Книга: Плохая хорошая девочка
Назад: Дневник
Дальше: ЧАСТЬ II

День тридцать первый

Сегодня я рассказала Нинель про лошадиную голову.
И про странные пятна на Скалистой тоже поведала. И про козочку… славное милое травоядное животное… невинно убиенное.
Про таинственный вой она знает уже сама.
— Прямо мистика какая-то… — без всякого пафоса заметила Звездинская, выслушав меня довольно внимательно. — Кто-то всех пугает и поедает, а вы его не видели? Так, что ли?
— Получается…
— А можно поподробнее про пятна, Элла? — попросила она.
— Нинель… Это было нечто белесое… червю подобное. И это «нечто» скользило по горным уступам, а потом исчезло. Я думаю, в расселине или, может, пещере какой-нибудь?
— Может, это вообще какой-нибудь «параллельный мир»? — Нинель усмехнулась.
— Вот как?
— Угу… Это напоминает мне сказки диггеров о том, что в подземельях они видят время от времени некие белесые струящиеся существа.
— А у вас есть еще какие-нибудь предположения?
— Ну, еще есть у некоторых народов предания о том, что некие «племена» обитают в насыпях и полых холмах.
— Я что-то читала… А если серьезно?
— Если серьезно, то все, наверное, проще… И прозаичней. Если кого-то не видно, это не значит, что речь идет о невидимке. Просто можно, например, искусно, удачно скрываться.
— То есть?
— Прятаться, — довольно серьезно заметила Нинель. — Я думаю, здесь, в этой долине, есть такие возможности.
— Да?
— Ну разумеется.
— Ну, в общем, я тоже так иногда думаю. А кто там может прятаться? — затаив дыхание поинтересовалась я.
— Не будем гадать.
— Не будем, — согласилась я.
— А скажите-ка… Где точно вы, Элла, видели эти пятна?
Я объяснила.
— Вообще-то… Мы могли бы там немного полазать, — довольно будничным тоном предложила, немного подумав, Звездинская.
— Там скалы… И, по-моему, неприступные.
— Ну это по-вашему они неприступные. Соответствующее снаряжение у нас с Оскаром есть. И люди мы опытные.
— И что же?
— Что вас интересует?
— Ну… Когда мы можем это сделать?
— Я вижу, вы настроены очень решительно?
— Пожалуй…
— Я думаю, лучше все-таки дождаться прибытия самолета… Подкрепления, так сказать.
Я вынуждена была согласиться с этим мудрым предложением.

День тридцать второй

Сегодня Нинель предложила то, о чем я уже думала, — особенно после истории с той убитой козочкой! Думала, но не решалась сама Звездинским предложить.
— Давайте объединимся, Элла, — сказала мне Нинель. — Кстати, легче будет вести хозяйство. Готовить и все такое. И вообще, как-то веселее. Будем вместе обедать, ужинать… Кроме того, я уже просто влюблена в вашего прелестного Диди.
— Вы ему тоже очень нравитесь, — улыбнулась я.
Надо сказать, я неравнодушна к таким похвалам. Когда хвалят Диди, я просто таю.
— А Оскар вашей собачке нравится? — поинтересовалась Нинель.
— И Оскар ему нравится.
— Ну вот видите…
И я согласилась на это предложение.
Единственное, что меня отвращает от этой идеи, — наличие у Звездинских их странного проводника. Необходимость его теперь постоянно видеть довольно неприятна.
Но может быть, я все преувеличиваю? Не слишком ли я мнительна? Конечно, он странный… Но ведь не настолько. Уживаются ведь с ним Звездинские.
И потом он действительно много времени находится в отлучках. Где-то бродит, гуляет. Отлучки эти, кстати сказать, тоже довольно странные…
Но я все же согласилась на предложение Нинель.
Надеюсь, нам действительно будет теперь «веселее».

День тридцать третий

В общем, весь следующий день мы со Звездинскими возились, обустраивая наш общий лагерь.
Вечером собрались на новоселье. Отметить за рюмочкой наше объединение.
Уже вымыв посуду, после пиршества, просто сидели, глядя на огонь… Потом Оскар ушел за дровами для костра, и я спросила Звездинскую:
— Вы не бросите меня здесь, Нинель? Вы возьмете меня с собой?
— Не волнуйтесь, деточка. — Нинель усмехнулась. — Не тревожьтесь… Мы вас тут не оставим. Место в самолете вам гарантировано!
— Спасибо, — я мрачно кивнула.
— Все думаете о тайнах и загадках нашей Прекрасной долины?
— Ну должны ведь быть какие-то объяснения? — вздохнула я.
— Конечно, должны быть объяснения! — воскликнула Нинель. — Причем они могут быть какими угодно…
— Например?
— Например, все это вам почудилось.
— И лошадь?
— И лошадь.
— И коза?
— И коза.
— И пятна?
— И пятна.
— Ну вот еще!
— Не брыкайтесь, Элла, не брыкайтесь, — укорил меня подошедший в это время Оскар. — Вы лучше слушайте, что Нинель говорит, слушайте…
— Но почему мне должно было что-то почудиться? Я не принимала никаких лекарств, не принимала никаких «чудодейственных» таблеток, не одурманивала себя галлюциногенными растениями… Почему мне должно было все почудиться?
— И что же, что вы не принимали лекарств?! — пожала плечами Нинель. — Вы-то себя, может, и не одурманивали, однако это не значит…
— Что — однако?
— Это еще не значит, что вас не одурманивало!
— То есть?
— Вам, например, не приходило в голову, что долинка-то наша с фокусами?
— Вообще-то приходило… — призналась я.
— Вот-вот… Все эти дымки вьющиеся, пар этот, испарения… Мы ведь с вами и понятия не имеем, как они действуют на нас, как меняют нашу психику.
— Вашу, Нинель, ведь не меняют?
— А вы здесь, Элла, намного дольше нас!
Я вздохнула:
— Верно.
— Ну вот.
— Может, конечно, и поменяло… психику, — снова вздохнула я. — Я уж как-то и сама думала здесь об этом.
— О чем?
— О Дельфийском храме…
— Почему именно о Дельфийском храме? — удивилась Нинель.
— Ну, по преданиям, Дельфийский храм, в котором древние греки получали предсказания о будущем, был построен на том месте, где из расселины поднимался опьяняющий пар…
— Вот как? — оживились как-то чересчур синхронно Оскар и Нинель.
— Представьте себе… Легенда гласит, что некий пастух пас в горах коз и одна из них, отбившись от стада, забралась на утес. И вдруг стала там скакать и биться на одном месте. Пастух полез за ней на утес, чтобы снять ее оттуда, и вдруг остальные пастухи увидели, что с этим древним греком происходит то же самое.
— Что происходит-то?
— Он стал прыгать и бесноваться. А потом принялся кричать бессвязные фразы.
— И что?
— Оказалось, что в этом месте была расселина и из нее шли дурманящие пары. Человек, подышав ими, делался как безумный. Когда об этом узнали жрецы, они решили, что надо посадить там прорицательницу, пифию, чтобы она, надышавшись, предсказывала будущее. Потом на этом месте и был построен самый первый греческий храм. Знаменитый храм Аполлона в Дельфах.
— Ну вот видите! — удовлетворенно подытожила Нинель. — Сами вы очень хорошо все и объяснили, Элла. И все обнаруженные вами странности, надо сказать, очень хорошо в это объяснение «укладываются».
— Ничего я не вижу, — мрачно возразила я. — Мы не прыгаем и не беснуемся.
— Ну и что? Зато, возможно, видим то, чего нет на самом деле.
Я только покачала головой:
— А может, все-таки есть?

День тридцать четвертый

Нет, все-таки проводник Звездинских — во всяком случае, так Оскар называет этого человека! — странная личность.
Теперь, когда мы в одном лагере и я вижу его, увы, чаще, я могу за ним понаблюдать.
Во-первых, по-моему, он до смерти всех нас боится.
Каждый раз, когда к нему кто-то из нас подходит или обращается, проводник втягивает голову в плечи и как будто съеживается, даже приседает. Он словно становится от страха меньше ростом. Так ведет себя, кстати сказать, и мой Диди, когда бывает напуган.
Во-вторых, он очень мало ест. Когда мы ужинаем, он обычно сидит на корточках в сторонке. И только иногда берет из рук Оскара кое-какую еду.

