Глава 23
Дом моего друга находился в нескольких кварталах в стороне от бульвара Брэнд. Тело Анхеля Левина обнаружили в задней комнате бунгало. Это была большая застекленная комната на солнечной стороне, она первоначально, очевидно, планировалась под артстудию, телестудию или фотоателье, но Анхель превратил ее в свой домашний офис. Он, как и я, не нуждался для ведения дел в отдельном помещении. Он не ходил на службу в какое-то определенное место, не давал рекламу со своим телефоном в «Желтые страницы». Он работал на защитников и получал задания в виде устных распоряжений. Пять адвокатов, с которыми он планировал встретиться на бейсбольном матче, являлись живым свидетельством его квалификации и успехов на этом поприще.
Патрульные, им приказали меня дождаться, велели мне оставаться в передней комнате, пока детективы не вернутся из задней части дома и не поговорят со мной. Здесь же, неподалеку, дежурил полицейский, на тот случай если я решу бешено рвануть в глубь дома или, наоборот, к входной двери. Он стоял так, чтобы держать под контролем оба направления. Я сел, ожидая и думая о своем друге.
В машине, по пути от стадиона, я решил, что знаю, кто убил Анхеля Левина. Мне не требовалось входить в заднюю комнату, смотреть на улики или выслушивать какие-то свидетельства, я и так понял, кто убийца. В глубине души я чувствовал, что Анхель подобрался к Льюису Руле слишком близко. И именно я являлся тем человеком, который послал его на это задание. Единственный открытый вопрос состоял в следующем: что мне теперь следует предпринять?
Минут через двадцать в комнату вошли двое полицейских. Я поднялся, и мы начали беседовать стоя. Один из них представился Лэнкфордом, тем самым детективом, что мне позвонил. Он был старший в паре, так сказать, ветеран сыска. Его напарником оказалась женщина по фамилии Собел. С виду она не производила впечатление человека, уж очень долго занимающегося раскрытием убийств.
Мы не стали обмениваться рукопожатиями. На детективах были резиновые перчатки. Помимо перчаток на руках, на ногах у них были бумажные бахилы поверх обуви. Лэнкфорд жевал резинку.
– Итак, вот что мы имеем на данный момент, – неприветливо произнес он. – Ливайн в своем кабинете сидел на вертящемся стуле, развернувшись спинкой к столу, так что он находился к преступнику лицом. Его убили одиночным выстрелом в грудь. – Лэнкфорд постучал себя по грудной клетке. Послышался глухой звук пуленепробиваемого жилета под рубашкой. – Из какого-то мелкокалиберного оружия. По мне – похоже на двадцать второй калибр, но для окончательного заключения надо подождать коронера.
Я поправил его. И сейчас, и раньше, по телефону, он произносил фамилию погибшего как «Ливайн». Я сказал, что фамилия рифмуется с именем «Кевин».
– Ну Левин так Левин, – кивнул он. – Как бы там ни было, после выстрела он попытался встать или просто упал лицом вперед на пол. Он умер, лежа на полу ничком. Убийца обыскал кабинет, и мы в настоящее время затрудняемся определить, что он искал или, возможно, нашел и унес с собой.
– Кто его обнаружил? – спросил я.
– Соседка. Она увидела, что собака бегает сама по себе по двору. Вероятно, преступник выпустил собаку перед тем, как совершить убийство, или сразу после того. Соседка заметила, что пес бегает как неприкаянный, узнала его и привела обратно. Она нашла входную дверь открытой, вошла и обнаружила тело. Пес не очень-то тянет на сторожевого, если вы спросите мое мнение. Какой-то клубок шерсти.
– Ши-тцу, – сказал я.
Мне доводилось прежде встречаться с этим псом и слышать о нем от Левина, но я не мог вспомнить кличку. То ли Рекс, то ли Мустанг – словом, имя, дающее ложное представление о его внешних данных.
