35

Босх подъехал к Центру здоровья на Ла-Брю, припарковал машину на парковочной площадке для посетителей и вылез из своего «мустанга». Дом для престарелых казался темным и нежилым. Только в нескольких окнах верхнего этажа за шторами горел свет. Босх взглянул на часы — было только девять пятьдесят — и направился к стеклянным дверям холла.

Шагая к дому, Босх чувствовал, как сильно бьется сердце. В глубине души, закончив чтение папки с делом тридцатилетней давности, он всегда знал, что когда-нибудь войдет в это здание. И сейчас увидит человека, который, как он считал, убил его мать, а потом использовал свое влияние и связи, чтобы ускользнуть от правосудия. Для Босха Конклин являлся символом всего того, чего сам он никогда не имел — власти, денег, положения в обществе. Хотя люди, с которыми он встречался, расследуя это дело, говорили о Конклине только хорошее, Босх знал, что в душе этого «хорошего человека» кроется некая мрачная тайна. С каждым шагом по направлению к дому для престарелых в нем все сильнее разгоралась злоба.

За стеклянными дверями холла сидел за столом облаченный в униформу охранник и разгадывал кроссворд, вырванный из воскресного журнала «Санди таймс мэгэзин». Возможно, он с воскресенья его и разгадывал. Заметив Босха, охранник посмотрел на него так, словно ожидал его визита.

— Я Монти Ким, — представился Босх. — Меня ждет один из ваших жильцов. Его зовут Арно Конклин.

— Знаю. Он уже звонил мне на пост. — Охранник посмотрел в лежавшую перед ним книгу посещений, пододвинул ее к Босху и, вручив ему авторучку, произнес: — Давненько к нему никто не захаживал. Распишитесь здесь, пожалуйста. Он наверху — в девятьсот седьмом.

Босх расписался и положил ручку на стол.

— Поздновато вы, однако, — сказал охранник. — У нас посещения обычно до девяти.

— И что из этого? Вы намекаете на то, чтобы я удалился? Отлично. — Босх поднял с пола и продемонстрировал охраннику свой портфель. — В таком случае завтра мистеру Конклину придется самому добираться на своем инвалидном кресле до моего офиса, чтобы забрать эти бумаги. Я, между прочим, специально сюда приехал, чтобы их завезти. Но если вы меня не пропустите, я как-нибудь переживу. А вот мистеру Конклину это наверняка не понравится.

— Ох! Ох! Как вы, однако, раскипятились, приятель! Я просто заметил, что вы поздновато приехали, но вы не дали мне закончить. Я вовсе не собирался вас задерживать. Никаких проблем. Проходите. Мистер Конклин очень просил вас пропустить, а у нас, слава Богу, не тюрьма. Я хотел лишь сказать, что все прочие посетители уже ушли. Нашим подопечным, знаете ли, пора спать. Поэтому старайтесь вести себя потише. Не повышайте голос.

— Так вы говорите, девятьсот седьмой?

— Совершенно верно. Я позвоню мистеру Конклину и скажу, что вы поднимаетесь.

— Благодарю.

Босх прошел мимо охранника к лифтам. В следующую секунду и охранник, и диалог с ним были забыты. Теперь мысли Босха занимали только одно дело, только один человек.

Лифт двигался с такой же скоростью, что и обитатели этого дома. Когда кабинка наконец остановилась на девятом этаже, Босх, покинув ее, прошел мимо пустующего медицинского поста. По-видимому, дежурившая там сестра отправилась проведать кого-то из своих подопечных. Сначала Босх двинулся через холл в неверном направлении, но потом вернулся и свернул в нужный ему коридор. Линолеум на полу и краска на стенах были свежими, но даже в таких дорогих учреждениях избавиться от запаха мочи и дезинфекции не представлялось возможным. Как невозможно было избавиться от тягостного чувства, будто ты идешь по тюремному коридору, а двери ведут в камеры, где находятся заключенные. Дойдя до номера 907, Босх остановился, перевел дух и постучал. Тихий голос предложил ему войти. Это был скорее шелест, нежели шепот.