 

Конечно, он немой… Но, в общем, он понимает все, что ему говорят. Ну, может быть, не про теорию относительности или концептуальное искусство… Но понимает!
А изъясняется он какими-то странными звуками. Я не могу объяснить, что они мне напоминают. Но что-то напоминают!
А к вечеру случилось ужасное…
Сегодня моя очередь готовить, а он должен был мне помогать: носить воду и дрова, мыть посуду. Кстати, мыть он ее не умеет совершенно. Все тарелки остаются грязными, и приходится за ним перемывать.
Перед ужином я отправила его за водой. Он ушел и пропал. Для него вообще характерны такие таинственные исчезновения.
Я отправилась вслед за ним. И обнаружила его в густой траве на приличном удалении от реки. Если он хотел принести воды, то явно пошел не в ту сторону!
В общем… Он стоял на коленях — я бы даже сказала, на четвереньках! — и, кажется, что-то ел.
— Эй, вы! Послушайте! — окликнула я этого лентяя. — Вас только за смертью посылать!
Проводник оглянулся.
В его глазах был испуг, а на губах… Ужас какой-то! Его рот был измазан кровью.
Когда он схватил пустое ведро и убежал к реке, я подошла к тому месту, где он трапезничал. На траве лежала растерзанная тушка дикого кролика.
Надо быть ловким, как… не знаю даже, как кто, чтобы догнать и задушить этого проворного дикого зверька.
Я перестала отпускать от себя Диди. Кажется, это происшествие объясняет, почему Диди так боится этого человека.

 

Конечно, я сразу же рассказала о том, что видела — об этой странной трапезе! — Оскару.
Неудивительно, что это меня просто потрясло.
— Только не беспокойтесь, деточка, — попробовал успокоить меня Звездинский.
— Не беспокоиться? Вы предлагаете мне не беспокоиться?! — возмутилась я.
— Элла, дорогая, я не то имел в виду… — стал оправдываться Оскар. — Беспокоиться, конечно, надо! Я хотел сказать: не волнуйтесь вы так! Я непременно поговорю с этим малым… Сейчас же! Конечно, я поговорю с ним.
— Вот спасибо…
— Но я думаю, что скорее всего есть какое-то простое и совсем не ужасное объяснение этой странной сцены.
— Какое объяснение? — пролепетала я. — Недостаток гемоглобина, как у вампиров? Какое тут может быть «простое и совсем не ужасное» объяснение?
— Ну например… Возможно, наш проводник просто хотел над вами пошутить.
— Ой, не надо таких примеров, Оскар. Они не выдерживают никакой критики!
— Но я правда не думаю, что все так на самом деле страшно. — И Оскар попробовал беспечно улыбнуться.
Но глаза моего собеседника говорили совсем о другом.
В них был страх.
А мне теперь понятно, что случилось с бедной козочкой…

День тридцать пятый

Он исчез…
Наш проводник исчез. Пропал? Убежал? Может, его самого съели?
Неизвестно…
Короче говоря, Оскару Звездинскому не удалось поговорить со своим проводником — или кто он там на самом деле? Кто бы он ни был, этот человек исчез.
Человек?!

День тридцать шестой

Разыскивая проводника, мы прочесываем местность.
Зачем мы его ищем?
Объяснение Оскара выглядит так: с парнем, возможно, просто что-то случилось! Возможно, он нуждается в нашей помощи, и его надо найти.
Мой мотив: его надо найти, потому что нам необходимо понять, что все-таки происходит!
Нинель тоже считает, что лучше странного проводника найти. Поскольку, когда он «на глазах» — как она выразилась, — нам безопаснее.
Долина наша небольшая — километров двенадцать в длину. Но мы так еще и не исследовали ее досконально.
Однако на сей раз мы зашли в наших поисках довольно далеко. И так уж получилось, что Нинель с Оскаром остались где-то позади, а мы с Диди здорово оторвались — ушли далеко вперед. Самым первым был, конечно, Диди. Вечно он несется впереди, наш отважный разведчик…
И вдруг Диди залаял и остановился. Он лаял, осторожно пятясь задом.
— Ну что там еще? Кого ты опять испугался?
Я подошла…
В траве лежало нечто мохнатое, похожее на свернутую козью шкуру.
Я наклонилась поближе и отпрянула — сверток зашевелился.
А звуки, доносившиеся из свертка, вне всякого сомнения, напоминали детский, точнее, младенческий плач. Я осторожно отвернула край…
Надрываясь от плача и дрыгая ногами, в свертке лежало нечто. Точнее, некто. Я в ужасе отшатнулась. Потом, когда первый шок прошел, я все-таки пересилила себя и наклонилась над свертком снова.
Безусловно, это детеныш. Но неужели это был человеческий детеныш? Чей бы ни был! Я подхватила Диди на руки и бросилась прочь.
Отбежав метров сто, я остановилась.
А что, если за ним никто не придет?
Тогда плачущая крошка может погибнуть от голода. Конечно, выглядит он не очень… Но в том, что это существо безобидное и беззащитное, нет никаких сомнений. И его могут заклевать хищные птицы, утащить лесные крысы.
Осторожно пробираясь среди колючего кустарника, я вернулась на то место, где Диди обнаружил сверток. Но в углублении между камнями было пусто.
В это время подошли Звездинские.
Им понадобилось немало времени, чтобы успокоить меня.

 

Теперь мне кажется, что я понемногу схожу с ума.
— Что это было, Нинель? — непрерывно повторяю я один и тот же вопрос.
— Ну что, что… Что-то было! Может, налить вам немного виски, Элла? Чтобы вы успокоились.
— Может быть…
— Выпейте и успокойтесь наконец!
— Понимаете, Нинель, это был самый настоящий детский плач!
— И что же тут удивительного? — Звездинская пожала плечами. — Ну плач…
— Как это — что удивительного?!
— Понимаете… Очень часто звуки, которые издают животные, напоминают детский плач.
— Ерунда! Это был настоящий плач младенца — вы понимаете?
— Ничего не ерунда! Достаточно вспомнить какой-нибудь заурядный ночной кошачий концерт под окнами! Каких только звукоизвлечений там не услышишь: тут тебе и визги истерички, и крики сумасшедшего, и жалобный детский плач…
Я только недоверчиво покачала головой в ответ на эти слова.
— Вы слушайте, слушайте, головой не качайте, — поддержал свою жену Оскар. — Нинель много общалась с этологами и знает, что говорит.
— Кто такие этологи?
— Ну, такие ученые… наблюдают за животными. Они живут среди дикой природы и ведут постоянные наблюдения. Иногда годами.
— Ах, вот как… И что же?
— Значит, вы говорите, Элла, что младенец был покрыт шерстью? — снова спросила Нинель.
Я только подавленно кивнула.
— А вы хоть знаете, что именно в таком виде человеческий зародыш и находится в чреве матери?
— ?!
— Да, да! Между шестым и восьмым месяцем жизни эмбрион почти целиком покрыт тонкой шерстью, похожей на пух.
— Ужас…
— Этот легкий первичный волосяной покров называется «лануго». И известны случаи, правда, довольно редкие, когда недоношенные младенцы в таком виде и появлялись на свет. К ужасу своих родителей! Можете представить, что чувствовали эти несчастные люди?
— Да уж… представляю! — согласилась я, вспоминая ужас, который испытала, когда развернула козью шкуру.
— Ну вот…
— Но, Нинель… Ведь здесь нет людей? Откуда же мог взяться недоношенный младенец?
— Людей здесь действительно нет, — несколько растерянно согласилась Нинель. — Вы правы…
— Тогда кто?
— Что — кто?
— Я спрашиваю, кто же тут есть?
— Вы меня спрашиваете?
— Ну должны же быть какие-то объяснения?
— Должны, — кивнула Нинель. — Но я их пока не нахожу. Может быть, это все-таки действие…
— Опять опьяняющих дымов и одурманивающих испарений? — вздохнула я.
— Может быть, это Прекрасная долина так на вас действует, Элла? И ничего не было на самом деле?
— Может быть… — вынуждена была согласиться я.

День тридцать седьмой

Я так жду его, этот самолет, что по ночам мне даже снится шум мотора.
Настолько явственный, что сегодня утром я даже спросила у Нинель:
— Вы ничего не слышали ночью?
— Что — опять вой?
— Да нет… Мне показалось, что я, почти как наяву, слышу шум снижающегося, идущего на посадку самолета. Наверное, это был сон?
— Сон, конечно. Если бы это была явь, то как объяснить, что самолета нет? Что же, он прилетел ночью — и улетел, не забрав нас?!
— Вы в это не верите?
— Маловероятно.
Я вздохнула:
— Значит, вы ничего не слышали, Нинель?
— Ничего! А вообще-то мы с Оскаром обычно очень крепко спим. Как, впрочем, и полагается всем здоровым, толстым и довольным жизнью людям.
Я все-таки постаралась убедить Нинель и Оскара, что нам лучше попытаться исследовать склоны Скалистой, не дожидаясь прибытия самолета.
Я почти уверена, что присутствие невидимого хищника — точней сказать, вообще неизвестно кого! — делает нашу жизнь опасной.
Уж лучше проявить инициативу и выяснить, кто он, чем, не зная, откуда исходит опасность, пассивно ожидать нападения.
Звездинские опытные путешественники. Среди их багажа есть все, чем могли бы воспользоваться скалолазы, чтобы преодолеть практически отвесные уступы Скалистой.
А именно со стороны Скалистой, как мне кажется, ветер и доносит обычно странный, пугающий нас вой.
На сей раз Нинель меня поддержала.
Мы не будем ждать «подкрепления». Завтра же выступаем…
Мы выступаем на штурм Скалистой! Нинель и Оскар только усмехаются, поглядывая на мой решительный вид. Очевидно, эти усмешки опытных людей должны означать, что я как дилетант «понятия не имею», что меня ждет.

