Как сказал П. Сергеич в своей книге: «Вся работа (над речью. – Р. М.) должна быть сделана на ногах, когда вы бродите по улицам или шагаете из угла в угол по своей комнате. А теперь надо взяться за перо. Напишите каждое основное положение на отдельном листе бумаги в виде заглавия и затем записывайте под ним то, что может служить его доказательством, развитием или украшением. Через день или два или через неделю, как придется, в свободную минуту пересмотрите эти листы, перечтите записанное, прибавьте еще несколько строк. Вложите каждый заглавный лист в особую обложку и вкладывайте туда все хорошие наброски, которые будут являться у вас по каждому отдельному тезису».

Во времена П. Сергеича не было компьютеров с текстовым редактором, так что сейчас не нужно особой обложки, куда следует вкладывать хорошие наброски. Все это можно делать на ваших гаджетах – смартфонах, планшетных устройствах и на стационарных компьютерах. Если они все синхронизированы, то где бы вам ни пришла мысль в голову – на рабочем месте в офисе, в машине с планшетом или в постели со смартфоном, вы можете позволить себе записать эту мысль и вставить в текст подготавливаемой речи.

Как говорят на телевидении, лучшая импровизация на экране – импровизация, подготовленная заранее.

Речи в суде, которые кажутся сказанными запросто, на самом деле – сумма природного интеллекта, широкого образования, собственных размышлений о сущности всего сущего, жизненного и профессионального опыта и, конечно, кропотливой работы над делом.

Ранее я говорил, что при выходе к присяжным вас может вынести и на такие мысли, которые заранее не приготовишь. Но в любом случае этот так называемый вынос основан на хорошем знании дела, от корки до корки.

И вот тут есть секрет, который в телевизионном суде присяжных не раскрыт вообще, а читателю следует знать. В телевизионном суде присяжных я как адвокат могу говорить перед присяжными разные вещи, ссылаясь на материалы дела. Ибо я их читал. Но то, что читал я, и то, что называется исследованием доказательств в суде, – разные вещи.

Часть 4 статьи 292 Уголовно-процессуального кодекса России гласит: «Участник прений сторон не вправе ссылаться на доказательства, которые не рассматривались в судебном заседании или признаны судом недопустимыми».

А в судебном заседании по делу, например, из пятисот томов вы, прокурор или сам судья озвучивают не все документы, а те, что посчитают нужными. И получается, что некоторые, возможно, важные документы и доказательства могут оказаться «не рассмотренными», то есть не исследованными. Например, по одному из уголовных дел я представил в предварительном заседании письмо от адвоката, который не принимал участия в следственном действии с моим подзащитным, хотя его фамилия значилась в протоколе. Получилось так, что следователь, не дозвонившись мне, адвокату по соглашению, привлек для следственного действия адвоката по назначению. И вот подписи этого адвоката в протоколе не оказалось, хотя было указано, что он участвует в этом следственном действии. Я обратился с запросом, адвокат мне ответил – он в этом следственном действии участия не принимал, так как узнал, что у обвиняемого уже есть адвокаты, и сообщил об этом следователю. А в суде следователь при допросе сообщил, что «адвокат был им вызван, звонил ему по телефону с дороги, но так как застрял в пробке, приехать не смог, поэтому следственное действие было проведено без адвоката, сам обвиняемый на присутствии адвоката не настаивал, о наличии адвокатов по соглашению не говорил, от подписи в протоколе отказался». Налицо грубейшее нарушение следователем одного из прав обвиняемого – права на защиту. Это яркий момент, его необходимо осветить в прениях, но для того, чтобы это сделать, нужно обязательно в ходе судебного следствия не забыть исследовать, то есть озвучить, и сам протокол следственного действия (чтоб все слышали), и письмо адвоката, свидетельствующее, что следователь наврал «о стоянии в пробке и незнании о наличии адвокатов по соглашению». Если не озвучить эти документы, то в судебных прениях на них ссылаться нельзя.

Поэтому так важна каждодневная работа над речью, начинающаяся задолго до того, как вы выйдете что-то говорить. Если только в ходе своего выступления перед присяжными вы вспомните о таком ярком недочете следствия, вам поздно будет говорить: «В материалах дела есть ответ на запрос от такого-то числа, где сказано…» Опытный судья остановит поток вашего красноречия словами: «Уважаемый адвокат, вы не вправе ссылаться на доказательства, не исследованные в ходе судебного следствия».

Конечно, идеально было бы, чтобы в суде все материалы дела были озвучены, но, во-первых, не бывает идеальных судов, во-вторых, озвучивание не всех документов выгодно вам, противник же тоже может кое-что забыть, в-третьих, озвучивание 500 томов дела может потребовать еще один дополнительный год судебного процесса.

