4.2.1. Цицерон в книге «Об изобретении» (в смысле не об изобретении велосипеда, а об изобретении того, что сказать, переворошив материалы дела) сказал: «Чтобы легче найти нужные соображения, следует как можно чаще обдумывать как свое объяснение события, так и объяснение противника, и, отметив сомнительное в том и другом, обдумать: почему, с какой целью, с какими шансами на успех было совершено преступление; почему был избран именно этот способ, а не другой; почему исполнителем был этот, а не тот; почему действовал виновник один или почему избрал такого пособника; почему не было сообщников преступления, почему был сообщник, почему был именно этот».

Иными словами, нужно сопоставить прежде всего то, что говорит обвиняемый, с тем, что говорит в обвинении прокурор. И задать себе кучу вопросов, вспомнив запоминалку из школьного курса русского языка:

(Это 7 вопросов, на которые отвечают наречия, если кто забыл).

 

 

К этим вопросам можно добавить еще от себя парочку, например: с кем (в соучастии)? и кто (если не он)?

Если вызывает трудности понимание роли всех участников драмы, свидетелей, жертвы и ее родственников, то не поленитесь нарисовать схему, кто кому кем приходится. Мне самому в сложных семейных или личных взаимоотношениях легче разобраться, если я рисую схему. Художник из меня не очень, но это не важно, когда вы демонстрируете присяжным свою схему. Присяжные тоже не все Айвазовские, и точно не все из них легко разберутся в хитросплетениях фамилий участников процесса, многие из которых могут быть похожи. Поэтому ваша схема, где женщины – треугольнички с кругом вместо головы и косичками, а мужчины – овальные человечки с ручками и ножками, может и им помочь разобраться, кто кому сват, зять и почему этот вот свидетель, например, мог желать смерти жертве, так как они раньше встречались (о чем на схеме свидетельствуют стрелки между условными обозначениями людей). Особенно ярко можно выделить условный знак доллара, если мотив корыстный и если к этому знаку больше подходит на схеме не ваш подзащитный, а кто-либо другой. Такую картинку присяжные могут запомнить, и при обсуждении она будет стоять у них перед глазами.

 

4.2.2. Чаще всего стратегия защиты заключается в поиске и выявлении недостатков предварительного расследования. Как не бывает идеальных людей, так не бывает идеальных следователей, равно как и результатов их работы.

Поэтому нужно выявить факты, установленные следствием, отделить их от фактов, которые или преподносятся как установленные, или вообще не установлены, а просто подразумеваются.

Нет ничего постыдного в том, что в своей речи вы обратите внимание на часто встречающуюся фразу в обвинении: «обвиняемый в неустановленное следствием время, в неустановленном месте приискал орудие преступление, совместно с неустановленными следствием соучастником он, находясь…» – и просто поиздеваетесь над «неустановленностью». Что они установили-то за год расследования и за ваши налоги, которые вы платите, уважаемые дамы и господа?

Вы можете сказать, что как защитник вы тоже имеет право вести собственное расследование, но, в отличие от «них» (людей в погонах и при власти), у вас нет мощного оперативно-следственного аппарата, нет государственных экспертов-криминалистов, и свидетели вам давать показания не обязаны, а просто имеют право, если захотят. А у них – и право обыска в жилище, и выемки всего и вся, включая видеозаписи со всех камер наблюдения в стране, а то и в мире, в их арсенале допросы свидетелей, даже если свидетели не хотят.

И тем не менее вы старательно доказываете свою точку зрения, а оппоненты из следствия и прокуратуры не стесняются присяжным сказать: «Мы не установили ни место, ни время, ни соучастников, мы много еще что не установили, но вы уж нам поверьте, поверьте нашей интуиции и нашему опыту неустановления: преступление совершил именно тот, на которого мы показываем вам, и никто другой. Вынесете обвинительный вердикт – мы внесем очередную „палку“ в статистику раскрытых преступлений и не будем больше тратить время на то, чтобы по этому делу что-то устанавливать и искать настоящего преступника…»

Как сказал П. Сергеич, «.основное правило при изучении предварительного следствия таково: достоверно только то, что на таком-то листе дела написано то-то; в каждой строке может оказаться ошибка. Обстоятельство это имеет практическое значение при составлении речи: в основную схему ее могут быть введены только вполне надежные факты».

