22
Бар «У Ната» оказался крохотным, похожим на массу голливудских забегаловок. Днем там толкались закоренелые пьяницы, вечером – уличные проститутки и их клиентура, а ближе к ночи – татуированные типы в черной коже. В таком месте человек, пытающийся расплатиться за выпивку кредитной карточкой, становится мишенью.
Маккалеб поужинал в «Массо» – его внутренние часы требовали питания, пока не произошла полная остановка организма, – и понял, что попасть в бар «У Ната» сможет только после десяти. Поглощая цыпленка в кляре, он размышлял, стоит ли вообще тратить время на расспросы о Ганне в этом баре. Подсказка исходила от подозреваемого. Станет ли подозреваемый сознательно направлять следователя в нужном направлении? Вряд ли, хотя следует учитывать и опьянение Босха, и то, что он не догадывался об истинной цели визита Маккалеба в дом на холме. Подсказка вполне могла быть надежной, и Маккалеб решил, что следствие обязано отработать все следы, не пропуская ни одного.
Он вошел, и понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому красноватому свету. Когда в глазах прояснилось, Маккалеб заметил, что помещение наполовину пусто. Видимо, как раз «окно» между вечерними и ночными посетителями. Две женщины, чернокожая и белая, сидевшие в конце барной стойки, окинули его оценивающими взглядами, и Маккалеб увидел в их глазах вердикт «КОП» в тот же самый миг, как в его глазах мелькнуло «ПРОСТИТУТКИ». И в глубине души был доволен, что все еще выглядит копом.
Маккалеб прошел мимо них дальше в зал. Кабинки справа были в основном заняты. Никто из посетителей не потрудился даже взглянуть в его сторону.
Он подошел к бару между двух пустых табуретов и сделал знак барменам.
Откуда-то сзади гремела старая песня Боба Сигера «Ночные ходы». Барменша перегнулась через стойку, чтобы принять у Маккалеба заказ. Черный жилет на кнопках надет прямо на голое тело. Брюнетка с длинными прямыми волосами. Тонкое золотое колечко в левой брови.
– Чем могу служить?
– Информацией.
Маккалеб выложил на стойку фотографию с водительской лицензии Эдварда Ганна. Снимок три на пять из переданных Уинстон материалов. Барменша бросила взгляд на фото, потом снова посмотрела на Маккалеба:
– А что такое? Он же помер.
– Откуда ты знаешь?
Она пожала плечами:
– Не помню. Наверное, кто-то сказал. Ты коп?
Маккалеб кивнул и, понизив голос, чтобы музыка заглушила его, сказал:
– Вроде того.
Барменша, чтобы лучше расслышать, еще больше наклонилась над стойкой. Такая позиция открыла верх жилета, показывая небольшие, но упругие груди. На левой татуировка – сердце в колючей проволоке. Словно гнилое пятнышко на груше – не очень аппетитно. Маккалеб отвел взгляд.
– Эдвард Ганн. Он был завсегдатаем, верно?
– Да, частенько заходил.
Маккалеб кивнул. Ее слова подтверждали подсказку Босха.
– Ты работала на Новый год?
Девушка кивнула.
– Не знаешь, приходил ли он в ту ночь?
Она покачала головой:
– Не помню. На Новый год тут было не протолкнуться. Люди приходили и уходили.
Маккалеб кивнул на второго бармена – латиноамериканца, который тоже носил черный жилет без рубашки.
– А он? Как по-твоему, он вспомнит?
– Нет, потому как начал только на прошлой неделе. Я его дрессирую.
На лице девушки заиграла тонкая улыбка. Послышалось «Танцевать всю ночь», версия Рода Стюарта.
– Насколько хорошо ты знала Ганна?
Она коротко рассмеялась.
– Голубчик, в таком месте людям совсем не нравится болтать, кто они и чем занимаются. Насколько хорошо я его знала? Я его знала. Улавливаешь? Да, он заходил сюда. Но я понятия не имела, как его зовут, пока он не помер и люди не начали говорить о нем. Кто-то сказал, мол, Эдди Ганна ухлопали, а я говорю: «Что за Эдди Ганн?» Им пришлось описать его. Виски со льдом, вечно краска в волосах. Так я узнала, кто был Эдди Ганн.
