Согласно западным историкам, Аттила был убит в первую брачную ночь собственной прекрасной супругой по имени Ильдико. Неудивительно, что разгромленные гуннами германцы из разных племен, включая готов и франков, поспешили объявить Ильдико своей мстительницей. Само имя стали бодро возводить к уменьшительному от hild – привычного окончания женских имен у древних германцев.

Чаще всего последнюю жену вождя гуннов западная наука стала рассматривать в качестве дочки короля восточногерманского племени бургундов, уничтоженного гуннами вместе с королевством и династией бургундов в 437 году новой эры. На основе столь бездоказательного утверждения Ильдико перекочевала в древнегерманский эпос о бургундской царственной династии Нибелунгов, а имя ее трансформировалось как в Гудрун (она еще умудряется поубивать собственных сыновей от Атли – Аттилы), так и в Кримхильду, что породило чудовищную путаницу.

Из устного германского эпоса историю Ильдико и Аттилы заимствовали скандинавские саги. Как-никак, многим народам хотелось сопричастности великим событиям, хотя эти народы могли не иметь никакого отношения к борьбе с гуннами.

 

 

В любом случае все охотно верили, будто знатная бургундка в полном согласии с законом кровной мести отплатила Атли за своих братьев, которых поубивали гунны. Так произвольно эрзянская принцесса – дочка каназора – превратилась в представительницу древнегерманского племени бургундов. Это устное заблуждение закрепила в письменном виде «Песнь о Нибелунгах», преданная бумаге лишь в конце XII – начале XIII веков.

На самом деле гуннский народ – плод метисации хунну и угров (угров, то есть прежде всего эрзян и мокшан), поэтому Россия на полном основании считается родиной гуннов. Браки гуннов с эрзянами и мокшанами были делом обычным, и число подобных браков быстро росло согласно традициям тех времен: женитьба на родственниках укрепляла весь клан. В итоге появлялось множество родственников у гуннов среди мордвы, у мордвы – среди гуннов. Современные мордовские скулы и черные волосы напоминают нам о скулах пришедших из далекого Ордоса темноволосых монголоидов-хунну.

Любопытно, что в современной Венгрии «своими» тоже считают как Ильдико, так и Аттилу. А что? Венгры ведь угры, верно? Значит, эрзя и мокша – далекие соплеменники венгров. А гунны полвека жили, женились и рожали детей в Паннонии, на большей части которой как раз и расположена сегодня Венгрия. Тут, правда, нужно отметить, что если не верить вракам Песни о Нибелунгах, предки венгров редко подвергались прямой метисации с хунну, поэтому не могут особо похвастать ни скуластостью, ни узкими карими глазами.

Задуманный гуннами в IVвеке поход на Запад пришелся по душе знатным мордовским родам, и в 375 году большая часть эрзи и мокши влилась в орду грозных завоевателей, к которой вдобавок примкнула часть недавно разбитых гуннами же аланов (ираноязычных номадов из числа скифов и сарматов). Именно этот год принято считать стартом Великого переселения народов, первой крупной жертвой которого стало мощное государство остготов, раскинувшееся от Понта Эвксинского (Черного моря) до Варяжского (Балтийского) моря.

Ох и трудно же поверить, что юная принцесса Ильдико настолько сильно желала зла своему супругу, что убила его. Кстати, ни германский, ни скандинавский эпос не дают нам хотя бы приблизительной картины произошедшего. Гудрун (или Кримхильда, иди их теперь разбери, этих древних германцев) то ли прирезала своего спящего на брачном ложе в пьяном виде молодожена ножом, то ли щедро добавила ему яду в вино. Так что же произошло на самом деле?

После шаманского свадебного обряда в огромном шатре начался бесконечный свадебный пир, на котором шаньюй переел и перепил. Этикет вынуждал даже его, абсолютного владыку, поглощать под предлагаемые гостями тосты вперемешку римские вина, кумыс, даже бузу – брагу из овса, ячменя и проса. Просом с козлятиной и бараниной было представлено и большинство закусок. Для умеренного в еде и питье Аттилы это было чересчур, но приличий ради он вынужден был дождаться рассвета, прежде чем покинул пиршество вместе с юной женой, годящейся ему во внучки.

