16
Босх оставил машину на общественной парковке на Хилл-стрит, что обошлось ему в двенадцать долларов. Включив зажигание, он выехал на Сто первую улицу, а оттуда направился к северу, в сторону гор. Крутя баранку и нажимая на газ, он время от времени поглядывал на лежавшую на пассажирском сиденье голубую коробку. Он до сих пор ее не открыл, хотя ему очень этого хотелось, — решил потерпеть до дома.
Он включил радио и прослушал комментарий диджея к прозвучавшей вслед за тем песне Эбби Линкольн. Босх не слышал раньше эту песню, но сразу же оценил слова и хрипловатый голос исполнявшей ее женщины.
Одинокая птица летит в вышине
По затянутому тучами небу.
Она кричит, издавая тоскливые, надрывающие душу звуки,
Паря над лежащей внизу печальной землей.
Добравшись до улицы Вудро Вильсона, он, как обычно, оставил машину на парковке за полквартала от дома и остальной путь проделал пешком. Внеся в дом голубую коробку, он поставил ее на обеденный стол, закурил и, шагая из угла в угол, поглядывал на нее время от времени. Он знал, что в ней находится, поскольку имел список вещественных доказательств, хранившийся в папке. Однако не мог отделаться от ощущения, что, открыв коробку, нарушит наложенное кем-то заклятие, преступит некий тайный мистический запрет. Другими словами, совершит грех, природы которого не понимал.
Отметя наконец эти подсознательные страхи, Босх вынул из кармана ключи и лезвием маленького, висевшего на кольце перочинного ножика взрезал оклеивавшую коробку алую ленту. Отложив ножик, он одним резким движением поднял крышку, не задаваясь уже более никакими вопросами.
Одежда жертвы и другие принадлежавшие ей вещи были разложены по отдельным пластиковым пакетам, которые Босх один за другим вынимал из коробки и клал на стол. Пластик пожелтел от времени, но своей прозрачности не потерял, и Босх видел содержимое. Он ничего из пакетов не вынимал, лишь брал их в руки и рассматривал в свете лампы.
Потом он открыл дело об убийстве и достал список вещественных доказательств, чтобы убедиться, все ли из вещей жертвы на месте. К счастью, ничего не пропало. Вынув из коробки и поднеся к лампе пакетик с золотыми серьгами, он подумал, что они похожи на застывшие капельки слез. Теперь на дне коробки осталась одна только аккуратно сложенная, испачканная кровью блузка. Глядя на нее, Босх подумал, что кровавое пятно находится в том самом месте, какое и было указано в описании вещественных доказательств — на левой стороне груди в двух дюймах от центральной пуговки.
Босх провел пальцем по виднеющемуся под пластиком пятну. И вдруг понял, что других пятен крови на блузке нет. Именно это обстоятельство смутило его, когда он просматривал дело. Однако в тот момент из-за обилия разнообразной информации он не смог определить конкретной причины своей озабоченности. Но теперь определил. Она была связана с кровью. Вернее, с ее отсутствием. Крови не было ни на трусиках, ни на юбке, ни на чулках. На одежде жертвы оказалось только одно кровавое пятно — на блузке.
Босх хорошо помнил, что в заключении патологоанатома говорилось об отсутствии каких-либо повреждений кожных покровов у жертвы. Откуда в таком случае взялась кровь? Он хотел было взглянуть на фотографии с места преступления и снимки некоторых фаз вскрытия, но понял, что это выше его сил. Он никогда не откроет этот конверт.
Босх достал пакет с блузкой из коробки и изучил сопроводительную надпись на ярлыке. Но ни на нем, ни в списке вещественных доказательств не было никаких ссылок на то, что частицы крови с блузки брались на исследование.
Подобная халатность вызвала у него гнев. Существовал шанс, и очень неплохой, что кровь на блузке принадлежит убийце, а не жертве. Теперь же оставалось только гадать, возможно ли подвергнуть частицы крови тридцатилетней давности анализу на ДНК. Босх этого не знал, но дал себе зарок обязательно прояснить этот вопрос. Главная проблема, однако, заключалась в том, что даже если анализ удастся, его результаты будет не с чем сравнивать. Чтобы получить образцы крови Конклина, Миттеля или какого-либо другого возможного фигуранта по этому делу, Босху потребовался бы судебный ордер. А чтобы получить такой ордер, Босх должен был предъявить суду доказательства, а не подозрения и домыслы.