День тридцать восьмой

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что склон горы Скалистой именно в том месте, где я видела странные «пятна», действительно почти вертикальный.
— Высоко не полезем! — усмехаясь, предупредил меня Оскар. — На особую экзотику, Элла, не рассчитывайте.
У них с Нинель специальная обувь, специальные веревки. Когда они пояснили мне, сколько такие «веревки» стоят, я только ахнула — целое состояние! В общем, чего только у них нет — даже какие-то специальные пластыри… С таким снаряжением они, наверное, могли бы и по потолку, как мухи, поползать — вниз головой.
Меня и Диди, висящего на моей шее — в рюкзачке, Звездинские буквально «подняли», втащили на Скалистую. Транспортировали! Предварительно «провесив», как сказал Оскар, эти самые веревки. У них особый профессиональный жаргон скалолазов, особые словечки.
…Еще усилие — и мы наконец выбрались на уступ.
— Ого! Да здесь можно отдохнуть, — обрадовалась я.
Это была довольно просторная и удобная площадка.
— Смотрите!
Нинель первой заметила, что скалистую каменную поверхность горы прорезает узкое отверстие.
— Ну что? Вперед? — предложила она.
Я довольно трусливо промолчала.
— Была не была?
Я растерянно топталась на месте.
— Давайте-ка, Элла, — подтолкнул меня Оскар. — Все-таки это вы настаивали на этой экспедиции. Ваша затея. Ведь так?
Я молча кивнула.
— Вы же хотите узнать, что там? Так?
— Так.
— Ну и вперед!
Я опять послушно кивнула и стала протискиваться в узкую каменную щель.
…Свет фонарика заметался по каменным стенам. Удивительное дело — это была пещера. И довольно вместительная.
Диди, которого я по-прежнему не вытаскивала из рюкзака, сердито ворчал. И даже пытался рычать.
— Послушайте, а вам не кажется, что эти пещеры обитаемы? — подала голос Нинель Звездинская.
— В смысле?
— В прямом смысле. Посмотрите, это похоже на чье-то логово.
— Н-да, похоже… Очень даже похоже! — согласился Оскар.
— А запах! Какой ужасный запах…
— Согласна… — Я зажала нос.
— А это что?
— Ну, двух мнений тут быть не может.
— Вы думаете, это след от костра?
— А что же еще?
— Значит, это логово принадлежит не животному?
— Разумеется. Все на свете звери — все до единого! — боятся огня, — уверенно заметил Оскар.
— Верно…
— Я не знаю ни одного животного, способного греться у костра и тем более его разводить! — продолжал Звездинский. — Ни одного, кроме…
— Кроме человека?! — прошептала я.
Нинель молчала.
— Но, похоже, здесь давно уже никого не было, — заметил Оскар, оглядываясь вокруг. — Костровище очень старое.
Я тоже огляделась… И вдруг увидела в глубине пещеры полоску дневного света.
Пока Нинель и Оскар о чем-то вполголоса переговаривались, я пошла на этот свет.
Это был еще один выход из пещеры!
Я выглянула наружу и отшатнулась. Внизу открывалась бездна.
Кроме того, я заметила что-то вроде узкого каменного карниза, ведущего к другой — над бездной выступающей — небольшой площадке. Узкого-то узкого… Но вполне можно пройти! Буквально три шага… Над бездной, правда…
А там, возможно, вход в другую пещеру?
И тут я услышала доносящийся оттуда жалобный писк.
Моя сентиментальность взяла верх над страхом.
Была не была… Я встала на этот карниз и сделала первый шаг.
Но входа в другую пещеру там не было. На скалистом уступе я увидела гнездо. Несколько птенцов тянули, надрываясь от писка, к небу тощие шеи.
— Диди, посмотри! Какие они смешные, какие милые! — восхитилась я.
Но Диди, висевший у меня на шее в рюкзачке, кажется, совсем не разделял моего умиления. Он странно повизгивал и нервно вертел головой, словно к чему-то прислушиваясь.
Теперь и я ясно различила странный посвист… Словно крылья рассекали воздух.
И тут на скалу легла лиловая тень. Я еле успела сделать назад три шага — и юркнуть обратно в «нашу» пещеру. Причем умудрилась здорово поранить об острый камень руку.
Это была огромная птица…
Птица, которая могла сбить меня со скалы, просто задев крыльями. А уж внезапно налетев… Ее желтоватый клюв трудно было даже назвать клювом — это было мощное орудие убийства, без преувеличения холодное оружие.
Я вспомнила предупреждения Нинель: «С дикой природой шутки плохи, если нечаянно наткнуться на детенышей — их родители становятся невероятно опасными!»
Защищая гнездо, эта птица могла запросто убить меня!
К счастью, я отделалась только царапиной, из которой, правда, довольно сильно сочилась кровь.
— Ну что, Элла? Вы по-прежнему хотите осматривать эти пещеры? — спросила Нинель, доставая из походной аптечки бинт и йод.
Я покачала головой. Моя пораненная рука здорово болела.
— Или будем ожидать появления «хозяев» этой уютной пещерки? — снова поинтересовалась Нинель.
— По-моему, не стоит. Надо сматываться! — находчиво предложил Оскар.
— А, по-моему, здесь и ждать некого. Никто здесь и не появится, — заметила Нинель Звездинская.
— Почему вы так думаете?
— Судя по всему, «оно» ушло. По всей видимости, обитатель — или обитатели! — этой пещеры не выдержали конкуренции с птицей.
— Вы так думаете?
— Да. Кое-кому пришлось уступить территорию.
— Как я их понимаю! — призналась я, вспоминая страшную лиловую тень от крыльев, надвигавшуюся на меня.
— Верно, «оно» уступило территорию, — тоже поддержал мнение жены Оскар.
— То есть некто пещеру давно покинул, а запах все держится? — все-таки поинтересовалась я.
— Ну, сильный специфический запах — один из характерных признаков… — заметил Звездинский.
— Признаков чего? — удивилась я.
Но Оскар уклончиво промолчал.

 

Убедившись, что страшная птица улетела, мы прежним путем спустились вниз.
— Как же «оно» сюда забирается? — глядя наверх, спросила я. — Поверхность скалы ведь почти вертикальная. У «него» же нет такого снаряжения, как у нас?
— А-а, вот что вас интересует. Да говорят, у «него» носки ног повернуты внутрь, чтобы легче было лазать по скалам и деревьям.
— Это вы про кого? — изумилась я осведомленности Звездинского. Осведомленности, о которой, впрочем, я давно уже подозревала.
— Знаете, Элла, после хорошего ужина я, может, и стал бы поразговорчивее, — опять ушел от ответа хитрый шоумен. — А сейчас, извините, дорогая… Давайте лучше вернемся поскорее в наш лагерь. Поближе к нашим гастрономическим припасам. Я есть хочу!

 