Конечно, в судебном следствии показания свидетелей могут меняться, недостатки предварительного следствия могут исправить дотошные судья и прокурор, если, тем более, судья на стороне обвинения, что бывает в 99 процентах случаев. Однако труп можно, конечно, перепрятать, но оживить его не получится. Убедить, что черное – белое, все равно не выйдет. Нельзя доказать, что «слепой увидел, а глухой услышал».

В качестве примера приведу нашумевшее дело водителя «КамАЗа», обвинявшегося в нарушении Правил дорожного движения, повлекшем смерть восемнадцати пассажиров автобуса под Подольском и увечья еще тридцати. Грачья Арутюнян признал свою вину: при плохой работе тормозов перегруженного «КамАЗа» на спуске он принял неверное решение, выехал на встречную полосу, надеясь избежать столкновения с впереди стоящими легковыми автомобилями. Полоса была пуста, и он думал, что успеет затормозить или перевернуть машину на пустом перекрестке за счет резкого выкручивания руля влево. Но из-за жилого дома он не видел автобуса, который как раз тронулся от остановки, и груженный щебнем самосвал разрезал автобус пополам, засыпав щебнем людей. Так вот, Арутюняну местный орган дознания в Троицком районе, воспользовавшись громким делом, которое расследовало Главное следственное управление Московской полиции, решило предъявить обвинение по статье 327 Уголовного кодекса России – «использование заведомо подложного документа». Якобы гражданин Армении Арутюнян предъявил сотруднику полиции фальшивый патент на право работы в России, «желая избежать административной ответственности». Такое обвинение не прибавляло и не убавляло срока наказания, наказание за это – штраф, а не лишение свободы. Но для полиции важна статистика раскрываемости преступлений, вот они и решили добавить к громкому делу еще и дополнительно раскрытое. Но дело в том, что для квалификации деяния «использование документа» этот патент должен был не просто валяться на проезжей части, он должен был быть предъявлен сотруднику полиции. О чем и написал дознаватель в своем постановлении, и то же говорил на допросе полицейский местного отделения. Мол, «получив сигнал о ДТП, я прибыл на место, где обнаружил гражданина Арутюняна, попросил у него документы, он предъявил паспорт, я увидел, что это паспорт гражданина Армении, попросил патент на право работы, он мне предъявил патент и потом упал вместе со всеми документами, потеряв сознание…»

Такая картина не укладывалась у меня в голове. Я живо представил себе шоковое состояние водителя (врач подтвердил тяжесть состояния); я представил себе, как разлетелись документы во время удара тяжелых машин; видя фотографии с места ДТП и читая протоколы допросов свидетелей и потерпевших, я представил себе жуткую картину, как под тоннами щебня стонут умирающие люди, как помогают выбраться из каменного плена пострадавшим детям случайные прохожие… Но я не мог себе представить, что в этот момент добросовестный полицейский методично листает страницы паспорта водителя-виновника ДТП и проверяет на зуб твердость ламинированного покрытия «левого» патента, кивая головой: «Пройдемте в отделение, товарищ.»

А так как изъятия патента и паспорта должны были быть оформлены надлежащим образом, при изучении материалов уголовного дела пришлось обратить на это внимание. Оказалось, что паспорт вообще не изымался с места ДТП, а патент полицейские из Троицкого округа изъяли протоколом выемки по адресу, который существенно отличался от адреса, где следователем Главного следственного управления было изъято водительское удостоверение. Устраняя это противоречие в суде, в ходе допроса дознавателя и полицейских стало ясно, что полицейский нашел патент на асфальте и передал его начальнику. Потом оформили изъятие, как положено, но. Клали ли патент на асфальт обратно, он не помнит. Свидетель показал в суде, что это он нашел все документы и отдал полицейскому, указав, что это документы водителя. А сам следователь ГСУ не изымал паспорт, так как тот был в масле и не пригоден к идентификации, а кто изымал патент, он не в курсе. При таких обстоятельствах очевидно, что никакого вручения патента водителем полицейскому не было и быть не могло, несмотря на то что именно так было написано в обвинительном заключении, утвержденном прокурором. Если бы это дело слушали присяжные, наверняка мне в речи пришлось бы добавить красок касательно полицейских, думающих о статистике раскрываемости преступлений тогда, когда надо было спасать людей, задыхающихся под слоем камней…

 

4.2.3. Нельзя даже очевидный факт считать доказанным. Мне как-то рассказали об одном деле, когда очевидными были два ранения в шею, нанесенные женой мужу во время ссоры на кухне. По версии следствия, она била ножом дважды, оба удара были смертельными. Обвиняемая утверждала, что муж сам себе нанес оба удара, так как хотел ей этим что-то доказать. Два смертельных удара – как это возможно сделать самому? А вот эксперты с третьей попытки доказали, что такое вполне могло быть. И кстати, даже если защитник поверил в очевидное и согласился с прокурором, не факт, что присяжные в это поверят.