Босх не был готов к тому, что увидел в комнате. Здесь царил полумрак. Горела только лампочка в изголовье кровати. На постели полулежал обложенный подушками старец с книгой в тонких, почти прозрачных пальцах. На носу у него красовались очки с сильными линзами. Однако более всего Босха поразило, что под одеялом обозначалась только половина тела. Ниже бедер поверхность оставалась плоской, как стол. У этого человека не было ног. Словно в подтверждение этого, рядом с кроватью стояло инвалидное кресло на колесах с наброшенным на сиденье пледом, из-под которого торчали обтянутые брюками ноги и обутые в мокасины ступни, покоившиеся на металлической подставке внизу. Как будто лежавший на кровати человек оставил свои нижние конечности в кресле. Должно быть, смущение явно обозначилось у Босха на лице, поскольку комментарий не заставил себя ждать.

— Это протезы, — прошелестел человек на постели. — Я лишился ног… из-за диабета. От меня прежнего мало что осталось. За исключением стариковского тщеславия. Вот, приобрел себе искусственные ноги для, так сказать, появлений на публике.

Босх подошел ближе к свету. Тонкая бледная кожа, обтягивавшая лоб и скулы старика, имела желтоватый оттенок и напоминала изнанку сорванных со стены старых обоев. Глубоко посаженные глаза почти полностью скрывались под надбровными дугами этого похожего на череп лица. Остатки волос за ушами напоминали пух одуванчика. Под пергаментной, покрытой старческими пятнами кожей на худых руках змеились голубоватые, похожие на дождевых червей вены. Босх понимал, что смерть уже занесла над этим человеком свою отточенную косу. Он был скорее мертв, чем жив.

Конклин положил книгу на столик у кровати. Видно было, что даже самые простые движения давались ему с трудом. Босх взглянул на обложку. Книга называлась «Неоновый дождь».

— Тайны, секреты, загадки… — пробормотал Конклин, откашлявшись. — В последнее время увлекаюсь такого рода литературой. С годами научился ценить художественные стили, жанры и писательский труд. Раньше я об этом как-то не задумывался, да и вообще читал мало. Все времени не хватало… Не отмалчивайтесь, Монти. Говорите, с чем пришли. Вам нечего меня опасаться. Я давно уже беспомощный, безвредный старик.

Босх сделал еще один шаг к кровати, и свет упал на его лицо. Водянистые глаза Конклина некоторое время исследовали его черты, а затем во взгляде промелькнула тень подозрения. Он понял, что перед ним не Монти Ким, хотя имел плохое зрение и много лет его не видел. И Босх сразу же это заметил.

— Я пришел вместо Монти, — прошептал Босх.

Конклин слегка повернул голову, и Босх заметил, что он смотрит на кнопку экстренной помощи, находившуюся на столике у кровати. Потом Конклин, по-видимому, осознав, что ему не позволят до нее дотянуться или у него просто не хватит для этого сил, снова взглянул на Босха.

— В таком случае кто вы?

— Человек, который разгадывает тайны.

— Вы детектив?

— Да. Меня зовут Гарри Босх, и я хочу задать вам несколько вопросов о…

Неожиданно Босх запнулся. В лице Конклина что-то изменилось. То ли он испугался, то ли понял, с какой миссией к нему пришли, но когда он посмотрел Босху в глаза, последний вдруг осознал, что старик улыбается.

— Иероним Босх, — прошептал Конклин. — Парнишка, которого назвали в честь художника…

Босх неуверенно кивнул. Он был поражен не меньше, чем его собеседник секунду назад.

— Откуда вы знаете?

— Я кое-что знаю о вас.

— От кого?

— От вашей матери. Она рассказывала мне о том, каким особенным именем вас наградила. Я любил вашу мать.

Услышанное было подобно неожиданному удару в грудь тупым тяжелым предметом. У Босха перехватило дыхание. Голова закружилась, и, пытаясь сохранить равновесие, он ухватился за спинку кровати.

— Вам плохо? Присядьте. Скорее присядьте…

Конклин дрожащей рукой указал Босху на постель. Когда тот сел, старик удовлетворенно кивнул.

— Нет! — вскочил Босх. — Вы использовали ее, а потом убили. И заплатили своим людям, чтобы они прикрыли это дело. Вот почему я сюда пришел. Я хочу узнать правду. И услышать ее из ваших уст. Но слушать всякую чушь, будто вы ее любили, я не намерен. Вы лжец!

В глазах у Конклина появилось беспомощное выражение. Он отвернулся от Босха, устремив невидящий взгляд в темноту комнаты.