…После ужина я наконец приступила к допросу с пристрастием.
— Оскар, ну, колитесь же! На кого вы собирались тут, в Прекрасной долине, охотиться?
— Ах, опять вы, Элла, за свое…
— Вы уже, кажется, сказали, что «у него носки ног повернуты внутрь»… Что еще, Оскар? Что еще вы знаете об этом существе?
— Да отстаньте вы от меня!
— Не отстану. На кого вы собирались охотиться? — не унималась я.
— Ну, то есть… не то что бы охотиться… — уклончиво произнес шоумен.
— А что же тогда?
— Ну нам пообещали, что вполне возможна весьма необычная встреча.
— Встреча?
— Да…
— С кем же?
— Ну…
— Да говорите же!
— Условно назовем «его» йети.
— Вот как? Снежный человек?
— Хотя, по-моему, устроители нашего тура и сами толком не знают, о ком идет речь…
— То есть?
— Понимаете, я думаю, что по каким-то косвенным признакам они, так же как и мы сегодня в пещере, предположили, что тут кто-то есть. «Кто-то» обитает в Прекрасной долине! Но… — Оскар таинственно замолчал.
— Но?
— Но речь ведь идет о том, чему нет достоверных подтверждений.
— Как это?
— Видите ли… Те, кто и вправду когда-либо со снежным человеком, с этим йети, встречался, вряд ли уже могут об этом рассказать… А те, кто много рассказывает, вряд ли действительно с ним встречались!
— Ах, вот как!
— В общем, сами понимаете… Дефицит очевидцев!
— Откуда же тогда известно про то, что «у него носки внутрь»?
— Ну, когда-то на снежных склонах гор, северо-восточнее Джомолунгмы, в Гималаях, были обнаружены следы ног, похожие на человеческие. Это сообщение в свое время вызвало в Европе настоящую сенсацию. И тогда же один из участников той экспедиции, опросив носильщиков-шерпов, дал подробное описание йети: «Их ноги повернуты носками внутрь, что удобнее для лазания, а волосы так длинны, что падают на глаза. Они называются «метч-канг-ми».
— Как?
— Канг-ми — это значит «снежный человек». А слово «метч» обозначает кого-либо, кто сверх всякой меры грязен и вонюч.
— Ах, вот что…
— Европеец, видевший те следы, посчитал, что они принадлежат людям, которые являются изгнанниками или аскетами.
— Кому?
— Это, знаете ли, Элла, такие чудаки, которые стремятся достигнуть волшебной силы тем, что удаляются от людей и перестают мыться. Ну, подобных взглядов, как известно, придерживались и некоторые отшельники-христиане.
— Что же, эти «отшельники» так изменились, что даже носки у них внутрь повернулись?!
— Ну не знаю!
— Интересно, интересно…
— Недаром одно из названий, придуманных людской молвой для йети, — «дикие люди».
— Дикие люди?
— Вообще известно немало преданий о «диких людях». У черкесов было, например, поверье, что в лесах живут «лесные люди с маленькими топориками на груди»… У абхазов тоже были подобные существа… По описаниям, они похожи на снежного человека — обросшие волосами и без одежды. При встрече с обычными людьми дикие лесные люди их убивали.
— Ничего себе!
— А вы как думали, Элла… Люди-то они люди, но ведь дикие. В Грузии подобных существ называли «люди-обезьяны». Правда, все эти сообщения записывались как легенды и образцы устного народного творчества. Никто никогда не видел диких людей или вещественных следов их существования. Местные жители не могли указать, где они обитают, что едят, как спят…
— Оскар, откуда вы все это знаете?
— Интересовался… Тема-то манящая, таинственная… Как вы думаете, не зря ведь мы с Нинель выбрали такой «приключенческий тур»?! Начитались предварительно всяких историй.
— А почему вы сказали, что очевидцы, когда-либо со снежным человеком встречавшиеся, «вряд ли уже могут об этом рассказать»?
— Вообще-то любопытство к этой теме — это отнюдь не безобидное любопытство.
— Да?
— Говорят, что поиски снежного человека для участников таких групп часто оканчиваются довольно трагически. Вот, говорят, где-то на Полярном Урале такое случилось. Еще один несчастный случай произошел в хорошо, казалось бы, подготовленной группе, разыскивавшей некое чудовище в озере Лабынкыр в Якутии.
— А что же с ними стало?
— Я не знаю…
— Вот как?
— Говорят, ничего хорошего.
— Ужас…
— Да не бойтесь вы так. Если честно — никто никогда «диких людей» не видел. Самый убедительный аргумент, отчего «диких людей» не существует, был приведен казаками, осваивавшими новые территории по цареву указу. Аргумент очень рыночный! Уж ежели бы кто был, говорили служивые люди, мы бы его непременно нашли, чтобы с него чего-нибудь да взять. Понимаете? — хитро подмигнул Оскар.
— Нет…
— Царевы люди со всеми племенами торговали. До всех добирались. Всех приводили в покорность царю-батюшке, всех объясачивали. Ну, налоги брали, по-нашему.
— Ах, вот что… Поняла наконец.
— И, честное слово, услышь они о каких-нибудь «людях диких», — снова хитро подмигнул Оскар, — обязательно добрались бы до них! И доподлинно узнали бы, что это за существа и что с них можно взять.
— Да, наверное…
— Будь хоть что-то, хоть какой-то намек, казаки обязательно отметили бы это в своих донесениях. Но в донесениях служивых людей и казаков никогда не упоминается о снежных людях. А ведь наши пращуры-первопроходцы были великими доками в собирании сведений о любых чудесах далеких «землиц»! Понимаете? Русские первопроходцы были просто кровно заинтересованы поймать или хоть добыть шкуру какого-нибудь «удивительного зверя», дабы удивить царя-батюшку. Удивить царя — тогда значило заслужить великие царские милости.
— Да оставь ты в покое этих казаков — это когда было! — вступила в разговор Нинель. — А помнишь, несколько лет назад криптозоологи опять писали про встречу с йети? Они даже дали ему кличку Меченый…
— Почему Меченый? — удивилась я.
— «Так как левая рука у него была по локоть покрыта белыми волосами». А ростом он, как утверждается, был не меньше двух метров. «Он смотрел на нас своими огненными глазами, переводя взгляд с одного на другого». Так об этом писали.
— Ну да, да, сказок много сказывают. И сейчас, и прежде, в старину… То вроде бы в лесу нашли «какого-то чудовища, облаянного собаками, от коих он оборонялся своими руками». Стреляли в оного чудовища, которое и пало на землю. Осмотрели его со всех сторон…
— И что же?
— А был он ростом три аршина, мохнатый, шерсть густая, длиной полвершка…
— Вершок — это сколько?
— Почти пять сантиметров.
— Лохматый!
— Не имелось шерсти у него только на носу и на щеках. Сам он «цвету черноватого», «у ног перстов нет, пяты востроватыя».
— То есть?
— Пятки острые.
— И что?
— Загвоздка в том, что даже в самых труднодоступных местах самых диких гор не осталось теперь якобы таких сокровенных уголков, где ни побывал бы человек.
— Может, раньше и не было, — вздохнула я. — А теперь…
— Что вы хотите сказать, Элла?
— Ведь какие-то дикие места обживаются, а какие-то, прежде обжитые, сейчас, наоборот, приходят в запустение, дичают… Разве вы, Оскар, никогда не читали о «мертвых городах», о брошенных деревнях? Раньше их, скажем, не было.
— А теперь?
— А теперь есть.
— Ну что ж. Как версию можно принять. Известно, кстати, что в США в начале прошлого века близ города Оровилла был и правда обнаружен дикий человек. Но это был просто последний индеец исчезнувшего племени. Американский антрополог Кребер написал о нем целую книгу — «Ищи в двух мирах» называется.
— Вы читали?
— Читал.
— А ведь это интересно…
— Что именно?
— Понимаете? Последний человек исчезнувшего племени! Может быть, здесь в Прекрасной долине тоже что-нибудь исчезло? Какое-нибудь племя?
— В общем, «служивые люди» и криптозоологи никого нигде не нашли, а мы вот тут вдруг обнаружили…
— Да… Логово-то точно!
— Ну и ну!
— Может, раньше эта долина была обитаемой? И эти — ну, те, что жили в пещере и разводили костер! — могут быть, если их помыть и побрить, самые обычные люди?
— Просто люди, отвернувшиеся от цивилизации? Аскеты, отшельники?
— Она сама, эта цивилизация, возможно, от них отвернулась.
— То есть, по-вашему, Элла, речь может идти о «диких людях», но не по своей воле отвернувшихся от цивилизации?
— Да…
— Интересно знать, каким же образом наша долина «одичала»? Стала необитаемой?
— Я не знаю… Вы, кстати, не обратили внимания: у нашего проводника — у него носки были повернуты внутрь?
— Не знаю, дорогая, не приглядывался. Но, кажется, у бедняги были совершенно нормальные ноги.
— Вот видите!
— Да ничего я не вижу! Во всяком случае, длинных волос, закрывающих глаза, у него не было.
— Это его подстригли в вашем турбюро.
— То есть?
— Понимаете… Ну кого обычно дают в проводники?
— Кого?
— Местного жителя.
— Ах, вот оно что…
— А кто тут местный житель?
— Понятно. Какой-нибудь йети?
— Вот именно. Ваши устроители уже, должно быть, в Прекрасной долине кого-то поймали и приручили…
— Вот как?
— Этот проводник никогда мне не казался похожим на нормального человека.
— Вы уверены? — усмехнулась Звездинская. — Далеко нас могут завести такие рассуждения!
— Понимаете, Нинель… Если плачущая крошка, которую я тогда обнаружила завернутой в шкуру, — это был детеныш… Уж не знаю, право, чей! То речь идет, понятное дело, о самке… Она была где-то рядом.
— И что же?
— Может, он поэтому сбежал?
— Кто он?
— Ваш проводник.
— То есть?
— Она его сманила.
— Эта самка?
— Да!
— С ума сойти, что за версия!
— А знаете, что я думаю, Элла? — вздохнул Оскар.
— Что?
— Я думаю, это был самый обыкновенный парень. Немного, правда, с придурью.
— Немного?
— Да, немного.
— А эта его трапеза — с кровью?
— Ну… Некоторые любят бифштексы с кровью. Некоторые вообще едят мясо едва прожаренным.
— Неубедительно.
— А у некоторых народностей, охотников, скотоводов до сих пор сохранились обычаи, забивая дичь или скот, пить кровь. Говорят, это полезно, дает силы.
— А почему этот человек исчез?
— Я думаю, с ним что-то случилось. Здесь ведь опасно. Сами заметить уже изволили! — Оскар кивнул на мою перевязанную руку. — Вас вот тоже птичка чуть не заклевала.
— Что — не заживает рана? — спросила Нинель.
— Да что-то никак! — пожаловалась я.
— Знаете, а я нашла тут в долине необычный источник, — заметила Звездинская. — У воды — сильный привкус серы. Я попробовала…
— Вы думаете, в источнике целебная вода?
— Думаю, что целебная.
— И что же?
— На вашем месте я пить бы ее не стала — промыла только рану.
— А далеко это?
— Порядочно… На другом «берегу» старого русла реки.
— Далеко!
— Да. Чтобы добраться до этого источника из нашего лагеря, нужно довольно долго топать… Нужно обойти ил и сделать здоровенный крюк. Но вода эта, судя по тому, что рана у вас, Элла, кажется, инфицирована, будет нужна вам постоянно.