Он собрал пакеты с вещдоками, чтобы снова уложить их в коробку. Но тут его внимание привлек пояс жертвы, который использовали для ее удушения.
Босх некоторое время смотрел на пояс, словно это была змея, семейство и вид которой ему предстояло установить. Ярлык с сопроводительной надписью был привязан к поясу ниткой, пропущенной сквозь одно из отверстий для фиксирующего штырька. На серебристой полированной поверхности пряжки, стилизованной под морскую раковину, виднелись остатки черного порошка, который использовался для снятия отпечатков. Босх заметил частично сохранившиеся следы папиллярных линий с отпечатка большого пальца.
Достав пояс из пакета, он поднес его к лампе. Сердце сжалось от боли, но, пересилив себя, Босх продолжал рассматривать пояс. Изготовленный из черной кожи, тот имел в ширину около дюйма, пряжку в виде серебряной раковины и орнамент из стилизованных маленьких серебряных раковинок. На Босха снова нахлынули воспоминания. Как-то раз Мередит Роман отправилась вместе с ним в большой магазин «Мей Ко» в Уилшире. Она выбрала этот пояс на прилавке среди других кожаных изделий и сказала, что его матери он наверняка понравится. Потом Мередит заплатила за пояс и предложила ему подарить его матери на день рождения. Она оказалась права: матери пояс очень понравился. Она часто его надевала, а когда суд лишил ее родительских прав, затягивала на талии всякий раз, отправляясь навестить сыночка Гарри в «Макларен». Надела она его и в тот вечер, когда ее убили.
Босх взглянул на сопроводительную надпись на ярлыке. Но там значились только номер дела и имя Маккитрика. Второе и четвертое отверстия для фиксирующего штырька растянулись от частого употребления. Босх подумал, что мать временами затягивалась потуже — должно быть, подчеркивая достоинства фигуры. А иногда застегивала его иначе. Возможно, надевала поверх пальто или куртки. Теперь Босх знал о поясе довольно много, кроме главного — имени того, кто затянул его на горле матери.
Неожиданно он осознал, что человек, который использовал этот пояс как орудие убийства, не только лишил жизни его мать, но исковеркал и свою собственную жизнь. Если, конечно, он не был закоренелым преступником.
Босх осторожно вложил пояс в пакет, упаковал его вместе с остальными вещами жертвы в коробку и накрыл крышкой.
Оставаться дома после всего этого не было сил. Требовалось срочно сменить обстановку. Даже не удосужившись переодеться, Босх вышел на улицу, добрался до оставленного на парковке «мустанга» и поехал по улице. Стемнело, и он выбрал более освещенный бульвар Кауэнга, который вел к Голливуду. Нажимая на газ, он продолжал уверять себя, что едет куда глаза глядят и ему совершенно все равно, куда ехать, но это было не так. На самом деле он знал, куда держит путь. Добравшись до Голливудского бульвара, Босх повернул на восток, доехал до Висты, а потом, свернув к северу, въехал в первую же темную аллею. Свет фар его машины выхватил из темноты примитивную, почти первобытную стоянку бомжей. Мужчина и женщина расположились на ночлег в большом картонном ящике. Еще двое бездомных лежали на земле, завернувшись в старые одеяла и прикрывшись газетами. В стоявшем поблизости мусорном контейнере затухало пламя небольшого костерка, разведенного в его железном чреве. Босх медленно поехал по аллее, направляясь туда, где, по материалам из дела об убийстве, было обнаружено тело его матери.
Магазин в районе Голливудского бульвара, торговавший тридцать лет назад сувенирами, ныне занимался реализацией порнографической литературы и видео «для взрослых» и имел задний вход со стороны аллеи для «застенчивых» потребителей этой продукции. На заднем дворе были припаркованы несколько автомобилей. Босх притормозил неподалеку от двери и выключил фары. Он сидел в машине, не испытывая потребности выбираться наружу. Он никогда прежде не был в этой части аллеи. Следовало осмотреться, подумать, прочувствовать ситуацию.
