Топать своим путем

Из пяти лет, которые определил мне суд, я отсидел четыре. Когда я уже был на поселении, пришла радостная весть: благодаря ходатайству моих товарищей-актеров - Аросевой, Миронова, Державина, Кумаритова, Высоковского, Рудина, Папанова и многих других - мне скостили срок на целый год. Счастливый, я ехал поездом в Москву и не мог оторваться от вагонного окна - впитывал в себя волю. А через три дня после возвращения меня взял к себе в «Ленком» Марк Анатольевич Захаров.

В театре у меня было много ролей. У Марка Анатольевича я снялся в «Том самом Мюнхгаузене» и «Обыкновенном чуде». Все вроде бы складывалось замечательно, если бы не мой характер - он резко изменился, причем не в лучшую сторону: я стал диковат, безумно агрессивен, редкая неделя для меня не заканчивалась дракой. Должно быть, так повлияло на нервную систему пребывание в зоне.

В «Ленкоме» я быстро сошелся с Сашей Абдуловым и Олегом Янковским. Позже к нашей тройке на съемках «Мюнхгаузена» присоединился и Леня Ярмольник. Тогда мне казалось, что это была настоящая мушкетерская дружба, которую цементировали и украшали любимая совместная работа, веселые застолья и прочие мужские подвиги. Жили и дружили весело, с шутками и розыгрышами. Красивый, шухарной, любвеобильный, с прекрасным чувством самоиронии Олег Иванович Янковский, впоследствии народный артист Советского Союза, причем по иронии судьбы последний, уже тогда был знаменитым артистом, хотя пока и без регалий. Он не стеснялся раздеться при всей честной компании и, оставшись в одних трусах, смешно выворачивал и без того не идеально прямые ноги и с комическим недоумением заявлял: «Господи, и всему этому поклоняется каждая вторая женщина страны...»

На съемки часто приезжал автор сценариев всеобщий любимец Г риша Г орин. Он был самым «зажиточным» из нас и любил затащить актерскую братию в кафе, чтобы накормить до отвала потрясающими пирожными. Марк Анатольевич и все мы долго уговаривали его сняться в одном из захаровско-горинских фильмов, дабы увековечить себя для потомства. В конце концов Г риша дал себя уломать и снялся в роли придворного в крошечном эпизоде «Обыкновенного чуда».

Из того золотого времени больше всего почему-то запомнились какие-то самые нелепые истории. В такие частенько попадал Саня Абдулов. Однажды на съемках «Мюнхгаузена» в Германии он поспорил со здоровенным немецким каскадером, у кого сильнее руки. Саша настаивал на том, что он мастер спорта по фехтованию и поэтому-де крепче хватки, чем у него, просто не бывает. Самое интересное, что сам он верил в это. В конце концов каскадер предложил помериться силой. Когда они сцепили руки, немец успел честно предупредить: «Вам будет ошень болно! У меня силный палец». Саня залихватски ответил: «Да уж не сильнее, чем у меня. Поехали!» Через секунду раздался хруст. Абдулов, сморщившись от боли, процедил сквозь зубы: «У-у-у, фашист!» На этом он не успокоился и объявил, что настоящие звезды экрана не прибегают к услугам каскадеров, поэтому сцену прыжка с крепостной стены он сыграет сам. Мы долго его отговаривали: «Саня, не делай этого. Или хоть место проверь.» Но он продолжал напирать на то, что он мастер спорта. И что ему, мастеру, прыгнуть с каких-то трех метров - раз плюнуть. И плюнул, то есть прыгнул - аккурат на подвернувшийся небольшой камушек. Снова мы услышали хруст - закрытый перелом лодыжки. А ему как раз надо было срочно лететь в Москву на спектакль, посвященный обороне Брестской крепости. Впрочем, думаю, он выкрутился: защитник крепости вполне мог и хромать.