День тридцать девятый

Больше мы не предпринимаем попыток исследовать пещеры Скалистой. Слишком опасно. Эти птицы… Это логово с ужасным запахом…
Лично у меня желания заниматься такими исследованиями больше нет. У Звездинских, несмотря на всю их любовь к экзотике, — тоже. К тому же пораненная рука здорово болит.
Скорей бы прилетел самолет! Скоро будет почти полтора месяца, как я здесь. Но теперь уже скоро.
Остался один день.
Когда это случится, я поставлю наконец в своем дневнике нормальную дату.

Восемнадцатое, июнь

Оскар выглядит очень мрачным. Весь день мы глядим на небо. Не стали даже готовить обед. Но самолет с «устроителями» так и не прилетел.
У меня ощущение, что это самый черный день в моей жизни.
В глубине души я почему-то и не верила, что самолет прилетит. Но когда это случилось… Большего мрака пока еще не было в моей жизни.
— Оскар, — осторожно спросила я, стараясь не выдать, как я подавлена, и уж тем более не заплакать, — откуда у вас была такая уверенность, что самолет непременно прилетит? Зачем вы вообще его тогда отпустили?!
— Откуда уверенность? Все очень просто. Фирма, кроме задатка, должна получить деньги «по факту» после того, как заберут нас отсюда.
— Ах, вот что.
— Да. Причем речь идет о такой сумме, что я никогда не поверю в то, что эта фирма может нас «кинуть». Они, разумеется, прилетят. Не вздумайте даже волноваться по этому поводу!
— Нет, конечно, — согласилась я, сдерживая слезы. — Я лично нисколько не волнуюсь. Конечно, они прилетят.
— Просто плохая погода.
— Плохая погода?
— Где-то в ущельях, наверное, облака…
— Понятно… — с очень большим сомнением в голосе произнесла я.
— Конечно, я отчасти планировал этот элемент риска: ожидание самолета, и все такое… — снова стал объяснять Оскар. — Это горячит, знаете ли, стареющую кровь. Но говорю же вам, Элла, в глубине души я никогда не верил и сейчас не верю, что этот риск есть!
— Вот как?
— Такими деньгами, Элла, не бросаются. Я и сейчас уверен, они расшибутся в лепешку, но прилетят нас забирать. Если только они там все не померли.
— А если померли? — вздохнула я.
Некоторое время продолжалось поистине траурное молчание.
Прервала его я.
— Вы будете смеяться, но я хочу есть, — призналась я.
— Что вы! Мы никогда не смеемся над такими вещами! Это слишком серьезно, чтоб смеяться, — обрадованно воскликнул Оскар. — Знаете, Элла, у нас еще остался хорошо закопченный окорок…
Они стали доставать свои переносные холодильники.
— Плохая погода… — опять сказал Оскар, делая бутерброды с окороком.
Погода была прекрасной. Но, может, правда, где-то в ущельях облака? Хотя лично мне в это верится с трудом.
Перекусив, мы еще долго вглядывались в небо.
«А с припасами надо теперь быть поэкономнее», — подумалось мне. Нинель этого не произнесла, но я уверена, что ей это тоже пришло в голову. Что, если самолет так и не прилетит?
В общем, ведущий популярного кулинарного шоу может оказаться на голодном пайке. И мы с Нинель тоже.

Девятнадцатое, июнь

Мы вернулись назад к природе, к натуральным способам пропитания — рыбной ловле. Продукты надо экономить.
— Оскар, не могли бы рассказать о том, как вы купили этот свой вип-тур? — спросила я Звездинского, помешивая в кастрюльке, подвешенной над огнем, уху.
— Как мы купили этот тур? — Оскар пожал плечами.
— Ну да… Что это за фирма «Эдвэнчерс»?
— Фирма как фирма. Немного, правда, странноватая.
— «Немного»?
— Вообще-то сначала мы с Нинель обратились в другую фирму. Она называется «Ищу приключений!».
— Вот как? Ищу приключений на собственную задницу? Это что — девиз у них такой?
— Ну вроде того… Особая экзотика, экстрим, приключения. Однако все, что они могли нам предложить, было так пресно, заезжено, так банально… Правда, Нинель?
Нинель хмуро кивнула.
«По-моему, жена Оскара уже соскучилась по «банальности», — подумала я. — Что же касается лично меня, то я уж точно хлебнула экзотики вдоволь!»
— Ну вот… — продолжал свой рассказ Оскар. — Надо вам сказать, Элла, что мы с супругой давно уже не имеем дела с нашими отечественными турагентствами. Как правило, мы выходим на местные туристические агентства — в той стране, которую планируем посетить. В общих чертах выясняем ситуацию. Потом делаем визы, покупаем билеты… Потом, по прибытии, уже на месте обращаемся в местное агентство и говорим: ребята, ну, что у вас тут такого есть, колоритного и своеобразного? И такого, кто мало еще виден? А еще лучше, чтобы и вовсе еще не видел никто!
— Интересно.
— Да уж, не скучно! Потом мы, как правило, арендуем спортивный небольшой самолетик типа «Сесны»…
— Вот как?
— Но тут все получилось иначе.
— Все, кроме «Сесны»?
— Ну, в общем, да… Дело в том, что, когда мы собрались с Нинель в очередной отрыв от цивилизации, кто-то — кажется, это был кто-то из наших знакомых! — сболтнул про это наше, отечественное «Ищу приключений!». Ну мы и попробовали…
— И что же?
— Но у них ничего, как я уже вам сказал, стоящего не нашлось.
Нинель вздохнула, слушая рассказ мужа.
— И вот мы вздыхаем, думаем, куда нам податься в поисках экзотики, а тут вдруг, как черт из табакерки, появляется один наш старый приятель. И говорит: а вы не пробовали обратиться в «Эдвэнчерс»? Мы говорим, нет, мол, не пробовали… И не слыхали никогда о таком!
— Это правда?
— Истинная правда. Мы и в самом деле никогда раньше об этой «Эдвэнчерс» не слышали. И, как позже выяснилось, никто из наших знакомых, кроме этого приятеля, тоже никогда об этой фирме не слышал.
— Обстоятельство, которое, в общем, тоже сыграло свою роль… — заметила Нинель. — Ну, думаем, всех мы теперь обскачем! Эксклюзив полный!
— Ну вот… Этот господин дает нам некий телефончик… — Оскар замолчал, видимо, припоминая события.
— И что же?
— И тут, Элла, должен вам сказать, началась такая засекреченность. Просто невиданная. Когда мы позвонили, нам дали еще один телефон.
— Мобильный?
— Как вы догадались? Верно. Потом нам назначили встречу в каком-то офисе.
— В каком?
— Довольно элегантном, но без всяких табличек.
— И как же вы на все это, такие капризные и богатые, соглашались?
— Знали бы вы, что они нам обещали! Не было никаких сил остановиться! Это так азартно!
— Понимаю. Адрес офиса помните?
— Я помню. Но в другой раз мы встречались уже в другом месте. И с другим человеком. Он просто сел к нам в машину на Петровском бульваре. Вот с ним мы уже говорили вполне конкретно. Об услугах, которые может нам предоставить его фирма «Эдвэнчерс».
— А что за человек? — почему-то чувствуя невероятное волнение, спросила я. — Ну тот, другой — с которым «конкретно»?
— Очень услужливый, деловитый, в высшей степени обязательный и любезный господин… Синицын, кажется, его фамилия… Да, Нинель?
— Ну почему же Синицын? Вечно ты, Оскар, путаешь эти птичьи фамилии.
— Верно, путаю… Забывчив стал. А как же его звали?
— Петухов!
— Да, именно Петухов.
— Как?! — прошептала я. — Как вы сказали?
— Петухов…
— А вы не могли бы его описать? Как он выглядит?
— Ну даже не знаю. Ничего особенно запоминающегося. Кроме, может быть, дурацкой привычки…
— Делать вот так? — Я ухватила себя за кончик носа двумя пальцами и потянула вниз.
— Точно! У него была привычка постоянно тянуть себя за нос. Я еще сказал Нинель: если он не остановится, то у него в конце концов появится хобот.
— А вы-то, Элла, откуда знаете? — удивилась Звездинская.
— Да уж знаю! — вздохнула я. — По всей видимости, господа, у нас с вами есть общий знакомый.
— Ну я же говорю, что Элла тоже покупала тур в «Эдвэнчерс»! У этого самого Петухова. Оттого она и знает, какие у него привычки.
— Клянусь, ничего подобного!
— Так мы и поверили…
— Ничего я у них не покупала. Клянусь самолетом! Чтоб он не прилетел, если я вам лгу!
И впервые они поверили мне, что я не покупала тур в агентстве «Эдвэнчерс». И внимательно выслушали мой рассказ о том, как я попала в эту долину. Оскар нашел его «очень странным».
А Нинель, кажется, была по-настоящему потрясена.