— Я не знаю правды, — наконец произнес он тихим голосом, напоминавшим шелест сухой листвы по асфальту. — Но я в ответе за случившееся. Поэтому можно назвать меня убийцей. Но единственное, что я знаю наверняка, так это то, что я ее любил. Вы можете сколько угодно называть меня лжецом, но я сказал вам правду. Если вы поверите мне, это скрасит последние дни моей жизни.

Босх почти не сознавал того, что говорил ему Конклин.

— Она была с вами в ту ночь. В Хэнкок-парк.

— Да, была.

— Что там случилось? Что вы с ней сделали?

— Я убил ее… своими словами, поступками… Чтобы понять это, мне понадобилось много лет.

Босх подошел к изголовью постели и всей своей массой навис над Конклином. Ему хотелось схватить его за шиворот и трясти до тех пор, пока к старику не вернется чувство реальности и он не перестанет молоть вздор. Но проделать подобное с Арно Конклином было бы рискованно. Судя по виду, он мог рассыпаться на части в любую минуту.

— О чем это вы говорите? Посмотрите на меня! О чем вы?

Конклин повернул голову на тощей шее, взглянул на него и мрачно кивнул.

— В тот вечер мы строили планы. Марджери и я. Я влюбился в нее вопреки здравому смыслу и всему тому, что о ней говорили. И мы собирались пожениться. Мы уже все обдумали. В частности, хотели забрать вас из приюта. У нас было много разных планов. Мы в тот вечер их обсуждали. И были так счастливы, что даже плакали. На следующий день была суббота. Я решил немедленно ехать в Лас-Вегас. Сесть в машину и гнать всю ночь напролет — пока мы не передумали или кто-то другой не разрушил наших планов. Она согласилась со мной и поехала домой, чтобы собрать вещи… И не вернулась.

— Вот, значит, какую историю вы сплели? Вы ждали меня и…

— После того как она уехала, я сделал один звонок. Но этого оказалось достаточно. Я позвонил своему лучшему другу, чтобы сообщить ему новость о нашем бракосочетании и попросить стать свидетелем со стороны жениха на моей свадьбе. Я хотел, чтобы он поехал с нами в Лас-Вегас. И знаете, что он мне ответил? Отказался быть моим свидетелем. Сказал, что, если я женюсь на этой… женщине, моя карьера рухнет. Он сказал, что не позволит мне совершить подобную глупость. Что у него на мой счет грандиозные планы.

— Это был Гордон Миттель!

Конклин печально кивнул.

— Вы, значит, утверждаете, что ее убил Миттель? Но вы тогда ничего об этом не знали?

— Тогда я об этом не знал.

Конклин посмотрел на свои лежавшие поверх одеяла исхудавшие руки и судорожно сжал их в кулаки. И руки, и кулаки были слабыми и беспомощными. Босх наблюдал за ним, скрывая снедавшие его чувства.

— Я не понимал этого на протяжении многих лет. Подумать такое означало бы нарушить все мыслимые представления о чести, порядочности и дружбе. Кроме того, я слишком много думал в то время о себе. Я был трусом, заботившимся только о том, как бы из всего этого выпутаться.

Босх плохо слушал Конклина и часто терял нить его рассуждений. К тому же, как ему показалось, Конклин говорил вовсе не для него. Временами у Гарри складывалось ощущение, что старик самому себе рассказывал придуманную им сказку. Неожиданно Конклин прервал свое повествование и посмотрел на детектива.

— А я знал, что в один прекрасный день вы ко мне явитесь.

— Как вам могла прийти в голову такая мысль?

— Да уж могла. Я знал, что вам не все равно, как умерла ваша мать. Возможно, всем на свете было на это наплевать, но только не вам. Ведь вы — ее сын.

— Расскажите, что произошло в ту ночь. Вплоть до мельчайших деталей.

— Тогда принесите мне воды. У меня пересохло в горле. На бюро стоит стакан, а фонтанчик с питьевой водой — в коридоре. Только не спускайте воду слишком долго, а то она становится очень уж холодной. У меня же от холодной воды ломит зубы.

Босх посмотрел на стоявший на бюро стакан, а потом на Конклина. Он вдруг ужаснулся абсурдной в общем-то мысли, что, если выйдет из комнаты хотя бы на минуту, Конклин умрет и унесет с собой в могилу тайну смерти его матери.

— Идите. Ничего со мной не случится. В любом случае я никуда отсюда не уйду.

Босх посмотрел на кнопку экстренной помощи. И Конклин снова будто прочитал его мысли.