Только-только прошел телефильм «Обыкновенное чудо». Абдулова начали узнавать на улице, чувствовалось - слава идет за ним по пятам. Веселые, слегка выпившие, гуляем вечером по Тверской. Саша в длинной импортной дубленке, но в плебейской шапке из кролика. У «Националя» нас останавливают две роскошные красотки и что-то лепечут по-английски, почему-то указывая на свои груди. Быстрее сориентировался в ситуации я и, толкнув Сашку в бок, цежу сквозь зубы: «Сними кролика!» - а девицам улыбнулся от уха до уха, говорю все пришедшие в голову басурманские слова: «Пардон, мадам. Же ву при, силь ву пле, антанде, оревуар». Девушки в восторге от снятых заморских клиентов и тащат нас в машину.

_____

По дороге Саша только широко улыбался и время от времени громко изрекал: «Иес, оф коз», - при этом очень натурально изображал, что стреляет в прохожих из автомата. Должно быть, хотел убедить красавиц, что перед ними Джеймс Бонд. Девки балдели и просто плавились от счастья: «Глянь, ну фирма есть фирма!»

В квартиру вместе с нами поднялся и водитель, он расположился на кухне и приготовился было сидеть там до завершения «банкета». Пришлось действовать. Я достал бордовые «корочки» - пропуск в театр - и издали показал ему: «Мы, парень, из 5-го отдела МУРа. Продерни отсюда, чтоб духу твоего здесь не было!» Сутенер мгновенно испарился.

«Банкет» набирал силу. Мы с Саней изображали загулявших фирмачей. Играли перед замороченными девчонками этюды, доставали, например, из воображаемого аквариума рыбок, закусывали ими водку, а потом на ломаном русском пели дуэтом «Подмосковные вечера». В самый разгар веселья я нечаянно наступил на вертевшуюся под ногами собачку и, как это бывает с нашим братом, произнес сакраментальное «бля!». У девушек округлились глаза, но я вовремя спохватился: «Бля... ремонд де парти, нес па?» Минут через пятнадцать за стеной послышался телефонный звонок. Одна из наших подруг вышла, а когда вернулась, сказала своей подруге: «Представляешь, Толя от любви к тебе совсем сбрендил, божится, что они менты!» Это предположение показалось им столь нелепым, что они никак не могли отхохотаться. Веселье продолжалось вплоть до логического завершения.

В конце концов мы конечно же раскололись и, довольные игрой, распрощались с опешившими девушками. А спустя много лет, когда Саша, уже знаменитый до невозможности, шествовал по красной дорожке на каком-то кинофестивале, к нему, пробившись сквозь охрану, подскочила девушка и закричала: «Саша, Саша! Помнишь, как вы с Долинским нас на Тверской сняли?»

Вскоре я в очередной раз женился, все мы стали дружить семьями, ходить друг к другу в гости: Саша Збруев с Люсей Савельевой, Олег с женой Людой Зориной. Собирались обычно у меня. Сашка Абдулов, тогда еще холостой, сам закупал на рынке мясо и особые узбекские специи, приносил огромный фамильный казан и колдовал над пловом, от которого потом нас нельзя было оттащить. В нашей компании уже появилась Ира Алферова, которая больше года прожила в квартире моей мамы. Приехавшая из провинции, она после «Хождения по мукам» наутро проснулась знаменитой, но жить ей было негде. Весь роман Саши и Иры разворачивался на моих глазах: встречались они на маминой кухне.

Как Саша красиво ухаживал! Я даже завидовал ему. В маминой квартире не переводились цветы, которые он приносил своей любимой.

И еще один эпизод из золотого ленкомовского времени - на тему «Моя жизнь в искусстве», но с гастрономическим или, скорее, антигастрономическим оттенком.

Марк Анатольевич Захаров подметил, что я довольно аппетитно ем. И когда он утвердил меня на роль пастора в «Мюнхгаузене», решил, что в сцене с баронессой, которую играет Чурикова, мой герой непременно должен есть. Пастор, запихнув под двойной подбородок салфетку, обедал и при этом беседовал с персонажем, которого сыграл Леня Ярмольник.

Я очень трепетно относился к своей роли. Чтобы сцена получилась убедительной, по-настоящему достоверной, я почти целые сутки не прикасался к еде. На съемки я пришел в приподнятом настроении, и реквизиторы расстарались - сварили замечательную осетровую уху, а на второе приготовили тоже осетринку, которую мне подавали с картошечкой фри. Всего было много, на несколько дублей. У меня потекли слюни.