Двадцать первое, июнь

Итак, я возвращаюсь к своей прежней версии. То, что было обещано Звездинским, — некая жульническая уловка некого мошеннического турагентства. Уловка, благодаря которой с них была получена в качестве задатка очень приличная сумма. Что же касается меня, то я, как уже и предполагала, случайно оказалась замешанной в эту игру. Угодила как кур в ощип.
«Человек из музея» и представитель мифического агентства, судя по всему, одно и то же лицо. Некий Петухов. Моя наивная слежка их вспугнула. И они воспользовались случаем и избавились от меня. Способ напрашивался сам собой. Сообщение с Прекрасной долиной у них «налажено». Они завезли меня сюда и бросили. Почему не стали ликвидировать? Ну, скорее все они мошенники, а не убийцы. Возможно, надеются, что ситуация рассосется сама собой… Птичка меня клюнет, или о камешек споткнусь и голову расшибу. Вот такие вот дела…
Мы ждем самолета. Оскар верит, что он скоро прилетит.
Я хотела бы верить.
Что думает Нинель — я не знаю.

Двадцать третье, июнь

Прошло еще два дня. Самолета все нет.
— А если самолет не прилетит никогда?
Разговаривая, мы шли с Нинель по густым зарослям неподалеку от подножия Скалистой. Таинственная местность притягивает нас к себе почти как магнит.
— Что мы будем делать, если самолет не прилетит? — снова повторила я свой вопрос.
— Надо подумать… — рассеянно обронила Звездинская. — В общем-то, в каких мы переделках только с Оскаром не бывали! И всегда, заметьте, Элла, выруливали. Всегда все заканчивалось в итоге благополучно.
— Может, эта вера в собственное везение вас и подвела на этот раз? — вздохнула я.
— Я все-таки полагаю, мы можем выбраться отсюда, — уверенно заметила Нинель. — У нас есть необходимое снаряжение. Достаточный запас хороших продуктов.
— Да, но…
— И у меня, конечно, есть предположения о том, где мы все-таки находимся.
— Да что вы, Нинель?
— Я все-таки не такой ребенок, как Оскар. И до того момента, как мы сели в «Сесну», глаз не завязывала, да и потом тоже.
— Так, где же мы?
— Сейчас вернемся в лагерь, и я покажу вам на карте. Ну приблизительно, конечно…
— Что же вы — раньше не могли мне сказать?
— Просто было не время… Оскар был против. Ему хотелось таинственности.
— А сейчас?
— А сейчас пришло время все обсудить открыто. Ситуация, и вправду, становится серьезной, и теперь не время играть в детские игры и тайны.
— Но как же вы, Нинель, могли решиться на такое безрассудное путешествие? Ведь вы такая осмотрительная женщина…
— Да, видно, и на старуху бывает проруха.
— Неужели в этом все дело?!
— Понимаете, все, что Оскар сказал вам про отсутствие риска — сущая правда. Я, разумеется, тоже не думала, когда отправлялись сюда, что мы действительно рискуем… Представители фирмы должны были прилететь за нами! И я до сих пор, убей меня, не понимаю, почему этого еще не случилось?
— И что же делать? Я имею в виду худший вариант развития событий.
— Думаю, если перевалить через эти горы, — Нинель посмотрела на вершины гор, — мы обнаружим людей. Сейчас на свете нет слишком уж белых пятен… Настолько белых, чтобы кого-нибудь да ни встретить!
— Вот как?
— Да, в общем, мир действительно стал тесен.
— Я лично уже в этом не уверена.
— Мы подождем еще немного и будем разрабатывать план… «эвакуации». Ведь в этих краях бывает и зима. И я думаю, суровая. Нам нужно выбраться отсюда, пока держится тепло.
— А как вы думаете… — начала было я, но не успела договорить.
— Стойте! — Нинель вдруг схватила меня за руку.
— Что такое? — испугалась я.
— Мне послышался, причем совершенно ясно, хруст ветки. Кроме того… Вы разве не чувствуете? Запах! И довольно своеобразный…
— Ой… Тот самый запах?
— Кажется, да…
Я огляделась… И вдруг замерла. Прямо на меня смотрели глаза. Кто-то, скрытый густой зеленью кустарника, смотрел прямо на меня, в упор и не мигая.
При этом я чувствовала, как каменеют и наливаются тяжестью мои руки и ноги. Даже если бы я захотела закричать и убежать — я бы не смогла этого сделать. Я в буквальном смысле слова не могла пошевелить рукой. Даже слова не могла произнести. При этом сознание оставалось совершенно ясным.
Я не знаю, сколько прошло времени, но «глаза» вдруг исчезли. И странная, необъяснимая, сковывающая тяжесть тут же оставила меня.
Когда я «очнулась», Нинель по-прежнему стояла рядом. Стояла она, глядя в землю, съежившись, опустив покорно плечи. Я с тревогой огляделась по сторонам.
Была ли это иллюзия, созданная игрой света и тени и движением листьев, по которым пробегал ветер? Или чьи-то странные глаза действительно смотрели на меня из густой листвы шелковицы?
— Нинель, я уверена, меня гипнотизировали! — прошептала я.
— Возможно, — вполне серьезно заметила моя спутница. — Я, Элла, тоже почувствовала что-то странное.

Двадцать четвертое, июнь

— Итак, давайте подведем итоги, — предложила Нинель за ужином.
— Да, давайте! — дружно согласились мы с Оскаром.
— Итак, мы, кажется, не одни…
— Похоже, что так!
— В этой Прекрасной долине мы не в одиночестве, — продолжала Нинель. — И из этого обстоятельства следует сделать соответствующие выводы.
— Нам угрожает опасность?
— Возможно. Вполне возможно, если мы будем неразумно себя вести.
— То есть?
— Видите ли, Элла… Животным свойственны два вида агрессивности. Они нападают, либо чтобы защитить свое право на территорию…
— Либо?
— Или чтобы утвердить свое главенствующее место в иерархии.
— Что же из этого следует?
— Например, вы, Элла, очень глупо себя вели при встрече с этим неизвестным существом.
— То есть?
— Ну что вы задрали подбородок, как памятник полководцу?
— ??
— Поймите, ваша природная аристократическая осанка здесь неуместна.
— Не поняла.
— А все очень просто! Отношения между живыми существами строятся на древней как мир системе сигналов. Если хотите избежать противостояния с более сильным противником, изобразите «позу покорности».
— Это как?
— Ну как, как… Опустите голову. Хорошо бы сгорбиться! Смотрите в землю. Склонитесь, короче. Ни в коем случае не смотрите пристально в глаза.
— Но почему?
— Припадать в страхе к земле — это древний инстинкт самосохранения. Отсюда пошли поклоны и книксены. Сильные любят покорность.
— А вы думаете, этот, который на нас смотрел, — это было животное?
— Припадайте в страхе к земле, Элла, — не ошибетесь! Никто не любит пристального взгляда и вызывающе вздернутой головы. В этом плане гаишник, который нас останавливает на улице, и какой-нибудь представитель приматов, вроде самца шимпанзе, одним миром мазаны.
— Интересно…
— Кроме того, мне кажется, нам не следует более появляться в районе Скалистой — это явно не «наша» территория.
— То есть если мы будем ходить склонив головы и не нарушать границ чужих «владений» — все будет хорошо?
— Ну так. Или почти так.
— Мне тоже кажется, что только «почти», — с сомнением в голосе заметила я. — Вряд ли все так просто. Ведь они могут просто проголодаться! И съесть нас без всякой агрессивности — просто потому, что хотят есть.
— Возможно, им не нужно столько мяса.
— А чем же они питаются? Ведь им же нужен белок?
— Жуки, лягушки, птичьи яйца — этого достаточно, чтобы восполнять потребность организма в белке.
— Вы думаете, они этим питаются?
— Ну как вам сказать… Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Фу, какая гадость!
— Однако лично мне не слишком хочется выступать в роли бифштекса. А вам, Элла?
— Пожалуй… — вздохнула я. — Пусть уж они действительно лучше едят лягушек.