Маккалеб кивнул. Он залез в карман куртки и вытащил сложенную газету. Бросил на барную стойку. Она наклонилась посмотреть, снова показав груди. Маккалеб решил, что она делает это нарочно.
– Это тот коп, ну, который на процессе, верно?
Маккалеб не ответил. Газета была сложена на фотографии Гарри Босха, напечатанной утром в «Лос-Анджелес таймс» в комментарии по процессу Стори. На снимке Босх стоял у дверей в зал суда. Он, наверное, даже не знал, что его снимают.
– Ты видела его здесь?
– Ага, заходит. А почему ты о нем спрашиваешь?
Маккалеб почувствовал, как возбуждение поднимается по затылку.
– Когда он заходит?
– Не знаю, время от времени. Я бы не назвала его завсегдатаем. Но он заходит. И надолго не задерживается. Одноразовый – глотнет чего-нибудь и уйдет. Он… – Она воздела палец и склонила голову набок, копаясь в досье. Потом резко опустила палец, словно делая зарубку. – Вспомнила. Бутылочное пиво. Каждый раз спрашивает «Энкор стим», потому что всегда забывает, что мы его не держим: слишком дорогое, нам такое не продать. Тогда он соглашается на что попроще. – И тут же, отвечая на незаданный вопрос, добавила: – «Роллинг рок».
Маккалеб кивнул.
– Был он здесь на Новый год?
Девушка покачала головой.
– Ответ тот же. Не помню. Слишком много народу, слишком много выпивки, слишком давно.
Маккалеб кивнул, взял газету со стойки и сунул в карман.
– У него какие-то неприятности, у этого копа?
Маккалеб покачал головой. Одна из женщин у бара постучала по стойке пустым стаканом.
– Эй, Миранда, у тебя тут клиенты!
Барменша оглянулась, высматривая напарника. Того не было: видимо, ушел в подсобку или в уборную.
– Мне надо работать.
Маккалеб смотрел, как она пошла к другому концу стойки и сделала две водки со льдом для проституток. Во время паузы в музыке он услышал, как одна из них советует барменше перестать болтать с копом. Когда Миранда направлялась обратно к Маккалебу, одна из проституток крикнула ей вслед:
– И перестань давать ему на халяву, иначе он никогда не уйдет.
Маккалеб сделал вид, что ничего не слышал. Миранда устало вздохнула, когда вернулась к нему.
– Не знаю, куда делся Хавьер. Я не могу стоять здесь с тобой и болтать всю ночь.
– Только последний вопрос. Ты помнишь, чтобы коп бывал здесь одновременно с Эдди Ганном?
Она на мгновение задумалась.
– Может, такое и случалось. Точно не скажу.
Маккалеб кивнул. Он был совершенно уверен, что выжал из нее все, что можно, и размышлял, следует ли оставить на стойке деньги. Еще будучи агентом, он терялся в таких ситуациях. Никогда не знал, когда это приемлемо, а когда оскорбительно.
– А можно теперь я тебя кое о чем спрошу? – поинтересовалась Миранда.
– Что?
– Тебе нравится то, что ты видишь?
Маккалеб сразу почувствовал, что начинает краснеть.
– Я имею в виду, ты ж достаточно нагляделся. Дай, думаю, спрошу.
Она оглянулась на проституток и подмигнула. Все три наслаждались смущением Маккалеба.
– Они миленькие, – сказал он и стал отходить от бара, оставив ей двадцатидолларовую купюру. – Уверен, многие возвращаются из-за них. Возможно, Эдди Ганн тоже.
Он направился к двери, и она крикнула вслед – словно удар в спину:
– Тогда, может, и ты как-нибудь вернешься и попробуешь их?
Выходя, он слышал, как проститутки радостно вопят и хлопают в ладоши.