Начали репетировать. Марк Анатольевич хотел посмотреть, как я буду есть и одновременно произносить текст. Текст у меня отскакивал от зубов - отскакивал, когда я не ел, но стоило мне засунуть в рот ложку с горячей ухой, слова роли и суп вступали в непримиримое противоречие. Изо рта капало, уха пачкала сутану, брызги едва не достигали объектива камеры.

- Так, Володя, остановились. Пробуем еще раз.

Пробуем еще раз, я съедаю еще полтарелки супа, еще раз произношу текст.

- Уже лучше. Уже лучше. Ну, попробуем со вторым.

Я начинаю есть картошку, проглатываю кусочек рыбы, говорю текст.

- Отлично! - хвалит Марк Анатольевич. - Теперь повторим с самого начала с камерой.

Камера наезжает.

- Стоп. Поменяйте тарелку, суп кончается, и он явно остыл. Суп должен быть горячим. Г орячим. Вы меня понимаете?

Тарелку меняют. Я уже сыт, но есть, кажется, еще могу. А ведь съемка и не начиналась. Передо мной ставят новую тарелку с дымящимся супом, рядом картошка и рыба. Хлопушка, дубль первый.

- Стоп! Все сначала. Налейте супчика.

Я чувствую, что в меня больше не лезет. А что делать? Работа есть работа. Должен с аппетитом есть, убедительно говорить.

- Внимание! Хлопушка, аппаратная, мотор, дубль второй.

Полтарелки осилил. Картошка... рыба... Стоп! На этот раз останавливает оператор. Соринка в камере.

Я не могу не только есть, но и смотреть в сторону еды. Прошу принести целлофановый пакет. Приносят. Хлопушка. Дубль третий!

Я вливаю в себя пару ложек супа. надкусываю кусок рыбы.

- Стоп камера!

Нагибаюсь и под столом сплевываю в пакет.

- Так, приготовились. Репетируем еще раз.

Меня тошнит, лоб покрывается холодным потом. Но раз за разом я, как жральный автомат, запихиваю в рот реквизиторскую жратву, проговариваю текст. Стоп. Сплевываю в пакет. Все это -как в бреду, как в ночном кошмаре. На шестом или седьмом дубле Марк Анатольевич счел, что получилось. Полуживого, почти в бессознательном состоянии меня уводят с площадки. А на экране все выглядит - зрители не дадут соврать, «Мюнхгаузена» довольно часто показывают по телевизору, - убедительно, даже совсем неплохо. По крайней мере, я своей игрой доволен, хотя ту пытку ухой и осетриной с картошкой буду с ужасом вспоминать до конца дней своих.

Для меня работа в «Ленкоме», работа с Марком Анатольевичем Захаровым, с замечательными партнерами и друзьями осталась в памяти как период творческого подъема - недаром я назвал это время золотым для себя. К сожалению, оно оказалось недолгим. Из театра мне пришлось уйти. Виной тому и случайные обстоятельства, которых в жизни любого человека немало, и некоторые свойства моего характера, появившиеся (или обострившиеся) после пребывания в зоне.

Однажды, когда театр был на гастролях в Питере, мне позвонила жена и объявила, что встретила другого и мы должны расстаться. Я попросил подменить меня в спектакле и рванул в Москву спасать семью. Увы, мой напарник, который должен был играть за меня, набрался и обо всем забыл. Вернувшись через день в Питер, я узнал, что меня увольняют. Чуть не половина театра гурьбой отправилась к Марку Захарову просить за меня. И меня отбили. А через два года мы с Сашей Абдуловым влипли в крайне неприятную историю, которая закончилась для меня плачевно. Нас обвинили в попытке изнасилования. Не стану описывать, что произошло на самом деле, но, видит Бог, ничего подобного и близко не было. Зато и у Саши, и у меня хватило завистников и недоброжелателей. Не без их помощи история получила широкую огласку. Дошло до Министерства культуры - чья-то голова должна была полететь. Марк Анатольевич попросил меня на год уйти из театра. Я ушел и больше в «Ленком» не возвращался. Вскоре дали трещину и мои близкие теплые отношения с друзьями и партнерами по театру. Во многом, должен признать, по моей вине.