Двадцать пятое, июнь

Весь сегодняшний день я репетировала «позу покорности». Получается плохо! От привычки идти по жизни, задрав подбородок, трудно избавиться в одночасье. Хорошо, что хоть Нинель меня немного обнадежила. Она разрабатывает план нашего выхода из Прекрасной долины…
Как же я надеюсь, что она выведет нас отсюда! Я ей верю. Поход на Скалистую убедил меня, что супруги Звездинские, с их опытом и снаряжением, способны дотащить меня куда угодно.

Двадцать восьмое, июнь

Нинель, кажется, серьезно заболела. У нее слабость и сильная рвота. Губы, веки и ноздри очень сильно распухли. Похоже, это отравление.
В приготовленном для разжигания костра хворосте я обнаружила срубленный стебель лобелии.
На срезе ее стебля выступил сок. Все это очень странно. Достигающая часто трех метров в высоту лобелия обычно встречается высоко в горах, где уже не растут деревья. Ее млечный сок очень ядовит. Лобелия часто вводит в искушение и обман несведущих путешественников. Она настолько ядовита, что ее нельзя использовать даже в качестве топлива, дым от сгорающей лобелии вызывает тошноту.
Все это очень-очень странно. Ведь Нинель — опытная путешественница. Где только не побывала и чего только не повидала! В самых экзотических точках земного шара. Уж что такое лобелия, Нинель должно быть известно. Как же она оказалась настолько неосторожной?
И откуда это растение взялось в куче приготовленного для костра хвороста?

Тридцатое, июнь

Нинель становится все хуже. У меня самые дурные предчувствия.
Из всех нас Нинель самая опытная, умная, осторожная. И способная найти выход из нашего безвыходного положения!
И вот именно она, кажется, «выходит из игры» первой.
Оскар так переживает, что на него страшно смотреть.

Первое июля

— Я хочу вам кое-что сказать, Элла.
— Да, Нинель.
— Наклонитесь, а то я не могу громко говорить.
Я присела рядом с больной.
— Мне все больше приходит в голову, — прошептала она, — что эти невидимые существа ведут себя гораздо более изощренно, чем просто животные.
— То есть вы хотите сказать, что они ведут себя, как…?
— Да… Это я и хочу сказать. Они ведут себя как люди. Они ведут себя коварно и хитро, как может только человек. Увы, для того, чтобы совершать подлости, нужен хорошо развитый и соответствующего размера мозг.
Я подавленно молчала.
— Нинель… Знаете, что это мне напоминает?
— Что же, Элла?
— «За стеклом».
— Но…
— У меня постоянное ощущение, что есть режиссер… Что мы «за стеклом» и кто-то наблюдает за нами.
— А кто же этот режиссер?
— Хотела бы я знать. Все будет хорошо, Нинель, — без всякой надежды в голосе произнесла я.
— Не думаю.
Она закрыла глаза.

Третье, июль

Мы похоронили Нинель. И чтобы какие-нибудь звери не раскопали могилу, стали сооружать насыпь из камней. Носим их уже почти два дня.
При этом я с ужасом думаю, что будет с Оскаром, когда мы закончим это сооружение. Сейчас эта «работа» его по крайней мере отвлекает…
Оскар делает ее, как робот. Мы носим и носим эти камни.
Но что будет, когда мы воздвигнем насыпь? Ведь она и так уж велика.
Не можем же мы всю оставшуюся жизнь сооружать тут эту «египетскую пирамиду» для царицы Нинель?

Пятое, июль

Мои предположения о слабости Оскара даже на пятьдесят процентов не соответствовали истине.
Истина оказалась еще более пугающей.
Оскар, оставшись без Нинель, выглядит маленьким, слабым, осиротевшим ребенком. Он, по сути дела, превратился в груду руин. В тряпичного зайчика, из которого вытащили батарейку «Энерджайзер».
Он или плачет, или молчит.
А вчера он начал пить, опустошая методично все запасы спиртного, которые прибыли вместе с ними на самолете. А эти запасы значительны. Пока была жива Нинель, мы ими почти не пользовались. И у Оскара прежде не было такой потребности.
Зато теперь он стал пить непрерывно. Так он может допиться до белой горячки.
Просто не знаю, что мне делать. Как мне его остановить?
Мне в голову приходит чудовищное предположение, что «невидимые существа», наблюдающие за нами, о которых говорила Нинель, тончайшие психологи. Если это вообще не какой-нибудь «высший разум», экспериментирующий с нами.
И, кажется, этот самый «разум» довольно четко проследил супружеский расклад в семье Звездинских. Сильная «мама» Нинель и «слабый ребенок» Оскар.
Этот «некто» просто убрал Нинель. И теперь уже нет необходимости убирать Оскара. Я своими глазами вижу сейчас, как, оставшись без Нинель, Звездинский погибает сам.
И у меня теперь нет сомнений, что кто-то подложил в приготовленный для костра хворост те стебли ядовитой лобелии. А Нинель, в темноте не разобрав, бросила их в костер.
Возможно, это было сделано руками исчезнувшего проводника?
Мы ведь так и не нашли его труп. Так что, вполне возможно, он жив и здоров и где-то здесь рядом, в долине… Может быть, даже совсем недалеко!
Открытые нами пещеры подтверждают, что возможности существовать в Прекрасной долине незаметно, прячась и не показываясь на глаза тем, с кем не желаешь встречи, — огромные.
Но что все это значит? Какая задача стоит перед этим «некто»? «Всеобщая ликвидация»? И почему я тогда до сих пор жива? Ведь было столько возможностей со мной расправиться.
Не потому ли мне дарована жизнь, что без помощи Звездинских я обречена в Прекрасной долине на погребение заживо? И именно это устраивает «режиссера»?
Нинель была права, когда говорила про коварство и хитрость и хорошо развитый мозг. Куда уж лучше!
А «объяснения», которые я для себя придумывала: турагентстство и прочее — теперь отпадают.