Прикурив сигарету, он проследил взглядом за человеком, который, выйдя с пакетом из магазина, устремился к своей машине, припаркованной в конце аллеи.
Босху вспомнилось то давнее время, когда он был маленьким мальчиком и жил с матерью. В те годы мать снимала небольшой домик на Камроуз, и летом они любили посидеть на заднем дворе. Вечерами, если мать не работала, они смотрели на звезды, а в воскресные дни слушали музыку, доносившуюся с вершины холма, из амфитеатра открытого киноконцертного зала «Голливуд-боул». Музыку то и дело перекрывал шум проезжающих автомобилей, и только верхние ноты звучали чисто. Музыка и звезды были хороши, но больше всего в этих посиделках ему нравилось то, что мать находилась рядом. Она часто говорила, что в один прекрасный день возьмет его с собой в «Голливуд-боул» послушать ее любимую «Шахерезаду». Но такая возможность им не представилась. По решению суда его забрали у матери, а потом она умерла, так и не успев вытащить его из «Макларена».
Босх все-таки услышал «Шахерезаду» в филармоническом исполнении. Тридцать лет спустя и в компании с Сильвией. Увидев у него в глазах слезы, она подумала, что их вызвала музыка. Он так и не назвал ей истинную причину.
Кто-то стукнул в ветровое стекло машины и вывел Босха из состояния транса. Его левая рука автоматически потянулась к брючному поясу, где обычно крепилась кобура с пистолетом. Но на этот раз ни кобуры, ни пистолета на привычном месте не оказалось. За окном он увидел пожилую бомжиху с изрезанным глубокими морщинами лицом. Вечер был прохладный, и женщина натянула на себя все свои одежки, став похожей на разлохматившийся капустный кочан. Еще раз стукнув кулаком по ветровому стеклу «мустанга», она протянула к боковому окну сложенную горстью ладонь. Не успевший еще прийти в себя от неожиданности Босх вынул из кармана купюру в пять долларов, опустил стекло и вложил деньги ей в руку. Она взяла у него пятерку и пошла прочь, так и не вымолвив ни слова. Босх наблюдал за ее удалявшейся в глубину аллеи фигурой, размышляя, как она оказалась в этом месте, на задворках жизни. Впрочем, не менее актуальным сейчас был вопрос, как он сам здесь оказался.
Покачав головой, он тронул машину с места, выехал из аллеи и повернул на Голливудский бульвар. Поначалу он ехал бездумно, пока перед ним не забрезжила цель. Он еще не был готов противостоять Конклину или Миттелю, но знал их адреса, и ничто не мешало ему взглянуть, как они живут и чего достигли на склоне своих дней.
Проехав по бульвару до Альварадо, он свернул на Третью улицу, направляясь на запад. В скором времени, миновав Третью и все ее убожество, он въехал в район, называвшийся «Маленький Сальвадор», и покатил мимо дряхлеющих особняков Хэнкок-парк к Ла-Брю, где стояли высотки с дорогими апартаментами, комфортабельные кондоминиумы и не менее комфортабельные дома призрения с прислугой и поварами.
Вырулив на Огден-драйв, Босх медленно поехал вниз по улице и скоро увидел Центр здоровья на Ла-Брю. В названии центра крылась известная ирония, поскольку администрация заботилась не столько о здоровье своих постояльцев, сколько о том, чтобы подороже продать освободившуюся в связи со смертью жильца квартиру очередному одинокому пенсионеру.
Центр здоровья представлял собой невыразительное двенадцатиэтажное здание из стекла и бетона. Сквозь огромные окна первого этажа Босх хорошо видел холл и сидевшего у входа охранника. В этом городе безопасность не была гарантирована даже немощным и старым. Подняв голову, Босх заметил темные в своем большинстве окна. Едва минуло девять, но центр уже словно вымер. Сзади загудел какой-то автомобиль, и Босх, нажав на педаль газа, рванул вперед, размышляя о Конклине и о том, какую жизнь он сейчас ведет. Более всего его занимал вопрос, вспоминал ли когда-нибудь этот человек, обитающий ныне в доме для престарелых, о молодой женщине по имени Марджери Лоув, с которой был когда-то знаком.