В «Суде присяжных» на НТВ было одно дело, когда девушка убила своих приемных родителей, ударив молотком обоих. Завернула в ковер, и через два дня они умерли, задохнувшись. Ни адвокату, ни прокурору не пришло в голову выдумать то, что убедило присяжных. Точнее, один из них, явно авторитетный товарищ, с пеной у рта доказал присяжным в ходе совещания, что прокурор и адвокат ошиблись, девушку нельзя судить за убийство, так как она ударила молотком, а умерли люди от удушья. Прокурору была настолько очевидна причинно-следственная связь между деянием подсудимой и последствиями в виде смерти, что он даже не стал раскрывать это понятие – «причинно-следственная связь». А надо было бы. Потому что один весьма убедительный голос присяжного, понимающий установленный факт по-своему, перевернул обвинение с ног на голову.

 

4.2.4. «И все-таки почему?» – такой вопрос очень хорошо действует на присяжных и не дает им задремать во время вашей речи. Я говорю о связи событий между собой. Часто в речи можно услышать фразу, которую ни в коем случае не должен произносить адвокат. Это фраза «Я не знаю» и ее производные: «Подсудимый почему-то не стал стирать отпечатки пальцев, свидетель почему-то вышел на лестничную клетку, потерпевший почему-то умалчивает о наследстве» и т. п.

Адвокат обязан ответить на вопрос «почему», не расписываясь в собственном неведении. «Я не знаю» – это та фраза, которую защитник должен критиковать, если услышит ее от прокурора. Каждому факту и событию должно быть объяснение, и это объяснение нужно дать присяжным. Как я ранее говорил, не обязательно делать это подробно, оставив присяжным пространство для творчества, но уж точно ваша фраза не должна содержать утверждение, что вы чего-то не знаете или не поняли. Если не знаете или не поняли, зачем тогда вышли к присяжным с речью? Они-то точно ничего не поймут, раз вы не поняли сами, и не будут искать ответ «почему», раз вы его для себя не нашли.

 

4.2.5. Деловая игра. Прежде чем выходить с речью к присяжным уясните, что будет говорить прокурор. Вы, конечно, узнаете, что он будет говорить, так как выступаете после него, но времени на подготовку не будет. Поэтому надо знать заранее, точнее, думать за прокурора: что бы сказали вы на его месте? Как говорил Цицерон: «Выслушав своего клиента, я вступаю с ним в спор от имени его противника; он возражает и, таким образом, высказывает мне все, что ему кажется полезным для дела; когда он ушел, я воплощаю в себе три лица: себя, своего противника и судью, всячески стараясь быть вполне беспристрастным».

В реальной практике мы с коллегами часто изображаем прокурора или судью, которые будут подвергать сомнению любой довод или аргумент, иногда спорим с пеной у рта. Это очень помогает, единственное, что не стоит делать, на мой взгляд, – это играть так перед клиентом, не предупредив его. А то у вашего доверителя возникнет мысль, что у вас нет общей позиции с коллегами, и он начнет волноваться.

Вообще подобные упражнения призваны не столько угадать, что будет говорить оппонент, сколько протестировать твердость ваших доводов.

 

4.2.6. Мозаика лиц и времени. Это, пожалуй, самое интересное, что вы можете сделать при подготовке речи: расписать действующих лиц дела и посмотреть на события их глазами до преступления, во время его совершения и после. Люди видят события по-разному.