Возьмем того же Олега Янковского. Знаю, с какой теплотой он ко мне относился, но сколько раз я подвергал нашу дружбу совершенно ненужным испытаниям... Помню, в ресторане «Берлин» на его дне рождения в теплой интеллигентной компании я ухитрился затеять драку с официантами. А сколько раз Саше Збруеву, дорогому моему дружочку, для которого дружба - понятие круглосуточное, приходилось выезжать на помощь по первому моему звонку.

Однажды меня задержали гаишники - ехал, крепко выпивши, - и повезли в отделение. В дороге я принялся буянить, грозил всех наутро уволить. Когда же приехали на место, я решил, не дожидаясь утра, разжаловать сидящего рядом лейтенанта и немедленно стал срывать с него погоны. Меня кинули в КПЗ к другим задержанным и посулили крупные неприятности.

На мое счастье, девушку, с которой я ехал, отпустили, и она догадалась позвонить моему брату.

Брат немедленно сообщил о случившемся Саше Збруеву. В шесть утра Саня был уже в отделении, где я отсыпался в «аквариуме». Хотя его и узнали, широкую актерскую улыбку встретили холодно: уж больно нагло я себя вел. Но Саня, следуя системе Станиславского, как бы случайно бросил: «Ах, как у вас тут чистенько, отремонтировано!» И оказалось, попал в самую точку - майор, инициатор ремонта и добытчик стройматериалов, дрогнул. Он оживился и повел артиста по кабинетам и камерам, продемонстрировал каждый уголок, каждый плинтус, поведал об использованных марках цемента. Саня - какой он актер, не нужно рассказывать - восторгался до слез. После полуторачасовой экскурсии меня сдали в Сашины дружеские руки: «Забирай своего говнюка».

Какое-то время я оставался свободным художником. Потом недолгое время работал в Еврейском драматическом театре, где и встретил свою пятую, надеюсь, последнюю, жену.

Наташу я приметил на репетиции. По роли ей надо было сесть на пол у окна, но узкая, к тому же короткая юбка ей явно мешала. Она покраснела, на глазах заблестели слезы, но режиссер был неумолим. Она была так трогательна и беспомощна, что я не мог отвести от нее глаз. Ее подруга рассказала мне, что Наташа замужем и у нее девятилетняя дочь.

Как-то после репетиции мы большой компанией завалились ко мне домой. Провели прекрасный вечер: пили вино, читали стихи. На прощание я сказал Наташе: «Буду рад увидеть вас еще раз». Через несколько дней она позвонила, через неделю мы стали жить вместе, а через год поженились. У нас родилась дочь.

Что бы я ни делал, какую бы роль в театре или кино мне ни предлагали, моим первым советчиком и помощником была и есть моя женуля, моя Наташа. Она настолько чуткий и деликатный человек, что порой после моего разговора с продюсером или режиссером, предлагающим мне очередную роль, она стесняется спросить, о чем шла речь, причем я всегда вижу краем глаза: она прислушивается, ей крайне интересно, где, кого, с кем я буду играть. А я больше двух-трех минут не выдерживаю и сам начинаю разговор.

Сколько дельных советов, сколько справедливых замечаний я от выслушал от Наташи! Она говорит крайне лаконично, скупо и очень четко, попадая при этом в самую суть. Я часто начинаю со свойственной мне энергией спорить с ней, протестовать, но в своих суждениях моя дорогая жена всегда уверенна и категорична, иначе бы она их не высказывала, и я через пару минут, побрызгав слюной, замолкаю, признавая ее правоту. Она - мой ангел-хранитель, тем более что ее день рождения приходится на мой «день ангела», и это явно не пустое совпадение. От трех людей на свете я видел столько внимания, понимания, любви - от мамы, папы и моей Наташи.