Следующую остановку Босх решил сделать в фешенебельном квартале Маунт-Олимпус, находящемся за Голливудом и застроенном современными домами в стиле неоклассицизма. Но Босх не раз слышал, как люди называли их неоидиотическими. Земля здесь стоила дорого, поэтому огромные особняки жались друг к другу и стояли тесно, как зубы. Почти все они были украшены античными колоннами и статуями, одинаково безвкусными и кричащими. Босх въехал на Маунт-Олимпус-драйв со стороны Лаурель-каньон, повернул на Электра и покатил по Херкьюлиз. Ехал он медленно, поглядывая на номера домов и указатели в поисках адреса, который записал в свой блокнот сегодня утром.
Увидев дом Миттеля, Босх от неожиданности и удивления ударил по тормозам. Он узнал его. Он, разумеется, никогда не бывал внутри, но этот дом знали все. Это был огромный круглый особняк, стоявший на вершине одного из самых высоких холмов Голливуд-Хиллз. Босх разглядывал его почти с благоговением, пытаясь представить себе размеры внутренних покоев и открывавшийся из окон грандиозный вид на океан и горы. Круглые стены особняка подсвечивались снаружи прожекторами, и в вечерней тьме он казался космическим кораблем, который ненадолго опустился на вершину горы и был готов в любую минуту снова взмыть в воздух. Этот дом не являлся образчиком классического китча, открыто демонстрируя богатство и могущество своего владельца.
Железные ворота охраняли подступы к подъездной аллее, идущей к дому вверх по холму. Но сегодня вечером створки были открыты, и Босх увидел припаркованные вдоль дорожки многочисленные дорогие машины и как минимум три лимузина. Другие автомобили стояли на круглой парковочной площадке на вершине холма возле дома. Босх догадался, что здесь полным ходом идет прием. Но тут в окне его машины мелькнуло алое пятно, дверца неожиданно распахнулась, и Босх увидел парня с ярко выраженной латиноамериканской внешностью, одетого в красный жилет и белую рубашку.
— Добрый вечер, сэр, — сказал тот. — Мы позаботимся о вашей машине. Если вы подниметесь по левой стороне подъездной аллеи, наш персонал встретит вас и проводит в дом.
Босх смотрел на парня, размышляя, как быть дальше.
— Сэр?
Босх нехотя вылез из «мустанга». Парень в красной жилетке вручил ему бумажку с номером, сел в машину и уехал. Босх смотрел ему вслед, думая, что с этого момента все его дальнейшие действия будут зависеть от обстоятельств. Он знал, что для него это чревато большими неприятностями, и заколебался. Но искушение было слишком велико, и он, посмотрев на удаляющиеся габаритные огни своего «мустанга», решил рискнуть.
Поднимаясь по подъездной аллее, Босх застегнул верхнюю пуговку рубашки и потуже затянул галстук. Миновав выстроившиеся в ряд автомобили и толпившихся рядом с ними парней и девушек в красных жилетках, он свернул к смотровой площадке неподалеку от дома, откуда открывался потрясающий вид на расцвеченный вечерними огнями город. Он замер, словно обратившись в соляной столп, любуясь залитым лунным сиянием океаном с одной стороны и полыхавшим неоновым светом Лос-Анджелесом — с другой. Уже один этот вид, по его мнению, стоил ничуть не меньше находившегося у него за спиной дома, вне зависимости от того, сколько миллионов выложил за него владелец.