— Я ближе к аду, чем к раю, за то, что содеял. И за свое молчание. Мне просто необходимо рассказать вам эту историю. Думается, вы выслушаете мою исповедь с бóльшим вниманием, нежели любой священник.

Выйдя в коридор, Босх заметил в дальнем его конце силуэт человека, который при его приближении свернул за угол и скрылся. Босху показалось, что человек был в штатском. Так что явно не охранник. Обнаружив фонтанчик с питьевой водой, Босх наполнил стакан и вернулся в комнату. Конклин встретил его слабой улыбкой, взял стакан с водой и пробормотал слова благодарности. Когда он напился, Босх вынул стакан из его пальцев и поставил на ночной столик у кровати.

— О'кей, — произнес Босх. — Вы сказали, что в тот вечер она уехала и вы никогда ее больше не видели. Как вы узнали, что ее убили?

— На следующий день я забеспокоился: решил, что с ней что-то случилось. Я позвонил в офис и под видом обычной проверки навел справки о происшествиях за ночь. Среди всего прочего мне сообщили, что в Голливуде произошло убийство, и назвали имя жертвы. Это была ваша мать. Худшего дня у меня в жизни не было.

— А что случилось потом?

Конклин потер лоб и продолжил свое повествование:

— Мне сказали, что ее тело обнаружили утром. Я был в шоке. Никак не мог поверить. Попросил Миттеля прояснить обстоятельства этого дела, но он не сообщил мне ничего существенного. А потом позвонил человек, который… хм… познакомил меня с Марджери.

— Джонни Фокс.

— Да. Он позвонил мне и сказал, что его разыскивает полиция, но он невиновен. Он угрожал мне. Сказал, что, если я не обеспечу ему защиту, он сообщит полиции о наших отношениях с Марджери и о том, что в тот вечер она была со мной. Это означало бы конец моей карьеры.

— И вы обеспечили ему защиту…

— Я велел Гордону утрясти это дело. Он рассмотрел заявление Фокса и пришел к выводу о его непричастности к убийству. Сейчас уже не помню как, но его алиби получило подтверждение. Кажется, в ночь убийства Фокс играл в карты в каком-то притоне, чему было множество свидетелей. Поскольку я был убежден в невиновности Фокса, то позвонил детективам, которые вели это дело. Чтобы защитить Фокса, мы с Гордоном не только подтвердили его невиновность, но и сплели историю, будто он является ключевым свидетелем по одному важному делу и должен предстать перед Большим жюри. Наш план сработал. Детективы оставили его в покое и переключились на отработку других фигурантов. Как-то я лично беседовал с одним из этих детективов, и он сказал мне, что, по его мнению, Марджери Лоув стала жертвой убийцы с определенными отклонениями на сексуальной почве. В то время такого рода преступления были достаточно редки. Детектив мне также сообщил, что общественность проявляет к этому делу большой интерес. Но мне и в голову не приходило заподозрить… Гордона. Я и представить себе не мог, что он способен на жестокое убийство невинного человека. Он заметал следы практически у меня перед носом, а я ничего не замечал. Был глуп, и меня использовали. Я был марионеткой.

— Вы, значит, утверждаете, что ни вы, ни Фокс этого не делали и Марджери Лоув убил Миттель, чтобы ликвидировать угрозу вашей политической карьере? Но вам он об этом ничего не сказал, поскольку это была целиком его идея, которую он и воплотил в действительность собственными руками?

— Да, я это утверждаю. В ту ночь… в ту ночь я сказал ему, что Марджери значит для меня больше, нежели все планы, имевшиеся у него на мой счет. Он возразил, что это будет означать конец моей карьеры, и я согласился. Впрочем, я жил с этой мыслью все время, пока общался с Марджери. Минуты, которые я провел с ней, были самыми счастливыми в моей жизни. Я был в нее влюблен и принял твердое решение никогда с ней не расставаться. — Словно в подтверждение этого Конклин слабо стукнул по постели кулаком. — Я сказал Миттелю, что мне наплевать на карьеру. Что мы с Марджери скоро уедем из этого города. Правда, я еще не знал куда. Возможно, в Ла-Джолла или Сан-Диего. Да мало ли куда мы могли бы переехать из Лос-Анджелеса! Я злился на Миттеля за то, что он не разделял моей радости от принятого мною решения жениться на Марджери и обосноваться на новом месте. Тем самым я его провоцировал, подталкивал к тому, чтобы он с ней расправился. Сам того не желая, я ускорил ее конец.