После женитьбы и особенно появления Поленьки моя жизнь резко изменилась - словно Бог посмотрел в мою сторону. Я поступил работать в театр «У Никитских ворот», где главный режиссер Марк Розовский поставил спектакли, в которых я сыграл памятные для меня, хорошо принятые зрителем роли: Серебрякова в «Дяде Ване», Грегори Соломона в «Цене», Максима Григорьевича в «Романе о девочках» и много других.

Меня стали приглашать и в кино. Годы изменили меня не только внутренне, но и внешне: из смазливого красавчика я превратился в того, кто я есть сейчас. Я с удовольствием снялся у Геннадия Байсака в фильмах «Покушение», «Игра на миллионы» и «Агапэ», у Игоря Федоровича Масленникова в «Зимней вишне».

Однако и в те, скажем так, достаточно благополучные годы меня не оставляло ощущение какой -то неуверенности в своем будущем, будущем дорогих мне жены и дочки. Переставали приглашать сниматься, а на заработки в театре прожить было почти невозможно. Все реже и реже звонил домашний телефон. И в минуту отчаяния я задумался об эмиграции - боялся, что не смогу прокормить семью. Тогда-то мне и протянули руку помощи старинные друзья - Валера Оганян и Юра Глоцер. Об этом я еще расскажу подробнее.

Признаюсь, особо интересного у меня в кино прежде не было. Единственными двумя фильмами, в которых я снялся и по которым меня знал зритель, долгие годы оставались «Обыкновенное чудо» Марка Захарова, где у меня был маленький эпизод, и уже многократно упомянутый мной «Тот самый Мюнхгаузен» с ролью пастора. У своего доброго приятеля, прекрасного человека, очень одаренного режиссера Г ены Байсака я снялся много позже, и эти любимые мной роли, как говорится, не оставили глубокого следа в кинематографе. Так что первая большая серьезная роль, которая мне досталась в кино, - это брат Г оранфло в многосерийном телевизионном фильме «Г рафиня де Монсоро», который снял Владимир Михайлович Попков.

Как раз в то время случилась беда. Дома шел ремонт, и мне хватило ума возиться с включенной циркулярной пилой. В общем, остался без половины указательного пальца на правой руке.

Заживление шло негладко, потребовались две операции. И тут мне звонят с «Мосфильма», предлагают попробоваться на роль какого-то там монаха. Зная, что на эту роль пробовали Вячеслава Невинного и еще несколько хороших актеров, я без особых иллюзий, но с ноющей культей поехал на студию. Может быть, потому что я был уверен - все равно не возьмут, - на пробах не напрягался, но все прошло хорошо - меня на роль утвердили.

Работа оказалась на редкость интересной, прежде всего благодаря прекрасным партнерам. Замечательный Женя Дворжецкий, его, увы, уже нет с нами; тогда еще молоденький - порывистый, романтичный - Саша Домогаров; Леша Г орбунов, который стал сейчас, не побоюсь сказать, одним из лучших наших киноактеров. А мне этот фильм, полагаю, как раз и принес всероссийскую известность. Его показывали в Израиле, в Америке, в Г ермании, так что и там меня стали узнавать. Как-то делал покупки в Вашингтоне и неожиданно получил в дар от владельца магазина пару бутылок шампанского. Куда как плохо! В «Графине де Монсоро», если помните, множество застольных сцен, и, надо сказать, режиссер на реквизите не экономил. Закупались и жарились на гриле отменные куры, на сковородах подпрыгивали большие карпы, подавали даже фазанов, точнее, петухов, имитирующих королевскую птицу. Вина, правда, на съемках не было (иначе много не наснимали бы), его заменяли превосходные морсы и соки. Но и без вина я в этой картине, как говорится, разгулялся и показал себя изрядным обжорой и выпивохой. Про таких говорят: не дурак выпить и не подлец закусить. Тут-то меня и заметили телевизионщики, которые планировали кулинарную передачу на ТВЦ. Руководство канала предложило продюсеру Николаю Билыку меня на роль ведущего. Так что «Графиня де Монсоро» в известной степени стала матерью занявшего важное место в моей актерской жизни проекта. Но о нем чуть позже.