Слева доносились негромкая музыка, смех и обрывки разговоров. Двинувшись на звуки, Босх зашагал по узкой каменистой тропинке, змеившейся вокруг дома. В этой части владений Миттеля склон был более крутой и обрывистый. Сорвавшись с него, ничего не стоило разбиться в лепешку. Наконец Босх вышел к освещенной флуоресцентными лампами площадке, над которой был натянут посеребренный лунным светом белоснежный полотняный тент. По площадке фланировали как минимум полторы сотни человек. Они потягивали коктейли, заедая их холодными закусками и крохотными канапе, которые разносили на подносах молодые смазливые официантки в черных коротких платьях, кружевных чулках и кокетливых белых фартучках. Босх подумал, что недостаточно хорошо одет для такого приема, через несколько секунд его разоблачат и с позором выставят отсюда. Но в открывшейся его взгляду картине было нечто столь странное, ирреальное и даже потустороннее, что он предпочел остаться и еще какое-то время понаблюдать за происходившим здесь действом.
К нему подошел один из фланеров с внешностью серфингиста. Это был молодой человек лет двадцати пяти с выбеленными солнцем светлыми волосами и темным загаром. Его безупречно сшитый костюм стоил наверняка дороже всей вместе взятой одежды Босха. Костюм был светло-коричневый, хотя его владелец, возможно, назвал бы это цветом какао. Холодно улыбнувшись, серфингист сказал:
— Добрый вечер, сэр. Как поживаете?
— Отлично. А вот как поживаете вы, я пока не знаю.
Парень с внешностью серфингиста одарил его более приветливой улыбкой:
— Меня зовут Джонсон. Я отвечаю за безопасность на этом благотворительном банкете. Могу я попросить ваше приглашение?
Босх колебался только мгновение.
— Извините, но я как-то не подумал, что приглашение надо носить с собой. Не предполагал, что Гордон прибегнет к подобным мерам безопасности даже на таком элитном банкете.
Он надеялся, что походя упомянутое имя Миттеля удержит серфингиста от желания немедленно поднять шум. Охранник на секунду свел брови на переносице.
— Не могли бы вы в таком случае расписаться в книге для приглашенных?
— Разумеется.
Джонсон провел Босха к столу администратора, находившемуся справа от главного входа. Висевший на фронтоне огромный плакат, украшенный розетками и лентами алого, белого и синего цветов, призывал:
ГОЛОСУЙТЕ ЗА РОБЕРТА ШЕПЕРДА!
Имя сообщило Босху все, что требовалось знать о назначении этого вечера.
На столе администратора лежала книга записи приглашенных. За столом сидела женщина в черном бархатном платье для коктейлей, в вырезе которого виднелась белая пышная грудь. Охранника по фамилии Джонсон, казалось, куда больше занимал этот объект, нежели имя Харви Паундса, выведенное Босхом в книге для гостей.
Расписавшись, Босх заметил на столе пачки агитационных листовок и бокал для шампанского, в котором хранились карандаши. Он взял информационный бюллетень и начал читать биографию кандидата. Джонсон отвел наконец взгляд от прелестей администраторши и посмотрел на проставленное Босхом в книге имя.
— Благодарю вас, мистер Паундс. Продолжайте веселиться.
С этими словами Джонсон растворился в толпе. Возможно, отправился выяснять, значится ли некий Харви Паундс в списке приглашенных. Босх решил, что пробудет на вечере еще несколько минут, попробует за это время узреть Миттеля, так сказать, во плоти и уберется отсюда, прежде чем серфингист объявит его в розыск.
Он ушел из-под тента, пересек лужайку и, подойдя к каменной стене, ограждавшей владения Миттеля от внешнего мира, притворился, что наслаждается открывшимся перед ним зрелищем. Надо сказать, что вид на город с этого места был еще грандиознее, нежели тот, которым он любовался прежде. Увидеть город с такой высоты можно было разве что с борта авиалайнера, шедшего на посадку в аэропорт Лос-Анджелеса.
Потом Босх повернулся и вместо чудесного вида стал созерцать толпу под тентом. Он скользил взглядом по лицам собравшихся, но Миттеля так и не увидел. Складывалось впечатление, что его вообще нет на вечере. Потом внимание Босха привлекла собравшаяся в центре площадки большая группа гостей. Он догадался, что эти люди приветствуют нового кандидата или по крайней мере человека, которого Босх принимал за Шеперда. Гарри обратил внимание, что среди гостей находились люди самого разного возраста, значит, многие из них пришли повидать не только Шеперда, но и куда более пожилого Миттеля.