Босх пристально смотрел на него. Душевные страдания этого человека казались ему искренними. В его глазах крылась вселенская печаль, словно в иллюминаторах затонувшего древнего судна.

— Миттель когда-нибудь говорил вам о том, что это сделал он?

— Нет. Но я и без того знаю. Подсознательно это всегда было со мной и всплыло на поверхность благодаря нескольким случайно брошенным им словам. После этого какие-либо отношения между нами прекратились.

— Так что же он вам сказал? И когда?

— Несколько лет спустя. В то время я готовился участвовать в выборах на должность генерального прокурора. Удивительное дело! Такой лжец, трус и подлый заговорщик, как я, мог занять место человека, который должен воплощать закон в этой стране. Ну так вот, однажды ко мне пришел Миттель и сказал, что я должен жениться. И высказался по этому поводу весьма откровенно. В частности, заметил, что слухи, которые ходят на мой счет, могут стоить мне голосов многих избирателей. Я возразил, что не готов жениться только ради того, чтобы заткнуть рты провинциальным сплетникам. И тогда он небрежно, походя бросил несколько уничижительных фраз в мой адрес.

Конклин замолчал и потянулся к стакану с водой, стоявшему на столике у кровати. Босх передал ему стакан, и Конклин сделал несколько глотков. От старика исходил слабый, но тем не менее явственный запах разлагающейся плоти. Это было ужасно. Так пахнет от мертвецов в морге. Босх забрал у Конклина стакан и поставил его на столик.

— И что же он вам сказал?

— С тех пор минула целая вечность, но я запомнил каждое слово: «Иногда я жалею, что спас тебя от скандала, связанного с той шлюхой. Не сделай я этого, одной проблемой было бы меньше. По крайней мере люди не принимали бы тебя за голубого».

Босх пристально посмотрел на него.

— Возможно, это было просто фигуральное выражение. Он мог иметь в виду, что спас вас от скандала, приняв все меры, чтобы ваше имя никогда в связи с ней и ее убийством не упоминалось. Это не доказывает, что он убил ее или организовал убийство. Вы же сами были прокурором и знаете, что для подобного обвинения одних только слов недостаточно. Необходимы вещественные доказательства. Кстати, вы когда-нибудь обвиняли Миттеля в смерти моей матери напрямую?

— Нет, никогда. Уж слишком он меня запугал. К тому времени Гордон стал весьма влиятельным и могущественным человеком. Куда более влиятельным и могущественным, чем я. Ну так вот, я ничего ему тогда не сказал. Просто отказался от участия в выборах. Сложил, образно говоря, свою палатку и уехал. После этого я ушел из политики и не перемолвился больше с Миттелем ни единым словом. С тех пор прошло уже больше четверти века.

— Потом вы занялись частной практикой.

— Да. Я стал общественным защитником и делал свою работу бесплатно, наложив на себя за свои прегрешения своего рода епитимью. Мне очень хотелось бы сейчас сказать, что покаяние помогло залечить мои душевные раны, но этого, к сожалению, не произошло. Теперь я совершенно безвредный и беспомощный человек, Иероним Босх. Скажите, вы пришли, чтобы меня убить? Я это к тому, что, если у вас и впрямь было такое намерение, пусть мои жалкие слова вас не остановят. Я этого заслуживаю.

После подобного откровения Босх долго молчал. Наконец, покачав головой, он произнес:

— А что вы можете сказать о Джонни Фоксе? Если не ошибаюсь, после той роковой ночи ему удалось-таки подцепить вас на крючок.

— Да, это так. Он оказался способным парнем во всем, что касалось шантажа и вымогательства.

— И что же приключилось с ним?

— Я был вынужден взять его на работу в свой избирательный штаб и согласился платить по пятьсот долларов в неделю за те ничтожные услуги, которые он мне оказывал и которые этих денег не стоили. Видите, в какой ужасный фарс превратилось мое существование? Впрочем, Джонни Фокс погиб во время дорожного инцидента, так и не успев получить причитающееся ему жалованье.

— Фатальный наезд подстроил Миттель?

— Было бы логично предположить, что он так или иначе участвовал в его устранении, хотя может сложиться впечатление, что Миттель — чрезвычайно удобный козел отпущения, когда дело касается моей персоны и моих собственных прегрешений.

— Неужели вы допускаете, что этот наезд мог оказаться обыкновенным совпадением?