Прежде чем задать свой вопрос, детектив Собел сверилась с блокнотом.
– Мы не обнаружили ничего, что бы могло вывести нас на ближайшего родственника, – сказала она. – Вы не знаете, у него есть какие-нибудь родные?
– По-моему, мать живет где-то на востоке. Он родился в Детройте. Возможно, она там. Думаю, они не слишком много общались.
Женщина кивнула.
– Мы нашли его ежедневник. На протяжении последнего месяца ваше имя значится там почти на каждой странице. Он работал над каким-то специфическим делом для вас?
Теперь я кивнул:
– Над парой-тройкой разных дел. Над одним в особенности.
– Вы не хотите рассказать нам, в чем оно состояло?
– Я сейчас веду дело, которое скоро завершится судебным процессом. В следующем месяце. Попытка изнасилования и убийства. Левин занимался сбором улик и помогал мне подготовиться к процессу.
– Хотите сказать, помогал запутывать следствие, да? – вмешался Лэнкфорд.
Я понял, что вежливость Лэнкфорда по телефону была напускной – льстивой уловкой, чтобы заставить меня приехать. Теперь его поведение изменилось. Казалось, даже резинку он жевал более агрессивно, чем когда вошел в комнату.
– Как вам будет угодно это называть, детектив. Каждый человек имеет право на судебную защиту.
– Да, конечно, и все они, понятное дело, белее снега. Просто всему виной родители, которые слишком рано отняли их от титьки, – проворчал Лэнкфорд. – В общем, этот парень, Ливайн, прежде был копом, не так ли?
Он опять стал произносить фамилию неправильно.
– Да, он работал в полиции Лос-Анджелеса. Был детективом и входил в оперативную группу по борьбе с преступлениями против личности, но после двенадцати лет службы вышел в отставку. Можете проверить. И его фамилия произносится «Левин».
– Да, я понял, как «Кевин». Видимо, невмоготу стало работать на хороших парней, да?
– Полагаю, это зависит от вашего взгляда на вещи.
– Не могли бы мы вернуться к вашему делу? – вмешалась Собел. – Как имя вашего подзащитного?
– Льюис Росс Руле. Дело будет рассматриваться в ван-нуйсском высшем суде под председательством судьи Фулбрайт.
– Он сейчас под стражей?
– Нет, выпущен под залог.
– Существовала какая-нибудь неприязнь между Руле и мистером Левином?
– Мне об этом ничего не известно.
– А могло быть что-то на гомосексуальной почве? – спросил Лэнкфорд.
– Что? Почему вы это говорите?
– Жеманная собачка, да и вообще вся обстановка в доме. У убитого имеются фотографии только мужчин и собаки. Повсюду: на стенах, рядом с кроватью, на пианино.
– Приглядитесь внимательнее, детектив. Вероятно, это один и тот же мужчина. Его партнер умер несколько лет назад. Не думаю, что с тех пор у него был еще кто-нибудь.
– Держу пари, что от СПИДа.
Я не стал ничего подтверждать. Просто ждал. С одной стороны, меня раздражала манера Лэнкфорда, но с другой, я сообразил, что его тактика расследования в духе «выжженной земли» помешает ему связать преступление с Руле. Это меня вполне устраивало. Мне надо задержать его недель на пять-шесть, в каком-то смысле направить по ложному следу, а тогда уже будет не важно, свяжет ли он воедино нужные факты и обстоятельства. К тому времени мой собственный план будет уже доведен до конца.
– Этот парень ходил патрулировать заведения, где собираются голубые? – спросил Лэнкфорд.
Я пожал плечами:
– Понятия не имею. Но если это убийство на гомосексуальной почве, почему обыскан лишь его кабинет, а не весь дом?
Лэнкфорд кивнул. Он казался захваченным врасплох логичностью моего вопроса, но затем сразил меня неожиданным ударом:
– Так, а где вы были сегодня утром, советник?
– Что?