«Не гнушайтесь чужими мыслями, но пусть усиленно работает и ваш собственный мозг. Следите за собою; как только мысль почему-либо набрела на страницу из вашего дела, надо гнать ее вперед и спешить за ней, горячить ее и прислушиваться к ней. Чем дольше вы будете размышлять над делом, тем лучше; оно должно раствориться в вашем мозгу и пропитать его на долгие недели», – говорил П. Сергеич.

Чтобы закрепить понимание вышесказанного на примере «Суда присяжных», расскажу забавный случай. Конечно, не секрет, что режиссер и продюсер проекта требуют хороших рейтинговых цифр. А значит, ярких картинок, которые можно показать по телевизору для привлечения зрителя. Поэтому режиссеру нравится, когда адвокат или прокурор в своих речах демонстрируют элементы шоу, примеры которых я уже приводил (лопнувшие воздушные шары, гири, волшебные палочки, песочные часы и т. п.)

Так вот, в речи перед присяжными по одному делу меня в очередной раз «вынесло» на яркую картинку. Дело было об обвинении начальника отделения клиники в убийстве из милосердия (эвтаназии). При этом не было доказано, откуда взялся у подсудимой редкий препарат, которым она сделала смертельную инъекцию.

В конце процесса появился свидетель – непрактикующий врач из разряда сумасшедших ученых, который сказал, что этот препарат принес он, так как они вместе с начальником отделения уже 15 лет пытаются вылечить больных, применяя даже не апробированные препараты. Так что вроде стало ясно, откуда препарат. Но тогда мотивом становилась не эвтаназия и вообще преступление из убийства превращалось как максимум в причинение смерти по неосторожности (раз уж больного все-таки хотели вылечить, а не убить). Прокурор в своей речи ничего не стал менять, рассказав и про доказанное позитивное отношение моей подзащитной к эвтаназии, и про способ убийства, и про пузырек с лекарством… А еще прокурор демонстрировал в суде видеозапись, где неизвестная женщина-врач говорила с неизвестным мужчиной об убийстве тяжелобольной женщины в этой больнице, так как та все равно неизлечима, а родственники были бы благодарны, если бы она перестала сама мучиться и мучить их. Тут уж дело пахло убийством по найму. В общем, доказательств, что убила именно моя подзащитная, было полно (видео самой инъекции, найденный пузырек с препаратом у нее в кабинете и статьи в газетах об эвтаназии, где моя подзащитная активно говорила о пользе этого вида ухода из жизни для тяжело больных людей). А вот мотив представлялся каким-то салатом, то есть набором совершенно разных мотивов.

Я сказал присяжным: «Салат Оливье, говорят, был придуман случайно одним французским поваром, смешавшим разные ингредиенты и подавшим это блюдо на стол, приправив его майонезом. Так и речь прокурора по этому делу, равно как и обвинительное заключение, похожи на набор ингредиентов, которые случайно сбросали в миску и подали вам, уважаемые дамы и господа. Вот, немного горошка – это одно доказательство; то, что подсудимая была приверженцем эвтаназии, – это вот кусочки курицы; огурцы мелко нарезанные – смотрите, это, видимо, об убийстве по найму. В итоге все это приправляется словесным майонезом государственного обвинителя и подается вам! А вы должны сказать, что этот салат – блюдо высокой кухни и вас оно вполне устраивает именно в этом статусе».

Присяжные вынесли оправдательный вердикт. Но я привел этот пример для того, чтобы сказать: если бы я лучше работал над подготовкой к этому делу в «Суде присяжных», мысль о салате посетила бы меня ранее, а не непосредственно перед присяжными. И тогда я смог бы подготовиться. Для телевизионной картинки, конечно, выразительнее было бы, если бы я на глазах у присяжных смешивал горошек, огурцы и прочие ингредиенты, а потом этот салат поставил перед ними. Да и присяжные этот салат запомнили бы лучше, чем словесный. Но мысль о сравнении пришла только в прениях, а значит, я не очень долго размышлял над делом. В реальном суде такое непозволительно!

Зато в другом деле, в другом съемочном дне я исправился и заранее предупредил режиссера о том, что для речи в прениях мне потребуется реквизит.

