36

Когда лифт пошел вниз, Босх прислонился плечом к его облицованной пластиком железной стенке и задумался. Его нынешние чувства существенно отличались от тех, которые он испытывал, поднимаясь в лифте на девятый этаж. Тогда его сердце переполняла ненависть. Хотя он никогда не видел человека, к которому эту ненависть питал. Но теперь Конклин из преступника превратился в жалкое беспомощное существо, фактически половинку человека, который лежал на постели, выпростав исхудавшие, почти прозрачные руки из-под одеяла, и дожидался смерти, обещавшей положить конец его физическим и нравственным страданиям.

Босх верил Конклину. Его рассказ, душевная боль, которую тот испытывал, казались ему подлинными. Даже хороший актер не смог бы так сыграть бóльшую человеческую драму. Конклин не хитрил и не лицемерил. Да и с чего бы? Ведь он, можно сказать, стоял одной ногой в могиле и жестоко судил себя перед смертью, называя трусом и жалкой марионеткой. Босх подумал, что трудно найти более беспощадные слова, которые умирающий человек мог бы произнести в качестве собственной эпитафии.

Окончательно уверившись в искренности Конклина, Босх подумал, что знает своего подлинного врага. Гордон Миттель — так звали этого человека. Это был стратег в области политических махинаций, устроитель дел очень важных персон и по совместительству убийца. Кроме того, он умело дергал за ниточки, манипулируя людьми, которых превратил в своих послушных марионеток. Скоро они встретятся снова. Но теперь Босх навяжет ему свои условия.

Он снова надавил на кнопку нижнего этажа, будто это могло заставить лифт двигаться быстрее. Он знал, что это бесполезно, но ему хотелось вырваться из этой тесной железной коробки.

Когда двери лифта наконец раздвинулись, Босх шагнул в холл, показавшийся ему пустым и каким-то стерильным. Охранник сидел на прежнем месте, склонившись над журнальной страницей с кроссвордом. Прикрепленный к металлической консоли телевизор молчал. В холле было тихо как на кладбище. Он спросил у охранника, не должен ли где-нибудь расписаться, прежде чем выйти из учреждения. Тот махнул рукой — дескать, выходить можно без всех этих сложностей.

— Извините меня, — произнес Босх, проходя мимо. — Я вел себя как последняя задница.

— Ничего страшного, дружище, — ответил тот. — Это со всеми бывает.

Босх не знал, что охранник подразумевает под словом «это», но уточнять не стал и лишь согласно кивнул, словно привык выслушивать наставления охранников или вахтеров. Распахнув стеклянные двери, он вышел на улицу и спустился к парковочной площадке. Похолодало, и он поднял воротник пальто. Небо было прозрачное, а месяц — острый, словно серп. Подходя к своему «мустангу», он заметил, что багажник у припаркованной неподалеку машины поднят, а рядом суетится человек, прилаживающий домкрат к заднему бамперу. Босх ускорил шаг, втайне надеясь, что его не попросят о помощи. Было слишком холодно. Кроме того, он устал от разговоров с незнакомыми людьми.

Пройдя мимо сидевшего на корточках мужчины, Босх, не привыкший еще к ключам взятой напрокат машины, замешкался у дверцы. Едва вставив ключ в замок, он услышал у себя за спиной шарканье подошв по асфальту и незнакомый голос:

— Прошу прощения, приятель…

Босх повернулся, подыскивая предлог, чтобы отделаться от этого человека. Он успел заметить молниеносное движение незнакомца, и в следующее мгновение мир взорвался яркой вспышкой кроваво-красного цвета.

А потом его объяла тьма.