Официантка в черном платье и белом фартуке вышла из-под навеса и направилась к Босху с подносом, заставленным бокалами с шампанским. Босх взял бокал, поблагодарил женщину и снова стал смотреть на город. Пригубив шампанское, он пришел к выводу, что оно высшего качества, хотя, признаться, абсолютно в этом не разбирался. Он уже было собрался одним глотком прикончить напиток и двинуться к выходу, как вдруг услышал у себя за спиной чей-то голос:
— Дивное зрелище, не так ли? Лучше и в кино не увидишь. Я могу стоять здесь часами.
Босх слегка повернулся к собеседнику, давая тем самым понять, что слышит его, но в лицо ему не смотрел, да и свое старался не демонстрировать. Не хотел лишний раз светиться.
— Да, вид прекрасный. Но лично я предпочитаю смотреть на горы.
— Правда? И откуда же, по-вашему, открывается лучший вид на горы?
— С той стороны холма. С Вудро Вильсона.
— О да. Я знаю эту улицу. Там стоит несколько прелестных домов.
«Мой явно не из их числа, — подумал Босх. — Разве что этому парню нравится неосейсмический стиль?»
— Гора Сан-Габриэль в солнечных лучах смотрится оттуда просто великолепно, — сказал собеседник Босха. — Я поначалу и сам хотел купить там место под застройку, но потом решил строиться здесь.
Босх повернулся и увидел перед собой Гордона Миттеля собственной персоной. Хозяин дома протянул ему руку:
— Гордон Миттель.
Босх на мгновение смешался, хотя Миттель наверняка привык к тому, что простые люди перед ним трепещут.
— Харви Паундс, — запнувшись, произнес он и пожал Миттелю руку.
На Миттеле был шикарный черный смокинг: он оказался одет явно лучше всех своих гостей, в то время как Босх — хуже. Седые волосы Миттеля были коротко подстрижены, а лицо покрывал ровный искусственный загар. Магнат находился в хорошей физической форме — был крепок, строен, поджар и выглядел лет на пять, а то и десять моложе своего возраста.
— Рад, что вы посетили мой благотворительный вечер, — продолжил он. — Вы уже познакомились с Робертом?
— Нет еще. Его окружила толпа, и к нему сейчас не подступишься.
— Это правда. Но полагаю, он будет счастлив с вами познакомиться, когда ему представится шанс.
— Он будет счастлив получить заодно и мой чек.
— И это тоже, — улыбнулся Миттель. — Ну а если серьезно, то, помогая этому парню, вы помогаете обществу. Нам нужны в руководстве такие люди, как он.
Улыбка Миттеля была до такой степени фальшивой, что Босх уже было подумал, что хозяин его вычислил и сейчас позовет охрану, однако одарил его не менее фальшивой улыбкой и похлопал себя по правому нагрудному карману пиджака.
— Я по такому случаю и чековую книжку с собой прихватил.
Похлопывая себя по карману, Босх вспомнил, что у него в действительности там находится. И тут ему пришла в голову одна идея. От выпитого шампанского он неожиданно расхрабрился и подумал, что было бы неплохо задеть Миттеля за живое, вызвать на откровенный разговор и узнать, чего он стоит на самом деле.
— Скажите мне одну вещь, — обратился он к Миттелю. — Этот парень действительно тот самый Шеперд?
— «Тот самый»? Извините, не совсем вас понимаю…
— Он и вправду собирается идти до конца? То есть стать когда-нибудь под вашим чутким руководством хозяином Белого дома?
Миттель было нахмурился, но через секунду морщины у него на лбу разгладились.
— Ну, пока об этом судить рано. Как говорится, поживем — увидим. Для начала было бы неплохо протащить его в сенат. В настоящее время это самое важное.
Босх согласно кивнул и обвел взглядом толпу.
— По-моему, у вас собрались самые подходящие для этого люди. Но я не вижу здесь Арно Конклина. Вы еще поддерживаете с ним отношения? Ведь он первый с вашей помощью выиграл избирательную кампанию, не так ли?
Лоб Миттеля снова прорезала глубокая морщина.