* * *
Маккалеб сидел в «чероки» перед баром «У Ната» и старался избавиться от смущения. Он сосредоточился на информации, полученной от барменши. Завсегдатай Ганн мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни. Босх тоже мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни Ганна. Факт, что эта информация косвенным образом исходила от Босха, озадачивал. И снова непонятно, зачем Босху – если это он убил Ганна – наводить на такой важный след. Высокомерие? Уверенность, что его никогда не заподозрят и потому его имя не всплывет при расспросах в баре? Или же здесь возможна более глубокая психологическая мотивация? Многие преступники совершают ошибки, которые приводят к их аресту, потому что подсознательно не хотят, чтобы их преступления остались безнаказанными. Теория «большого колеса», подумал Маккалеб. Может, Босх подсознательно старался сделать так, чтобы колесо наехало и на него.
Он открыл сотовый телефон и проверил сигнал. Хороший. Набрал домашний номер Джей Уинстон. Слушая гудки, посмотрел на часы и подумал, что уже, пожалуй, слишком поздно. После пятого гудка она наконец взяла трубку.
– Это я. Нарыл кое-что.
– Я тоже. Но еще сижу на телефоне. Давай я перезвоню тебе, когда закончу?
– Договорились.
Он закрыл телефон и стал ждать, думая о всяком-разном и глядя на улицу сквозь ветровое стекло. Вот из бара вышла белая проститутка на порог в сопровождении мужчины в бейсболке. Оба закурили и направились по тротуару к мотелю под названием «Скайларк».
Зазвенел телефон. Уинстон.
– Все сходится, Терри. Теперь я верю.
– Что ты узнала?
– Ты первый. Ты сказал, что что-то нарыл.
– Нет, давай ты. У меня мелочевка. А ты, похоже, выудила что-то крупное.
– Ладно, слушай. Мать Гарри Босха была проституткой. В Голливуде. Ее убили, когда он был еще ребенком. И тот, кто это сделал, остался безнаказанным. Как вам такое для психологических обоснований?
Маккалеб не ответил. Новая информация ошеломляла и заполняла многие белые пятна в рабочей теории.
Проститутка и ее клиент стояли у окна администратора мотеля. Мужчина отсчитал наличные и получил ключ. Они зашли в стеклянные двери.
– Ганн убивает проститутку и остается безнаказанным, – сказала Уинстон, не дождавшись ответа. – Точно, как случилось с его матерью.
– Как ты узнала? – спросил наконец Маккалеб.
– Я позвонила, как мы договорились, моей подруге Киз. Сделала вид, будто меня интересует Босх, и спросила, покончил ли он, понимаешь, с разводом. Она рассказала мне о нем все, что знала. История насчет матери, очевидно, всплыла несколько лет назад на гражданском процессе, когда против Босха возбудили иск о смерти в результате противоправных действий… Кукольник, помнишь такого?
– Угу. Полицейское управление не захотело тогда обращаться к нам. А еще этот тип убивал проституток. Босх убил его. Безоружного.
– Сплошная психология. Заколдованный круг.
– Что было с Босхом после того, как убили мать?
– Вообще-то Киз не в курсе. Ему тогда было лет десять-одиннадцать. Рос в детских домах и приемных семьях. Армия, потом полиция. Суть в том, что этого-то нам и не хватало. Того, что превратило незначительное дело в нечто, что Босх не мог выкинуть из головы.
Маккалеб кивнул.
– И больше того, – продолжала Уинстон. – Я внимательно просмотрела все материалы – разные дополнительные моменты, которые не включила в отчет. Посмотрела и протокол вскрытия женщины, которую Ганн убил шесть лет назад. Ее, кстати, звали Френсис Уэлдон. Там есть один нюанс, который кажется существенным в свете того, что нам теперь известно о Босхе. Осмотр матки показал, что она уже рожала.
Маккалеб покачал головой:
– Босх не мог знать. К тому времени как провели вскрытие, он вышвырнул своего лейтенанта в окно и был отстранен.
– Верно. Но он мог, вернувшись, просмотреть материалы по делу и, наверное, так и сделал. Видимо, ситуация напомнила ему детство. Понимаешь, все сходится. Восемь часов назад я считала, что ты хватаешься за соломинку. Теперь я убеждена, что ты попал в точку.
Попасть в точку оказалось не так уж приятно, но Маккалеб понимал возбуждение Уинстон. При таких совпадениях азарт может иногда затмить сам факт преступления.