Молодого парня, циркового гимнаста, обвиняли в том, что он подрезал страховочный трос у пары гимнастов из своей группы, и они упали из-под купола цирка. Упавшая девушка-гимнастка была его женой, у нее был роман с участником группы, который тоже погиб. Мотив – ревность, как понятно. Мол, подсудимый знал, что они любовники, воспользовался случаем, когда мастер по технике безопасности отлучился на обед, сам стал в техническую зону, в ящике инструментов нашел ножовку и перепилил стальной трос. Обвинение демонстрировало ножовку, а также видеосьемку камеры внутреннего наблюдения в цирке, из которой следовало, что подсудимый через два часа после происшествия засунул пакет с каким-то предметом между ящиками реквизита, а через пару дней этот пакет нашел тот же мастер по технике безопасности и прямо под камерой вынул из него ножовку. Подсудимый же уверял, что в пакете была выпитая им накануне трагедии бутылка спиртного, он просто хотел ее спрятать и не показывать, что он выпил перед номером (он хоть и гимнаст, но был травмированным, поэтому в номере участия не принимал, а был его постановщиком). На пакете и на ножовке были обнаружены отпечатки пальцев подсудимого (он объяснял, что работник сцены попросил его подать пилу и он ее просто брал из ящика), пары униформистов, мастера техники безопасности и уволенного за пьянку циркового фокусника (он говорил, что в пакете приносил бутерброды, пакет его, а пилу брал пилить замок в ящике со своим реквизитом, когда тот заело).

Хоть у фокусника мотива не было никакого, но уж больно красивая получалась логическая конструкция: подсудимый прячет пакет с бутылкой, а находят пакет с ножовкой, при этом пакет-то вообще фокусника!

Я просил у режиссера найти мне шляпу циркового иллюзиониста, чтобы оттуда достать кролика, но мне смогли быстро найти только набор для фокусов из детского магазина с поролоновыми красными шариками и кубиком.

Я вышел к присяжным, заранее потренировавшись в фокусе с этими предметами. Незаметно прижав к ладони один поролоновый шарик мизинцем и безымянным пальцем правой руки, я одновременно держал второй шарик остальными пальцами и демонстрировал его присяжным со словами: «Я не великий фокусник, честно говоря, делаю такое впервые. Но есть люди, которые вытворяют и не такое. Вот, смотрите, у меня в руках шарик. В инструкции к набору фокусника написано, что если раскатать его в ладонях и дунуть, то он размножится».

Я покатал шарик в ладони, где был заранее спрятан второй, и, соответственно, показал присяжным уже два шарика. После этого сказал: «Вот так мой подзащитный и стал жертвой фокуса, он просто положил бутылку в пакет и спрятал ее, как я сейчас кладу оба шарика в карман».

Присяжным показалось, что фокус на этом закончился, я стал говорить о другом: о мотиве, о других доказательствах и сомнениях в их достоверности. Но окончание фокуса я все равно припас для заключительной части речи, чтобы было эффектнее и присяжные ушли на вердикт с абсолютной уверенностью в участии фокусника в убийстве. Таким образом, я просто старался отвлечь внимание от отсутствия мотива у фокусника. Точнее сказать, может быть, у фокусника был мотив, только я о нем ничего не знал. Мотив – это 50 процентов вашего успеха в деле, присяжных часто мало интересуют доказательства. В большинстве своем, сколько совещаний присяжных я ни наблюдал, люди пытаются ответить на вопрос: «Мог или не мог он убить?». Причем под «мог или не мог» я имею в виду не потенциальную возможность убийства в смысле физических действий, а мотив, его наличие и значимость.

Основной вопрос, волнующий присяжных, – достаточно ли такого мотива, как у подсудимого или у кого-то еще, для убийства.

Присяжные часто говорят: «Да разве этого достаточно, чтобы убить?!».

Или: «Да разве этот парень мог пойти на преступление из-за такого пустяка?»

Или: «Ну, этот-то точно может мать родную грохнуть, посмотрите на него, он же, вон, в детстве котят душил…»

Поэтому, когда нет мотива у третьего лица, его надо или сочинить (но так, чтобы не выглядеть глупо), либо отвлечь чем-то ярким, чтобы его отсутствие было не так заметно. Именно этой цели я добивался, показывая фокусы. В кармане, куда я положил два шарика в начале речи, лежал еще поролоновый кубик с круглой полостью внутри. Если его вывернуть наизнанку, он выглядит почти как шарик. В заключительной части речи, я стал говорить: «Вот так, мой подзащитный положил в пакет фокусника пустую бутылку, как я в начале своего выступления положил два шарика в карман прямо на ваших глазах. А потом… из этого пакета вынули…»

 

 

 

При этих словах я вынул из кармана один шарик и показал присяжным. Затем молча достал второй (он же – вывернутый кубик) и тоже продемонстрировал присяжным. Через секунду на моей ладони лежали шарик и кубик, так как я вывернул шарико-кубик обратно.

Надо сказать, речь моя присяжным понравилась, один из них назвал ее изящной. Правда, еще один обозвал меня фокусником, но это не важно, так как главного я добился: присяжные заподозрили фокусника, сами придумали ему мотив и в итоге вынесли оправдательный вердикт.