— Ну… — Миттель, похоже, смутился, но быстро взял себя в руки. — Сказать по правде, мы давно уже с ним не общались. Он сейчас пенсионер, старый человек, передвигается в инвалидном кресле на колесах. А вы что, знаете Арно Конклина?
— Никогда с ним не встречался и не разговаривал.
— Что же в таком случае побудило вас задать вопрос, касающийся столь давних времен?
Босх пожал плечами:
— Просто я историк и изучаю давние времена. Вот и все.
— Вы что же, студент, мистер Паундс? Что-то не похоже. Извините, вы чем вообще занимаетесь?
— Я юрист.
— В таком случае у нас есть нечто общее.
— Сомневаюсь.
— Ну почему же? Я, к примеру, прошел курс юридических наук в Стэнфорде. А вы?
— А я во Вьетнаме.
Босх заметил, что проступивший было на лице Миттеля интерес схлынул, как вода в шлюзе.
— Извините, должен вас покинуть, чтобы перекинуться парой слов с гостями. А вы развлекайтесь, пейте шампанское… А если вдруг выпьете лишнего, один из моих мальчиков может отвезти вас домой. Спросите Мануэля. Он парень надежный.
— Это один из тех, что носят красные жилетки?
— Совершенно верно. Один из тех.
Босх продемонстрировал Миттелю свой бокал.
— Не беспокойтесь за меня. Это всего-навсего третий.
Миттель кивнул, пересек лужайку и смешался с толпой. Босх видел, как он под тентом пожал руки нескольким гостям и направился к дому. Войдя через застекленную французскую дверь, он оказался не то в просторной гостиной, не то в зале для приемов. Наклонившись к сидевшему там на диване мужчине, Миттель что-то ему сказал. Собеседник Миттеля был примерно того же возраста, но с куда более воинственной внешностью. Он обладал резкими, заостренными чертами лица и даже сидя производил впечатление мощного и физически сильного человека.
Пожалуй, в молодые годы этот тип больше полагался на свои кулаки, нежели на разум. Закончив разговор, Миттель выпрямился. Сидевший же на диване мужчина вставать не стал и лишь кивнул головой в знак того, что принял его слова к сведению. После этого Миттель прошел в глубину комнаты и скрылся из виду.
Босх допил шампанское, пересек лужайку и стал пробираться сквозь толпу гостей к дому. Когда он подошел к французским дверям, одна из официанток в черно-белом костюме спросила, что он ищет и не нужна ли ему помощь. Он ответил, что ищет ванную комнату, и официантка указала ему на другую дверь в левой части дома. Он отправился туда, но обнаружил, что дверь заперта. Через некоторое время она открылась, и из ванной вышли мужчина и женщина. Увидев Босха, они засмеялись и двинулись к площадке под тентом.
Оказавшись в ванной комнате, Босх извлек из внутреннего кармана пиджака фотокопию газетной статьи о Джонни Фоксе, которую ему дала Кейша Рассел. Достав ручку, он обвел кружком имена Джонни Фокса, Арно Конклина и Гордона Миттеля. Потом написал внизу страницы: «За какие такие заслуги Джонни Фокс получил эту работу?»
Сложив бумажку вчетверо, он с силой прошелся пальцами по сгибам и написал: «Гордону Миттелю в собственные руки».
Вернувшись под навес, Босх нашел официантку в черно-белой форме и вручил ей бумажку.
— Немедленно разыщите мистера Миттеля, — сказал он, — и передайте ему эту записку. Он ждет.
Убедившись, что та отправилась выполнять его распоряжение, Босх зашагал к выходу. Подойдя к столу администратора, он наклонился над книгой для записи приглашенных и вывел в ней имя своей матери. На удивленный вопрос женщины в черном бархатном платье он ответил:
— Одна знакомая леди попросила меня за нее расписаться.
В графе «Адрес» он написал: «Голливуд, Виста», а графу «Телефон» оставил пустой.