– Рутинный вопрос. Место преступления свидетельствует, что жертва знала своего убийцу. Левин пустил стрелявшего в глубь дома. Как я уже сказал, он, вероятно, сидел на вертящемся стуле, когда получил пулю. Мне представляется, что он чувствовал себя в присутствии убийцы легко и свободно. Мы обязаны проверить все связи убитого, профессиональные и светские, и мы их проверим.
– Вы хотите сказать, что в этом деле я подозреваемый?
– Нет, просто пытаюсь разобраться в ситуации и очертить круг подозреваемых.
– Я все утро находился дома. Собирался на встречу с Анхелем на стадионе «Доджерс». Выехал из дома на стадион около двенадцати и был там, когда вы позвонили.
– А ранее?
– Я уже сказал, что был дома. Один. Но примерно в одиннадцать мне позвонили по телефону, и этот звонок застал меня дома, а я живу в получасе езды отсюда. Если его убили после одиннадцати, тогда я чист.
Лэнкфорд не клюнул эту приманку. Он не стал сообщать мне время смерти. Может, оно и не было известно на тот момент.
– Когда вы говорили с ним в последний раз? – произнес он.
– Вчера вечером, по телефону.
– Кто кому звонил и зачем?
– Он позвонил мне и спросил, не мог бы я приехать на матч пораньше. Я сказал, что смогу.
– Для чего?
– Он любит… любил поглядеть, как отбивающий орудует битой. Сказал, мы могли бы немного поболтать по поводу дела Руле. Ничего специфического, но просто он не отчитывался передо мной уже примерно с неделю.
– Благодарю за сотрудничество, – проговорил Лэнкфорд с сарказмом.
– Вы хоть осознаете, что я сейчас сделал то, от чего предостерегаю каждого своего клиента и всякого, кто готов слушать? Я разговаривал с вами в отсутствие своего адвоката, предоставил вам свое алиби. Вероятно, я сошел с ума.
– Я же сказал: спасибо.
К разговору опять подключилась Собел:
– Вы можете рассказать нам что-нибудь еще, мистер Холлер? О мистере Левине или о его работе?
– Да, нечто, что вам, вероятно, следует проверить. Но я хочу говорить об этом конфиденциально, без посторонних.
Я посмотрел на патрульного полицейского в коридоре. Собел проследила мой взгляд и поняла, что я не хочу лишних свидетелей.
– Офицер, не могли бы вы подождать снаружи? – попросила она.
Полицейский вышел, явно недовольный – очевидно потому, что был удален женщиной.
– О'кей, – сказал Лэнкфорд. – Что там у вас?
– Мне придется уточнить даты, но несколько недель назад, еще в марте, Анхель выполнял для меня кое-какую работу по другому делу. Поручение было связано с одним из моих клиентов, который дал показания против наркодилера. Анхель сделал несколько звонков, помог установить личность того типа. Впоследствии я слышал, что тот человек – колумбиец и был прочно связан с наркомафией. У него могли быть дружки…
Я умолк, предоставляя им самим домыслить дальнейшее.
– Ну, не знаю, – вздохнул Лэнкфорд. – Тут все проделано чисто. Не похоже на убийство из мести: ни перерезанного горла, ни отрезанного языка. Всего один выстрел да обыскали кабинет. Что могли искать подручные наркодилера?
Я пожал плечами:
– Вероятно, имя того моего клиента. Судебная сделка, которой я добился, предполагала сохранение его имени в тайне.
Лэнкфорд задумчиво покивал головой.
– Как зовут клиента?
– Я не могу вам ответить. Привилегия конфиденциальности во взаимоотношениях между адвокатом и клиентом.
– Прекрасно, вот мы и столкнулись с ерундой. Как прикажете расследовать дело, если мы даже не знаем имени вашего клиента? Вас не заботит, что ваш друг лежит здесь на полу с куском свинца в сердце?