Седьмое, июль

У Оскара редкий случай прояснения сознания. С утра он не пил и выглядит сейчас довольно прилично — вполне разумным существом. До «хомо сапиенс» вполне дотягивает.
С утра мы пили только чай, сидели у костра и разговаривали о каких-то пустяках.
— Элла, о чем вы еще подумали, когда впервые очутились здесь? — вдруг спросил меня Звездинский.
— То есть? Что за неожиданный вопрос, Оскар?!
— Ну когда вы открыли глаза и впервые увидели, что находитесь здесь? — Звездинский обвел рукой открывающийся на нашу Прекрасную долину вид. — О чем вы подумали в тот первый миг?
— А-а, вы об этом…
— Помните, вы рассказывали: «Я открыла глаза и решила, что попала, безусловно, в рай!»
— Вы хотите знать, о чем я еще тогда подумала?
— Да.
— Ну я подумала… Может, на самом-то деле я лежу где-нибудь на коечке — в какой-нибудь лаборатории, с присоединенными к моей несчастной голове проводками? И все эти видения — результат «воздействия» электродов?
— Так и подумали? — Оскар взглянул на меня без всякого удивления.
— Ну да… Я подумала: а что, если на самом деле ничего этого нет? Никакой долины!
— Но почему вы подумали именно об этом, Элла?
— Как вам сказать…
— Да уж скажите.
— Видите ли… Мой бывший муж был как раз специалистом по таким штукам.
— Каким?
— Исследования человеческого мозга, проводки, электроды…
— Ах, вот оно что…
— Я оттого кое-что об этом знаю.
— Но, наверное, немного?
— Немного.
— Ваш муж, конечно, больше?
— Конечно.
— Интересно…
— Еще бы не интересно… Иногда мне действительно кажется, что ничего на самом деле нет. — Я тоже обвела рукой открывающийся на нашу Прекрасную долину вид.
— Вот как? И меня, знаменитого шоумена Оскара Звездинского, тоже нет?
— И вас тоже нет.
— А как же?!
— Ну, вы только образ человека, которого я часто видела по телевизору.
— Значит, реальны только вы — «на коечке»?
— Угу…
— И проводки на голове?
— Да…
— Ужасно… — полным безразличия голосом произнес Оскар.
— Конечно, ужасно.
— Кто же был ваш муж?
— Нейробиолог.
— А что это значит?
— Это значит, что сейчас невозможно уже найти такие функции человеческого мозга, которые были бы неизвестны этим специалистам.
— И что же?
— Например, они могут следить за состоянием мозга испытуемого, когда он чем-либо занимается, и с точностью до миллиметра определять активные в этот момент участки.
— Участки мозга? Вот как? И зачем же им это нужно?
— Они могут влиять на них. Могут, например, отслеживать возникновение и динамику сновидений…
— Интересно…
— И они определяют, какая часть мозга активизируется у шизофреников, когда они слышат потусторонние голоса.
— Так-так…
— С помощью электродов, закрепленных на голове, они могут проникать на нейронный уровень. Например, в такие клетки мозга, которые работают, когда мы обращаемся к прошлому, и в такие, которые имеют дело с будущим.
— Любопытно…
— Одни нейроны — для завтрашнего дня. Другие — для сегодняшнего, третьи — для вчерашнего.
— И что же?
— И я подумала тогда, впервые «попав» в Прекрасную долину: может, это оживают мои детские мечты и живущие в моем подсознании «картины»? И вещи, которые меня постоянно волновали и тревожили, сейчас приобретают характер яви?
— То есть?
— Я, например, всегда мечтала, когда читала книгу об одной очень знаменитой путешественнице, что буду вот так же, как она — с собачкой, грелкой и мольбертом, — рисовать цветы где-то в горах. И вот, представьте, все это словно оживает! И врезавшиеся в память детали из той читанной в детстве книги воссоздаются как реальность…
— И что же?
— Понимаете, Оскар, я, когда была подростком, всегда мечтала оказаться с пистолетом где-нибудь «в пампасах»… И знаете что? Это был именно пистолет «Smith & Wesson»! Оружие ведь вообще магическая вещь. Само его присутствие провоцирует наше воображение. Не было — и не думаешь «ни о чем таком», а появилось… Может, я всегда мечтала о чем-то подобном, — я опять обвела рукой вид на нашу Прекрасную долину, — только не признавалась себе?
— Так-так…
— Зачем, например, мой муж подарил мне пистолет? Странный подарок, правда?
— Правда.
— Может, это как «спусковой крючок»?
— То есть?
— Ну, я думала об оружии и подсознательно всегда хотела очутиться в ситуации, в которой пистолет мог бы мне «пригодиться». И вот, пожалуйста! Эта ситуация обрела черты реальности.
— Реальности?
— Ну почти… Понимаете… Как объяснял мне когда-то мой умный и ученый муж, наше сознание — это, по сути дела, всего лишь некие химические и электрические процессы. Страх, жажда или любовь — для всех наших чувств существует определенные функции мозга. Если воздействовать на определенные его участки, то можно вызывать и эти чувства.
— Но что все это означает для нас, простых смертных?
— Что, по сути, можно управлять человеком.
— И как далеко они в этом зашли… эти специалисты?
— Я думаю, этого не знает никто, кроме них самих.

Восьмое, июль

Краткое прояснение сознания у Оскара Звездинского закончилось. Он снова пьет. Вот тоска! Тоска немыслимая…
Кажется, даже у Диди начинается депрессия. Он отказался от консервированного мяса. И даже, как мне показалось, воду пил сегодня с неохотой. Единственное спасение от уныния — прогулки.
К вечеру мы забрели с ним на наши «старые места»… К подножию вулканической горы Черной.

Девятое, июль

Собственно, у подошвы Черной я и обнаружила когда-то свое бренное тело, впервые открыв глаза в этом «раю».
Сегодня утром мы с Диди снова пришли сюда. Я любуюсь и не могу налюбоваться мрачным пейзажем.
Застывшее «непреодолимое пространство», как на картинах сюрреалистов. Как у Сальватора Дали. Черный цвет, стекловидная поверхность вулканической лавы. Синее небо и мрачное безжизненное пространство.
Это место становится для меня странно притягательным.
И этот странный запах… дурмана, гниения… Так пахнет теплый сернистый пар, который вьется над глубокими вулканическими расселинами.

Одиннадцатое, июль

Самое скверное, что мне здесь нравится гораздо больше, чем внизу у реки. Причем нравится — все больше и больше. Я теперь ежедневно поднимаюсь сюда, оставляя далеко внизу зеленую траву и журчание речки.
И нахожу в этом мрачном пейзаже красоту. И задерживаюсь здесь все дольше.
Вчера мы с Диди нашли здесь мертвых птиц. Очевидно, некоторые испарения, поднимающиеся из расселин, ядовиты…
Странно, но эта новая мрачная «деталь» пейзажа — погибшие птицы — нисколько не отвращает меня… Она кажется мне даже уместной.
Очевидно, «эстетика дохлого осла», провозглашенная когда-то сюрреалистами, кажется мне все более привлекательной.
Я уже знаю, какие расселины Черной наиболее опасны. Возле них вообще не стоит задерживаться, если хочешь жить.
А если не хочешь?

День…

Это день гибели Оскара Звездинского.
Когда я нашла его, он был уже мертв. Черты его лица были искажены ужасом. Череп Оскара рассекала глубокая рана…
Он разбился, перепрыгивая через расселину.
Что-то испугало его перед смертью…
Что-то — или кто-то? — от кого Оскар Звездинский убегал так быстро, что в буквальном смысле потерял голову.
Это случилось неподалеку от того места, где мы с Диди проводим теперь большую часть своего времени… Здесь мрачно и опасно. На пластах пемзы громоздятся обломки с острыми краями. Огромные камни возвышаются среди собранной в гармошку застывшей лавы, из-под которой нередко со свистом вырываются зловонные сернистые пары.
Но ведь Звездинский знал, что здесь опасно, знал, что передвигаться здесь надо крайне осторожно…
Зачем же его понесло к Черной? И почему он так испугался, что не помнил себя? Вполне возможно, что это уже был приступ белой горячки.
Я оттащила его тело к той каменной пирамиде, которую мы еще недавно вместе с ним воздвигали для Нинель.
И немного, сколько хватило сил, присыпала мертвое тело камнями. На этом похороны завершились.

День без числа

Я смотрю на карту, оставшуюся от Звездинских, и плачу. Как же меня сюда занесло!
Я перестала рисовать цветы. Меня больше не радует их красота.
Мы теперь ежедневно поднимаемся с Диди на склоны Черной.

День без числа

Снова и снова черный цвет, стекловидная поверхность вулканической лавы. Синее небо и мрачное безжизненное пространство.
Запах гниения…
У меня ощущение, что я начинаю бояться самой себя. Несмотря на всю пугающую «марсианскую» обстановку, в которой я нахожусь, главная опасность для меня — я сама.
Как говорил великий Дали: «Мне не нужны наркотики, я сам галлюциногенен».
Иногда я закрываю глаза — и вдруг вижу какое-то жуткое варево, месиво из человеческих лиц, искаженных ужасом и криком, груды искалеченных тел. «Вареные бобы» провидца Дали, его «осенний каннибализм».
И тогда я спешу поскорей открыть глаза, чтобы избавиться от этого ужасного видения…
Именно в такой момент, неожиданно открыв в страхе глаза, я и увидела этого человека. Легкий дым, постоянно окутывающий склоны Черной, полускрывает от меня незнакомца и не дает мне увидеть его лица.
Надеюсь, что и он не заметил меня. Однако я все-таки поспешила спрятаться. Точно я знаю лишь одно — это не снежный человек. Это просто человек.

День без числа

Я снова его увидела.
На этот раз резким неожиданным порывом ветра клубы дыма отнесло в сторону, и…
Открытие было настолько неожиданным и ужасным, что я совсем позабыла об осторожности.
Собственно, к чему она мне теперь — эта осторожность? После того как я увидела его лицо, стало понятно, что мне отсюда никогда больше не выбраться.
Я увидела «режиссера».
А дальше наши взгляды встретились.
И теперь он знает, что я знаю.
И теперь многое становится понятным.
Вот кто отравил Нинель…
Я, правда, не знаю, чем он напугал Оскара, но я знаю теперь, что и Звездинского убил он.
Впрочем, я знаю и еще кое-что… Какой бы сценарий с моим участием ни придумал этот «режиссер» — я не дам ему возможности его осуществить.
Отныне игра пойдет по моим правилам.

День без числа

Снова гора Черная.
Я уже знаю, что это за место… Снова легкий опьяняющий дым… Но чем ниже спускаешься, тем сильней действие сернистых паров.
Первым, конечно, как всегда, Диди… Вечно он несется впереди, мой отважный разведчик, исследуя неизведанное…
И то, что должно с нами случиться, он первым принимает на себя.
Это похоже на наркоз. Просто засыпаешь…
Следующая очередь — моя. Скоро, уже очень скоро я…»

 

На этом записи в «Дневнике» художницы Эллы Фишкис обрывались. Или заканчивались?
Участковый милиционер Юра Ростовский закрыл тетрадь, так и не сумев ответить самому себе на этот вопрос.
Назад: Дневник
Дальше: ЧАСТЬ II