Потом он еще раз оглядел присутствующих, но не обнаружил в толпе ни Миттеля, ни официантки, которая должна была передать ему записку. Но, переведя взгляд на застекленные французские двери, он увидел за ними силуэт Миттеля. В руке тот держал послание Босха. Даже на значительном расстоянии можно было понять, что Миттель внимательно его читает. Хотя лицо хозяина дома покрывал ровный искусственный загар, Босх готов был биться об заклад, что он побледнел.
Босх отошел на пару шагов в сторону, чтобы остаться незамеченным, и продолжил наблюдение. Сердце забилось сильнее. Зрелище и впрямь было волнующее. Словно он в театральном зале смотрит пьесу с детективным сюжетом.
Миттель оправился от первоначального изумления и пришел в ярость. Босх видел, как он в сильном возбуждении протянул фотокопию статьи мужчине с внешностью гладиатора, который по-прежнему сидел на диване в гостиной. Потом Миттель повернулся к стеклянной панели французской двери и окинул взглядом собравшееся под тентом общество. Босху показалось, что он выругался.
Миттель заговорил быстрее — видимо, отдавал приказы. Сидевший на диване мужчина поднялся, и Босх понял, что ему пора сматываться. Он быстрым шагом покинул освещенную площадку под тентом, обогнул дом и спустился по подъездной дорожке к группе болтавшихся у лимузинов парней в красных жилетах. Вручив одному из них бумажку с номером своей машины и десятидолларовую банкноту в качестве чаевых, он сказал ему по-испански, что очень торопится.
Время тянулось бесконечно. Прогуливаясь в ожидании машины, Босх не спускал глаз с большого дома. Ему казалось, что на подъездной дорожке с минуты на минуту может появиться «гладиатор». Босх запомнил, куда ушел латиноамериканец, и готовился при необходимости рвануть в том же направлении. В этот момент ему особенно недоставало его пушки. Стал бы он пускать ее в ход или нет, не имело значения. Главным было чувство уверенности и защищенности, которое ему придавало оружие. Без своей пушки он был словно голый.
Из дома вышел ответственный за безопасность банкета Джонсон, огляделся и направился по подъездной алее к Босху. Но тот уже увидел свой «мустанг», который парень в красном жилете вывел с дальней парковки, и вышел из ворот на улицу, чтобы его перехватить. Однако первым к Босху подоспел похожий на серфингиста Джонсон.
— Эй, приятель, задержись-ка на минутку…
Босх отвел взгляд от своего приближающегося «мустанга» и с размаху врезал серфингисту в челюсть. Мистер Джонсон навзничь рухнул на асфальт. Секундой позже он застонал и перекатился на бок, держась обеими руками за нижнюю часть лица. Босх не сомневался, что выбил или даже сломал ему челюсть. Помахав саднившей от удара рукой, он повернулся к подъезжавшей к нему машине.
Парень в красной жилетке, пригнавший «мустанг», открыл дверцу, но не очень-то торопился выбираться наружу. Босх схватил его за руку, выдернул из машины, как пробку из горлышка бутылки, и вскочил в салон. Усаживаясь на водительское место, он взглянул в сторону дома и увидел бегущего по аллее к воротам самого мистера «гладиатора». Заметив распластанного на асфальте Джонсона, он прибавил скорости. Однако быстро бежать он не мог, поскольку ноги у него разъезжались на покрывавшем подъездную дорожку гравии. Когда он приблизился к воротам, Босх заметил, как напрягаются на бегу, натягивая тонкую материю брюк, мощные мышцы его тяжелых бедер. Но тут он поскользнулся и упал. Двое парней в красных жилетах бросились было к нему на помощь, но он остановил их злым, резким взмахом руки.
Босх завел мотор и поехал прочь от этого места. Добравшись до Малхолланда, он повернул на восток и покатил к дому. Возбуждение еще не улеглось, и тяжело бившееся в груди сердце продолжало гнать в кровь адреналин. Он не только счастливо избегнул опасности, но и нанес противнику тяжелый моральный урон. Пусть Миттель на досуге осмыслит то, что произошло. Пусть понервничает, подергается, попотеет. Громким голосом, хотя никто не мог его услышать, Босх крикнул:
— А ведь я напугал тебя, сукин сын! Напугал!
И с торжествующей силой хлопнул ладонью по эбонитовой баранке руля.