– Конечно, заботит. По-моему, я тут единственный, кого это заботит по-настоящему. Но я также связан профессиональными правилами и правовой этикой.
– Ваш клиент может находиться под угрозой.
– Мой клиент в безопасности. Мой клиент за решеткой.
– Это ведь женщина? – вставила Собел. – Вы постоянно говорите «клиент», избегая слов «он» или «она».
– Мы сейчас беседуем не о моем клиенте. Если вам нужно имя дилера, то это Гектор Арранде Мойя. Он в федеральной тюрьме. Как я понимаю, обвинение предъявила администрация по контролю за применением законов о наркотиках, отделение в Сан-Диего. Это все, что я могу вам сообщить.
Собел занесла все это в блокнот. Хотелось верить, что я накидал им довольно информации, чтобы увести в сторону от дела Руле и от гомосексуального аспекта.
– Мистер Холлер, вы когда-нибудь бывали в кабинете мистера Левина? – спросила Собел.
– Неоднократно. Правда, в последний раз уже несколько месяцев назад.
– Вы не возражаете пройти с нами в ту комнату? Может, обнаружите что-нибудь из ряда вон выходящее или заметите, чего не хватает.
– Он еще там?
– Жертва? Да, он на том же месте, где его нашли.
Я кивнул. Я не был уверен, что хочу видеть мертвого Анхеля Левина. Внезапно я почувствовал, что обязан увидеть его и должен сохранить в памяти это зрелище. Оно понадобится, чтобы подпитывать то мое решение и мой план.
– Ладно, я пойду.
– Тогда наденьте вот это и не прикасайтесь ни к чему, пока будете там находиться, – велел Лэнкфорд. – Следственные действия на месте преступления не закончены.
Он достал из кармана сложенную пару бумажных бахил. Я присел на кушетку и надел их. Потом последовал за сыщиками по коридору в комнату, где находился убитый.
Тело Анхеля Левина оставалось в том же положении, в каком его обнаружили. Он лежал ничком на полу, с лицом, повернутым вправо, с открытыми ртом и глазами. В неудобной, неуклюжей позе: одно бедро выше другого, руки под телом. Судя по всему, Анхель Левин упал с вертящегося стула, который сейчас стоял позади него.
Я немедленно пожалел о своем решении войти в эту комнату. Вдруг сообразил, что этот последний, финальный взгляд на лицо Анхеля вытеснит у меня все остальные его образы. Мне придется постараться забыть его, чтобы не пришлось больше глядеть мысленным взором в эти мертвые глаза.
Вот так же было и с моим отцом. Мое единственное воспоминание связано с образом мужчины на кровати. Он был лучшим из лучших и был изничтожен раком. Все остальные зрительные образы своего отца, которые я хранил, являлись фальшивыми. Это фотографии из книг о нем, которые я прочитал.
В комнате работали несколько человек: эксперты-криминалисты и люди из ведомства судмедэксперта. Очевидно, на моем лице отразились ужас и отвращение.
– Знаете, почему мы не можем прикрыть труп? – обратился ко мне Лэнкфорд, заметив мое состояние. – Из-за таких, как вы. Из-за О. Джея. Так называемое перемещение улик. То, на что вы, адвокаты, любите набрасываться. Так что больше никаких закрывающих тело простыней. Пока мы не унесем его отсюда.
Я промолчал. Он прав.
– Не могли бы вы подойти к письменному столу и сказать нам, не замечаете ли чего-то необычного? – спросила Собел, явно испытывая ко мне сочувствие.
Я был благодарен за то, что меня попросили это сделать, потому что в этом случае я мог не смотреть на тело. Я шагнул к столу, представлявшему собой соединение трех рабочих столов с ящиками и отделениями, которое образовывало изгиб, соотносящийся с углом комнаты. Мебель, насколько я помнил, была из «ИКЕА» в близлежащем Бербанке. Простота и функциональность, никакой роскоши. Помещавшаяся в углу центральная секция оснащена компьютером и выдвижным лотком для клавиатуры. Два других стола по бокам представляли собой идентичные друг другу рабочие поверхности, и, вероятно, Левин использовал их, чтобы держать отдельно материалы по разным расследованиям.