— Такие вещи лучше исследовать в ретроспективе, — печально покачал головой Конклин. — Удача в делах буквально меня заворожила. Мне представлялось, что само провидение вырвало тогда единственную колючку, торчавшую у меня в боку. Как вы понимаете, в то время у меня и мысли не было, что смерть Марджери хоть как-то связана со мной. Поэтому я рассматривал Фокса просто как присосавшегося ко мне злостного вымогателя. Когда он исчез с моего горизонта благодаря столь своевременному наезду, я был только рад. Репортер, который освещал это событие, обязался не упоминать в своей статье о криминальном прошлом Фокса, и моя жизнь, казалось, снова вошла в привычную колею… Но это была только иллюзия. Моя жизнь уже никогда не стала прежней. Каким бы гениальным Гордон ни был, он не учел, что мне не удастся оправиться после смерти Марджери. Я до сих пор от этого не оправился.

— А что вы можете сказать о «Маккэг, инк.»?

— О чем?

— О компании «Маккэг, инкорпорейтед». Другими словами, о ваших выплатах копу по имени Клод Эно?

Конклин замешкался, подбирая нужные слова.

— Конечно, я знал Клода Эно. Но он был мне неинтересен, и я никогда ничего ему не платил.

— Компания «Маккэг» зарегистрирована в штате Невада. Она была записана на Эно. Вы же и Миттель числились ее сотрудниками. Это была схема, по которой осуществлялись выплаты. Эно от кого-то получал тысячу в месяц на протяжении двадцати пяти лет. Судя по всему, от вас с Миттелем.

— Нет! — вскричал, вернее, хрипло прокашлял Конклин. — О компании «Маккэг, инкорпорейтед» я ничего не знаю. Но ее мог создать Гордон. Он и расписаться за меня мог — или подсунуть мне обманным путем на подпись необходимые документы. Как мой помощник он ведал многими делами от моего имени. И если предлагал мне подписать какую-то бумагу, я подписывал.

Конклин произнес это, глядя Босху в глаза, и тот ему поверил. Старик признался в куда худших деяниях. С какой стати ему лгать о выплатах Эно?

— Как повел себя Миттель, когда вы сообщили, что уходите из политики?

— Как я уже говорил, к тому времени он обзавелся связями и стал весьма влиятельным человеком. Его юридическая фирма представляла интересы городской верхушки, а поле общественной деятельности постоянно расширялось. Тем не менее в тот момент он занимался в основном моим продвижением и я кое-что для него значил. У него были планы проникнуть с моей помощью в офис генерального прокурора, а потом и в губернаторский особняк. Кто знает, куда он нацелился после этого? Короче говоря, Гордон при этом известии радости не выказал. Хотя я отказался встречаться, поговорить с ним по телефону мне все-таки пришлось. Поскольку ему не удалось переубедить меня, он начал угрожать.

— Как он вам угрожал?

— Он сказал, что, если я попытаюсь поставить его репутацию под сомнение, мне предъявят обвинение в убийстве Марджери Лоув. И я не сомневаюсь, что он смог бы этого добиться.

— Значит, из вашего лучшего друга он превратился в худшего врага? Как ему вообще удалось подцепить вас на крючок?

— Я не замечал его истинного лица, пока не стало слишком поздно… Гордон не человек, а прямо какая-то концентрированная хитрость. Он очень опасен. Очень… Мне так жаль, что я познакомил с ним вашу мать.

Босх кивнул. Вопросов к Конклину у него больше не было, и о чем еще с ним говорить, он не знал. Несколько секунд длилось молчание. Конклин, казалось, с головой ушел в собственные мысли. Наконец он подал голос:

— Полагаю, что мужчине в этой жизни суждено только раз встретить спутницу, которая подходила бы ему во всех отношениях. И если вы повстречаете такого человека, держитесь за него обеими руками и никуда от себя не отпускайте. И не важно, что у него было в прошлом. Это не имеет ровно никакого значения. Значение имеет только то, что вы вместе.

Босх снова согласно кивнул. Сейчас он мог только кивать. И задавать простейшие вопросы. Ничего другого просто не приходило в голову.

— Где вы с ней познакомились?

— О, я познакомился с ней на танцах. Нас представили друг другу, и я тогда подумал, что у такой молодой женщины вряд ли возникнет ко мне интерес. Но я ошибся… Итак, мы с ней потанцевали, а потом начали встречаться. А потом я в нее влюбился.