В своем шатре вождь с облегчением рухнул на покрытое мехами ложе, пригласил юную супругу занять соседнюю лежанку и провалился в зияющую бездну сна. Во второй половине наступившего дня верная охрана обеспокоилась отсутствием хозяина настолько, что сообщила о том сыновьям шаньюя и вместе с ними ворвалась в шатер Аттилы. Он не подавал признаков жизни, лежа на спине в огромной луже крови.

Рядом рыдала Ильдико в разорванных одеждах. Скорее всего, великий Этцель захлебнулся собственной кровью, поскольку страдал носовыми кровотечениями. Свою лепту внесли и переедание-перепивание вследствие безудержного праздничного застолья. Как сказано выше, данное эпохальное событие застало в ставке гуннов Приска Панийского (примерно ровесника Аттилы), чья «Византийская история и деяния Аттилы» в пяти томах дошла до наших времен, увы, лишь в пересказах других авторов.

Так, живший столетием позже готский бытописатель Иордан пересказывает по Ириску гибель Этцеля следующим образом: «Он взял себе в супруги – после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, – девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его…».

Немудрено, что поначалу все решили, будто именно Ильдико убила супруга; пошли уже разговоры, какую бы страшную казнь ей придумать. Но в гуннском лагере было немало врачей, которые единодушно назвали причиной смерти удушье из-за обильного носового и горлового кровотечения. Прозвучала также версия о том, что вождя разбил апоплексический удар, который сегодня называют инсультом.

Отсутствие каких-либо повреждений на теле повелителя помогли врачам доказать невиновность Ильдико. Не исключено, что она могла помочь супругу, если б догадалась повернуть того на живот или хотя бы на бок, чтобы кровь не «была задержана в своем обычном ходе». Но шестнадцатилетней девочке не пришло это в голову, да она к тому же попросту боялась прикасаться к истекающему кровью собственному мужу и повелителю миллионов жителей Европы и Азии.

Разумеется, «королевой гуннов» Илди-куо никто не признал – к вящей ее радости. Улучив минутку, девочка вернулась к отцу Пичаю, матери Шиндяве и сестрам, которые вмиг перестали пускать слюни от зависти к «королеве». Впрочем, кто-то из охраны доложил о бегстве Ильдико старшим сыновьям Аттилы. Но тем такой ее поступок был лишь на руку, ибо несостоявшаяся королева выпадала из претендентов на отцовское наследство. Конечно, ее вместе с любыми претензиями раздавили бы, как вошь, но в данном случае все решилось само собой.

В степи поставили шатер из чистого шелка – туда-то и возложили тело грозного воителя. Лучшие гуннские воины наспех обрили друг другу головы и нанесли себе глубокие надрезы на лица. Вскочив в седла, окровавленные наездники принялись гарцевать вокруг шелкового шатра, хрипло выкрикивая похоронные песни. Тем временем ремесленники-оружейники изготовили три гроба: из железа, из серебра да из золота.

Огромная бригада пленных прорыла глубокую канаву, чтобы изменить течение Тисы. К руке Аттилы приковали золотым наручником нержавеющий Священный Скимитар, чтобы даже в нижнем мире владыке покровительствовало само олицетворение Мурдука, бога безоглядной войны. Когда наступила ночь, мертвого вождя в лучших одеждах уложили в железный гроб, тот – в гроб серебряный, а уж серебряный упаковали в гроб золотой.

Только теперь три гроба с телом Аттилы были захоронены в подсохшем русле Тисы. Пленные засыпали ими же прорытую канаву, река вернулась в естественное русло, после чего пленные были перебиты страшными окровавленными всадниками, чтобы никто не мог разболтать местонахождения богатой могилы.

После похорон, согласно обычаю, личная гвардия шаньюя закатила удалой пир. Спиртное лилось рекой, а звуки боевых песен перебудили всю живность в отрогах Сарматских гор. Так в наши дни скорбные-прескорбные поминки в какой-то миг нередко перерастают в превеселую попойку с караоке и сексуальными игрищами.

А что? Жизнь продолжалась, и по окрестным кустам рыскали незамужние девицы, в основном гуннки с угрянками. Тут и там натыкались они на упившихся воинов и пытались растолкать их, чтобы довести до шатра, а уж завтра продолжить приятное знакомство. Излишне говорить, что Лиява с Элювой действовали с особым усердием и тем же нулевым результатом. Если очередное тело и удавалось разбудить, то мужское желание оставалось крепко спящим. Да и все равно наутро покорители Европы ничего не помнили.

Возможно, они гораздо быстрее бы протрезвели на морозном ветру, но на дворе стояло бабье лето.