» так старается из-за Эллы Фишкис, Ростовский рассказал историю о сокровищах Рустам-хана, о ящике, набитом драгоценными камнями…

Интересно, что такая причина не показалась старику нелепой. Время от времени люди ведь отправляются искать клады, что тут странного?

Об истинной подоплеке своих намерений Юра, понятное дело, не рассказал никому.

Назад: День тридцать первый

Дальше: ЧАСТЬ III