— И вы не знали о ее прошлом?

— В тот момент нет. Но со временем она мне все рассказала. Но тогда мне уже было на это наплевать.

— А что в это время делал Фокс?

— Он выступал как связующее звено. Кстати, он нас и познакомил. Я не знал, кто он, поскольку Фокс отрекомендовался бизнесменом. Если разобраться, для него это и впрямь было частью бизнеса — познакомить одну из своих подопечных с влиятельным человеком, потом отойти в сторону и наблюдать, как будут развиваться отношения. Я никогда Марджери не платил, и она не просила у меня денег. Но все то время, пока мы встречались и влюблялись друг в друга, Фокс, должно быть, размышлял, как можно использовать наши отношения себе на пользу.

Босх хотел было вынуть из портфеля переданную ему Монти Кимом фотографию и показать ее Конклину, но по некотором размышлении решил этого не делать. Фото могло оказаться для старика слишком сильным испытанием. Пока он об этом думал, Конклин заговорил снова:

— Я очень устал, а между тем вы еще не ответили на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Вы приехали сюда, чтобы меня убить?

Босх посмотрел на старческое лицо Конклина, на его бессильные руки, лежавшие на покрывале, и неожиданно почувствовал симпатию к этому человеку.

— Я не знал, что сделаю, когда приду сюда. Думал только о том, что мне необходимо вас увидеть.

— Вы хотели бы что-нибудь о ней узнать?

— О матери?

— Да.

Босх подумал, что его воспоминания о матери, которые и в детстве были довольно расплывчатыми, с каждым прожитым годом все больше стираются из памяти. Он не знал, о чем спросить у Конклина. Наконец он произнес:

— Какой она была?

Конклин секунду обдумывал его вопрос.

— Мне трудно ее описать. Но я всегда испытывал к ней сильное влечение… У нее на губах часто мелькала эдакая загадочная полуулыбка. Я знал, что у нее есть тайны. Как, впрочем, и у большинства людей. Только ее казались более темными. Но несмотря на это, она была полна жизни. А во мне, когда мы встретились, ничего подобного не было. Именно это — полноту жизни — она мне и подарила.

Он допил воду. Босх предложил принести еще стакан, но Конклин слабым движением руки отмел это предложение.

— Когда я бывал с другими женщинами, они стремились выходить со мной в свет, демонстрировать меня, как некий трофей, — сказал он. — Но ваша мать была не такая. Она предпочитала сидеть дома или ездить на пикники в Гриффит-парк, вместо того чтобы посещать ночные клубы на Сансет-стрит.

— Как вы узнали о том… чем она занималась?

— Повторяю, она мне сама об этом сказала. В ту ночь, когда поведала о вас. Она хотела рассказать мне всю правду, поскольку ей требовалась моя помощь. Должен вам заметить, что был… шокирован. И сразу же подумал о себе. О том, как себя прикрыть, если эта информация получит распространение. Но одновременно я восхищался ее мужеством. Из-за того, что она сама мне все рассказала. Кроме того, я был в нее влюблен. Я уже не мог от нее отказаться.

— Как об этом узнал Миттель?

— Я сам ему сказал. И сожалею об этом до нынешнего дня.

— Если она… если она была такой, как вы ее описали, почему же занималась своим ремеслом? Я никогда этого… хм… не понимал.

— Я, признаться, тоже. Как я уже говорил, у нее были тайны. Она не все мне рассказывала.

Босх отвел глаза и посмотрел в окно. Оно выходило на север. На Голливудских холмах сквозь начинавший сгущаться туман сверкали огни.

— Она говорила о вас, что вы крутое яичко, — хрипло проговорил Конклин у него за спиной. Сейчас его голос уже не напоминал шелест листвы. Вероятно, он давно уже так долго ни с кем не разговаривал. — А однажды она мне сказала, что может умереть со спокойным сердцем, потому что вы крепкий мальчуган и выкрутитесь из любого положения.

Босх не ответил, продолжая смотреть в окно.

— Она была права? — спросил старик.

Босх скользнул взглядом по извилистой линии гор на горизонте. Где-то там, наверху, полыхал огнями похожий на космический корабль дом Миттеля. Где-то там, наверху, затаился и сам Миттель, поджидая в засаде Босха. Он посмотрел на Конклина, который все еще ждал ответа.

— Поживем — увидим…