После того как в 1999 году я окончательно ушел со сцены и стал работать в компании Юры Глоцера, театр, казалось бы, ни с того ни с сего вспомнил обо мне: куда это подевался актеришка Долинский? Это, конечно, шутка. Но ведь так часто бывает: когда уже ничего не ждешь, вдруг попрет карта. И поперла - мне стали предлагать роли в антрепризе. Первое предложение было от Театра Чехова, где Леонид Трушкин ставил спектакль по пьесе Григория Горина «Шалопаи, или Кин IV». Самые лучшие воспоминания связаны у меня с этой работой, о которой я уже рассказал. Большой радостью было репетировать и играть с потрясающими актерами - Виталием Соломиным и Валерием Золотухиным.

Стоило начать налаживаться моим театральным делам, как меня вновь стали замечать режиссеры кино и телесериалов. Меня уже начало немного смущать мое мельтешение на телеэкране - даже в ролях, которыми я остался вполне доволен. Поэтому с большим удовольствием я снялся в небольшой роли Леонида Ильича Брежнева в киносериале «Красная площадь». Мне хотелось показать весь трагизм этого человека, многолетнего руководителя моей великой страны, в последние месяцы его жизни, когда перед ним открывается то, что он не видел, не замечал, что от него скрывало льстивое окружение, - поступки собственной дочери, истинное состояние страны и общества, даже собственные недостатки как человека и руководителя. Не знаю, насколько мне это удалось, но роль Брежнева мне дорога, мне за нее не стыдно.

Благодарен я режиссеру Дмитрию Борщевскому, который пригласил меня сняться в «Московской саге». Супруга Борщевского сценарист Наталья Виолина специально для меня написала роль следователя по особо важным делам, которого не было в трилогии Василия Аксенова. Прототипом моего героя послужил реальный «важняк» Г енпрокуратуры, знаменитый Лев Романович Шейнин. Знаменит он был не только своей профессиональной деятельностью, но и литературными трудами: его «Записки следователя» считались в далекие пятидесятые годы шедевром детективно -приключенческого жанра.

Мне была чрезвычайно интересна роль этого непростого, противоречивого человека, который играл отнюдь не последнюю роль в мрачном «деле врачей». А для меня он когда-то давным-давно был просто дядей Левой: Шейнин приятельствовал с моим отцом и бывал у нас в доме...

Снялся я в это время и в фильме Юлия Гусмана «Парк советского периода». Ну и попил же Юлик, дай Бог ему здоровья, моей кровушки на съемках! Требовательный, дотошный - с таким режиссером особо не покобенишься. Он твердо знает, какой конечный результат хочет получить, и где ужом, где ежом своего добивается. Остроумен, как черт. Работать с ним - большая радость. А я, грешный, пользуясь добрыми с ним отношениями, развел в съемочной группе жуткую семейственность. В «Парке советского периода» вместе с отцом и матерью сыграла и наша Полина.

Да и куда было деться Поленьке от злой актерской судьбы?! Сколько она себя помнит, в нашем доме толклись актеры, режиссеры, литераторы, все разговоры крутились вокруг театра и кино. До химии ли ей было, до математики? Нет, в школе она училась вполне прилично, но все интересы были сосредоточены на самодеятельности, на школьных спектаклях. А ее, как назло, обходили главными ролями, томили в массовочках. Чтобы ее успокоить, я как-то сказал: «Ничего, доченька. Придет время, талант свое возьмет и чужое прихватит».

За год до аттестата Поля заявила, что не хочет больше мучить ни себя, ни учителей, и перешла в школу-экстернат. Ей не терпелось поступать в театральное. Мы с Наташей не стали этому препятствовать. Несколько раз я просил ее почитать стихи. Чувствовал - девочка явно одаренная. Но, опасаясь собственной, отцовской необъективности, попросил больших своих друзей, прекрасных актрис и педагогов Юлию Рутберг и Нину Дворжецкую послушать Полю. Они были единодушны: надо поступать в театральный институт. Поля подала документы сразу в три: ГИТИС, Щукинское и Щепкинское училища.