Я прилип взором к компьютеру, потому что меня интересовало, какую информацию добавил Левин в электронное досье Руле. Моя заинтересованность не укрылась от Собел.
– У нас нет специалиста-компьютерщика, – произнесла она. – Очень маленький отдел. К нам приходит в помощь человек из ведомства шерифа, но, по-моему, жесткий диск был вынут.
Она указала авторучкой под стол, где системный блок компьютера хоть и стоял вертикально, но одна сторона его пластмассового кожуха была снята и приткнута рядом, с задней стороны.
– Скорее всего, для нас там ничего не окажется, – добавила она. – Что вы скажете насчет столов?
Я окинул взглядом стол слева от компьютера. Бумаги и папки разбросаны как попало. Я посмотрел на ярлыки и узнал имена.
– Некоторые из них – мои клиенты, но все это старые дела.
– Эти папки, наверное, попали сюда из картотеки в стенном шкафу, – предположила Собел. – Убийца мог вывалить их на стол, чтобы сбить нас с толку. Скрыть то, что он в действительности искал или унес. А вон тот стол?
Мы переместились к столу справа от компьютера. Здесь уже не было такого беспорядка. На столе ежедневник, в котором Левин вел текущий счет своих рабочих часов и отмечал, на какого именно адвоката трудился в тот или иной момент. Я просмотрел записи и увидел свое имя, которое бесчисленное множество раз повторялось последние пять недель. Подтверждаюсь сказанное детективами: в последнее время Левин практически полностью работал на меня.
– Не знаю, – сказал я. – Не знаю, что искать. Не вижу ничего, что помогло бы.
– Что ж, от большинства адвокатов и того меньше проку, – пробурчал у меня за спиной Лэнкфорд.
Я не стал защищать себя. Сыщик находился возле трупа, и я не хотел видеть, что он с ним делает. Я протянул руку к настольной вертящейся картотечке – просто чтобы посмотреть имена на карточках.
– Не трогайте! – воскликнула Собел.
Я отдернул руку.
– Извините. Просто хотел взглянуть на имена. Я не…
Я чувствовал себя не в своей тарелке, не знал, что сделать и сказать, был сбит с толку. Хотелось уйти и выпить чего-нибудь. У меня возникло ощущение, что вожделенный лакомый «доджерс-дог», еще недавно казавшийся таким вкусным – там, на стадионе, – встал поперек горла.
– Эй, взгляните-ка сюда! – раздался сзади голос Лэнкфорда.
Мы с Собел обернулись и увидели, как люди судмедэксперта медленно переворачивают труп Левина. Кровь испачкала переднюю сторону надетой на нем спортивной рубашки с логотипом «Доджерс». Но Лэнкфорд указывал на руки покойника, которые прежде не были видны, заслоненные телом. Два средних пальца левой руки подогнуты к ладони, тогда как два пальца по краям полностью выпрямлены. Это было нечто вроде «козы».
– Парень был фанатом техасской длиннорогой коровы? – спросил Лэнкфорд.
Никто не засмеялся.
– Что вы об этом думаете? – обратилась ко мне Собел.
Я уставился на пол, на последний, предсмертный жест моего друга, и лишь покачал головой.
– О, кажется, я понял, – произнес Лэнкфорд. – Это что-то вроде знака. Своего рода шифр. Он хочет нам сообщить, что это дело рук дьявола.
Я вспомнил, как Левин назван Руле дьяволом и говорил об имеющихся у него доказательствах, что тот само зло в чистом виде. И я догадался, что означало последнее движение моего друга. Умирая на полу своего кабинета, он пытался предупредить меня о чем-то.