– Что произошло с ее ребенком? – спросил он.
– Без понятия. Возможно, она отказалась от него после родов. Не важно. Важно, что это означало для Босха.
Уинстон была права. Однако Маккалеб не любил непроясненных деталей.
– Возвращаясь к твоему разговору с бывшей напарницей Босха… Она собирается позвонить ему и рассказать, что ты спрашивала о нем?
– Уже позвонила.
– Сегодня вечером?
– Только что. Она как раз перезванивала мне, когда ты позвонил. Он пас. Мол, все еще надеется, что жена вернется.
– Она сказала ему, кто именно им заинтересовался?
– По идее не должна была.
– Вероятно, сказала. Теперь он знает, что мы его проверяем.
– Это невозможно. Каким образом?
– Сегодня вечером я был там, у него дома, потом в тот же вечер ему звонят насчет тебя… Человек вроде Гарри Босха не верит в совпадения, Джей.
– А когда ты был у него, как ты справился? – спросила наконец Уинстон.
– Как мы говорили. Хотел получить еще информацию о Ганне, но перешел на разговор о нем самом. Вот почему я позвонил тебе. Есть кое-что интересное. Не сравнится с тем, что добыла ты, но тоже подходит. Впрочем, если ему позвонили насчет тебя сразу после того, как у него побывал я… не знаю.
– Расскажи, что ты узнал.
– Мелочи. Он держит фотографию ушедшей от него жены на видном месте в гостиной. Я провел там меньше часа, и парень выдул три бутылки пива. Так что налицо алкогольный синдром. Симптом внутреннего напряжения. Еще он говорил о чем-то, что называет «большим колесом». Это часть его философии. Он нигде не видит руку Божью, он видит «большое колесо». То, что уходит, вернется. Мол, типы вроде Ганна на самом деле от возмездия не уходят. Что-то всегда настигает их. «Колесо». Я использовал кое-какие особые фразы, чтобы проверить, удастся ли вызвать какую-то реакцию или несогласие. Назвал мир за дверьми дома чумой. Он не спорил. И сказал, что в силах иметь дело с чумой, пока время от времени удается прихлопывать разносчиков заразы. На стене в коридоре у него висит картина Босха «Сад наслаждений». И сова там есть.
– Так его же назвали в честь этого типа. Будь моя фамилия Пикассо, я бы повесила картину Пикассо на стену.
– Я сделал вид, что никогда раньше картину не видел, и спросил, что она означает. Он сказал только, что это поворачивается «большое колесо».
– Мелочи, однако все одно к одному.
– Тут еще работать и работать.
– Ты как, по-прежнему в деле? Или возвращаешься?
– Пока в деле. И останусь тут на ночь. Но в субботу у меня туристы. Мне придется вернуться. Есть что-нибудь еще? – спросил он наконец.
– Да, чуть не забыла.
– Что?
– Сова из «Берд-Барьер». За нее заплатили почтовым переводом. Я получила у Камерона Риддела номер и отследила его. Оплачено двадцать второго декабря в почтовом отделении на Уилкокс в Голливуде. Примерно в четырех кварталах от полицейского участка, где работает Босх.
Маккалеб покачал головой:
– Законы физики.
– Что ты имеешь в виду?
– Действие равно противодействию. Когда заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя. И тому подобные банальности. Банально, потому что верно. Человек не может войти во тьму без того, чтобы тьма не вошла в него. Наверное, Босх уходил туда слишком много раз. Он сбился с пути.
Они немного помолчали, потом договорились встретиться на следующий день.
Закончив разговор. Маккалеб увидел, что проститутка в одиночестве выходит из «Скайларка» и направляется обратно к бару. На ней была джинсовая куртка, которую она плотно запахнула от ночной прохлады. Надевая парик, проститутка шла к бару, чтобы подцепить другого клиента.
Наблюдение за ней и размышления о Босхе напомнили Маккалебу о том, как ему повезло в жизни. И о том, что везение может быть мимолетным. Его надо заслужить, а потом охранять всеми силами. И он знал, что сейчас не делает этого. Он вошел во тьму, оставив все, что ему дорого, без охраны.