Так уж совпало, что я в это время репетировал в Театре сатиры роль в спектакле «Генеральная репетиция» по пьесе Альдо Николаи, которая сейчас идет под названием «Ни сантима меньше». Пригласил меня художественный руководитель моей альма-матер Александр Анатольевич Ширвиндт: хватит, мол, дурака валять, возвращайся на родную сцену, где начинал. Как тут откажешься? Тем более что меня ожидали замечательные партнеры во главе с самой Ольгой Александровной Аросевой. Репетировали мы долго и трудно, но в конце концов спектакль, мне кажется, получился. Так вот, работая с Шурой Ширвиндтом как с режиссером, я не мог не сказать ему, что моя дочь поступает в «Щуку», где он профессорствует. Не то чтобы просил его о помощи дочке, но все-таки поставил в известность.

А Поля тем временем во всех трех вузах, в которые пробовала поступить, дошла до конкурса, а в Щепкинском ей даже предложили сдать документы. Иными словами, пора было делать окончательный выбор. И она пришла ко мне за советом. Я было заговорил о том, что сам все-таки заканчивал Щукинское и вполне доволен своим образованием. Однако Поля не дала мне развить мысль: «Вот именно поэтому, папа, я и не хочу идти туда. Я думаю, Александр Анатольевич мне поможет поступить, но я не хочу быть только дочерью Долинского, я пойду туда, куда меня берут без всяких связей, саму по себе, как я есть». И на следующий день отнесла документы в Щепкинское училище.

Никогда прежде не видел Полю такой счастливой. Спозаранку бежит в институт как на праздник, сияющая, а возвращается домой к полуночи - ноги не держат. Я видел - она горела театром, и был счастлив, что моя дочь станет актрисой, и надеялся, что в отличие от отца она будет получать приглашения сняться в кино отнюдь не за способность аппетитно есть. Кстати, тоже в отличие от отца Поля, еще учась в школе, привыкла следить за своей фигурой. Но актерская судьба - лотерея, рассуждал я, и если Господь распорядится так, что моя дочь не станет актрисой, она все равно выйдет из театрального института высокообразованным человеком, человеком театра, значит, продолжит мое дело. А это и есть отцовское счастье...

Сегодня я счастлив, что наша дочь Полина унаследовала лучшие черты Наташиного характера -бескорыстность и преданность. У Поли, как и у меня, в жизни три главных приоритета: работа, семья, друзья.

В театральном училище она полностью посвятила себя учебе, она по суткам не вылезала из стен «Щепки», радовалась победам, мучилась, когда случались неудачи, боготворила своих любимых педагогов. И это принесло свои плоды. После окончания училища ее пригласили в легендарный Малый театр. Моему счастью не было предела, моя чурочка-дочурочка, мой жилодрыстик (как я звал ее в детстве за худобу) стала актрисой Малого. Причем в первый же сезон (естественно, пройдя через массовки и детские спектакли) она сыграла главную роль в «Бешеных деньгах» Островского, потом была Софья в «Горе от ума». Да, это вводы, а не премьерные спектакли, но зато какие роли! Какая школа для молодой актрисы! Недавно Поля получила большую роль в «Священных чудовищах» Кокто. И мы с Наташей на премьере испытали ни с чем не сравнимое счастье. Когда мы приходили смотреть ее вводы в «Горе от ума» и «Бешеных деньгах», я услышал самую дорогую для актера рецензию на роль. Ко мне, зная, что я отец Полины, подходили билетерши, самые объективные критики в театре, и говорили: «Ваша дочь чудная актриса, замечательная девочка, светлый человек. Вы можете ею гордиться!»

В кино и на телевидении у нее особых побед пока не было, хотя в фильме «Зависть волков» по роману Кунина «Микка и Альфред» она очень неплохо сыграла одну из героинь. Затем был 240 -серийный телефильм «Маруся», где у нее главная роль. «Мыло» как «мыло», основное достоинство этого сериала, что его не показывали в России, он прошел в Украине и по спутнику в Израиле, США, Германии и еще где-то. Но несмотря на явную убогость этого «произведения», и в нем можно найти кое-что положительное: деньги, которые заработала там Полина, и деньги немалые, которые дают ей сейчас возможность не кидаться на любую халтуру, а, кропотливо и честно работая в театре, ждать своей роли в кино. И конечно же за сотню с лишним съемочных дней она приобрела опыт профессиональной работы перед камерой, который не купишь ни за какие деньги. А хорошие кинороли к ней обязательно придут, как говаривал старик Суворов, «все вовремя приходит к тому, кто умеет ждать».