Например, в одном из дел телевизионного «Суда присяжных» двое рабочих обвинялись в убийстве хозяйки дома. Ограбили ее и убили, решили скрыться. На видеозаписи, зафиксировавшей момент их разговора у автобусной остановки, отчетливо было видно, что один из них порывался вернуться, а другой его останавливал. Следствие этому не придало никакого значения, так как их интересовало только то, что подсудимые пытались скрыться и поехали на автобусе на вокзал. А поставив себя на место этих работяг, стоило озаботиться вопросом: что это было? Куда один рвался? Сдаваться в полицию? Оказывать помощь? Ехать не на автобусе? Объяснение, данное подсудимыми, было правдоподобно, и присяжные ему поверили. Они не убивали хозяйку. Они вошли в дом, когда та уже была мертва, и действительно украли ценности. Один из них на остановке все-таки занервничал и предложил вернуться: вдруг она жива, и ей можно будет оказать помощь? Вот этот нюанс заронил сомнение в головы присяжных. Если бы они убили, то мысли о возврате не возникло бы. И присяжные вернулись в обсуждении ко времени до преступления, логично предположив, что рабочим (садовнику и помощнику по хозяйству) не было смысла убивать, когда они могли просто ограбить, зная, где что лежит, и имея свободный доступ в дом.

Ну а потом оказалось, что эти двое видели молодого любовника погибшей, выходящим от нее в 9 часов вечера. Тот опоздал на концерт своей группы в ночном клубе и прибыл в клуб в полпервого ночи. А ехать туда от места происшествия всего-то было 40 минут. Таким образом, присяжные пришли к выводу, что раз у парня нет объяснения, где он «болтался три часа», следовательно, он вполне мог быть причастен к преступлению и убить женщину. При этом присяжных абсолютно не волновало, что он делал эти три часа. Он не нашел разумного объяснения своему опозданию в клуб, его пребывание в иных местах никто подтвердить не мог, вот и решили присяжные, что он – убийца, тем более что у него был мотив на убийство своей пожилой любовницы, прекратившей давать ему деньги и потребовавшей вернуть долг. А началось обсуждение его причастности именно с того, что один из рабочих решил вернуться… зачем?!

 

4.2.7. Нельзя доказать отсутствие факта. Потому что надо доказывать его существование, а отсутствие никто не доказывает. Но в речи отсутствие факта вам может очень помочь, если вы его докажете. Тем более что, к сожалению, при неработающем зачастую принципе презумпции невиновности как раз и приходится доказывать отсутствие факта. Только делать это надо ярче, раз уж доказательств таких существовать не может.

Как-то, листая видеофильмы, предлагающиеся к просмотру через интернет-ТВ, я наткнулся на английский фильм про румын под названием «Стригой». Стригой, оказалось, – что-то вроде вампира. Меня почему-то увлекло название, да и слова из аннотации, что это «британский фильм про румын», как-то странно резанули ухо. Начал смотреть. Так вот, там был момент, когда к своему деду в румынскую деревню приезжает на каникулы внук-студент из Италии. Утром этот внучок просыпается после сильного перепоя и ищет сигареты, ощупывая пустую пачку на тумбочке рядом. Выходит внучок в общую комнату сельского дома, видит деда, не мигая смотрящего телевизор.

– Дед, одолжи сигарету, вечером отдам! – просит внук.

Дед, не отрываясь от телика:

– Возьми в тайнике, там одна должна быть.

Внук смотрит в пустую банку из-под кофе и говорит:

– Дед, тут нет сигареты!

– Цыгане! – сквозь зубы презрительно говорит дед, не отрывая взгляда от экрана.

Внук смотрит на деда и с издевкой в голосе говорит:

– Ну конечно, как я не догадался, цыгане проникли тайно в твой дом и украли одну сигарету из тайника…

– Коммунисты! – также презрительно объясняет дед, глядя в телевизор.

Внук качает головой, всем видом показывая, что он понимает, как деду тяжело быть старым и выжившим из ума:

– Ох, извини пожалуйста, конечно-конечно, коммунисты забрались в твой дом и забрали единственную сигарету!

Дед, также не отрываясь от телепрограммы:

– Нет! Коммунисты забрали моего пса. Поэтому он не лаял, когда пришли цыгане!

Дед доказал отсутствие факта ярким примером, совершенно неожиданным. Он мог сказать сразу, почему он думает на цыган, но не было бы так убедительно.

В одной из программ ТВ-проекта «Суд присяжных» была история с нелающей собакой. Я хотел сказать, что в дом проник убийца, но он явно не был посторонним. Как понятно, отсутствие лая собаки надо было как-то ярче изобразить, чтобы присяжные запомнили. И я пересказал присяжным как раз вот этот эпизод из фильма «Стригой». Только я добавил, что у румынского деда собаку забрали коммунисты. А в нашем случае собака оставалась на месте, но не лаяла. Почему?

Я дождался нужного ответа, когда двое из присяжных вслух произнесли: «Потому что был кто-то свой…»