Что касается ее личной жизни, то ни Наташа, ни я никогда особо не лезли к Поле с советами и назиданиями. Единственное, что твердил ей: «Доченька, не торопись». А доченька, как и положено, не особо внимала моим советам, так же как я советам своих родителей. Потому и прошла нормальный путь молодой современной женщины: первая любовь с однокурсником, расставание, попытка заглушить боль разлуки в новом романе, снова разрыв и, наконец, осмысленное, здоровое, настоящее чувство. Мне ее избранник нравится. Он достойный молодой мужчина, он хороший актер (они служат в одном театре), и, что самое главное, я вижу, как трепетно он относится к моей дочери, как им всегда не скучно друг с другом - как нам с Наташей. Они вместе уже два года. А не так давно мы пошли вчетвером в ресторанчик отметить Димкину премьеру (его Димой звать), и он, смущаясь, официально, как в старинных романах, попросил руки моей дочери. Это было очень трогательно и красиво. Хочу верить, что они буду счастливы. В добрый час!

Я же тем временем продолжаю топать своим путем - путем кино и театральной антрепризы. Даже в кино я сподобился сыграть едва ли не самого себя - человека театра. Это фильм «Тупой жирный заяц», который снял по собственному сценарию режиссер Слава Росс, трагикомедия, повествующая о непростой жизни провинциальной труппы. В нем сыграли хорошие молодые (это я не о себе) актеры. Непременно посмотрите.

И приходите на наши антрепризные спектакли, тоже не пожалеете. Последние годы я, выросший в репертуарном театре, как-то незаметно стал яростным поклонником антрепризы. Здесь нет театральной рутины, когда наверняка заранее знаешь, где актриса А. зальется искусственными слезами, а где не очень естественно рассмеется. Здесь, напротив, все неожиданно и непредсказуемо -и удачи, и поражения, и смех, и слезы. И еще - новые партнеры-друзья, партнеры-единомышленники. Если бы не антрепризы, судьба, может, никогда не свела бы меня на сцене с Виталием Соломиным и Валерой Золотухиным, Ольгой Волковой и Ириной Купченко, Катенькой Стриженовой и Леной Сафоновой, Валерой Гаркалиным и Аней Тереховой, с Володей Стекловым, Борисом Щербаковым, Александром Филиппенко, Валей Смирнитским, Мишей Жигаловым, Андреем Краско, с Ларисой Г узеевой, Леней Якубовичем, Игорем Ливановым, Фимой Шифриным, Лешей Булдаковым, Игорем Бочкиным, с Таней Кравченко, Андреем Ильиным, Мариной Могилевской, Светланой Тома, Женей Стычкиным, Сашей Семчевым, Димой Дюжевым, Наташей Щукиной, Олей Будиной, Сережей Белоголовцевым, Лидой Вележевой, Витей Логиновым и многими-многими другими замечательными актерами и людьми. Каждый и каждая из них стали для меня истинным подарком судьбы. И у каждого из этих подарков по отдельности, и у всех вместе я незаметно умыкнул что-то крайне важное для себя как актера, как человека: жест, интонацию, оттенок чувства. И они, каждый из них и все вместе, что-то умыкнули у меня, ничуточки не сделав меня при этом беднее. Напротив - сделав богаче. Не чудо ли это?

Хронику своей неспокойной жизни пора заканчивать, тем более что автор потихоньку уже приблизился, страшно подумать, к семидесятилетию. Пока книжка пройдет производственный издательский цикл, как раз и стукнет семьдесят. Хочу надеяться, что, кроме возраста, прибавится еще что-то хорошее - то, что с радостью разделю со своими любимыми зрителями.